*Воспоминания*
Сильно помолодевший Слизнорт с густыми, блестящими соломенными волосами и светло-рыжими усами снова сидел в уютном кресле с высокой спинкой, ноги его покоились на бархатном пуфике, в одной руке он держал винный бокальчик, другой перебирал в коробке засахаренные дольки ананаса. Вокруг сидело с полдюжины мальчиков и среди них Том Реддл, на пальце которого поблескивало золотое кольцо с черным камнем — перстень Марволо. Дамблдор приземлился подле Гарри и Гермионы как раз в тот миг, когда Реддл спросил: — Сэр, а правда ли, что профессор Вилкост уходит в отставку? — Том, Том, если бы я и знал это, то был бы не вправе сказать вам, — ответил Слизнорт, укоризненно поводя покрытым сахарными крошками пальцем, хоть одновременно и подмигивая. — Должен признаться, я был бы не прочь выяснить, откуда вы черпаете ваши сведения, юноша; вам известно больше, чем половине преподавателей. — Реддл улыбнулся, остальные мальчики рассмеялись, бросая на него восхищенные взгляды. С уверенностью предрекаю вам, что лет через двадцать вы подниметесь до поста министра магии. Через пятнадцать, если так и будете присылать мне ананасы. У меня в Министерстве великолепные связи. Том Реддл лишь улыбнулся, остальные мальчики загоготали. Гермиона, будучи наблюдательной, отметила, что он, далеко не самый старший в их компании, тем не менее, почитается ими за главного. У Гарри в голове возникла мысль, что эти «юноши» будут в недалеком будущем первыми Пожирателями смерти. Гермиона, услышав его мысли, тоже сделала такой вывод, ведь он напрашивался сам собой. Несмотря на предположение и явную симпатию со стороны Слизнорта, Реддл отрицательно отметил, что не собирается связываться с политикой, особенно в Министерстве магии. Причем отметил, что его происхождение слишком велико для такого мелкого поста — если вкратце. Гарри не сомневался, что им пришла в голову распространенная в их кругу шуточка, явно относящаяся к тому, о чем они знали или догадывались — к наличию у их предво¬дителя прославленного предка. «Помнишь, кто его мать?» — спросила Гермиона мысленно. «Да. Прямой потомок Салазара Слизерина. Но ведь отец Волан-Де-Морта — маггл, а значит, он не может быть полноценным потомком». «Однако ему это не помешало на втором курсе чуть не прикончить нас», — подметила Гермиона. — Яснее ясного, что вы, с вашими-то способностями, происходите из славного рода волшебников. Нет, вы далеко пойдете, Том, я в своих учениках никогда еще не ошибался. — Маленькие золотые часы, стоявшие на столе Слизнорта, отзвенели одиннадцать. — Батюшки мои, неужто так поздно? — удивился Слизнорт. — Вам лучше идти, юноши, а то наживете неприятности. Лестрейндж, я рассчитываю получить от вас завтра утром письменную работу, иначе мне придется задержать вас в классе. То же относится и к вам, Эйвери. Мальчики гуськом покидали комнату. Слизнорт выбрался из кресла и перенес пустой бокал на письменный стол. Звук какого-то движения за его спиной заставил Слизнорта обернуться: посреди кабинета так и стоял Реддл. Эту часть воспоминания Гарри и Гермиона запомнили ОЧЕНЬ хорошо, так как в версии, которая была у Дамблдора, здесь воспоминание обрывается. Что же директор именно хотел узнать? — Живее, Том. Вы же не хотите, чтобы вас в неположенное время застали вне спальни, вы все-таки староста… — Сэр, я хотел спросить вас кое о чем. — Так спрашивайте, мой мальчик, спрашивайте… — Сэр, я хотел бы знать, что вам известно о… о крестражах? — Слизнорт уставился на него, рассеянно поглаживая толстыми пальцами ножку бокала. — Пишете самостоятельную работу по защите от Темных искусств, не так ли? — Гарри, да и Гермиона, готовы были поспорить, что Слизнорт отлично понимает — к учебе вопрос Реддла никакого отношения не имеет, ведь как и любой другой опытный волшебник, он должен был знать, что крестражи не изучаются в Хогвартсе. — А теперь, — шепнул двойняшкам Дамблдор, — мы послушаем, ЧТО на самом деле ему ответил Слизнорт. — Не совсем так, сэр, — ответил Реддл. — Я наткнулся на этот термин, читая кое-что, и не вполне его понял. — Вам пришлось бы приложить изрядные усилия, Том, чтобы найти в Хогвартсе книгу, содержащую подробные сведения о крестражах. Это материя очень Темная, Темная по-настоящему, — сказал Слизнорт. — Но вам-то, разумеется, известно о них все, сэр? Такой волшебник, как вы… Простите, возможно, вы не имеете права говорить об этом. Просто я понимаю, что если кто и способен о них рассказать, так это вы… Вот и решился спросить… «Да он — настоящий оратор, — заметил Гарри, — видишь, как проделывает это?» «Согласна. Колебания, небрежный тон, в меру лести и ни единого перебора, ни в чем, — улыбнулась Гермиона, — он знает, на какие точки нужно надавить. А если брать во внимание Слизнорта, то…» «Его чувство собственной значимости» Гарри, в отличие от сестры, обладал большим опытом выпытывания с помощью лести сведений у тех, кто не желал ими делиться, а потому не мог не признать в увиденном работу настоящего мастера. И готов был с уверенностью сказать, что в этой информации Реддл нуждается очень и очень, не исключено, что к разговору со Слизнортом он готовился не одну неделю. Гермиона, конечно, тоже была мастером в выпытывании информации, но обычно данным приемом пользовался брат. Лучше довериться профессионалу. — Ну что ж, — произнес Слизнорт, не глядя на Тома, но поигрывая ленточкой, украшавшей крышку коробки с засахаренными ананасами, — разумеется, если я предоставлю вам сведения общего характера — просто ради истолкования этого термина, — вреда никому не будет. Словом «крестраж» обозначается материальный объект, в который человек прячет часть своей души. — Но я не совсем понимаю, как это можно сделать, сэр, — сказал Реддл. Своим голосом он управлял очень умело, но Гарри и Гермиона почувствовали, что Реддл волнуется. — Ну, видите ли, вы раскалываете свою душу, — сказал Слизнорт, — и прячете часть ее в объект, находящийся вне вашего тела. После этого, если на тело кто-либо нападет или даже уничтожит его, вы все равно умереть не можете, поскольку часть вашей души остается привязанной к земле, неповрежденной. Правда, существовать в подобной форме… — Слизнорт поморщился, а Гермиона, опередив брата, внезапно вспомнила слова, услышанные почти два года назад: «Я был вырван из тела, я стал меньше, чем дух, чем самое захудалое привидение… но все-таки я был жив». «Вот, что значит быть ничем. Когда заклятье 14 лет назад его поразило, он не умер, а просто перестал существовать в той форме. Просто душа не могла найти пристанище», — догадалась Гермиона. «Получается, что-то существо на кладбище было остатком его сил. Помнишь, как он был слаб?» «Да. Он ничего не мог сделать. Даже палочкой толком воспользоваться…» — Немногие согласились бы на это, Том, очень немногие. Смерть могла бы казаться куда более предпочтительной. — Владевшая Реддлом жажда узнать как можно больше была теперь видна невооруженным глазом; на лице его появилось выражение алчности, он уже не мог скрывать свое вожделение. — Но, как же раскалывается душа? — Что ж, — ответил, поежившись, Слизнорт, — вы должны понимать, что душа мыслится как нечто неповрежденное, целостное. Расколоть ее — значит совершить противное природе насилие. — Но как его совершить? — Посредством злого деяния, высшего деяния зла. Убийства. Убийство разрывает душу. Волшебник, задумавший создать крестраж, использует это увечье к собственной выгоде: он заключает оторванную часть души… — Заключает? Как? — Для этого существует заклинание, только не спрашивайте меня о нем, я его не знаю! — ответил Слизнорт, встряхивая головой, точно старый слон, которого одолели москиты. — Разве я похож на человека, который опробовал его? На убийцу? — Нет, сэр, разумеется, нет, — поспешно сказал Реддл. — Простите, я не хотел вас обидеть. — Что вы, что вы, какие обиды, — хмуро откликнулся Слизнорт. — Интерес к подобным вещам естественен… Для волшебников определенного калибра эта сторона магии всегда была притягательной. — Да, сэр, — сказал Реддл, — я, правда, одного не понимаю… Мне просто любопытно, много ли проку от одного-единственного крестража? Не лучше ли, чтобы обрести побольше силы, разделить душу на несколько частей? Ну, например, разве семь — не самое могучее магическое число и разве семь… Гермиона и Гарри в ужасе посмотрели на стоящего чуть позади Дамблдора. В его глазах они не увидели удивления, скорее разочарования, ведь он не мог назвать точное количество крестражей, когда упоминал о них. Конечно, брат с сестрой не подозревали, что одно из самых волшебных чисел — 7, может стать роковым. Лицо Слизнорта переменилось в эмоции: — Семь! Неужели мысль об убийстве даже одного человека и без того недостаточно дурна? Да и в любом случае… разделить душу надвое — уже плохо, но разорвать ее на семь кусков!.. — Теперь Слизнорт выглядел совсем растревоженным, он смотрел на Реддла так, словно никогда прежде его не видел, и двойняшки понимали — Слизнорт сожалеет о том, что вообще ввязался в этот разговор. — Разумеется, — пробормотал он, — наша беседа всего лишь гипотетична, не правда ли? Чисто научное… — Да, сэр, конечно, — поспешно ответил Реддл. — И все-таки, Том, сохраните сказанное мной в тайне, — ну то есть тему нашего разговора. То, что мы поболтали немного о крестражах, вряд ли кому понравится. Понимаете, в Хогвартсе эта тема под запретом. Особенно лютует на сей счет Дамблдор. — Никому ни единого слова, сэр, — пообещал Реддл и покинул кабинет профессора, однако, когда он проходил мимо Гермионы, ей удалось мельком увидеть его лицо, наполненное тем же безумным счастьем, какое отразилось на нем, когда Реддл впервые узнал, что он волшебник. Счастьем, которое не оттеняло красоту его черт, но почему-то делало их менее человечными. — Благодарю вас, — негромко сказал Дамблдор. — Нам пора…***
Когда ноги двойняшек опустились на пол его кабинета, Дамблдор уже сидел за столом. Гарри пропустил сестру, и сел на ручку кресла, ожидая слов Дамблдора. — Трудно передать словами, КАК долго я питал надежду заполучить это свидетельство, — начал Дамблдор. — Оно подтверждает мою теорию, говорит о том, что я прав, и о том, какой длинный путь нам еще предстоит пройти. Гарри вдруг обнаружил, что портреты прежних директоров и директрис школы, висящие по стенам кабинета, не спят и внимательно слушают их разговор. А дородный и красноносый волшебник даже приставил к уху слуховую трубку. — Я уверен, — продолжал Дамблдор, — вы понимаете значение того, что мы услышали. Уже в вашем возрасте, плюс-минус несколько месяцев, Том Реддл изо всех сил искал дорогу к бессмертию. — Так вы думаете, что это ему удалось, сэр? — спросил Гарри. — Что он создал крестраж? Что потому и не погиб, когда напал на нас с сестрой? Потому, что у него где-то надежно спрятан крестраж, кусочек его души? — Да, — задумчиво сказала Гермиона. Гарри вопросительно посмотрел на неё, — посуди сам: Том обожал магию чисел, ему нравилось думать, что всё произошедшее с ним ведет к одной цели — бессмертию. Почему ты думаешь, он выбрал именно цифру 7? — Почему? — Цифра семь отвечает за всё мистическое в человеке, а если дело касается волшебника… — Неплохой ход мыслей, мисс Поттер, — улыбнулся директор, — эта цифра обозначает в нашем мире бессмертие. Вы правы, возможно Том создал не просто кусочек, может быть, не один. Вы же слышали Волан-де-Морта: его особенно интересовало мнение Горация о том, что происходит с волшебником, который создает больше одного крестража, с волшебником, которому так хочется избежать смерти, что он готов убивать множество раз, рвать и рвать свою душу, лишь бы сохранить ее во многих спрятанных по отдельности крестражах. Этих сведений он ни из каких книг почерпнуть не смог бы. Насколько мне известно — насколько, я в этом уверен, известно и Волан-Де-Морту — ни один волшебник ни разу еще не разрывал свою душу более чем на два куска. — Дамблдор немного помолчал, собираясь с мыслями, затем сказал: — Четыре года назад я получил верное, как мне представлялось, доказательство того, что Волан-Де-Морт свою душу расколол. — Вот теперь на лице Гермионы тоже появилось удивление. — Где же? — спросила девушка. — Как? — подхватил её Гарри. — Меня снабдил им ты, Гарри, — ответил Дамбл¬дор. — Я говорю о дневнике Реддла, дававшем на¬ставления о том, как открыть Тайную комнату. — Каким же образом, профессор? — Когда вы, мисс Поттер, уничтожили его, а затем рассказали, что случилось с призраком Реддла из дневника, я всё понял, — он достал дневник из ящика стола и кинул на стол. Увидев эту вещь ещё раз, Гермиона и Гарри поежились, так как вряд ли забыли, ЧТО сущность из дневника им сделала. Да ещё и Джинни едва не умерла тогда. — Разве простое воспоминание начинает думать и действовать самостоятельно? Воспоминание высасывает жизнь из девочки, в руки которой оно попало? Нет, в той книжице обитало нечто куда более зловещее — часть души, я почти сразу уверовал в это. Дневник и был крестражем. Но отсюда следовало больше вопросов, чем ответов. И сильнее всего меня заинтриговало и встревожило то, что дневник был в такой же мере оружием, в какой и средством защиты. — Это вообще возможно? Как крестраж мог повлиять таким образом, что Джинни подчинилась ему? Она даже не соображала, что делает?! — удивился Гарри. — Всё просто — он исполнял то, что крестражу и положено исполнять. Спрятанная в нем часть души сохранялась в безопасности и, несомненно, играла некую роль, уберегая ее обладателя от смерти. Но нельзя было сомневаться и в другом — Реддл действительно желал, чтобы его дневник прочитали, и часть его души вселилась в другого человека и овладела им. Это позволило бы снова выпустить на свободу чудище Слизерина. — Это было его манией, скорее всего, — сделала предположение Гермиона, — он просто не хотел, чтобы его труды пропали даром. — Да, — согласился Гарри, — хотел внушить всем, что он — наследник Слизерина, а по-другому он этого в то время доказать не мог. — Совершенно справедливо, — кивнул Дамблдор. — Но неужели вы не понимаете? Если он хотел, чтобы дневник попал к будущему воспитаннику Хогвартса или вселился в этого воспитанника… — Вы хотите сказать, что Волан-Де-Морт мог быть равнодушен к участи драгоценного осколка своей души? — бровь Гермионы изогнулась в удивлении. — Да, разве не странно? Учитывая то, что крестраж — это вместилище для осколка души. Как объяснил профессор Слизнорт, весь смысл крестража в том, чтобы прятать и сохранять часть человеческого «я», а вовсе не в том, чтобы бросать ее кому-то под ноги, рискуя тем, что ее уничтожат. А так оно и случилось: тот фрагмент души погиб, вы сами позаботился об этом. Беспечность, с которой Волан-Де-Морт относился к своему крестражу, представлялась мне крайне зловещей. Она наводила на мысль, что он должен был или намеревался изготовить гораздо больше крестражей, чтобы утрата первого из них не стала пагубной. Верить в это мне не хотелось, но других осмысленных объяснений я не видел. Затем, два года спустя, ты, Гарри, обмолвился, что в ночь, когда Волан-Де-Морт возродился, он обратился к Пожирателям смерти со словами, которые не только внушали ужас, но и многое объясняли: «Я, который дальше всех других прошел по стезе бессмертия». — Да, — кивнула Гермиона, — я тоже помню те слова, именно так он и сказал. — Вдумайтесь: «Дальше всех других…» Тут меня осенило. Я стал понимать, в чем смысл этих слов, хоть Пожиратели смерти их и не поняли. Он говорил о своих крестражах, причем не одном, которыми никакой другой волшебник никогда не обладал. И ведь все сходилось: с годами лорд Волан-Де-Морт все больше утрачивал человеческий облик, и происходившие с ним превращения имели, как мне представлялось, только одно объяснение: увечность его души вышла далеко за пределы того, на что способно обычное зло. — Выходит, убивая людей, он достиг того, что самого его убить невозможно? — спросил Гарри. И тут его мысль подхватила Гермиона: — Но если ему так необходимо было бессмертие, почему он не изготовил философский камень или попросту его не украл? Пять лет назад он был готов убить нас из-за него. — Этому может быть лишь одно объяснение, — сказал Дамблдор, — животворящий эликсир действительно продлевает жизнь, но если тот, кто его принимает, стремится к бессмертию, он должен принимать эликсир постоянно, на протяжении вечности. А это означает, что Волан-Де-Морт попал бы в полную зависимость от эликсира, и, если бы тот иссяк, или испортился, или если бы кто-то похитил камень, Волан-Де-Морт просто умер бы, как любой другой человек. — А если учитывать то, что он предпочитает действовать в одиночку… — задумалась Гермиона. — Точно! — сообразил Гарри. — Он ненавидел зависимость от кого-либо. Его поведение в интернате, в Хогвартсе на это указывают. Он даже не позволял профессорам руководить собой. — Верно. Мысль, о какой бы то ни было зависимости, пусть и от эликсира, представлялась ему нестерпимой. — С другой стороны, если бы это позволило избавиться от жуткой полужизни, на которую он был обречен после нападения на вас в Годриковой впадине, Волан-Де-Морт готов был пить эликсир, но лишь для того, чтобы вновь обрести тело. В дальнейшем же он, я в этом не сомневаюсь, по-прежнему полагался бы на свои крестражи. Ничего другого ему, вернувшему себе человеческий облик, и не потребовалось бы. Поймите, он и без того уж бессмертен… или близок к бессмертию настолько, насколько это возможно для человека. Но теперь, когда вы раздобыли важнейшее воспоминание, мы подошли к тайне, которая позволит уничтожить лорда Волан-де-Морта, так близко, как никто к ней еще не подходил. Ведь вы слышали его: «Не лучше ли, чтобы обрести побольше силы, разделить душу на несколько частей? Разве семь — это не самое могучее магическое число?» — Цифра «семь» означает бессмертие, — сказала Гермиона, — вы полагаете, что ему удалось расколоть душу на такое большое количество частей? — Даже если их 7, он не мог их оставить абы где, — сказал Гарри, посмотрев на сестру, — какие-то тайные или волшебные места, где их никто не станет искать. — Но только не семь, а шесть, — сказал директор. — Почему? — одновременном спросили двойняшки. — Седьмая часть его души, ка¬кой бы изуродованной она ни была, обитает в воссозданном теле Волан-де-Морта. Та часть, что вела призрачное существование долгие годы его изгнания — без нее Волан-де-Морта и вовсе бы не было. Тому, кто пожелает его убить, этим седьмым облом¬ком души придется заняться в последнюю очередь — обломком, который живет в его теле. — Ладно, пусть шесть, — сказал Гарри, — как же мы сможем их найти? — Ты забываешь — один из них ты уже уничтожил. А я уничтожил другой. — Уничтожили? — Да, уничтожил, — ответил Дамблдор, поднимая почерневшую, словно обугленную руку. — Кольцо, Гарри. Кольцо Марволо. Оно было ограждено ужасным заклятием. Если бы не мое, прости за нескромность, профессиональное мастерство и не своевременные меры, принятые профессором Снейпом, когда я возвратился сюда, жутко израненный, я, может быть, и не рассказывал бы вам сейчас все это. Но обугленная рука не кажется мне слишком высокой ценой за одну седьмую души Волан-Де-Морта. Кольцо больше не крестраж. — Но где вы его отыскали? — Как вам известно, я уже долгие годы трачу немало сил на то, чтобы по возможности больше узнать о прежней жизни Волан-де-Морта. Я много странствовал, посещал места, в которых он когда-то бывал. В развалинах дома Мраксов я и наткнулся на это кольцо. По-видимому, Волан-Де-Морт, сумев запечатать в него часть своей души, носить его больше не пожелал. Он защитил его множеством могучих заклятий и спрятал в лачуге, где некогда жили его предки (хоть Морфин и переселился под конец жизни в Азкабан), не подумав, однако, о том, что рано или поздно я могу навестить ее руины. Впрочем, особенно радоваться нам пока не стоит. Вы, мисс Поттер, уничтожили дневник, я — кольцо, но, если наша теория о семичастной душе справедлива, остается еще четыре крестража. — И обличие они могут иметь какое угодно, так? — сказала вдруг Гермиона. — Старые консервные банки, пустые пузырьки из-под зелий… — Ты вспомнила о порталах, которые должны быть неприметными, чтобы не привлечь внимания. Но чтобы лорд Волан-Де-Морт использовал для хранения своей драгоценной души консервные банки и пустые бутылки? Ты забываешь о том, что я тебе показал. Лорд Волан-де-Морт неравнодушен к трофеям и предпочитает вещи, обладающие яркой магической историей. Его гордыня, вера в собственное превосходство, его решимость добиться невиданного места в истории магии — все это наводит меня на мысль, что Волан-Де-Морт должен выбирать свои крестражи с особой тщательностью, отдавая предпочтение предметам, достойным всяческого уважения. — Дневник таким уж особенным не был, — заметил Гарри. — Дневник, как сам ты сказал, служил доказательством того, что он — наследник Слизерина; уверен, Волан-Де-Морт придавал ему огромное значение. — Хорошо, так что же насчет других крестражей? -Я могу лишь догадываться, — ответил Дамблдор. — По причинам, которые я уже назвал, лорд Волан-Де-Морт наверняка избирает вещи, не лишенные некоторого величия. Потому я и рылся в его прошлом, пытался найти свидетельства того, что вблизи от него исчезали произведения магического искусства. Внезапно, в голову Гермионы и Гарри проник один из моментов в доме Сириуса, когда они помогали Молли разбирать там хлам. На удивление, было довольно много старинных вещей, включая необычные книги и даже предметы. Они казались безобидными и даже вычурными для настоящего времени. Гермиона, хорошо разбираясь в древних предметах, неплохо натренировала брата, который сразу же заприметил необычное украшение, явно не относящееся к роду Блэков. — Медальон! — сказала Гермиона. — Помнишь, как Сириус сказал, что этот муляж и странный предмет принес с собой Кричер? — Да, помню, кажется, там была змея изображена. — Медальон Слизерина? — спросил директор. — Да. Но это был лишь муляж и не более того, иначе мы бы почувствовали. — Не забывай ещё о чаше Пенелопы Пуффендуй! Тоже редкий артефакт. — Да, — кивнул Дамблдора, — они-то и стали третьим и четвертым крестражами. С двумя оставшимися, если, конечно, он действительно создал их шесть, дело обстоит посложнее, но рискну высказать предположение, что, завладев вещами, связанными с Пуффендуем и Слизерином, он занялся поисками ценностей, которые имеют отношение к Гриффиндору и Когтеврану. Четыре сокровища, принадлежавшие четырем основателям Хогвартса, должны с великой силой притягивать к себе воображение Волан-Де-Морта. Удалось ли ему похитить что-нибудь в Когтевране, я сказать не могу. А вот в совершенной сохранности единственной из известных реликвий Гриффиндора я уверен. — Дамблдор указал почерневшим пальцем на стену за собой — туда, где покоился в стеклянном ящике осыпанный рубинами меч. — Вы думаете, сэр, он потому и хотел вернуться в Хогвартс? — спросил Гарри. — Надеялся, что ему удастся найти здесь какую-то вещь еще одного основателя? — Именно так я и думаю, — ответил Дамблдор. — В принципе, его поступок логичен, учитывая то, что он считал Хогвартсом, хоть и не на долгое время, своими домом. — Но, к сожалению, нам это ничего не дает, поскольку он вынужден был отступить, не получив (во всяком случае, я на это надеюсь) ни единого шанса обшарить школу. Приходится заключить, что выполнить свой план — завладеть ценностями четырех основателей — ему не удалось. Две у него имеются, точно, третью он также мог отыскать — вот то, из чего мы будем пока исходить. — Даже если он похитил что-нибудь в Когтевране или в Гриффиндоре, шестой крестраж все равно остается нам неизвестным, — произведя подсчеты на пальцах, сказал Гарри. — Или он все-таки отыскал и то и другое? — Не думаю, — сказал Дамблдор. — Мне кажется, я знаю, что представляет собой шестой крестраж. Интересно, что ты скажешь, если я признаюсь тебе, что мне давно уже не дает покоя появление той змеи, Нагайны? — Змеи? — ошеломленно переспросили брат с сестрой. — Разве животных можно использовать как крестражи? — Теоретически можно, — предположила Гермиона, — однако не думаю, что это надежно. Получается, она должна была быть всегда под защитой. — Доверить часть своей души существу, которое способно думать и самостоятельно передвигаться, — поступок, понятное дело, рискованный. Но если мои расчеты верны, Волан-Де-Морту недоставало, по крайней мере, одного крестража из желанных шести, когда он явился в дом ваших родителей, собираясь убить вас. Гарри встал с подлокотника кресла и подошел к шкафу с воспоминаниями, где до сих пор были пузырьки о Волан-Де-Морте. — Что у нас есть: дневника больше нет, кольца тоже. Чаша, медальон и змея пока еще целы, и, кроме того, вы считаете, что может существовать крестраж, принадлежавший когда-то Когтеврану либо Гриффиндору. — Замечательно краткое и точное изложение фак¬тов, — склонив голову, сказал Дамблдор. — Получается, вы всё ещё их ищите? — спросила уже Гермиона. — Я ищу их уже давно. И думаю, близок к тому, чтобы найти еще один. Появились кое-какие обнадеживаю¬щие знаки. — Если вы найдете крестраж… — быстро сказал Гарри, но Гермиона вскочила и не позволила ему продолжить. — Даже не смей думать, что я позволю тебе отправиться туда одному! — Теоретически, я буду с… — Меня всегда поражало, КАК точно мисс Поттер могла распознать ваши помыслы не прибегнув к телепатии, — улыбнувшись, сказал Дамблдор, — вы оба это право заслужили, — сейчас двойняшки поняли, до чего же приятно хоть раз не выслушивать слов об осторожности и защите. На висевших по стенам директоров и директрис решение Дамблдора произвело не столь радостное впечатление — Гарри и Гермиона увидели, что кое-кто из них покачивает головами, а Финеас Найджелус так и вовсе расфыркался. — А скажите, сэр, когда крестраж гибнет, Волан-Де-Морт узнает об этом? — спросила Гермиона. — Он может это почувство¬вать? — Очень интересный вопрос. Я полагаю, что нет. Волан-Де-Морт уже до того погряз во зле, а эти важнейшие его составляющие так давно отделены от него, что он не чувствует их так, как чувствуем мы. Возможно, на пороге смерти он и осознает их утрату… Но ведь не знал, же он, к примеру, что его дневник уничтожен, пока не добился всей правды от Люциуса Малфоя. Когда Волан-Де-Морт обнаружил, что дневник изуродован и лишился всей своей мощи, он, как мне говорили, пришел в такую ярость, что на него страшно было смотреть. — Разве не он велел Люциусу Малфою протащить дневник в Хогвартс? — Даже если и велел, сделал неподобающим образом — подкинул бедняжке Джинни, которую нам пришлось спасать от Василиска. — Думаю, что Люциусу Малфою полагалось дождаться прямого приказа Волан-де-Морта, однако приказа он не получил: отдав ему дневник, Волан-Де-Морт вскоре исчез. Он думал, что Люциус будет старательно оберегать крест¬раж и ничего не посмеет с ним сделать, но он слишком полагался на страх Люциуса перед хозяином, который уж много лет как сгинул, а по мнению Люциуса, так и вовсе погиб. Разумеется, Люциус не знал, что на самом деле представляет собой дневник. На¬сколько я понимаю, Волан-Де-Морт сказал ему, что дневник поможет вскрыть защищенную хитроум¬ными заклинаниями Тайную комнату. — Ну, да. Если бы Малфой старший знал истинное назначение дневника, не думаю, что он отважился провернуть эту аферу вновь, — скрепя зубами сказал Гарри. — Значит, если уничтожить все крестражи, Волан-де-Морта все-таки можно будет убить? — спросила Гермиона. — Думаю, это так, — ответил Дамблдор. — Без крестражей он превратится в простого смертного с изуродованной, ссохшейся душой. Не забывайте, однако, что, хоть душа его и повреждена настолько, что ее уже не поправишь, мозг и магическая сила Волан-де-Морта остаются нетронутыми. Чтобы убить волшебника, подобного Волан-Де-Морту, даже лишившегося крестражей, необходимы редкостное искусство и редкостное могущество. — Значит, мы никогда его не победим, — грустно сказала Гермиона, — у нас ничего этого нет! — Вот именно, что есть, — сказал Дамблдор. — Думаете, что магия двойняшек в мире магов такая же, как и в мире маглов? Нет. Здесь вы не просто связаны, ваша ментальная связь не идет в разряд с тем, что Волан-Де-Морт никогда не поймет, никогда не сможет принять. Вы обладаете могуществом, которого у самого Во¬лан-де-Морта никогда не было. Вы способны… — Мы способны любить! — воскликнули оба в сердцах. — Вот именно, — произнес Дамблдор, — и это, если вспомнить все, что с вами случилось, великая и знаменательная способность. Вы просто слишком юны, чтобы понять, насколько необычны. — Выходит, пророчество, говоря о силе, кото¬рой не будет знать Темный Лорд, подразумевает все¬го-навсего любовь? — спросил несколько обескураженный Гарри. — Да, всего-навсего любовь, — ответил Дамблдор. — Но только не забывайте о том, что сказанное в пророчестве лишь потому исполнено значения, что им его наделил Волан-Де-Морт. Я уже говорил — это в конце прошлого года. Волан-Де-Морт выбрал вас, потому что вы представляете для него наибольшую опасность, а сделав это, сам же вас в таких людей и превратил! Он своими руками вырастил соперников. — Я думал, что Волан-Де-Морт пришел тогда за мной, а оказывается… — В пророчестве было сказано, что именно близнецы/двойняшки, рожденные в конце июля, могут стать причиной его падения. — Получается, это не сводится к одному и тому же. Я должен попытаться убить его, иначе… — Должен? — воскликнул Дамблдор. — Разумеется, должен! Но не потому, что так говорится в пророчестве! А потому, что ты, ты сам, не будешь ведать покоя, пока не предпримешь такую попытку! Какие чувства ты питал бы сейчас к Волан-Де-Морту, не прослушав пророчество. Подумай! — Гарри смотрел на расхаживающего по кабине¬ту Дамблдора и думал. Он думал о матери, об отце, о Сириусе, и мысли остановились на сестре, которая также находится под ударом. Думал о Мэри, которая была убита Питером. Думал обо всех известных ему страшных деяниях лорда Волан-де-Морта. И ему казалось, что в груди его разгорается, доставая до горла, пламя. Пока Дамблдор и Гарри вступили в некоторое подобие диалога, Гермиона спокойно сидела в кресле, пытаясь переварить всю эту информацию. С одной стороны она всем своим сердцем желала Волан-Де-Морту смерти, а с другой понимала, что его смерть никак не вернет жизни тех, кого он жестоко смел со своего пути. — Я хочу, чтобы с ним было покончено, — негромко сказал он. — И хочу сделать это сам. — Еще бы! — вскричал Дамблдор. — Ты понимаешь? Пророчество не означает, что ты обязан делать, что бы то ни было! А вот лорда Волан-де-Морта пророчество заставило отметить тебя как равного себе… — Нет, — сказала Гермиона, оборвав директора на полуслове. — Нет? — удивился Гарри, встав с подлокотника. — Ты не желаешь ему смерти?! — Я говорю, нет, не тому, что ты хочешь убить его, — сказала Гермиона, — а тому, что собираешься сделать это сам. Даже в самые темные времена мы не просто сталкивались с опасностями лицом к лицу, рядом с нами всегда были те, кто помогал нам, оказывал психологическую поддержу. Они нужны нам! — Мы не можем впутывать в это своих друзей и близких! Он сыграет именно на… — Гермиона в сердцах вскочила с кресла и подошла к брату. — Он играет с нами, — сквозь зубы сказала Гермиона, — зная, как мы дорожим теми, кто окружает нас, он играет на наших страхах и эмоциях. Это не просто игра, это издевательство. Чем дальше наши близкие, тем легче нами манипулировать! — С каких пор ты стала такой правильной? — с некой долей шутки спросил Гарри. Гермиона схватила его за руку, на которой до сих пор зиял шрам Амбридж, хоть и не такой красный. — Вот с этого, — затем кинула взгляд на полку, где стояла бутылка из-под вина, которым отравили Рона, — из-за этого. В отделе тайн мы все были под прицелом. Мы всегда будем под его прицелом, пока не уничтожим. Но соображай здраво, братишка. Разве два человека способны остановить волну смерти? Нет. Нам нужна помощь! В глубине души Гарри не хотел приближать никого близко из-за угрозы Волан-Де-Морта, но также парень понимал, что Гермиона права, впрочем, как и всегда. Пожиратели и их предводитель всегда играют на их страхах потерять близких, до Петуньи им вообще не составит труда добраться, Вернон и его семья тоже под ударом. В волшебном мире нет места, где бы маги были в безопасности. На войне погибают многие, но те, кто остался всеми силами сражаются за тех, кого они любят. — Герми, ты не можешь… — Ты всю жизнь опекал меня, — оборвала Гермиона, — не пора ли кому-то спасти твою жизнь? — Получается… — Гарри посмотрел на Дамблдора, — одному из нас придется, в конце концов, убить другого! — Или он, или вы, — ответил директор. У Гермионы и Гарри промелькнула одна и та же мысль: «Мы не можем просто так сдаться, не после всех этих лет. Мы должны выстоять вместе. Мы должны сражаться. Потому что сейчас это просто мы. Нас не только двое, есть те, кто пойдут за нами. Мы должны приготовиться к тому, что кто-то на пути к свободе/победе упадет и уже не поднимется».