Пророчество не лжёт

Энакин не стал ждать, что ответит ему Асока, не потому, что боялся ответа, а потому, что заранее знал его, причём, во всех возможных вариантах. «Энакин, ты очень хороший и я, как никто, ценю твою дружбу и привязанность ко мне, но...» И вот тут начнётся: «...Над нами тяготеет Кодекс и мы не имеем права нарушать его». И полбеды ещё, если она скажет только это, ведь тогда он сможет хоть как-то принять её выбор и даже смириться с ним, ибо он очень похож на правду, даже не являясь таковой. Однако, Асока может сказать и нечто иное, ещё более сильно ударяющее по сердцу, например: «...Я не испытываю ничего в ответ, я чувствуя тебя только как друга, и большего я никак не смогу тебе дать, не сейчас, не позже, постарайся смириться с этим и ничего не ждать». Но и это, однако, не самое страшное, что может прозвучать в ответ на его, пускай такое наивное и почти детское, но столь же искреннее и чистосердечное признание, есть ещё и такой вариант, самый крайний, приберегаемый судьбой на совсем уж тяжёлое наказание: «Энакин, я давно уже люблю другого человека, который во много раз превосходит тебя. Он старше, могущественней и влиятельнее тебя, и если уж мне не избежать удела замужней, то лучше я свяжу свою жизнь с ним, ведь тогда меня ждут такие возможности». И прокрутив в голове последний вариант, Скайуокер испытал приступ острой, жестокой злости, сменившей горькую обиду, так как вдруг, как никогда отчётливо увидел возможность и даже близость именно последнего варианта ответа Асоки в его реальной возможности существовать. Как увидел он и этого самого «другого человека», носившего звание, уж точно более высокое, чем казавшийся в сравнении с ним жалкий и уничижительно низкий титул падавана. Злость переходила в бессильную ярость, звавшую действовать, любым путём доказать, что Асока неправа, что она ошибается, считая его лишь ребёнком, мальчишкой, только, что и способным, что подражать старшим и смотреть в рот Магистрам. А он не такой! Он лучше, он выше, он сильнее! Он куда больше достоин любви Асоки, чем этот её...канцлер! Когда Энакин мысленно произнёс это слово, перед его глазами предстало широкое улыбающееся лицо Палпатина, его большие холодные голубые глаза, белые зубы, седые, чуть вившееся волосы. И злость Энакина стала просто неконтролируемой. Никогда ещё это лицо, такое всегда приветливое и располагающее к себе, не казалось ему таким противным и почти ненавистным. Его улыбка превратилась в злорадный оскал и почти наяву Энакин услашал: — Она будет моя! И ты ничего не сможешь сделать! Она и весь Орден, мы будем править Галактикой, как муж и жена! — Нееет!!! — выкрикнул Скайуокер, открывая глаза, до того отчётливым оказалось видение. Посмотрев вокруг, юноша понял, что стоит посреди своей комнаты, не поняв даже, как пришёл сюда. Ярость никуда не ушла и вскоре вновь подступила к нему, но теперь уже имея совершенно другое лицо, то самое, которое он вот уже столько лет мечтал покрыть самыми нежными поцелуями, лицо той, которую он хотел прижать к себе и никогда больше не отпускать. — Хахаха, ничтожный глупый мальчишка — послышался ему раскатистый хохот, совсем не похожий на смех Асоки, звучащий, как нежный перезвон серебристых колоколов — Ничтожный мальчишка! Тебе никогда не быть со мной рядом! Ты мелкий, никчемный червяк, не способный на серьёзные поступки! Смотри, какая я счастливая и завидуй тому, на чьё место ты так долго метил! Асока смотрела ему прямо в упор и не мигая чеканила каждое слово и вдруг с ней рядом появился канцлер, и, как свою собственность, обнял её за плечо. А, что же она? Его милая и единственная Асока? Она откинулась назад и с совершенно довольной улыбкой потерлась щекой о плечо Палпатина и поцеловала его в шею, при этом весьма не недвусмысленно подмигнула Энакину, смеясь над его бессильной болью. Его юношеская, наивная любовь казалась жестокой насмешкой в сравнении с этим смелым и зрелым чувством, которое, помимо себя самого, могло дать Асоке и много чего другого. Богатство. Власть. Положение в обществе. Свободу от Кодекса. Ведь она Избранная, ей вполне могут позволить такой каприз, ввиде личных отношений. Ей, да, возможно позволят, но ему — никогда. Он-то не обладает приведениями по праву чуть большего, чем надо, количества медихлорианов в крови. Чуть большего, раза, где-то, в четыре. Злость получила новый объект, на этот раз её породила зависть, острая боль от непреодолимости стоявшего на пути препятствия. Такая сильная, что поддавшись ей, Энакин схватил небольшой блокнот, всегда лежавший на его тумбочке и бывшей там же ручкой решительно написал всё, что думал в этот момент. Так часто делают, когда нужно излить эмоции, но выпустить их нельзя. Такому приему его научила сама Асока, и теперь он использовал его, и перечитав написанное, ужаснулся тому, что написал и испугавшись, скомкал листок, забросив его куда-то за кровать, не заметив, что бумажный комок шлепнулся за подушку, под уголок покрывала, отчего стал невидим. Ярость пошла на спад, её заменила мрачная решимость, твёрдая, как скала. — Она считает меня несерьёзным, что ж, я докажу ей, что это не так! Вот прямо сейчас! — произнёс Скайуокер со взрослой суровостью и,не став даже переодеваться, вышел из комнаты, чтобы взять из ангара спидер и отправиться на Низы. Гонки должны были начаться буквально через полчаса. Следовало поспешить, пока не разобрали самые лучшие кары, ведь если не было своего, руководство предоставляло имевшиеся в наличии. Энакин успел как раз к этому самому разбору и едва успел вписать своё имя и номер выданного кара в голографический список участников, который вёл сам устроитель этого действа — толстый забрак в комбинезоне из цветного атласа, смотревшегося на нем так, словно он стащил одежду у клоуна. Всего участников набралось так много, что заездов решили сделать тридцать, в каждом по десять гонщиков. Следом началась жеребьёвка, вернее, перетасовка имён в датападе, при помощи специальной программы и дальнейшая произвольная сортировка участников на заезды. Энакину достался седьмой, это заставило его довольно улыбнуться, эта цифра у многих народов считалась счастливой. А пока он просто сидел на высокой трибуне, вместе с другими товарищами и смотрел, как стартует первая десятка гонщиков. Сам Энакин никогда раньше не участвовал в гонках, но не раз слышал от Асоки, как они проходят, а уж рассказ о её победе у него и вовсе был нечто вроде любимой детской сказки, которую часто просят рассказать на ночь. И поэтому хорошо представлял, что ему предстоит в скором времени, самым главным было не слететь с трассы и не врезаться в препятствия и оппонентов. И соблюдать баланс скорости. Вроде бы, ничего трудного, но только не для того, кто впервые ввязался в это и в ком не клокотали эмоции и желание доказать самому себе, что он не слабак. Тем временем на трибунах царило оживление, очередной старт встретили с громкими криками и хлопками, полетели вслед громкие крики болельщиков. Стартовали все разом и постепенно кто-то вырывался вперёд, а кто-то, наоборот, отставал и запаздывал, теряясь в выхлопах форвардов. И вот наступил седьмой заезд. Энакину достался желтый болид, достаточно крепкий и быстрый, если правильно распорядиться его возможностями. — На старт, внимание, марш! — заорал комментатор, стоя на крайней трибуне. Это был тощий зелёный твилек с граммофоном на шее. Он был тяжёлый и явно перевешивал и потому тот вскоре сел. За то, послушные его команде, гонщики приосанились, готовясь в секунду отжать педаль газа. Энакин попытался рассмотреть своих соперников, но успел увидеть только одного — жилистого тощего дага с недобрым лицом и косым лукавым взглядом. Он сидел, вольготно откинувшись в кресле водителя, поставив на педали длинные сильные руки, а ногами с тонкими гибкими пальцами захватил руль. Скайуокер не удивился, ведь для этой расы такое явление было нормальным. На Маластаре, родной планете дагов, были нередки частые перебои гравитации и потому чаще всего они предпочитали передвигаться на руках, а мелкую моторику выполнять ногами и похоже неплохо приспособились, во всяком случае, тот, которого Энакин сейчас видел, весьма ловко держал руль и успевал при этом бросать презрительные взгляды на соперников. Кажется, он не сомневался в том, что победит, надо будет этого не допустить. Энакин бросил на него не менее выразительный взгляд, означавший: «Не радуйся раньше времени», даг в ответ отправил ему всё такое же холодное презрение: «Ну ладно, попробуй, если смелый!» — сигналили его маленькие глазки непонятного цвета. На этом «обмен любезностями» завершил свист судьи и все десять болидов стартанули с места, вылетая на размеченную трассу, пролегавшую через весь Нижний уровень, включая в себя несколько опасных элементов, таких, как, свалка, полуразвалившийся мост и заброшенный завод. В особенности последний, ведь если о первых двух Энакин хорошо знал и до этого, то насчёт завода он осведомлён не был, не считая предупреждения Асоки. Осталось только надеяться, что всё будет не так и страшно. А ведь был ещё и даг, прекрасно знавший не только про завод, но и про другие мелочи, на которых часто проваливались новички.