Пророчество не лжёт

Вечер плавно перетек в ночь и поскольку Энакин здорово устал после задания, спать они с Асокой отправились намного раньше обычного. Тано не возражала, ведь, кто сказал, что они сразу уснут? Верно, сперва она долго и подробно расспрашивала про миссию и смеялась на то, как Энакин изображал посла той планеты. И очень жаль, что этим пока и пришлось ограничиться, ведь на ранних сроках беременности лучше воздержаться от интимной близости. Ничего, у них ещё будет время наверстать, ведь впереди целая жизнь. Семейная. У Асоки снова есть семья, настоящая, что может быть прекрасней. Энакина начало клонить в сон и быстро поцеловав жену, Скайуокер устроился на подушке и вскоре заснул. Асока легла рядом, как всегда, положив голову ему на грудь и одной рукой обняв за плечо, прикрыла глаза в попытке заснуть. Но вот ей, в отличие от Энакина, спать совершенно не хотелось и виной тому была, увы, не радость от встречи с мужем. Отодвинутые днём из-за бесконечных дел Ордена, тяжёлые мысли и гнетущие предчувствия сейчас с удовольствием брали реванш, пользуясь тем, что спугнуть их некому, с мстительной радостью сорвали блок в душе Асоки и влетев туда, как торнадо, начали строить там свой чёрный бал. Конечно, по причине того, что девушка пережила до этого, а именно, потерю тех, кто был ей в разное время сильно дорог — отца и старого Бена, оказавшегося отцом Лорда Ситхов, она и раньше испытывала сильное душевное волнение, опасаясь того, что это может повториться и с другими, но сейчас, в связи с беременностью, эти мысли вылезли на первый план и отодвинуть их хотя бы на второй упорно не получалось. И вот опять, так же, как и позавчерашней ночью. Стоило закрыть глаза, как сразу же по всему телу проходила мучительная дрожь, а на сердце опускалась и оставалась лежать тяжёлая плита, само же оно сжималось и словно боялось пропустить лишний удар. Асока крепче прижалась к мужу и завернулась в одеяло, Энакин почувствовал её движение и машинально сжал руки плотнее, до этого просто лежащие на её талии и спине. Это помогло ненадолго. Согревшись теплом любимого, Асока забылась неглубоким сном, чтобы спустя пару часов с легким криком открыть глаза и отпрянув от мужа, сесть на кровати, дрожа всем телом и вытирая углом простыни мокрые от слез глаза. Точно таких же, темные пятна которых виднелись и на одеяле. Она опять плакала во сне и совсем этого не замечала, такое было уже не впервые, а раз третий за последний месяц, который длилась её беременность. Асока села и обняв руками колени, набросила сверху одеяло, тщетно попытавшись унять дрожь, охватившую всё сознание тогруты. Не получилось. Слезы продолжали подкатывать к глазам и капать с ресниц на красную ткань одеяла, слишком уж свежи были воспоминания об увиденном во сне. Слишком уж живо они напомнили о том, что Асока предпочла бы никогда не знать и что всей душой стремилась забыть. Грязный пол убогой подсобки. Окровавленное тело, лежавшее на полу без признаков жизни. Глаза ещё смотрели и видели, но душа уже улетела из него. Этот отчаянно-пронзительный взгляд, так яростно цеплявшийся за жизнь, в которой ему больше не было места. За жизнь, из которой его насильно вырывали. Именно так и смотрел на Асоку её бедный отец в последние секунды прибывания на земле. Тогрута до самой смерти не забудет этого, и вот сейчас снова, опять, как и тогда, шесть лет назад, вот только не одно это заставляло Тано сжиматься изнутри от болезненного чувства непоправимости произошедшего. А то ещё, что в этот раз это был не отец. Этот безумный, пронизывающий взгляд, полный неподдельного страдания и настоящей, не наигранной боли принадлежал не Шону Тано, на грязном полу, покрытый ссадинами и синяками, лежал маленький мальчик со светлыми волосами и глазами, такими же, как у отца и матери — небесно-голубого оттенка. Только теперь они смотрели как будто прощаясь, но отчаянно не желая этого делать, до последнего веря, что его спасут, он смотрел прямо перед собой и чуть потряхивал маленькими ручками, надеясь, очевидно, разжалобить своего мучителя. Это был его последний шанс — вызвать его сочувствие. Асока бы точно не выдержала этого взгляда, но выдержал неизвестный, так как в следующую секунду чуткого слуха тогруты достиг глухой удар и негромкий стон. Она с опаской переводит глаза в сторону звука и замирает в немом ужасе. Это милое детское лицо теперь залито кровью, такой же, которая застыла на волосах. Только глаза продолжают ещё смотреть, только теперь, вместо попыток вызвать сочувствие, в них отчётливо читался вопрос: «Ну вот, ты меня убил, разве тебе стало от этого легче?» Но даже это ещё возможно было перенести, если бы в следующий миг эти потемневшие от приближающейся смерти глаза не повернулись чуть в сторону и не захватили собой другие, похожие на эти. «Мама!» — прозвучал в них безмолвный крик — «Отчего ты не пришла раньше? Отчего же не успела спасти?» Это оказалось уже выше натренированных сил и нервов тогруты, подняв со дна её души все самые тяжёлые мысли, нагляднее всего показывая на то, что она несовершенна и просто бессильна перед вселенским злом. Но каким же сильным оказалось это ощущение новой боли от новой потери, отпекая новый кусок от её души, который не отрастить и не заменить протезом. Остаётся только приучить себя жить с ещё одной утратой, или умереть самой, чтобы не видеть без конца как погибают те, кто тебе дорог. Рыдания сотрясали тогруту. Она уткнулась головой в колени и с каждым новым порывом выдавала сдавленные всхлипы, не выгонявшие, однако, прочь всю душевную тяжесть. Асока думала только об этом и потому не заметила как с другой стороны кровати раздался скрип и устремился взгляд, полный недоумения, и лишь только когда сильные крепкие руки обняли её дрожащие плечи и голова опустилась на чью-то тёплую грудь, Асока словно бы отмерла и смогла поднять заплаканные, сломленные глаза за проснувшегося мужа. — Что такое? Ты снова увидела свой кошмар? — спросил её Энакин негромким шепотом, при этом не перестав обнимать. — Я не могу. Это просто ужасно. Ещё недолго и я просто сойду с ума — вырывалось у Асоки с короткими всхлипами — Это продолжается уже целый месяц. У меня просто нет сил. — Что же ты видишь? — решился спросить юноша, осторожно укладывая Асоку на подушку и ложась рядом, при этом не разрывая объятий и продолжая гладить её по напряженной спине. Тогрута находилась в крайней степени душевного волнения. Она, казалось, едва владела собой. Руки дрожали и до побелевших костяшек впились в подушку, лицо стало бледным, а глаза лихорадочно блестели. Девушка явно была на грани безумия, об этом говорил и голос, нервный, надорванный, вещавший странные слова, обдававшие лицо Энакина горячим дыханием: — Ты не знаешь, как это —терять близких. Не представляешь себе, что это такое — видеть как кто-то родной тебе умирает у тебя на руках. Видеть его глаза. Чувствовать температуру тела. Смотреть в эти глаза, понимать каждое слово из того, что он хочет тебе сказать и знать при этом, что его самого с тобой уже нет. Его жизнь ушла из тела и виноват в этом только ты... Слова закончились, началась нервная лихорадочная дрожь. Энакин придвинулся ближе, поражаясь той буре эмоций, что творилась в душе тогруты. Она явственно ощущалась в Силе, каждый её медихлориан просто разрывался от этого чувства. Скайуокер просто не мог этого выносить, ему до боли хотелось ей помочь, просто до ужаса, если не убрать это страдание, то взять себе хотя бы меньшую его часть. Но, что можно было сделать сейчас? Только выслушать, что она скажет и успокоить, как может. Вот только откровенничать Асока не спешит, рассказывая пока только о прошлом. Очевидно ей приснился кошмар и она ещё под его влиянием, но вот Тано снова заговорила: — Мне кажется, что это повторится. Что я опять испытаю нечто похожее — уже более спокойно, но тем не менее эмоционально сказала Асока — Что на этот раз...нет, это невозможно...я видела...что это наш сын...что я не увижу его. Что он умрет...едва увидев свет... — Асока, не говори так — Энакин и сам был в ужасе, предоставив на секунду реальность слов любимой — Ничего этого не случится. Наш ребёнок не умрет. Я знаю. Я обещаю тебе, роды пройдут легко. — Но зачем же тогда я снова это вижу? Почему я не могу перестать представлять это? — спросила девушка уже совершенно измученным голосом — Я видела точно такие же сны перед тем, как погиб мой отец. Я не выдержу, если это повториться. — Асока, пожалуйста — взывал к ней Энакин — Я прошу, поверь, я с тобой и я тебя люблю и значит смогу защитить вас обоих от любой напасти, ты всегда верила мне, поверь и сейчас. Наш ребёнок родится и будет радовать нас, так и будет, только поверь мне. Энакин говорил, при этом легко и ненавязчиво переложил Асоку на свою подушку, опуская её голову себе на плечо и укрывая одеялом, прижал к себе, образуя вокруг неё защитное кольцо из своих рук. Тёплое и надёжное, сквозь которое не пройдут никакие неприятности, а все ночные страхи просто позорно отступят, при виде такой мощной зашиты противника. Асока прислушалась к голосу мужа, согрелась его теплом и понемногу успокоившись, спокойно заснула, проспав уже до самого утра, уверенная в том, что это всё было не более чем кошмарным самовнушением. Но надолго ли хватит её уверенности?