Звезда Востока

      Госпожа Улвара Реленим-Нас стара.       Стара настолько, что её руки дрожат, а волосы убраны под вычурный головной убор, чтобы не показывать, что их почти нет. Может быть, она помнит самого Велота, но слишком хорошо забывает об этом рассказать.       Строгое лицо Улвары выглядит почти мужским, хотя подобный возраст уже делает пол абстракцией; спина всё ещё пряма, а одежды не похожи на то, что кимеры носят ныне. Бронзовый обруч с ляпис-лазурью, бирюза, нефрит и филигрань серёг, синие и жёлтые пластинки металла вместо ставших популярными перьев крикунов - в плетении накладки на головной убор, белый с синим лён юбки и туники. Она одета богато, богаче, чем даже Отец Дома и первый Советник может себе позволить, и каждое из украшений невообразимо древне.       Мать Дома Индорил восседает на деревянном кресле, украшенном традиционной резьбой: растения, напоминающие змей, терновник, трама; руки, похожие на ветви, сжимают ветви на подлокотниках, вырезанные наподобие рук. Зала, которую госпожа Реленим-Нас выбрала для аудиенций, располагается в Шишаре, велотийской башне в самом сердце острова, единственной, которую Индорил весьма удачно получили несколько лет назад - скорее всего, ненадолго - несколькими удачными браками и сделками с Редоран, что заправляют большей частью округи; тех сейчас гораздо больше занимает Мабаби как опорный пункт в непростых отношениях с мегаполисом и мастерскими Нчулефтингт.       Трое кимерских воинов сидят перед Советницей Улварой на полу полукругом, поджав ноги и склонив головы. Одеты они одинаково - в белые льняные штаны и рубахи.       - Как вам известно, я являюсь Матерью Индорил уже более двухсот лет, - произносит Улвара медленно. - Из маленького нищего клана я сделала Дом, претендующий на звание Великого. Но лишь претендующий. У нас недостаточно влияния на Вварденфелле, и недостаточно сил на материке, чтобы мы могли разделить их и действовать грубо. Ответьте мне, как дети Мефалы поступают со слабыми  претендентами?       - Их стараются уничтожить, госпожа, - почтительно отвечает один из троих воинов.       - Верно. А тот, кого стараются уничтожить, может обрести великое умение побеждать.       Когда-то глаза Улвары были черны, но сейчас выцвели в ржаво-коричневый. Кожа у неё всё ещё чистая, хоть и прорезана сотнями мелких морщин.       - Кому знать, как не вам, - продолжает старуха. - Вы - отребье, жившее когда-то без цели, без клана, без лица. Вор с недской кровью; убийца, сын одержимой; жрец-расстрига, разбивший клятву. И вы трое находитесь здесь потому, что я позволяю это. Каждый по-своему, вы запятнаны, потому ни один осёдлый или кочевой клан не захочет иметь с вами дело. Но делайте, как я говорю вам, и возвыситесь.       Дымят благовонные светильники.       Велотийские башни удивительно тесны, если задуматься, и удивительно просторны, если захотеть. Голос Улвары крепок и размерен, и заполняет всё помещение до самого свода.       - Слушайте же. Приходит моё время. Никакая магия уже не вернёт воздух в мои лёгкие и силу рукам и ногам. Дому скоро понадобятся новые Мать и Отец, а моему Господину - новые Чёрные Руки. И он будет выбирать тщательно.       - Кто же ваш господин? - спрашивает тот, низкого роста, кого назвали вором.       - Если за столько времени ты не смог понять, значит, он вряд ли станет твоим тоже, - резкий смешок Улвары похож на кашель.       - Что же мы должны сделать? - спрашивает тот, кого назвали жрецом. У него белые волосы чистокровного, хотя велоти кочевали так много и так бурно, что теперь это вряд ли имеет значение - хотя некоторые, в основном полководцы, до сих пор выбеливают причёски, чтобы почтить предков.       -  Вы должны выбрать, - улыбается Улвара.       Ждёт...       Смотрит, как тот, кого назвали убийцей, бесшумно достаёт привязанный к лодыжке узкий костяной нож и молча перерезает неуспевающему обернуться вору горло.       Смотрит, как жрец мешает ему сотворить с собой то же самое, а потом переходит из защиты в нападение.       Ритуальная схватка быстра и жестока. Жрец-расстрига творит одно заклинание за другим; гхартаки на руках убийцы отражают их в заклинателя, а потом приходит черёд силы. Сколько ни призывай любого из лордов даэдра, не помогут они тому, кто однажды отрекся: услышат, обратят внимание, насладятся его падением, но не помогут.       Щеголять умением пристало на плацу или на празднике. Здесь и сейчас красота другого сорта: беспощадность понимания. Эффективности. Нож даже не нужен; убийца уклоняется от очередных, слабых уже, чар и ударяет жреца тремя пальцами в горло, загоняя кадык в трахею. Жрец хрипит, оседает, издаёт тихое бульканье, пытаясь разодрать себе грудь ногтями и вздохнуть. Убийца присаживается на корточки, смотрит ему в глаза.       Жрец умирает, и имена возвращаются. Неревар, “с’вит из двух Домов”, остаётся один.       У него нет ни белых волос, ни слишком чужой крови. Зато руки - и правда чёрные. Татуировки оплетают их от кистей до локтей. Обычно линии скорее серы, но сейчас, напитавшись чарами и смертью, отливают углем и багрянцем, сделанные когда-то как клановая отметина защиты только вокруг запястий - и развитые в то пустое время ножей и пепла, что Неревар не любит вспоминать. Ничего там нет, в том времени – только горечь и тьма, и умение выгрызать жизни горло, а ещё – знание. Яркое, злое, забирающее сердце паслёновым ядом: будет так, как он хочет.          А если нет, то он просто найдёт способ попробовать ещё.       Старуха смотрит на лужицу тёмно-вишнёвой крови, подползающую к её резному креслу, к её сандалиям, впитывающуюся в полу одежды из белого льна.       Наклоняется, смачивает кончики пальцев.       - Значит, это будешь ты, ублюдок Мора. Убийство охотников - самое естественное торжество радости или жизни. Ты хорошо послужил и ещё послужишь вращению кругов Нир.       Неревар молча кланяется, и сухие пальцы проходят по его плечам, очерчивая круги, полосы и точки наполовину недской кровью.       - Дай мне посмотреть.       Улвара бесцеремонно тянет к себе левую руку коадьютора, водит по хищным, резко изгибающимся линиям измаранным пальцем, следит, как те меняют цвет. Новый смешок-кашель еще короче предыдущего.       - Гляди-ка, какая восхитительная глупость. Тот, кто делал тебе первые, обладал знанием. А кто дал им вырасти, едва ли умел держать в руке костяную иглу!       Неревар пожимает плечами. Он не жалуется: гхартаки работают. Он видел варианты и хуже: взрывающиеся при первом использовании, например, вместе с кожей и плотью. Его собственные, по крайней мере, рождены как нужно - и уже потом слегка… исказились. Как и он сам.       О татуировках подобного толка принято говорить, как о живых существах: они рождаются, а не накалываются; развиваются или растут, а не бывают продлены; по сути, это помощники в битве. Делать их мучительно долго, настоящих мастеров всё меньше, а из имеющихся половина - либо хорошие маги, но плохие татуировщики, либо наоборот. Орудовать традиционной тонкой косточкой куда как менее удобно, чем более распространёнными металлическими инструментами; краска тоже нужна особенная, без магии - чистый яд для любой кожи. У некоторых гхартаки не приживаются даже под чарами. Кому вообще они нужны, если можно обойтись чем-то проще?...       Госпожа Реленим-Нас вглядывается в причудливую вязь наложившихся знаков, видя как соединение одного с другим даёт символ столь четкий и знакомый ей, и в то же время столь тайный, что предположить замысел почти невозможно. Это совпадение. Из тех, что потом оборачиваются козырем, когда не ждёшь, или бедой, когда лишь одна деталь отделяет провал от катастрофы.       У судьбы свои насмешки.       - Тебе должны их закончить, - Улвара так поджимает губы, что кажется, их вообще нет. - Не хватает элемента. Только большой умник или полный безумец теперь смогут исправить то, что здесь наделали. Ну а я… могу только благословить тебя. И посмотреть, что будет.       Она снова касается быстро сворачивающейся тёмной лужи у своих сандалей.         Никто не знает, сколько лет на самом деле Улваре Реленим-Нас и кем она является или не является на самом деле.       Мораг Тонг отрицают, что она когда-либо занимала пост Великого Мастера,  но что они могут сказать ещё? У поклонников Падомая много лиц и теней, в которых они скрываются. Нельзя открыто быть столь публичным лицом, как Мать Дома, и кем-то в иерархии подобной группы. А может быть, и правда - не было ничего и никогда, а сама Улвара выжила из ума лет сто назад...       “Падоумные”, - вспоминает Неревар, и улыбается - палец старухи как раз проходит по его губам и подбородку, и на зубах остаётся красный след.       Убийство охотников - самое естественное торжество...       - Ты останешься на Вварденфелле. Вернёшься к войне, когда я найду ту, что сможет лишить меня одного из имён. Вварденфелл - это толстый нетч, у которого достаточно шкуры для пяти домов, найдётся и для шестого.       - Как вы прикажете, госпожа.       - Я знаю все мысли под твоими веками, коадьютор. Все до единой. И они мне по вкусу. Вернёшься завтра за приказами, а сейчас оставь меня и вели рабам убрать здесь.       Уходя из Шишары, одевая костяные доспехи и свою излюбленную маску во временном домике, что разбит около башни, Неревар гадает, что скрывают широкие браслеты самой Реленим-Нас.