Пролог: Турейнулал.
Тональный архитектор Кагренак, высший жрец дома Двемер, одет по всему церемониалу. Ему нравится принимать у себя посессора, а в будущем — скорее всего, Консула каймерского Дома Дагот. Кагренак довольно молод и высок для двемера. На его не по моде гладком лице написано мрачноватое удовлетворение: гость склонился над чертежом, и явно понимает меньше, чем показывает. Просто украшение для Зала Лиц в северной башне библиотеки Турейнулала! — Взгляни же! Неужели ты не завопишь о богохульстве, как твои сородичи? — восклицает двемер, даже не думая скрывать любопытство реакцией гостя. — По мне, загадки плоти куда более… многообещающи, — Ворин Дагот потирает длинный подбородок не менее длинным пальцем, не отрывая взгляда от чертежа. — Хотя не могу сказать, что твоя работа не впечатляет. Что это? — Так ты не понимаешь, — усмехается Кагренак. — Прототип, всего лишь. Если бы можно было отделить сущность от существа… — Зачем? — Допустим, есть существо, что обладает изначальным бессмертием, поскольку создало или обусловило само понятие смертности. Какое сочетание качеств придаёт целому этот эффект? Посессор дома Дагот наконец оставляет в покое чертёж и опускается обратно в кресло. Подземные залы Дома Двемер своего рода произведение искусства. Они тянутся на долгие лиги под Красной Горой, как заполняя естественные пещеры, так и оказываясь врезанными в толщу камня. Северяне ошибочно называют дом Двемер «дварфами» или «гномами» — за архитектурное пристрастие к подземным комплексам. Каймеры не особенно склонны считать «отшельников» настолько же «мерами», как себя. Дом Двемер же полагает всех вокруг глупцами, и на этом строит свою политику — достаточно успешно. Кагренак издает тонкий свист, и механический служка, имеющий сферу вместо ног, подносит им с гостем вина. — Тебе стоило бы стать Тональным Алхимиком, — Ворин принимает свой бокал и постукивает по металлическому кубку длинным когтем. — Бессмертие, лорд Кагренак? Тебя правда так волнует число лет? — Пока альтмеры стенают о том, что у них украли, а каймеры ползают перед даэдра на брюхе, мой народ ищет, как взять свою мощь самим! — Не все каймеры религиозны. Кагренак хохочет. За столько лет сотрудничества между их кланами он прекрасно выучил, что представляет из себя Дом Дагот. Но даже посессора Ворина, самого смышлёного из каймеров, он будет дразнить тугоумием даэдропоклоннической расы. — Твой дом, Ворин, — отсмеявшись, Кагренак салютует ему своим кубком, — Твой Дом… ближе Двемер, чем все иные твои соплеменники, а из всех Даготов ты — более других. И всё же даже ты не способен понять некоторых вещей. — Допустим? — Что для тебя боги? Аэдра, даэдра — и их первоистоки? — Частичная первопричина материи. Заложники своего происхождения. Загадка, но решаемая. — А для меня нет богов, — кубок в крепкой руке двемера стучит по столу, и металл отзывается мелодичным звоном. — Все существа обладают силой, большей или меньшей. Силой, тоном и энергией. А что есть у одного, может взять и трансформировать другой… или научиться порождать. То, что вы зовёте богами, для меня лишь учебное пособие. Чертёж и уголь для тигля одновременно. — Ты амбициозен, друг мой. И что бы ты сделал, будь у тебя в распоряжении… бог? — Зависит от того, живой или мёртвый, — усмехается в ответ Кагренак. — Скорее всего, я заставил бы его отдать свои тайны. Мой народ давно ищет некоторые из них. — Заставить бога? — смеётся лорд Ворин. — Как я и говорил, ты не поймёшь. Они говорят ещё долго, но в тёмно-серых глазах посессора дома Дагот, всегда чуть лениво полуприкрытых веками, зреет тревога. Уже около века он знаком с Кагренаком, и так до сих пор и не осознал границ его дерзости. Дом Дагот и дом Двемер выбрали схожие пути — но не одинаковые. И потому не доверяют друг другу даже больше, чем существа, живущие на поверхности земли, но в то же время сходство — отличная закваска для любопытства.Пролог: Пролог: Айем..
Боэтия, Королева Теней, Принц Воинов, Принц Полей, Даэдра-мститель, Принц Интриг.
Его сфера — обман и тайные сговоры, планы убийств, покушений, предательства и свержения власти.
День призыва Боэтии — второй день Месяца Заката.
Его измерение — Доля Воздаяния, а ещё — Змеиная Гора.
Боэтия — Предтеча Алмалексии, но мужского рода против ее женского.
Боэтия был тем предком, что просветил каймеров задолго до наступления Мифической эры.
Он рассказал им правду об испытаниях Лорхана и одолел Тринимака, воителя Ауриэля.
Боэтии служат низшие даэдра — алчущие.
Буря кружит вокруг горы Ассарнибиби, что севернее Молаг Мара. Гора и гора — каждый, кто пройдёт мимо, только подивится, что это вдруг сегодня так неспокойно вокруг?.. В карманном плане Обливиона, вход в которой — на самой вершине, однако, всё не так. Буря отсутствует, зато вместо серости — тёплый ветер, а вместо скал вокруг — озёра лавы, окружающие каменное плато, уставленное самыми разными предметами мебели, словно вырезанной из сотен комнат. Точнее, из девяноста девяти. Чуть выше, на скальной площадке, кривясь, восседает на камне Молаг Бал, царапая другой когтями. Когда от того отламывается кусок, он рычит — теперь есть, на что облокотиться. И смотреть дальше. На плато, куда обрывается площадка, напоминающая саму гору Ассарнибиби, и правда происходит нечто, невообразимое для смертных: тела всех рас и всех возможных полов во всех невообразимых сочетаниях совокупляются с усердием, которое, на взгляд Князя Схем, могло бы иметь более достойное применение. Молаг Бал зевает. Он в своей мирной форме, небольшой, хотя, как обычно, рогатой и достаточно внушительной. — Не изображай, что тебе не интересно, — хохочет внизу Боэта. Каким-то из своих… ртов на каком-то из тел. — Может, станешь сотым, а? — Не интересно, — Молаг Бал снова зевает, демонстрируя жуткие челюсти. Пытается посчитать существ одной расы — допустим, всех орков — но теряет счёт, потому что Боэта всё время меняется. — Почему они считают столпом Забот меня? — наконец скучающе тянет Молаг Бал, когтистой лапой подвигая что-то, напоминающее слоада, умудрившееся выбраться на его территорию. Отвратительная туша дрожит, дёргается, за мгновение меняет форму — привлекательный стройный юноша каймерской расы стоит, подбоченясь, и улыбается, окидывая Князя Схем оценивающим взглядом. — Отвяжись, Боэта, — Молаг Бал не очень хорош в мимике, потому машет рукой в сторону котлована. — Зачем тебе вообще всё это? И зачем тебе я? — Мне нужен свидетель, — произносит Боэта. Голос у него ни мужской, ни женский, но такой бархатный, словно под этой мягкостью он прячет лезвие. — И ещё я был бы благодарен за частицу твоего… — Не получишь. Боэта хохочет и превращается в женщину с тяжёлыми грудями йокуданки. — Получу, так или иначе. Ладно! Я делаю себе приятное. А ещё отдаю должок Мефале. Прядильщице сетей нужен очень определённый сосуд, и никто не сделает его лучше меня. Так уж вышло. — Как я от вас всех устал. Мы все должны друг другу по тысяче тысяч раз! Может, мне сжечь всё твоё веселье прямо сейчас? Хоть порадуюсь… — О, — Боэта презрительно передёргивает плечами, становясь теперь мускулистым воином, чьё возбуждённое достоинство нельзя не заметить. — Не ломай доску раньше, чем все расставят фигуры. Раз уж мы вынуждены развлекаться здесь, то не порть игру. А то будешь зевать один. Он подходит, на ходу морфируя в гермафродита с тёмной, как эбен, кожей, гладит Князя Схем по его отвратительной морде. — Ты увидишь, во что всё это выльется. И тогда придёшь ко мне, если узнаешь, какой сосуд выберу я. Смогу ли… управлять. А пока что — смотри. Ты должен будешь запомнить, что я сделал… и что за порождение соберу из полученной энергии. Очень важно, чтобы ты запомнил. Боэта вздыхает, берёт когтистую руку Молаг Бала и проводит ей себе по бедру. Тот напрягает пальцы, и от когтей остаются глубокие следы. — Подумать только, — Боэта кривит губы. — По всему Тамриэлю эти глупцы имеют меня… или я — их… маленький смертный цирк. А единственный достойный по силе даже не завёлся. Тёмное облачко вылетает из ноздрей Князя Схем. Он начинает злится. Когда он видит Боэту, то злится почти всегда. — Иди и делай то, что делал. Чем быстрее ты закончишь, тем лучше. Смех Боэты ещё долго отзывается эхом, когда тот слетает вниз — становясь цаэски, босмером, кем-то ещё… — Вся разница между нами в том, что я даю ровно то, что предлагаю, — произносит Молаг Бал, и его хвост вздымает бурунчики серой пыли. — А ты хитришь, и топишь их в словах. Настоящий интриган никогда не назовёт себя предателем. В этом правда о нас: никто не носит истинного лица, но смертные жаждут лжи, так как родились от её крика. И мы кормим их тем, что они просят. — Я всегда лгу. Я всегда говорю правду. Не их вина, что они не понимают… Он смотрит долго; и смотрит даже тогда, когда не остаётся ничего, кроме Порождения. Окутывает всё завесой и принимает роды; сколько раз он наблюдал появление самых странных существ? Боэта не глуп; энергия Князя Схем здесь — отличная приправа к тому, что получается. Такую повитуху поискать, а его ненависть к Принцу Полей добавляет происходящему оттенков. С первым криком девочки созданный для утех план сворачивается в никуда; подходящие к горе каймеры-охотники удивлённо переговариваются, не видя двух даэдра, что стоят и смотрят на них. Но каймеры способны почувствовать нужную энергию. И восхититься красоте ребёнка. — Ты отличный гончар, — нехотя ворчит Молаг Бал, и утомлённый Боэта улыбается. Похвала врага дорогого стоит. Мефала, наблюдая сквозь плотные ткани своих паутин, улыбается тоже: но её время ещё не пришло.