Пророчество не лжёт

Неизвестно как долго продолжался бы поцелуй, прерывать который никому не хотелось, но видно здравое сознание считало иначе и влезло, как всегда, на самом интересном. Оно взяло и прямо без подготовки натравило на обоих джедаев, обнаруживших своё чувство и начав наконец открываться ему своих самых бесцеремонных и неприятных детей: стыд, ужас осознания, непоправимость. Поцелуй тотчас же сделался горьким, словно яд змеи. И все эти товарищи, порождённые подсознанием, с удовольствием набросившись на них, стоя в стороне радостно наблюдали, как Энакин и Асока, до этого увлечённые друг другом, в один момент отпрянули друг от друга и то смущённо, то виновато смотрели на самих себя, видя их в отражении глаз стоявшего напротив. «Прости, я не должен был, мне следовало сдержаться» — говорил взгляд Энакина, не отрываясь от глаз Асоки, которые словно отвечали: «Нет, это моя вина, я же тебе ответила». И не смогла не признать, что сделала это совсем не из покорности, а испытывая точно такое же чувство и желание, какое и он, вот только признаваться открыто не стала. В конце-концов, она старшая и обязана взять эту ситуацию под контроль, пока это ещё возможно. Пока та окончательно из-под него не вышла, хотя это и будет невыносимо больно, но так надо. Так будет лучше и вернее. Так она сохранит репутацию обоих. Но убьёт любовь... — Энакин — решилась Тано заговорить первой — Я понимаю, что случившееся у нас нельзя отменить, но мы должны постараться сделать вид, что этого не было, только так мы избежим неприятностей. Эти слова подействовали как отрезвляющий холодный душ. Какое же это ужасное слово: «неприятность». «Нет же, это не неприятность!» — так и хотелось закричать несчастному юноше, оскорбленному в лучших чувствах — «Это любовь, то самое настоящее и светлое чувство, что родилось, не спрашивая, и наконец смогло открыть себя, а ты его так называешь, да как это вообще возможно?». Эмоции отразились на его лице, даже несмотря на то, что он взял себя в руки и сумел ответить не так, как велели правила, но так, как диктовало сердце: — Нет, Асока, я не намерен ничего забывать, больше того, теперь я уверен ещё сильнее, что мы поступили верно, нам следует держаться вместе, этого хочет сама Сила, мы не вправе противиться ей. — Нет, Энакин, это необходимо — стояла на своём Тано, силясь не отвести от него глаза и не позволить ему увидеть готовые встать в них слезы — То, что мы сделали поставит под угрозу наше будущее, ты должен это понять и постараться жить дальше. Скайуокер видел, что убедить её не получиться, хотя и ощущал, что сама Асока думает не совсем то, что пытается внушить ему. И понимая, что Энакин может это понять, поспешила отвернулся и начать собирать в корзинку остававшиеся фрукты. Нет, нельзя ему видеть её настоящие чувства иначе выяснил он, что на самом деле с каждым её словом в сердце ей втыкается острый нож, а душа сжимается от боли. Этот поцелуй легко и безо всяких усилий разрушил всю ту стену, что она так упорно до этого воздвигала вокруг своего сердца. Ту, что не позволяла ей понять, что Асока на самом деле чувствует к своему бывшему ученику. Не позволяла проследить весь путь этого чувства от первой встречи к сегодняшнему дню. То, как из детской дружбы-покровительства она постепенно, день за днём, превращаясь в любовь, самую настоящую и крепкую, которая выдержит всё и победит. И которую поэтому нужно зарубить на корню, ведь они не простые республиканцы, которым всё можно и которые были бы счастливы, открыв для себя взаимное чувство, они—джедаи, для которых любовь и привязанность — страшнейшие из запретов. Но почему же это так больно, словно ты сама живьём отрезаешь от себя кусок плоти. А он упорно не желает отделяться, заливая кровью всё вокруг. И уж больно так, что слезы готовы хлынуть, всё труднее становится их сдержать. Асока встала и посмотрев на небо, поспешила сказать, что следует возвращаться, ведь уже начинает темнеть. Энакину ничего не осталось, кроме как взять у Тано корзинку и пойти вперёд, тогрута двинулась следом и не поднимая глаз, продолжала думать о том, как они будут теперь жить. Как прежде — не получится, как по-другому — неясно. И до конца отпуска ещё почти три недели, надо бы уехать, но так не хочется покидать это тихое и уютное место. Асоке нравилось здесь и она даже подумала мимолётом, как было бы здорово поселиться здесь, устроив родовое поместью, какое обычно бывает у семейных пар... На этом месте Асока себя одернула, обрывая ненужные мысли, этому всё равно не бывать. Их семья — это Орден, а поместье—храм. И вообще, почему их? Его и её, только так и никак иначе. Это тяжело, мучительно, но так надо, так будет лучше. И придя домой, оба несказанно удивили Селину и Дарреда своим хмурым видом и странным молчание, обычно-то они всегда весело болтали и обсуждали прогулку, после рассказывая супругам где они сегодня побывали. Но на все вопросы ответа они так и не дождались, Асока, извинившись, не стала ужинать, а сразу ушла у себе. Не заходя в комнату, отправилась в ванную и набрав полную ванну горячей воды, напустив туда пены с ароматом сирени, вытянулась в полный рост, утопая в ароматных белых клубах. Неизвестно, что она надеялась таким образом смыть, возможно прошедший день и то, что он принёс, или же те глупости, что до этого загромождали ей сознание. Кодекс, правила, запреты. Какая же это ерунда в сравнении с настоящим чувством, что заставляет душу радостно трепетать, сердце, то замирать, то биться быстрее. Асока не узнала бы о том, что оно есть, если бы не этот поцелуй. Тано подняла голову к потолку и закрыв глаза, мигом воскресила в памяти произошедшее на берегу озера, чтобы тут же сжать эти воспоминания в мысленный кулак и погасив вылезшую на губы улыбку, затолкать их в самый далёкий угол сознания, придавив каменно-твёрдыми понятиями Орден, Кодекс и Правила. Из-под них им точно не выбраться. «Как же хорошо он целуется. И где только научился? Узнаю, кто научил, прибью. Обоих» — подумала Асока и сжала кулаки, жажда праведной мести — «Стоп, стоп, стоп, Асока, ты, кажется, ревнуешь! Нельзя, нехорошо, забудь об этом и не вспоминай. Не было ничего, ясно тебе?» И дав себе такую установку, тогрута резким движением выдернула пробку из ванной и замерла без движения, вновь вспомнив какими были отношения её и Энакина в последнее время. Вспомнила их прогулки и весёлые разговоры. Теперь от всего этого придётся отказаться, иначе им не отвыкнуть друг от друга. А ещё, надо побыстрее улететь, соврать всем, что вызвали на срочное задание, сорвав из отпуска, никто не усомнится, для джедаев это естественно — идти, когда позовёт Республика. Вода уже давно стекла, тело почти высохло, а девушка всё продолжала сидеть на дне ванной, осознавая как тяжело бороться с самой собой, когда сердце и разум — единые части одного организма, становятся друг непримиримыми врагами, твердя каждый своё. Причём, таким уверенным голосом, что просто не понимаешь, кого из двоих слушать. Магистры Совета сказали бы аналогично разуму — сделать всё, чтобы случившееся не пошло дальше, оборвать влечение на корню, а Скайуокера видеть как можно реже. За то папа с детства учил её жить по велению сердца. А оно велело не отказывается от любви, а сохранить её, что бы не говорили окружающие. И между прочем, примерно так же говорил и Магистр Пло, только иными словами, что любовь, хотя и запрещена в Ордене, является, однако, квинтэссенцией сопереживания и сочувствия всему живому, что составляет основу принципа жизни адептов. То есть, с одной стороны выходило так, что любить ей нельзя, но с другой, что, наоборот, положено Кодексом. Как так? Как разобраться в этом во всем и не сойти с ума? Как понять саму себя и не изменить своим принципам, не пойдя наперекор душе? Становилось уже прохладно и снова включив душ, чтобы смыть остатки пены, Асока вытерлась и замотавшись в полотенце, скользнула в свою комнату. Дом уже спал, по крайней мере не звука не было слышно. Не став одеваться, она упала в кровать и отвернувшись к стене, закрыла глаза. Надо заснуть, утром должна появится ясность. Но явилась она гораздо раньше.