Пророчество не лжёт

Селина услышала призывной звон и устремилась навстречу гостям, она не сомневалась в том, кто это. Женщину можно было не предупреждать о том, что сын прилетит, ведь даже не обладая чувствительностью к Силе, тогрута, силой материнского сердца ощущала его приход. И вот он явился и не один, с ним была та, которой в его письмах было всегда уделено больше всего времени. Селина обратила внимание, что Энакин не только здорово вырос, но и стал выглядеть взрослее, став настоящим мужчиной, очень похожим на отца. Асоку до этого она видела лишь однажды, совсем девчонкой-подростком, теперь же это была высокая и очень красивая девушка с серьёзным и задумчивым лицом. Женщина была безмерно рада обоим, не забыв о том, как джедаи спасли однажды её народ и её сына. Селина была ещё достаточно молодой, не справившей ещё сорока лет, а доброе и улыбчивое выражение лица убавляло ей ещё лет пять. На ней было простое платье из коричневого льна и белый передник, видно до этого она хлопотала на кухне, ведь вслед за ней во двор приплыл аромат чего-то пряного. Асока, почти ничего не съевшая за завтраком, почувствовала, что ужасно хочет есть. — Мама! — почти выкрикнул Энакин, бросаясь в раскрытые навстречу объятия. — Сынок! — не менее радостно ответила Селина и крепко сжала в объятиях своего взрослого, но от этого не менее любимого ребёнка. У Тано дрогнуло сердце, напомнив о том, что в её жизни ничего такого уже не будет, ведь её отец умер. Но вот Селина, выпустив Энакина, подошла и к ней, так же обняв и поцеловав с совершенно родственной нежностью, тогрута едва удержала слезы, видя такое внимание от почти незнакомой женщины. Впрочем, вскоре она поняла, что в этом доме царят совсем иные нравы, чем те, что она привыкла видеть. В отличие от чопорной и сухой обстановки Храма, здесь было всё очень просто и человечно, где люди всегда говорили, что думали и принимали жизнь такой, как она есть. Под стать этому оказался и стол на чистой и аккуратной кухне, стены которой украшала белая плитка, на некоторых квадратах которой были нарисованы овощи и фрукты. Сам стол застелен бежевой скатертью, расписанном орнаментом из переплетённых цветов, а поверх неё стояло большое блюдо с овощным рагу, тарелка с неизвестными Асоке овальными жёлтыми фруктами и рядом ещё одна, с запеченным мясом, порезанным кругами. Энакин и Асока сели рядом, и прежде, чем наполнить свою тарелку, Скайуокер позаботился о том, чтобы тарелка тогруты не пустовала. Асока сперва стеснялась, ведь она не совсем знала как правильно есть по этикету, прогуливая этот предмет по всевозможным причинам. Но Энакин ободряюще посмотрел на неё, давая понять, что тут никто не будет косо смотреть на её манеры и она смогла наконец начать обедать. Селина сказала, что сразу после обеда пойдёт встречать мужа, который работал на местной ферме инженером и часто приходит на обед домой. Энакин ещё не был знаком с отчимом, но уже заведомо любил его, так как его любила Селина, а мать не могла сделать неверный выбор, по мнению младшего Скайуокера. Асока занесла вилку над куском оранжевого овоща и вдруг дернулась, почуяв, что на её колени плюхнулось нечто тяжёлое и горячее, начавшее при этом яростно топтаться по её брюкам и издавать громкое урчание, похожее на звук взлетающего корабля. Асока наклонилась и увидела огромного серебристо-серого кота с пушистой мягкой шерстью и огромными зелёными глазами. Тано улыбнулась и погладила зверя по загривку. Тот любвеобильно потерся об её руку и замурчал ещё громче. — Надо же, какой красивый — сказала Асока, продолжив почёсывать котищу. — Верно, это Арти, наш общий любимец, наглый до ужаса — рассмеялась Селина и хотела уже шугануть кота, но девушка её остановила. Она очень любила животных, а те её. Асока не удержалась и скормила ему кусочек мяса прямо с ладони, тот быстро слизнул его розовым языком и встал передними лапами ей на плечи. Энакин смотрел на них и не мог не умиляться, хотя это было ему несвойственно, от всей этой сцены веяло какой-то семейностью и уютом, что казалось, что это далеко не первый их обед в таком составе, что это происходит у них всегда. Видно, что и Асока испытывала похожие чувства, об этом говорил безмятежный взгляд и совершенно расслабленное выражение лица, которого он уже давно у неё не видел. Энакин осмелился представить себе и то, что возможно будет дальше, например, куда они потом пойдут и что будут делать. Селина вышла из кухни первой, сказав, что ей пора встречать мужа, оставив Энакина и Асоку одних, тот, не говоря ни слова, притянул к себе с тарелки Силой тот самый овальный плод и порезав его на две части, снял кожу с одной из них и таким же способом отправил на тарелку Асоки. — Я помню, ты не любишь кожуру — сказал он, разрывая возникшую тишину. — Спасибо, ты один помнишь об этом — ответила ему тогрута, поднося к губам фрукт — Это довольно вкусно. Эти плоды растут здесь? — Верно, потом покажу, где мы их берём, это рядом с озером — начал рассказывать Энакин — Представляешь, деревья выросли там сами по себе, ещё до того, как я родился, и вот уже много десятилетий они исправно приносят плоды. И ты знаешь, существует поверье, что если двое влюблённых одновременно съедят две половинки одного плода, то их любовь будет с ними всю оставшуюся жизнь. Асока, до этого слушавшая с интересом, при этой фразе как будто обо что-то споткнулась и отвела взгляд, но Энакин успел заметить, что глаза стали растерянными, а губы вздрогнули, словно в болезненной судороге. Даже лицо немного побледнело, а словно не зная, как ещё показать всю степень бури, поднявшейся в душе его владелицы, бури, которую она должна была поневоле прекратить, являясь здесь старшей и более дальновидной. Она отпила из стакана компот и помолчав несколько секунд, собираясь с мыслями, наконец заговорила, но уже совершенно неузнаваемо, сухо и отстранённо: — Энакин, мы уже не раз об этом говорили и тебе прекрасно известно, что ждало бы нас, окажись это чувство реальным. Нельзя забывать о том, кто мы такие и как обязаны жить. Теперь очередь вздрогнуть пришла уже Энакину. Он всё понимал и так, но вдвойне неприятно, когда тебя тычут в это носом, давая понять, что ты иной, чем все. Что то, что в обыденной жизни считается нормой, для них недопустимое нарушение. Верно, это так, но как же быть, если чувства уже есть? Живут внутри тебя и уже давно, появившись раньше, чем стало известно, что рождаться им было нельзя. Никто не будет рад им в настоящей реальности, где они в лучшем случае обязаны будут жить до конца своих дней под маской тайны и полнейшего равнодушия друг к другу, в худшем же, его просто заставят избавиться от них, вырезав из себя, как удаляют неисправный орган или инородное тело. Да, для его души эти чувства были именно инородным телом, которое, однако, вросло в неё так плотно, что оплелось мышцами и связалось с ней сетью собственных сосудов, заимев общее кровообращение. Что же тогда будет значить избавление от этих чувств? Смерть от потери крови? Дальнейшая жизнь с пустотой в душе? Разве это менее неправильно, чем подвергнуть себя нарушению каких-то правил, которые даже не он сам придумал? Можно ещё подавить их, попытаться жить не замечая. Он пробовал, но ничего не вышло. Осталось только признаться. Но похоже опять мимо. — Асока, я и не забывал, но вспомни, что говорили о любви о Ордене. Да, с одной стороны её выставляют как неверную истину, ведущую к Тёмной стороне, но с другой, именно любовь может и вернуть обратно к Свету оступившегося. Именно она лежит в основе сопереживания всему живому и понимания его чувств. А это нам знать необходимо — продолжил он пояснять, взяв себя в руки. — То есть, ты хочешь сказать, что в определённом смысле любить нам нельзя, но с другой стороны вроде как положено, останется только найти между ними границу, отделяющую мораль от порока. Но как же это непросто, порой вся жизнь уходит на этот поиск и оканчивается так и не завершив его — ответила Асока невесело, вспомнив о том, что ей рассказывали на эту тему — Я не желаю подобной судьбы ни одному из нас, поэтому, будет лучше, если мы сделаем вид, что не вели сейчас никаких подобных разговоров. Говорила она по-прежнему твёрдо, но голос был несколько мягче и не такой категоричный, что давало понять, что Асока задумалась над этой идеей и как бы даже рассматривала такое, как своеобразную лазейку. Но это лишь на подсознании, и она пока не позволяла оформиться этому по что-то большее потому, что сама толком не знала, что ей делать с этим со всем. Энакин засчитал это как небольшую победу, а ещё одну надеялся одержать, когда позвал Асоку прогуляться после обеда. Она не стала отказываться и лишь только убрав со стола и умывшись, вышла следом за ним во двор, чтобы пойти к озеру. — Надеюсь, он не свернёт её с намеченного пути — задумчиво сказала Селина, глядя вслед молодым людям. — А ты уверена, что это сделает именно он? — лукаво подмигнул ей Дарред, муж Селины, высокий плотный мужчина с жёсткими темно-русыми волосами и добрыми синими глазами — Я склонен больше переживать о нем. Но так или иначе, обоим придётся многое обдумать и научиться жить с тем, что сейчас открылось и кое-что прямо сейчас приподнимет завесу тайны.