Молаг Бал. Бог Интриг, Король Насилия, Принц Гнева, Отец Чудовищ, Повелитель Бед. Его сфера — господство над смертными и порабощение их разума. Более всего Молаг Бал жаждет пожинать души, переносить их в пределы своего влияния, разбрасывая семена споров и раздора в сфере смертных. Говорят, Молаг Бал всегда пытается пресечь роды Домов или по крайней мере нарушить их «чистоту». Молаг Бал вызывают в двадцатый день Месяца Вечерней Звезды, если в ночь не было грозы. Если церемония пропущена, Принц может явится последователям и в другой день, в обличье смертного.
Эшлендеры Вварденфелла делятся на четыре клана: племя Ахеммуза живёт на побережье Азуры, Эрабенимсун — в редеющих лесах Молаг Амур, Уршилаку — в Эшленде и на Западном нагорье, Зайнаб — в Грейзленде. На материке можно встретить представителей других племён: Кагеш и Улат в Стоунфолз, Веринсу — в Дешаане, Мабригаш — в долине Призрачного Змея. Есть кланы и поменьше, отделяющиеся и вливающиеся в остальные. Никто не сосчитает всех детей пепла.
Ранха ар-Сахеи, «Морроуинд»
Ветер дует уже третий день, поднимая пыль по всему Молаг-Амуру. Лето выдалось сухим, и даже лес выглядит серым, выцветшим, словно погружённым в сон. Шуршат листья, покрытые тончайшим слоем каменной изморози, похрустывает под лапами гуаров трава. Всего лет сотню назад растительность здесь была гуще и здоровее. Однако засушливый ветер идёт с Эшленда, принося запах гари, и это более чем хорошо, потому что бывший караванщик может сохранить маску на своём лице – никто не спросит его, отчего оно закрыто. С небольшим отрядом он двигается к северу Молаг-Амура, к стоянке клана Аттора-нур, в это время года всегда разбивающего стоянку у Пасти Ненасытного. Неревар знает это точно; сложно ошибаться, когда речь идёт о тех, кто так и не стал тебе родными. Его ведут сюда дела. Пропал отряд дома Индорил, направленный на помощь союзнику, имя которого Второй Советник Улвара так и не назвала. Что ж. Наёмник, поднявшийся на повстанческих операциях, превосходный следопыт, Неревар - лучший, кто может отыскать этих меров, не задавая вопросов. По крайней мере, так считает Советник Индорил Улвара. А с ней лучше не спорить. Второй Советнице, благословлённой Боэтой, вообще лучше не перечить никогда. Даже если никому не нравится её новый протеже. Вокруг стойбища Аттора-нур неожиданно хмуро и пусто. Не слышно характерных стонов силт-страйдеров, похрюкивания гуаров, не видно и самих охотников. Подъезжая, Неревар чует запах беды – горький и терпкий, знакомый след пожара и разорения, и отрешённо размышляет о доме Мора – далеко отсюда, погрязший в иллюзиях ложного процветания, Дом Интриг, когда-то породивший его мать, теперь на грани падения, и горе тем, кто не может установить связи между маленьким дымом в Эшленде и большим пожаром во владениях клана Ра’Атим. Неревар размышляет об этом, не желая раньше времени впускать в свою душу гнев, который, разлившись, словно нефть, вспыхнет и не погаснет, пока не прогорит. Отряд едет молча, пересекает первый защитный барьер – лишь слабые следы магии чуятся здесь. Но они есть. Теперь видно: лагерь был разрушен недавно, но не только что. Меры уже восстанавливают его, хотя пожарище ещё зияет огромной чёрной раной с торчащими костями нескольких безнадёжно повреждённых шатров. Там и сям уцелевшие семьи приводят в порядок свои жилища и пожитки. Все животные отогнаны к пещере, скрытой заклинанием от чужих глаз, но Неревар помнит, где она может находиться. - Что тебе здесь нужно? – молодой воин со свежей повязкой на бедре заступает бывшему караванщику дорогу. Хитиновые доспехи на нём повреждены и пробиты в двух местах, нуждаясь в починке. Следы зубов, не мечей. Кагути Неревара угрожающе рычит, но тот гладит верное животное под челюстью и спешивается. Пятеро солдат дома Индорил– и один наёмник, отличающийся от остальных пышной копной белых волос и пёстрым шарфом вместо сине-серого - остаются в сёдлах. - Ты разве не узнаешь меня? – произносит Неревар мягко. - Что моё узнавание должно дать тебе? Ты явился почтить свою мать в таком виде? Что-то не верится, – морщится воин, но скорее от боли. Ему трудно ходить, но показать это перед чужаками – позор. - Я явился исполнить долг, - говорит Неревар. - Между домом Индорил и твоим кланом есть договор. - Не очень-то вы торопились его исполнить, когда вам не выгодно, - воин отступает, едва не плюя на землю. – Ашхан в своём шатре. Поговори с ним, если осмелишься, с’вит. Но мы наблюдаем за тобой. - Разумеется. Неревар привязывает кагути у специального шеста. Костяной доспех индорильца, наконец – полный, сработанный по фигуре, снабжённый всеми отметками качества и даже лёгким зачарованием, только подчёркивает, насколько он чужак в стойбище. Теперь это хотя бы наглядно. Сколько бы удачных охот Неревар ни совершил когда-то, сколько бы тайных троп ни нашёл и каким бы ловким ни был, его не ждут здесь и никогда не ждали. Такова воля ашхана. Такова воля Видящей. Самой судьбы, наверное. Воины вокруг смотрят на него угрюмо – не гонят, не заговаривают. Он знает здесь почти всех – а его, вероятно, узнают как «неудобство», которое даже не явилось почтить останки своей матери на последний день Усопших. Иногда Неревар и сам корит себя, но каждый раз обрывает это. Его мать была сумасшедшей даже по меркам эшлендеров. Не взбалмошной, а именно той, чей разум принадлежит Шеогорату. Никто не собирается рассказывать ему всю историю. Достаточно того, чтоАттора-нур когда-то приняли безымянную беглянку с ребёнком на руках, оказавшуюся впоследствии дочерью клана Мора, опозоренной и изгнанной, и даже слушали её слова. Достаточно того, что Аттора-нур дали ребёнку вырасти и возмужать, а не продали в рабство или попросту не убили. Теперь дом Индорил принял его, даёт ему работу, кров над головой и шансы получить больше. Которыми он пользуется, как только получает их – всё успешнее. Повод ли это послать клан в Обливон? Есть много вещей, что хочется сказать и сделать, но Неревар знает с самого детства: наблюдай и молчи. Учись и слушай. Для слова, как и для кинжала, всегда есть только один момент: тот, когда неудачливый моргнёт, а прозорливый сделает выпад. Шатёр ашхана окружён стражей. Внутри горит огонь и, кажется, идёт сеанс исцеления, весь этот гуарий жир пополам с углем и плясками под ритмичный стук и отвратительные звуки, что издают музыкальные инструменты из костей алита. Неревару преграждают путь, и на каждый свой вопрос он получает лишь молчание. Не то чтобы Неревар так хотел увидеться с ашханом, но Аттора-нур – единственные, кто могут дать ему подсказку об отряде. Хотя, вероятно, приезжать сюда было сплошной ошибкой, и следовало выяснять всё самостоятельно. Спрашивать у камней, травы и пепла всегда надёжнее, чем у людей и меров. Проходит несколько минут. Стойбище живёт своей жизнью. Женщины чинят шатры. Кто-то разжигает костёр. Охотничьи никс-гончие делят полувысосанный трупик ночной твари. Неревар смотрит на свою тень, становящуюся чуть длиннее, молчит. Ждёт. Мимо него проезжают двое всадников на приземистых крепких гуарах, задевая, словно он статуя. Женщина подхватывает на руки ребенка, заинтересовавшегося неожиданным гостем, и уходит с недовольным видом. - Неревар? – кто-то окликает его, и индорилец чуть не хватается за кинжал - но рука замирает в воздухе, затем перехваченная в приветственном жесте – здороваются здесь за запястье, проверяя, нет ли на нём ножа. Гулахан Яссур. Когда-то, с пару-тройку десятков лет назад, молодые и глупые, они охотились вместе. Забирались в двемерские шахты ночью и убегали от автоматической стражи. Дрались, дружили, бедокурили, ухаживали за одной и той же девушкой. Пока им обоим не дали имена и татуировки мужчин, и ашхан не велел Неревару убираться, поскольку тот уже не мальчик – и не нужен клану. Сомнительный долг выполнен: ублюдок Мора жив и может о себе позаботиться. Никто не ждал больше. - Что здесь случилось, Яссур? Никто не говорит со мной. Гулахан смотрит на него внимательно. Оглаживает бороду. Советник хана, он теперь одет в доспех из кожи нетча и вооружён хорошо. Неревар снимает шлем-маску. Чёрные волосы, заплетённые на индорильский манер, рассыпаются по плечам. - Ты не наши потери считать приехал, верно? – усмехается гулахан. – Нет, Неревар. Знаю, что тебе нужно: я видел ваших людей неделю назад, но куда они делись, не скажу. Возможно, туда же, куда и часть нашего клана – к князю Схем. - Что это значит? - То, что твои уши слышат. Шесть дней назад ночь родила слуг Молаг Бала. Даэдроты выбрались из тьмы. Наша Видящая мертва, и мы не знаем, чем рассердили Князя. Я бы мог спросить, где вы были, чтобы дать обещанную защиту? Но никто не предугадает такого. Неревар поневоле оглядывается. Даэдралинги атаковали лагерь? Просто так, ночью, ни с того ни с сего? Странно. Хотя всё, что касается Дома Забот, не особенно поддаётся логике. - Чем мы можем помочь? – спрашивает он, хотя уже видит - старый друг изменился. Наверное, настолько же, насколько изменился он сам. Добавилось шрамов, мышц, недоверия – а ещё отравы в сердце, что кажется, для каждого из кимеров – своего сорта наркотик. - Шестеро осёдлых посереди незнакомых лесов. Хм, сколько помощи... – Яссур тянет это так, словно и правда размышляет, но в его глазах насмешка. - Ничем, я думаю. Да и весь твой Дом тоже. Ашхан Зайран-Анут ранен слишком тяжело... такая жалость, что договор держался на его личном долге Второму Советнику Улваре. - С кем я могу поговорить тогда? - Зайран-Анут– крепкий мер. Но боюсь, он и правда не выживет. Говори со мной. И, что ж… говори открыто, пока я могу слушать тебя только как глупый охотник Яссур, который ещё помнит, как ты пытался ездить на шалке. Неревар подавляет улыбку. Всё это – старая память. Приятная, но ненадёжная. Яссур тоже это знает. - Откуда точно пришли даэдроты? Сколько их было? - С юга. И я бы сказал, призвали их довольно недавно. Никто из наших обычных недоброжелателей не отважился бы на такое. Равно как и мы сами. Думаю, это либо прихоть Князя Схем, либо чья-то неосторожность. Или дерзость. Как бы то ни было, виновный поплатится, когда мы соберем силы. - Или когда я найду его. - Говорят, новый избранник Азуры в этих краях. Может быть, он найдёт раньше тебя. - Посмотрим. Яссур пожимает плечами. Объясняет подробнее направление – хотя знает, что Неревар способен найти настолько свежие и неаккуратные следы. Молчит. Стоит уходить, так? Векх и солдаты уже заждались. А в гробницу… никто не пустит его. Нет. Индорил надевает шлем, благодарит Яссура – голос звучит глуховато – идёт к своему кагути, который уже ухитрился почти отвязаться и поссориться с чьей-то невмеру общительной никс-гончей. - Неревар… Индорил застывает, потом оборачивается. Круглые стёкла шлема-маски блестят зелёным. - Твоя мать велела отдать тебе это. В руке Яссура – маленький мешочек из тех, что носят на груди. Реликвия?...Неревар берёт его, не глядя, кладёт в суму. Из всех Аттора-нур только Яссур и его братья хоть как-то признавали, что он одной с ними крови. Остальные… что ж. Быть ублюдком у любого народа – та ещё честь. - Спасибо. - Просто долг. Знай, я не пойду с тобой. Не сегодня и не в другой день. Нас слишком мало. Но удачи тебе, с’вит из двух Домов. Неревар кланяется – или это просто способ пригнуться и быстро вскочить на кагути? – и через пару секунд его и след простывает. Беловолосый воин из его отряда что-то резко вскрикивает – с материковым акцентом – хлопает своего гуара по боку, бросаясь вслед за командиром. Бравада! Зачем Неревару такая «птица»? Яссур складывает руки на груди. Безумная младшая жена хана Зайран-Анута никогда не была особенно популярна. Чем ашхан думал, беря себе ту, что сбежала от осёдлых, ещё и с чужим выблядком вдовесок? Повёлся на её пророчества? Женщина принесла всем неприятностей сторицей, предрекая только дурные вести. Теперь, когда она мертва, Зайран-Анут не желает признавать её старшего сына членом клана – да и с чего бы? Пусть так и остаётся, для всеобщего блага. Что-то есть в нём, в этом Нереваре, тревожное. Может быть, ветер, который он всегда с собой приносит. Умрёт Зайран-Аннут, умрут и проблемы, что он носил с собой. Слишком много связывался с неженками из больших домов. Яссур не знает, что испытывает к Неревару. Был бы тот… попроще…. Никто в племени не мог сказать, что понимал Неревара, даже когда тот был мальчишкой. Особенно, когда был мальчишкой, да уж. Жена – та самая девушка, в состязании за которую Яссур выиграл у него когда-то – зовёт мужа помочь по хозяйству, и Яссур отвлекается. Какое ему уже дело до какого-то коадьютора изосёдлого клана? У каждого своя судьба.* * *
Неревар едет в ночь. Безумие, если учитывать, на кого идёт охота. Но места знакомые, и он может позволить себе это. С его чутьём такое по плечу. Он не склонен к лишним воспоминаниям, но тут они находят его сами. Деревья. Камни. Пещерки там и сям. Лужи с горячей грязью. Они когда-то стали для него открытием. Шутка ли, родился-то он не в такой глуши. Он даже успел запомнить что-то из осёдлой жизни – дорогие ткани, вкусные кушанья, яркие украшения матери, пышные церемонии своего клана. Успел получить пару татуировок, запомнить – едва осознавая смысл слов – мотивы ритуальных песнопений. Потом что-то случилось. Ночь, огни, крики, запах горящего масла из перевёрнутых светильников, разряды магических молний, огонь, который никогда не вздымается так высоко без чар… Мать взяла его и бежала с каким-то незнакомым человеком, но ему угодила стрела в спину. Неревар помнил, с каким звуком она вошла в доспех незнакомца, самым кончиком вспоров доспех на животе. Нужно было ухитриться прострелить тело вместе с доспехом; кто-то наложил зачарование на лук, не иначе, или использовал двемерскую технологию… Неревар помнил и другое: мать, целующую умиравшего в красные от крови губы. А потом – трёхдневную гонку, в которой пали два гуара и одна лошадь, на которой он ехал впервые, и несмотря на то, что мать держала его, сбил себе, казалось, всё тело. Корабль. Тошнота. Болезнь. Он не понимал тогда – мать не знала, куда шла. Просто бежала вперёд, пока могла идти, продавала украшения по пути, может, добывала еду и как-то иначе, пока не упала в пыль рядом со стоянкой Аттора-Нур. У неё уже ничего не оставалось при себе, кроме красоты и татуировок Дома Мора. Странно только то, что никто не прислал за ней убийцу. Может быть, считали – она погибла в пожаре – или чем был тот переполох, устроенный её любовником, и не стоит убивать призрака дважды. Неревару не было интересно. Всё, что он знал, что вернётся. О, не в дом Мора, нет-нет, благодарю вас, серджо, не стоит… Нет. Вернётся на тот уровень, что его по праву – а может быть, и выше. Ямы с грязью, в которые мальчишки, дети охотников, ныряли для проверки храбрости, научили его очень простой истине. Простой и едкой, как болотная жижа: всё дерьмо смывается водой. Слабость и позор – ничем.* * *
Рассвет нежен и прозрачен, но приносит отнюдь не негу. Грибная роща – вернее, её остатки – встречает отряд непередаваемой смесью ароматов жареной энтоломы, горелого мяса, озона и совершенно особенной вони, свойственной даэдралингам. Вероятно, их длинные крокодильи морды были специально изобретены князем Схем на погибель всему живому – яд скапливается на зубах, а исходящий от них запах способен убить муху-сборщицу в полёте. Стая этих тварей пирует на останках меров в небольшом овраге, и Неревар не может, к своему удивлению, опознать по остаткам экипировки, кем были мёртвые. Одно ясно – не индорильцами. На лёгких доспехах нанесён знак Боэты, но что бы здесь делать жрецам? Мимо пролетает с боевым кличем Векх – белые волосы развеваются на ветру, заплетённые в косы, разномастные наплечники сверкают в косых лучах встающего солнца – крепкое копьё втыкается в горло одному из чудовищ. Оно хрипит, затем даёт по древку когтями, переламывая его, перекусывает палку, сплёвывает обломки и ревёт – от боли и злости. Семеро других рычат от гнева. Неревар обнажает клинок и спешивается. С этим видом даэдра он ещё не сталкивался. Дрянной работы хватало без них. Резня предстоит нешуточная – как кстати Советница Улвара расщедрилась на новую экипировку! Для всех, даже для Векха. Хотя этот морнхолдский пижон отказался носить полный доспех. Но он и не числится в Доме – просто берет контракты. Всё ещё «путешествует». Не сожрали бы его – дерётся, как портовый вор, зато бойко. Трое чудовищ оказываются лишены физической оболочки довольно быстро и отправляются на родной план растить новую. Однако четверо их сородичей крупнее, старше, злее. Неревар вьётся вокруг вожака, изматывая его и выискивая возможность для хорошего удара. Даэдралинги – опасные противники; обладая довольно высоким интеллектом и способностями к магии, они коварны и непредсказуемы в своих действиях. Когда вожак бросается вперёд, Неревар приседает, выставляя под углом меч и одновременно выкрикивая связующее заклятье. Тварь с воем напарывается на клинок грудиной. В этот же момент что-то свистит – пять болтов врезаются в морду чудовища, превращая ту в месиво из костей и крови. Даэдралинг издаёт изумлённо-скулящий звук и падает, подёргиваясь – мёртвым. Неревар в последний момент успевает отскочить в сторону, чтобы не быть придавленным. - Что я вижу! Моричи не убегают, поджав хвост – раздаётся густой бас. Неревар оглядывается. Еще одно пронзенное болтами чудовище лежит неподалеку от него. С пригорка спускается – оседлав некое устройство, напоминающее паука – самый широкоплечий и могучий двемер, которого Неревар когда-либо видел в своей жизни. На нём нет маски, только шлем, из-под которого горят странным весельем глубоко посаженные глаза. Борода, в которой волосы едва видны из-под бронзовых скреп и украшений, согласно обычаю собрана в жгуты и доходит до середины груди; одна рука, закованная в искуснейшие сочленения лат, сжимает арбалет, вторая покоится на рукояти, что управляет механизмом. Он вдруг снова вскидывает арбалет и стреляет в сторону Неревара. Кимер едва успевает дёрнуться в сторону, как болт пролетает мимо и с глухим звуком врезается во что-то. Крутанувшись на пятках, Неревар рассекает мечом горло почти добежавшего до него даэдрота, лишь потом осознав, что тот уже был мертв и всего лишь не успел упасть. Из-за спины опять доносится уже знакомый голос: - Ловко, велотиец! Только поздновато. Даже не оборачиваясь, Неревар понимает, как двемер ухмыляется. В дюжине шагов от него последний даэдрот пытается поймать Векха, но тот уворачивается от огромных когтей чудовища и, проскользнув между его ногами, запрыгивает даэдроту на спину, добивая того несколькими точными ударами кинжалов под челюсть и в глаза. Убедившись, что живых даэдралингов поблизости не осталось, Неревар вновь оборачивается в сторону двемера на ездовом бронзовом страшилище. Следом за предводителем следует десятеро воинов, которых Неревар сперва принимает за другой сорт механизмов, столь тяжёлые на них доспехи, столь слитно они смотрятся, сидя на закованных в бронзу же никс-волах – и столь искусно выполнены маски шлемов. Двемеры любят даже лица закрывать масками – и в бою дополнительная защита, и страха можно навести. Не то, что кимеры – сплошной хитин, дулбёные нетчевы шкуры, краска, перья и прочие прелести, даже кость не всегда: Индорил да Редоран, остальные выбирают, что легче, если не считать Даготов, но толку их считать, если они так повязаны с народом шахт, что даже заключают официальные браки?... Не останавливаясь, двемеры окружают кимерский отряд кольцом. - Позволю себе поинтересоваться: что это вы забыли здесь рядом с нашей землёй? – двемер-гигант спешивается, хотя это не делает его менее опасным. Ростом он с Неревара. Обычно двемеры не очень высоки. Голос вызывает у Неревара смутное дежа-вю, но на это нет времени. - Моё имя Неревар. Коадьютор дома Индорил. Ищу пропавший отряд. - А я генерал Думак из Бтуангтува, и я считаю, что это вы, даэдропоклонники, вытаскиваете из Обливиона проблемы! Стоило бы перестрелять вас всех за одно это, да только понравилось мне, как вы тут управились, скрибьи дети. Неревар криво усмехается. Вот без чьей оценки своих боевых навыков он бы прекрасно обошёлся! Что генерал крепости, находящейся достаточно далеко отсюда, делает здесь с таким небольшим отрядом? - Если вас так впечатлила эта небольшая стычка, серждо, можете проверить меня в деле сами, - Индорилец очищает клинок от зелёной крови, но в ножны не вкладывает. - Это что, вызов, велотиец? – хохочет двемер. – Потом. Не думал, что скажу такое кимеру, но здесь неподалёку есть, чем заняться для того, кто ценит хорошую драку. Полная выгребная яма чешуйчатых – и пусть Двемер называют жадными, но я готов поделиться! Идёте вы с нами, или всё-таки я ошибся, и вы такие же трусы, как и остальные падоумные? - «Падоумные»? – переспрашивает Неревар, медленно, растягивая слово. А потом смеётся так, что почти складывается пополам. Почему-то для него эта шутка, кажется, раза в три смешнее, чем для остальных. Векх и индорильцы переглядываются и лишь пожимают плечами; Дровас, наиболее религиозный из всех, даже делает шаг вперёд. За такую игру слов можно было бы и… - Да будет так, - утирает глаза Неревар. – Мы идём с вами, сэра. Пусть вы явно и ждёте, что пока даэдралинги будут обгладывать наши кости и переваривать плоть, вы как раз сможете притащить и зарядить свои механизмы, медленные, как беременный алит! Думак хохочет снова. Запрыгивает в свой странный экипаж, подъезжает к Неревару и хлопает его по плечу так, что наплечник трещит. - Не бойся! Я похороню вас так, как вы привыкли спать – всех в одной куче, высушенными в большой яме с пеплом! Неревар только свистит своему кагути. Почему-то индорильцу смешно. И хочется посмотреть, как этот Думак пользуется огромным топором, что вставлен в специальное крепление на корпусе «паука». Если так же уверенно, как сыплет дурацкими подначками, то впереди и правда веселье. Заодно можно поближе пообщаться с двемерами. До сих пор Неревар видел их всего несколько раз; в основном во время конфликтов относительно земли или торговли, или во время официальных церемоний, или гонящимися за собой по причинам, которых не стоит называть... и ещё несколько раз – во время переговоров, направленных на ослабление недов. Думак отдаёт приказы на двемерском. Потом отпускает шуточку по поводу белых волос Вехка. Снова дежа-вю. Но мало ли кто из народа шахт так же кошмарно произносит кимерские слова, словно пытается выковать их на наковальне? Не война, но и не мир. Шаткая взаимная неприязнь, то и дело вспыхивающая искрами из-под пепла – вот, что такое Кимер и Двемер. И всё же: стоит покопаться в памяти. Когда живёшь больше ста лет, в ней приходится иногда наводить порядок специально.* * *
Едут молча, но не особенно долго. Думак помалкивает, его воины и вовсе ведут себя не лучше, чем выглядят: бронзовые истуканы, одинаковые на вид, вдобавок, никс-волы у них тоже не живые, а механические, эдакая гадость. Кимеры сторонятся их, смотрят на Неревара с неодобрением – ситуация далёкая от нормальной, учитывая, что двемеров больше и вооружены они лучше. И земля под ногами гуаров – уже отчётливо двемерская, хотя всё самое интересное и расположено под нею, а наружу иногда торчат только причудливые металлические выходы коммуникаций. Даэдротская вонь, тем не менее, здесь повсюду. Не нужны даже никс-гончие, чтобы её вычислить. Через пару часов пути смешанный отряд входит в скалистую местность, и тут же останавливается: на пятачке породы, выступающем посереди совершенно отвесной скалы, сидит юноша, одетый, как кочевник. Любой, кто знаком с горами, сказал бы, что забраться туда возможно лишь в двух случаях: если у вас есть крепкая и очень длинная верёвка или если вы – скальный крикун. Но ни синих с жёлтым перьев, ни верёвки у юноши нет. Зато вот лицо, руки и волосы вымазаны охрой, а одежда представляет собой рваную выбеленную шкуру гуара. - Долго тащитесь, - оповещает он, растягивая слова, как делают в южных кланах. Понимать подобный говор иногда труднее, чем щелкающий и бряцающий акцент Думака. - Что ты там делаешь? – интересуется Неревар. - Жду, когда Дверсимер и Хортатор приедут смотреть, как у Князя Схем бурчит в животе. Он не может переварить фразу, которую впрыснули в его ухо, пока он спал. - Чего-чего? - Ммм. Мне казалось, ты уже должен понимать. Подожди до вечера, в любом случае: соляное плато впереди ещё не готово. У него всего лишь схватки. Приходи, когда солнце начнёт потеть, а тогда смотри, как горный никс-прыгун кланяется не своему господину. - Может, подстрелить его? – задумчиво интересуется Думак. – Насколько я понял это стенание квамы, он несёт околесицу, чтобы мы не поняли, что он шпион. - И кто его туда закинул, Телванни? Даготы? Не смешите меня, сэра. Эй, краснолицый! Что-то происходит на скале. Что-то, что Неревар объяснить не может: воздух дрожит, а потом никакого юноши там не оказывается. - Не смешить, говоришь? - Думаю, нам и правда стоит не выходить на плато сейчас, - говорит Неревар, внимательно рассматривая прожилки в породе, которые юноша до сих пор закрывал своей спиной. Они похожи на очертания круга с рваными краями и полукруга рядом.* * *
Когда-то здесь было озеро. Теперь нет ничего, кроме искрящихся на солнце белых кристаллов там и сям на скалах – и дальше белой пустоши, заключённой в кольцо гор. - Словно снег, - удивлённо говорит Думак. Оба отряда затаились в пещерке, что имеет довольно удобный спуск на саму пустошь. Времени до сумерек ещё достаточно, но никому не хочется ни разговаривать, ни даже думать. Место настолько чужеродное и странное, что желание есть только одно: оградить себя всеми известными щитами и постараться не выбираться из-под них. - Объясни мне, велотиец, какого из даэдр, которых вы так любите, мы ждём? - Думаю, сэра, что двоих. Азуру, что открывает врата, и Молаг Бала, что пошлёт слуг. То, что оборот речи внезапно оборачивается чёткой истиной, Думаку не нравится, но не идти же на попятный. Стоит солнцу склониться к закату, непроницаемо-белая поверхность бывшего озера меняется. В ней отражается небо: облака и луны вверху и внизу. Дыхание захватывает от этого зрелища, и даже слегка кружатся головы как у кимеров, так и у их чуть менее ценящих поэзию спутников. Любоваться только особенно некогда: посереди нижнего «неба» разверзается огромная воронка, окружённая пылающими даэдрическими символами. Врата, полные оранжево-пурпурных вихрей пульсируют, словно живое сердце, извергая из себя различных тварей, а молнии начинают расходиться по земле, не причиняя даэдра вреда, но поджигая сухой кустарник у скал. Обилие отражённого света и цвета превращает картину в сюрреалистическую. - Вон там, - говорит Неревар. Думак просто молча вынимает из креплений «паука» топор и забирается в седло. - На южном склоне. У гнёзд прыгунов. Тех больших чёрных наростов. Двемер щурится, пытаясь во вспышках и грохоте хоть что-то разобрать. Первые даэдроты, почуяв отряд, уже бегут в их сторону. Гуары, конечно, показывают себя куда хуже, чем бронзовые никс-волы: сбиваются в кучу и протяжно стенают, в то время как кагути Неревара не даёт им разбежаться. Конечно, они ко многому привыкли, но не к подобному. Генерал всё смотрит… а потом непечатно ругается, поминая какие-то слишком активные генераторы и поршни, застрявшие по их вине в неприятных местах: у гнёзд проклятых насекомых, которые, между прочим, обожают селиться в вентиляции, можно различить фигуру, сжимающую в руке некую пульсирующую сферу. - Отвлеки даэдра, я доберусь до него, - шипит индорилец, забывая про вежливые формулы, и двемер тут же коротко выкрикивает своим команды. Перемещаясь сквозь гущу схватки, уворачиваясь, убивая кого-то и передавая противников своим и двемерским воинам, Неревар пешком проносится через неразбериху мимо портала и устремляется вверх – швыряя кинжал в руку чародея, бормочущего заклинания в честь Князя Схем. - ЭЙ ХОРТАТОР ЭЙ АЙ! – вскрикивает маг, глядя ему в глаза, а потом делает странное: поднимает кинжал и перерезает себе горло. Неревар не позволяет изумлению сбить себя с толку. Просто отрубает с’виту голову для верности и отскакивает – из тела во все стороны бьют молнии, обугливая труп, лишая возможности понять даже, кем он был. Жаль. Неревар хотел взять мерзавца живым. Кто был этот жрец Молаг Бала – Молаг Бала ли вообще? Зачем вызвал весь этот ужас, ещё и на границе чужих владений, в этом скрытом, странном месте? Откуда у него СТОЛЬКО маны? Что значит «Хортатор»? Но вопросы потом: даже с закрытием врат противников остается ещё достаточно. Кимерские мечи и копья и двемерские топоры оказываются отличным сочетанием. Неревар оценивает по достоинству поддержку тяжеловооружённых воинов и их тактику. Велоти в основном рассчитывают на скорость, острые средние клинки и разрушительные заклинания. Двемеры на своих бронзовых волах предпочитают прокатываться по земле тараном, круша кости булавами, топорами и молотами, но они не всегда маневренны: инерция всегда враг тяжести. Такие возможности, если совместить эти отряды… Неревар прекрасно видит, что Думак тоже оценивает это. А также то, что они не мешают друг другу – удивительным образом для представителей народов, все контакты которых сводятся к склокам, стычкам, внебрачным детям и периодам мира, годным лишь на то, чтобы увеличить количество взаимных обид.* * *
Среди двемеров раненых нет. В отряде Неревара так или иначе поцарапаны все, но ничего серьёзного также не находится, и это – победа, потому что глядя на вонючие горы истреблённых тварей, Векх думает, что сделанное было едва возможным. Солончак больше не напоминает план Меридии или что-то такое же удивительное. Просто соль, яд, кровь и запах палёного мяса. Всё равно: Вехк сам в поту и крови, но по-настоящему счастлив – сражался рядом со своим ханом и не подвёл его. Сражался и победил. Не словом, не интригой – победил в прямом поединке. Вот это то, о чём стоит писать песни!... Оба отряда разбивают лагерь – день был полон ожидания, лопнувшего сражением, и все очень устали. Кимеры ставят знакомые всему Вварденфеллу округлые палатки из нетчевых шкур. Двемеры устанавливают любопытные конструкции, состоящие из рамы и очень тонких пластин. Сквозь такие не проникнет дождь, а от раскаления на солнце, вероятно, защищает зачарование… Неревару интересно всё: снаряжение, обычаи, язык. Сходства и различия. Двемеры выглядят… спокойными. Немного замедленными, но в каждом движении есть основательность. Они не суетятся, не спешат, словно для всех дел на свете есть чётко установленный план. Само время рядом с ними словно течёт иначе, прекращая ту гонку, что всегда в крови велоти. Вечер стыл, но не в этом лагере. Кимеры плохо знают язык, двемеры, в общем-то, тоже; общаются все скорее жестами и случайным набором известных фраз. Дело идёт лучше, когда у Векха в сумке обнаруживаются карты – даже религиозный Дровас не может утерпеть и присоединяется. Оказывается, двемеры играют иначе и даже считают как-то по-другому, но путём демонстрации друг другу пальцев и черчения на земле разных фигур удаётся установить единые, упорщённые до ужаса правила. Первым проигрывает Бвинцтаг, кузнец и Оператор Одновременности, и в руки его озадаченному оппоненту переходит малый субинтергальный трансмиттер, который всё равно неисправен. Верним Дрора, задумчивый копейщик со слегка лошадиным лицом, долго вертит в руках штуковину, больше похожую на вилку, и решает, что этим можно расчесать волосы или поковырять в зубах, но ответ не кажется верным даже в приближении. Странно сидеть за одним костром с генералом, но Неревар видел достаточно влиятельных людей. Думак, пожалуй, даже проще многих, хотя его манеры, снаряжение и украшения не оставляют сомнений относительно положения в иерархии. Это особенное искусство – не казаться, а быть простым, когда дело настолько сложно. - Вряд ли я могу доверять тебе, Неревар из дома Индорил, - говорит Думак, осушая свою кружку. - Но есть обстоятельства, по которым сейчас ты и твой отряд пригодились мне куда больше, чем собственная армия. - И почему же? Неревар сидит без маски. Как всегда, его резкое лицо холодно – он наблюдает и сравнивает, а ещё – пытается не дать симпатии зародиться слишком быстро. Отблески костра играют на кольцах в его ушах и носу. - Хм, - Думак оглаживает бороду. – Врата в Обливион не возникают сами по себе, особенно на наших границах. Даэдра взбалмошны, но у них обычно нет интереса к народу шахт. А за последние недели врата, что мы закрыли сегодня, пятнадцатые по счёту, хотя ни одни не выглядели ТАК. Мои жрецы молчат. А мои люди гибнут. Так же, как и ваши. Мы нашли два кочевых клана, где сожраны даже дети. Отвратительное зрелище. Даже если бы я желал, чтобы все велотийцы взяли и исчезли когда-нибудь в одночасье… лучше так, чем то, что я видел там. - Значит ты, как и я, ищешь неведомо что? - Твой отряд пропал без вести? - Семь суток назад они должны были быть в Суране. Но их никто не видел дальше святилища у побережья. - Хм. Странные дела творятся, велотиец. Иногда я захватывал жрецов Молаг Бала живьём, но они говорили лишь, что их Господин хотел быть призван, и что мы, Двемер, осквернили сердце горы. А потом находили способ отправиться в Обливион. - В самом деле? - Нет секрета в том, что наши шахты глубоки. Почему это должно волновать тех, кто настолько дик, чтобы приносить соотечественников в жертву на алтаре? Неревар смотрит в сторону. Думак язвит умело. Да, Велот принёс истину, но не всем она по нраву. Кто-то всё равно остаётся очарован мрачностью самых старых культов, и Неревар мог бы рассказать о том, что даже та троица Князей, что добры к мерам, имеют собственные представления о «доброте». Важно ли это сейчас? О чём хотел сказать лорд Азура? - Каждый из Князей имеет свои тайны. Каждая звезда в небе сияет по-своему. Но судьбы людей и меров меняются лишь тогда, когда те начинают придавать этому значение. - Не очень-то ты жалуешь Эт’Ада. Разве все велотийцы убивают слуг своих господ, не опасаясь греха? - Низшие даэдра лишь грязь. Опасная, зыбучая – но сила там, где воля. Обоим есть, о чём подумать. Двемер переводит разговор на насущные темы. На состояние снаряжения отряда и кое-какие дела между Индорил и мастерскими Мзинча. Неревар знает мало, ещё меньше – должен бы знать, но говорит то, что говорил бы, веди он дела Дома как хозяин. Есть фундамент, что стоит закладывать сразу, как инструмент оказался у тебя в руках – а Неревар знает, кто и что собирается построить с его помощью. И что он сам намерен взять в итоге. Он вспоминает, где видел Думака. Вернее, слышал. Двадцать восемь лет назад этот двемер явно не был генералом и занимался чем-то другим на материке. Чем-то настолько другим, что именно он нанимал караванщика-убийцу затем, чтобы выкрасть у недов некоторые артефакты, которые те, в свою очередь, отбили у кимеров, которые поссорились с двемерами… Неревара тогда волновали только две вещи: сколько в итоге помрёт недов и как хорошо заплатят, чтобы он мог дать взятку меру, что в ответе за новобранцев клана Индорил. Всё сработало. Правда, потребовалось два контракта, чтобы денег хватило. Теперь оба чуть старше. И чуть лучше умеют прятаться. С чего бы генералу вдруг брать кимерский отряд себе в помощь, особенно в таком непростом деле? С чего бы так открыто говорить?... Каким бы не был следующий ход на доске для игры в «Ур», у Думака отличное вино в запасах, не чета забродившему лиановому соку, и генерал щедр со своими нежданными попутчиками. Индорильский вояка забавляет его; сочетанием прямодушия и скрытности, прямого пренебрежения к религии и истовой… нет, не верой. Уверенностью – в существовании сил. В том числе, собственной силы, хотя подобная самоуверенность для всего лишь коадьютора – наглость. В нём словно собрались все противоречия кимерского народа, и Думак гадает, насколько стоит идти на поводу у судьбы и не осаживать его дерзости. В ней есть что-то завораживающее – даже падение такого мера стоит видеть, а восхождение может стать событием. Рано утром, свёртывая лагерь, Думак предлагает и далее двигаться вместе – ведь они так и не добились своих целей. Отряд не найден, загадка не раскрыта. И Неревар Индорил отвечает согласием, а Векх открыто смеётся от радости, поскольку его новые чернобородые приятели-латники в первый раз слышат все его шутки и находятся от них в полном восторге, пусть и не все знают велотийское наречие хорошо. Писать Вехк всё равно не умеет, но всегда готов обучить иначе. Одной ночи на это явно не хватило.* * *
И снова тянутся часы, не рождая ничего, кроме невнятного, вовсе не летнего ветра и уныния. Белый туман скрывает всё вокруг, но двемеры знают, куда двигаться: оказывается, «паук» Думака способен разбирать запахи. И следы странного чародея ведут куда-то прочь, в ничейные земли. Даже Неревар не знает что там, а Думак… это и правда слишком далеко от Бтуангтува. Теперь, хотя бы, пылевая корка недоверия хоть немного треснула: развлекая себя и отряды, Вехк пытается выучить двемерскую строевую песню, не понимая слов, а двое воинов, что взялись его учить, даже сняли шлемы и, похихикивая, повторяют строчки, выбивая по сёдлам бронзовых никс-волов ритм тяжёлыми перчатками. Выходит у Вехка мелодично, но с точки зрения языка ужасно. Даже Думак похрюкивает. Песня, впрочем, помогает не теряться в тумане. Где-то к полудню ожидание и монотонная дорога взрываются знакомыми синеватыми молниями и криком. Сперва приходят вспышки: там и сям грязно-белый туман трескается синими прожилками, как перезрелый батат. Потом звуки: похожие на щелчки бича удары и смутные голоса, кимерские и нет. Клубы тумана пополам с дымом распороты когтями взмывающего ввысь шпиля даэдрического святилища, над которым висит магическое зарево. Схватка в самом разгаре, когда оба отряда врезаются в гущу даэдра, гибнущих от огня и молний – и нарождающихся снова, словно вертящееся чрево очередного портала может изрыгать их вечно. Среди них Неревар впервые видит ксивилаи – существо двухметрового роста, с головой, увенчанной рогами, с голосом, подобным скрежетанию жернова. Страха нет: страх придёт потом, когда на него появится время, а сейчас есть только навык, бой и ум, холодный и строгий. На сей раз вторжение не посереди пустоши. Врата открыты посереди святилища – судя по обгорающим драпировкам – Боэты. Жрецы и жрицы пытаются биться, но защитников святилища ничтожно мало. Именно их трупы Неревар нашёл сутки назад в овраге: такие же доспехи с вытравленными золотистой краской сигилами, такие же кокарды из рыжей щетины, украшенные перьями крикунов, такая же форма наплечников. Жрецы – большинство женщины, статные, тренированные, вооружённые саблями и щитами, сражаются не очень умело, но посередине группы, отбиваясь от двух ксивилаи сразу, разя заклинаниями – и двумя отличными клинками – бьётся их предводительница. Рыжие волосы её – огонь, доспехи её – закат солнца, и ярость не менее примечательна. Золотистая кожа украшена защитными татуировками, в которых легко опознать работу мастера высших ступеней посвящения. Неревар смотрит, и сумерки нисходят на него, пробираются под кожу – хотя о странной воительнице он никогда не слышал. - Ну и бешеная нетч-корова, - портит момент Думак, удобнее перехватывая топор. – Будешь глазеть и ждать, пока она всё сделает? Неревар ворчит что-то под нос и угощает даэдралинга, что собирается напасть на рыжеволосую сзади, молнией. Тот падает, перекатывается, рычит и бросается на них с генералом и практически сразу падает, разрубленный топором выступившего вперед Думака. Женщина же продолжает крутиться, парируя выпады и раз за разом находя цель для своих мечей. Запас магии у одного из ксивилаи подходит к концу – тот изрыгает проклятья сиплым голосом, но жрица блокирует его способность к поглощению. Второй обращает внимание на Неревара, и взгляд его чёрно-жёлтых глаз полон изумления. - Что ты делаешь здесь? – спрашивает ксивилаи. – Тебе не время бросать этот вызов! Вместо ответа Индорил угощает его зачарованной сталью под сросшиеся с кожей доспехи, выдёргивает клинок. Ксивилаи рычит от злости, распадаясь в прах. Женщина добивает еще одного, но у Неревара складывается впечатление, что большая часть даэдра стараются добраться именно до нее. Подскочив к ней и взмахом меча сразив еще одного, Неревар прикрывает женщине спину. Жрица на мгновение бросает на него косой взгляд, но, убедившись, что позади нее не даэдрот, теряет к нему интерес, сосредотачиваясь на противниках. В перерывах между ударами, финтами и парированием атак дремор Неревар успевает заметить Думака, ловко орудующего своим топором. Вот один даэдра умудряется достать генерала рубящим ударом поперек груди. Но даже невероятно острое оружие дреморы не в состоянии так легко пробить мощные двемерские доспехи. Осыпанный снопом разлетевшихся искр, генерал резко разворачивается в сторону дреморы, мощным ударом снося противнику голову. В другой момент Неревар выхватывает броском внимания Векха, вертящегося волчком между противникамии ныряющего под удары настолько опасно, что клинки даэдра пролетают в пальце от его кожи. Но после каждого такого пируэта кинжалы Векха находят максимально уязвимые точки в броне противника. «Выскочка, - успевает подумать Неревар, - либо не доживет до следующего года, либо придётся думать, как его награждать в обход правил Дома». Сам индорилец дерется холодно и расчётливо. Выброс огня в лицо одному из даэдра, укол мечом в грудь, нырок. Новый противник огромен, но удар гардой в подбородок открывает шею противника на достаточный срок, чтобы опустившийся обратным движением клинок отправил того в недра Обливиона. Женщина же дерется совсем иначе. Для нее битва – это страсть, она явно упивается своей грацией и ловкостью. Многие даэдра даже не успевают напасть, а те что успевают – покидают материальный мир раньше, чем понимают, куда делась только что стоявшая перед ними жрица Однако, Неревару этот танец смерти, при всей его эффектности, сильно мешает: приходится следить за тем, чтобы жрица не попала в окружение, убежав слишком далеко. Но он справляется. Вплавляется в её ритм, подстраивая свой. Своеобразный вызов, который жрица не облегчает… хоть и явно учитывает происходящее. На свой манер. За считанные минуты площадка оказывается пуста – двемеры и отряд Неревара прокатываются по старым красным камням святилища, словно очищающая волна по берегу, полному мусора. Два отряда хорошо вооруженных профессиональных воинов – не чета группе монашек. В какой-то момент оставшиеся даэдра бросаются, словно по команде, обратно в портал и тот с громом схлопывается, оставив лишь истаивающие ошмётки плоти даэдралингов, вонь – да труп жреца Молаг Бала со вспоротым животом. Что за невезение. На сей раз он явно не сам… - Моё почтение, сэра, - видя, что опасность миновала, Неревар кланяется рыжеволосой жрице, не так низко, как стоило бы по этикету – наконец рассматривая целиком и снимая маску, на которой даже очки измараны так, что придётся отдирать куском шкуры кагути с лап. Жрица стоит гордо. Лицо её – само словно маска, тело заковано в латы воина, а по плечам и рукам видно, что те привыкли к мечу. Герб на латах не принадлежит ни одному из домов или кланов: отметина Боэты, но – не только. Кимерка, кажется. По крайней мере, кожа золотистого цвета, хотя разрез глаз весьма необычен. Думак стоит рядом с индорильцем, чуть опершись о топор. За долгую жизнь кимерские жрецы были для него либо противниками, либо неудобством, которое проще обойти, чем до конца уничтожить. Неужели загадка так проста – и Боэта что-то не поделил с Молаг Балом в тысячный раз, используя смертных, как игрушки, и не разбирая, где чья земля? Было бы предельно глупо. И всё равно мозаике не хватает деталей. - Поверьте, я бы справилась, - женщина смотрит на них с обоих холодностью и любопытством, по меньшей мере, эт’Ада, и складывает руки на груди. – Но не в моих правилах отвергать помощь, предложенную добровольно. - Мы не предлагали, - морщится двемер. – Мы решили, что тут что-то слишком воняет. Вот и убрались, как подобает в своих владениях. - В ваших? Это храм Боэты, моего Отца-Матери. Всё здесь принадлежит ему. - У даэдра есть своё место – в Обливионе, - фыркает Думак. – Лучше бы они там и оставались. - Леди Альмалексия благодарит вас за помощь, - холодно щурится жрица, давая понять – разговор окончен. - И будет рада принять у себя наших послов завтра вечером. Думак медлит пару мгновений, затем дует в свисток, висящий на шее, и механический паук подбегает к нему, лязгая упорами лап по камням святилища. Генерал забирается в седло; его воины где-то внизу открывают портал. Есть двое раненых. Остальное – ждёт. - Может, ещё встретимся, коадьютор Индорил, - бросает Думак индорильцу. Странное знакомство и не самое лучшее прощание, но лучше у них нет. - Может быть, - кивает Неревар. Генерал двемеров удаляется, не желая минуты лишней проводить на «святой» земле. Смрад от трупов даэдралингов становится всё невыносимее, но Неревар почти тотчас же забывает о союзнике и о превратностях природы: он смотрит на женщину, чьи доспехи зелены от излившегося на них яда и соков даэдра. Пытается увязать все нити. И не может. - Вы славно потрудились. Мой Отец-Мать доволен, - произносит Альмалексия – ведь это её имя. Странное. Не кимерское. От слов «Отец-мать» и у Неревара, и у Вехка, который всё слышит, становится кисло во рту, но не говорить же сейчас о том, о чём даже в Морнхолде уже забыли. Рыжеволосая жрица, чему-то улыбаясь, подходит к трупу ксивилаи, что еще не успел распасться. Снимает наруч, запускает голую руку ему в грудину, разрывая ткани когтями, и достаёт сердце – испаряя в своих пальцах и высасывая энергию, чтобы увеличить свою магию. Улыбается ещё шире – презрительно, переводя взгляд с индорильца на изумлённого Векха. Облизывает перепачканные губы. Неревар рассматривает её, словно выбирает никс-гончую: отрешённо. Она хороша – но зла. Настолько, что ему хочется испить от этой злости, ведь в нём самом есть похожий источник… который он сумел обуздать, поступив на службу дому Индорил. Как ему кажется. Вероятно, в печати есть брешь. Святой Велот научил кимеров всему, кроме того, как заставить не взращивать семена дикости своей крови. Жрица, что поднимается, измазывая руки в крови дреморы и наслаждаясь тем, КАК все смотрят – очевидный цветок притягательной жестокости, что прорастает сквозь любые увещевания разума. Говорят, Боэта, Мефала и Азура породили кимеров – им ли не знать, как создать наиболее совершенное выражение сути своих детей. Неревар размышляет о том, что именно означает проведёная жрицей демонстрация и не видит, как выглядит сам: ничуть не лучше женщины, облепленной даэдрическими внутренностями, осыпающимися потрескивающими плёнками и пылью.* * *
Отряд Индорильцев не остается без внимания. Их кормят. Небогато, даже скромно – но досыта. Жрецы Боэты дают кров, и отдых, и читают над ними исцеляющие заклятья. Дают переночевать в святилище; там же Неревар находит пропавших воинов Индорил – раненых, но живых. Все, как один, они говорят без умолку о милосердии и доброте леди Альмалексии, и Неревару хочется расхохотаться им в лицо – но он лишь мрачно молчит. К утру их всех вместе выставляют вон, не дав аудиенции. Жрицы подметают и моют полы, восстанавливают убранство. Самой Леди не видно – наверное, много дел, а может быть, она просто сердита на то, что помощь вчера пришлась слишком кстати – а главное, от кого! На пути в Суран Векх тараторит без умолку; за несколько часов в обществе жриц Боэты он узнал о маленьком клане достаточно и делает вид, что очарован, как очаровывается всем, что видит, хотя слепой не заметит его сосредоточенной ревности. Сам Неревар никогда и не слышал о том, что в Молаг Амур есть такое святилище – и живёт дочь самого Боэты. Он в досаде; нет, он в ярости. Как могло прятаться от него столь… значимое объединение? Где находились эти люди, почему не оставляли следов?...Эрабенимсун ничего не говорили о них. Аттора-Нур тем более. Он жил не так далеко когда-то. Именно здесь. И не знал ничего. Будет, что доложить Второму Советнику Индорил Улваре. И о чём подумать ночами, не докладывая: что за настойчивые «милости» оказывают ему даэдра. Мозаика ширится, но от этого недостающих кусочков только больше.* * *
Векх пытается рассмешить коадьютора; пытается вылечить его грусть; пытается, бросает косые взгляды, сам сгорая от подавленного гнева. Словно Неревара поглотило пепельное облако… Нет для беловолосого воина ни такой задумчивости, ни такой грусти, ни такой злости в глазах индорильца, как есть – для золотой женщины теперь, и даже касания не находится, словно далёкий Морнхолд занесло песком и снегом. Пока Неревар был спокоен, Векх лишь ждал попутного ветра; но не думал, что тот раздует совсем иной сорт огня. Золотая женщина с кровью даэдра. Дочь самой Боэты – вот, чего возжелал его хан! Векх жалеет, что не дикарь: он бы назвал Неревара своим ханом, он бы убивал для него, крал для него, душил неверных ему во сне и соблазнял тех, чьи слова нужны ему, ибо Неревар сам не свят, но тот смотрит выше. Слишком высоко. И Векх следит за его взглядом, и уйдя для вечернего омовения, снова и снова изучает самого себя и от ярости колотит ладонями воду в реке, понимая: да, прекрасна золотая Леди, как прекрасна змея, и кольца её он бы хотел примерить и себе тоже, да только вода никогда не лжёт – худое лицо в ней и мужское и женское, и отражаются в нём гордость и смерть. Кто ты, человек в маске поверх маски? Кто ты, хан мой, ибо даже ксивилаи узнают тебя, но не ты – свою судьбу?...