Загнанные лошади смотрят на запад

Почти полностью отсутствовала кожа, подгнившее на солнце мясо почернело. Перемолотое тело, словно жерновом, лишенное кусков, выдранных безжалостно и свирепо. Только клок белых волос указывал на то, что одна из этих частей была головой. Чарли закрыл нос предплечьем. Смердело нещадно. Хоть он к какой только вони ни привык, позыв желудка вывернуться был столь же явственным, сколь то, что они находились в Аризоне. Он шагнул назад, оборачиваясь, чтобы посмотреть на Штеффена. Отвращения на его лице не было, а вот потеря и боль — были. Подойдя ближе, он отставил свою сумку в сторону и склонился над телом. Чарли отвернулся и сделал десять шагов от места. Ему не хотелось видеть, что делает там Штеффен, пытаясь разобраться. — Это старуха? — на всякий случай спросил он, смотря на переменчивое небо, словно оно могло в одночасье стереть из памяти ужасное зрелище. Дышал как можно глубже, то ли чтобы потерять запах смерти, то ли вновь почувствовать его и понять, что жив. — У нее сломана нога, малоберцовая кость надломилась. Вероятно, она упала, когда ходила здесь. И после не смогла встать. Все же она была старухой. И тогда… Штеффен умолк. — Ее могли настичь здесь. Он остановился за его спиной; Чарли не хотелось оборачиваться. Его пробил озноб. Тот самый льдистый укус страха изнутри, которому плевать, насколько жарко снаружи. Он вспыхивает под кожей и скользит внутри будто змея в кустах. Ты знаешь, что она где-то там, но не можешь ее найти. — Никогда раньше не было нападений на людей, — выдохнул Штеффен, подходя к нему. — Теперь это случилось. Мы знаем точно. Людей оно не боится. Так далеко и уже так близко. Кружит вокруг, подбираясь. Чарли почувствовал, как Штеффен прикоснулся подбородком к его плечу. Может быть, тот хотел, чтобы Чарли дотронулся до него в ответ? Поддержал? Или нет? Или лучше было стукнуть его, чтобы он пришел в себя? Чарли размышлял об этом с минуту, пока Штеффен не отодвинулся сам. — Мы должны об этом кому-то сказать, — твердо проговорил он. — И что они решат? — отмахнулся Чарли, поворачиваясь. — Что она упала, и ее задрали койоты? — В любом случае это… поможет кому-нибудь понять, насколько опасно тут находиться. — Или подвигнет на необдуманные действия. Штеффен смотрел на него так, будто все понимал, хотя и сильно не хотел. Он покачал головой, сказать ему было нечего. — Если кто-то что-то… — Чарли намеренно не отсылался на него. Как будто речь шла о ком-то другом. Как будто что-то могло зависеть не от них, — решит сказать шерифу, то лучше, если это буду не я. Они и так меня во всем подозревают. Штеффен кивнул, закусывая губу. Чарли вернулся взглядом к тому, что раньше было старухой. По истерзанному телу скользнула тень — он напрягся. Но это была всего лишь тень от облака. Что старуха делала здесь? Далеко от селения? Она пришла сюда пешком? Он рассмотрел рядом с ней нетронутую сумку. Что в ней было? — Что ты делаешь? — спросил его Штеффен, когда он наклонился к ней. — Смотрю. Он не мог придумать причины полазить тут лучше. Может быть, здесь было что-то, что могло дать ему подсказку, что происходило вокруг? Что-нибудь еще, кроме карт? Чарли разочарованно выдохнул. Внутри были только круглые тяжелые кактусы, штуки три, не больше. Как они и думали, она всего лишь ходила за материалом для своих настоек. Он провел пальцем по подвявшему от долгого пребывания в сумке под открытым солнцем телу кактуса. Это был не большой кактус. Не отрезанный от чего-то, а срезанный под корень, цельный. Чарли не особо понимал, чем они отличаются, но этот казался знакомым. — Ты такие раньше видел? — спросил он у Штеффена. Тот остановился, присматриваясь. — Знаешь, это похоже на… Он не успел договорить, беспрестанно крутившийся вокруг тела Отважный коротко залаял. Без повода, как могло показаться. Собаки делали это. Они все равно оба обернулись на него. Приподняв висячие коричневые уши, тот вслушивался во что-то, но как они ни силились, ничего, кроме завывания ветра, услышать не могли. Наползали сумерки. Небо вновь темнело непроливаемыми тучами. — Нам нужно убираться отсюда, — резко сказал Чарли, выпрямляясь с кряхтением. — Иначе некому рассказывать будет. Штеффен рассеянно мотнул головой и повернулся к Отважному, вновь подзывая его. Чуя опасность, пес не стал вновь играть и пытаться привлечь внимание к находке, источающей такие увлекательные для собачьего носа запахи. Опустив голову, он двинулся ближе и сам подсунулся под хозяйскую руку, давая взять себя за толстый ошейник. Штеффен тряхнул его, и Отважный покорно пошел за ним. Выбраться из оврага оказалось не так просто, как туда попасть. Особенно если катиться кубарем. Песок сыпался и ехал под сапогами, и нащупать твердую почву, за которую можно было уцепиться, как за ступень, было нелегким делом. Они последовали за Отважным, и хотя путь, по которому шел он, не был рассчитан на вес двух взрослых мужчин, и земля сыпалась вниз, им удалось выбраться, почти не замарав руки. Первые черные тени, отбрасываемые холмами, заставили страх встопорщить волосы дыбом. Чарли посмотрел на небо — серело. Он думал, сезон дождей уже закончился. Чарли не чувствовал в себе сил идти быстро. Все те ушибы и синяки, полученные в стычке с Диазом, подутихшие и отдававшиеся лишь слабой болью, вспыхнули вновь. — Иди быстрее, — грубо рявкнул он Штеффену, останавливающемуся ради него. — Нет, — четко проговорил тот. — Ты не отстанешь. — Я не отстаю. Ему было нужно больше времени. Больше, чем у них было. Они так чертовски задержались. Горящие окна домов Мракстоуна встретили спускающиеся сумерки желтыми фонариками. Дом мадам Малкин уже не светился. Темные провалы окон казались мертвыми гнездами, покинутыми птицами. Улицы мрачно опустели. Когда так быстро прошло время? Черт. Им нужно было пересекать целый город. Город, в котором они не были в безопасности, потому что зло протянуло свои щупальца на каждую улицу, к каждому камню. Пряталось за каждым темным углом. — Доктор, тебе лучше побежать, я тебя только задерживаю, — сказал он как можно более ворчливо, чтобы ему не задавали никаких вопросов. — Ты хочешь, чтобы я тебя бросил? — переспросил тот. — Я не говорю про бросил. Просто… я… — Чарли оперся рукой о балку ближайшего здания, оглядываясь. Осенняя тьма, приходящая быстро, накрывала холмы плотным полотном. — Ты можешь успеть до дома, — сказал он. — А я доберусь до своей гостиницы. Я дальше не пройду. Я очень… Устал. Брови Штеффена надломились. Он знал, что Чарли был прав. Он не мог оставить свою семью. Ему нужно было торопиться. — Чарли, я доведу тебя до «Майратты», а потом побегу. Мы все успеем. И я не буду это обсуждать. Возможно, у них не было и этого времени. Тяжелое рычание Отважного, направленное в никуда, стало громче. Он потерся о ногу Штеффена и стал перед ним, смотря куда-то в пустоту и скаля зубы. Тени домов не должны были двигаться. Так двигаться. Целенаправленно. Подкрадываясь. Переползая. — Я не успею, — прошептал Штеффен, замирая. — Я не успею к ним. Чарли почувствовал, как онемели его руки, и готов был поспорить, тот ступор коснулся и ног. Ледяной пот скатился по позвоночнику умерщвляющей все живое лавиной. Рука дрожала. Чарли сжал ее в кулак для пробы, но ему пришлось ослабить пальцы. Пощечина не была такой сильной и оглушающей, но ему казалось, что звенит и у него в ушах тоже. Штеффен заморгал. Отважный грозно залаял, недовольный обращением с хозяином. Его белые зубы мелькнули в полумраке влажными кинжалами. — Они знают, что делать, — сказал Чарли. Он не мог позволить Штеффену уходить куда-то туда. Где он не мог проследить, где он не мог предостеречь, где он не мог держать его в поле зрения. — Я не могу оставить их, — пробормотал доктор. Пощечина привела его в себя. Он вновь пошел, лишь оглядываясь на сгущающиеся тени вокруг. Кружащие, как стервятники над добычей. — С ними Нокс, — заметил Чарли. — И одна рука у него еще работает. Если ты доверяешь мне, ты должен доверять и ему. — Чарли, — выдохнул Штеффен бессильно. Вывеска «Майратты» была так близко. — Я просто не могу. — Ты думаешь, им будет легче, если завтра они узнают, что тебя нашли тут, как старуху? Разодранного? Легче? Чарли мог поклясться, Штеффен упирался ногами, когда он затаскивал его внутрь, захлопывая дверь. Отважный затих внутри, но все равно опасливо водил носом из стороны в сторону. Такая глупая надежда, что хлипкие деревянные двери сдержат то, что по ту сторону. Надежда спрятаться от монстров, накрывшись с головой теплым одеялом. Надежда на то, что оно никогда не захочет попасть внутрь, ища более легкую цель. — С ними все будет хорошо, — первое, что сказал Чарли внутри. — Они в доме. У них есть оружие. И Нокс. Сзади раздалось ворчание прикорнувшего управляющего «Майратты», неразборчивое, пьяное и едва ли волнующее. Штеффен смотрел пустым взглядом куда-то Чарли за спину, и ему казалось, что стоит его отпустить, он кинется вновь к двери. Поэтому держать его за плечи, прижимая к стене, было очень, очень важным. — Они будут ждать меня, — сглотнул он. — Они будут искать. Ох. Если они и в половину так сильно привязаны к нему, как он — к ним, то будут. Чарли не знал, что ответить. Его желудок скручивало от отчаяния. Он не мог дать Штеффену умереть. Так глупо. И вообще. — Неужели… — запинаясь начал он, — неужели ты всегда приходил домой? — Всегда. — Никогда не напивался в салуне до беспамятства? — Никогда. — И не… не оставался у кого-то из своих пациентов, потому что идти назад было поздно? Штеффен молчал. Возможно, руки Чарли, понемногу отпускающие хватку, чтобы скользнуть вниз и вверх, чтобы погладить и согреть, его успокоили. Или его слова. Но это был он. — Такое могло быть, — протянул доктор. — Но я всегда предупреждал, что могу не вернуться. — Ну, — Чарли схватился за его фразу, как утопающий за последнюю соломинку, — считай, что это первый раз, когда ты не предупредил. Управляющий заворчал громче. Кажется, он сказал что-то про то, что выгонит всех вон. — Нам лучше подняться в мою комнату. Когда Штеффен кивнул, его голова качнулась, как у куклы.

***

Чарли не признался ни себе, ни ему в том, что подпирает дверь комодом уже не столь для того, чтобы кто-нибудь не попал внутрь, но чтобы удержать Штеффена. Просто дверь выглядела слишком соблазнительно; тот мог попытаться ускользнуть. Чарли нашел полбутылки виски, которым до этого травился в одиночку, и настоял на том, чтоб Штеффен сделал глоток сразу. Это был долгий глоток. Поморщившись, доктор отставил бутылку на столик и опустился на мягкий диван, раскидывая колени в стороны. Чарли закусил губу, не зная, что стоит сказать. Он поблагодарил Отважного, нарушившего тишину. Из темного угла, куда не добирался свет зажженной керосинки, раздалось громкое хлебание — тот нашел ведро со свежей водой. Чарли сел рядом не потому, что ему хотелось сидеть рядом. Вернее, не только поэтому. Косясь на дверь, утопающую в тени шкафа, на окно и выход на балкон, зашторенные занавеской, Чарли не мог перестать думать о том, что было там в темноте. Были ли они тут в безопасности? Да, раньше оно, чем бы оно ни было, не пробиралось внутрь, но… Во всяком случае в моргающем и плавком свете Чарли чувствовал себя увереннее. Штеффен положил руку ему на бедро, сжимая, и в этом жесте не было ничего очаровывающего, он просто хотел ощутить присутствие, а теплая нога в этом очень убеждала. Они сидели молча, наблюдая за тем, как Отважный исследует комнату, обнюхивая каждый угол. Наверное, где-нибудь в голове он составлял карту из запахов. Чарли думал, что если бы не пес, то ничего бы этого не было. Они бы успели добраться до дома Штеффена. Делали бы что-нибудь, что не заставляло сходить с ума от нервов. Чертов пес. Но не были бы до конца уверены в том, насколько это стало опасным. Насколько все в Мракстоуне зависело от них, тех, кто знал, что происходит. Кто мог что-то изменить, кроме них? Кто? — Иногда я думаю, что ты это делаешь не только потому, что боишься за свою жизнь и жизнь Нокса, — заговорил Штеффен, смотря вперед. У него был красивый профиль. Ровный нос, очерченный угол челюсти. Он не был порождением союза смешанных кровей, создающих что-то неожиданное, да и не всегда удачное. Породистый, словно рысак, чьих предков кропотливо и тщательно сводили, подбирая лучших особей для сохранения чистоты. Это раздражало Чарли и влекло безумно. Как и то, что он говорил. Открыто, честно, откровенно. — Не думай, — оборвал его Чарли, отворачиваясь. — Да, это не из тех вещей, которые ты скажешь вслух. — Не притворяйся, что знаешь меня. — Я не знаю. Штеффен закинул руку на подлокотник, справившись с еще одним глотком виски. Чарли почти хотел отнять у него бутылку и приложиться самому, но хрупкая трезвость сознания казалась очень нужной в этот момент. Ему хотелось говорить до глупости сильно. О чем-нибудь. Лишь бы не слышать тишину. Говорить с ним, зная, что он слушает. Что ему не все равно. Говорить с ним, чтобы он не думал о том, что осталось снаружи. — Я родился на ферме под Дэвенпортом, — сказал Чарли и сразу же замолчал, жалея, что открыл эту шкатулку. Сказав А, он уже не мог избежать Б, и эта упущенная возможность молчания отяготила. Штеффен повернулся к нему. — Это в Айове, — добавил Чарли. — Не знаю точно, где мой отец откопал мать. Вроде ферма принадлежала его семье уже несколько поколений. А мать приплыла. — Приплыла? — Ага. — Чарли вздохнул, откидываясь назад на подогревшееся сидение. — Откуда-то из Типперэри¹. Из очень старого города. Старше, чем вся Америка. Штеффен молчал. Наверное, он не знал, где это. Было приятно знать что-то, чего не знал он. — Мою мать звали Фидельма, — сказал Чарли, сделав еще одну паузу. — У нее были такие рыжие волосы. Как огонь. Папаша мой постоянно шутил, типа: «А-а-а, голова горит!». Чарли почувствовал, как внимательно Штеффен его рассматривает, поэтому сразу же прояснил. — Я на нее не похож. Никто из моих братьев не был похож. — У тебя большая семья? — Ну, наверное, — он вздохнул, — у меня было пятеро братьев и сестра. Двое точно померли. Один мимо коня сел и шею сломал, а второго застрелили за то, что мешок зерна спиздил у мельника. Сестра замуж вышла, как только ей шестнадцать исполнилось. Говорить об этом было так непривычно и неловко. Чарли никто никогда не спрашивал о семье. Откровенно говоря, Штеффен тоже не спрашивал. Но он не был против, что он рассказывает. Задавал вопросы. Такое внимание льстило. — И как вышло, что ты оказался… — доктор попытался избежать острую грань, это чувствовалось, — в дороге? — Обычно, — отозвался Чарли раздраженно. Не лучшая часть его жизни. Но он уже начал говорить. — Когда ты один из младших, тебе приходится искать новый путь. Если ты не любимчик. А я им никогда не был. На меня не возлагали больших надежд, поэтому я проходил свой путь один. Ну… пока не встретил Нокса и Билли Боба. Они молчали, смотря в стену, где такие же живые тени от дрожащего света лампы плясали, как марионетки в кукольном театре. Теплая ладонь Штеффена нашла внизу его ладонь, сжимая. Чарли напрягся. На секунду захотелось ее отдернуть. Но потом он подумал, что… ну, ничего же не случится? Почему нет? Если никто не видит. И если это… достаточно приятно. Когда он прикасается к его коже. — Ты был когда-нибудь влюблен? — спросил Штеффен, проводя кончиком своего пальца по перепонке кожи между его большим и указательным. — Нет. Не знаю. Чарли засмеялся. Вопрос был смешным. Действительно. Он знал, что позже за этот ответ ему захочется придушить и его, и себя, но он выворачивал его глотку наизнанку, заставляя говорить. — Иногда я встречал мужчин, на которых хотелось пялиться бесконечно. Я старался не пялиться, но как-то оно само. Не знаю точно, что они вызывали. Восхищение? Наверное. И ужас. Всегда после… — он сглотнул, — я вспоминал, что я за дерьмо. Некоторые рождаются ублюдками, и это выпало мне. Из всех нас. Повезло, да? — Чарли… — Но это мне и помогло в дальнейшем, — перебил он. — Никаких мук совести за все, что я делал после. Потому что... Какого гнева небес мне еще бояться, если на мне уже печать тяжелейшего греха? — Я уже такой, — закончил он, — ничего не изменишь. Чарли замолчал и боязливо спрятал руки между ног, наклоняясь. Он сорвал корочку с самой болезненной раны, что вспыхнула алчной болью, захватывая его целиком. Со своей извращенной природой, взрастившей лозы шиповника, что заплел врата в рай для него. Не пройти и не обойти. Одно дело — трахать мужиков, закрывая глаза, чтобы не знать, что ждет дальше. Другое — пускать сюда мысли, давать им касаться болезненного, рвущего нервы в клочья. Понимать, что он никогда, никогда не заслужит любви Господа, что бы ни сделал. — Вы католики? Чарли не знал, что его больше раздражало: то, как по-будничному был задан вопрос, словно еще одна деталь о его прошлом, или как Штеффен положил руку ему на плечо, успокаивая. Он посидел молча, решая этот вопрос для себя. Не решил. — Это… значение какое-то имеет? — выдавил он. — Мы тоже христиане, но нас не так строго воспитывали. Протестанты, проворчал про себя Чарли. Заполонили все вокруг. Лелеют себя мнимой верой, все больше обращаясь к земному. Так говорила его мать. Чарли вновь выпрямился, садясь ровно. — Бог сказал, не возлежи с мужчиной, как с женщиной. И это едино для всех. Штеффен громко вдохнул носом, неопределенно качая головой. — Бог сказал убить младенцев о камень, — мягко увещевал он. — Но вера не в том, как его слова переложили люди. И на долю секунды или даже немного дольше Чарли почувствовал облегчение. Как будто его оправдали в зале суда. Всего лишь мгновение свободы и правильности, но в животе от этого стало так легко. — В любом случае, — пожал плечами Штеффен, — мы сейчас на индейских землях. Здесь правят бал духи. — Богохульник. — Да. Чарли засмеялся от абсурдности его слов. Ему было так смешно и хорошо, что он и не дрогнул, когда Штеффен коснулся его подбородка, чтобы поцеловать. Виски на его губах и языке был приятнее, чем из бутылки. И еще приятнее — у него в голове. Штеффен согрелся и перестал чувствовать себя скованно. Поднимаясь, он сказал: — Я надеюсь, что с Магдой и Клаусом все будет в порядке. И Нокс позаботится о них. Иначе… Он развернулся, качнувшись на пятках. — Я убью сначала его, а потом тебя. «Справедливо», решил Чарли. — Она у меня одна, — тихо добавил доктор Штеффен, повернувшись к нему спиной. Гулкое желание обнять и ободрить его глушило. Даже остатки виски со дна бутылки не притупили эту жажду. Чарли смотрел на Штеффена, пока тот расстегивал свой жилет и вешал аккуратно на стул рядом. Снимал сапоги и ослаблял ворот рубашки. Он опустился на край кровати и выдохнул, прежде чем поднять голову и обратиться к нему. — Ты идешь? Чарли сглотнул, собирая все свои мысли, чувства и страхи, закупоривая их в плотную бутылку и выбрасывая из окна башни в темноту. Нет больше места. Не сейчас. Грешным он будет завтра. Грешным и каким угодно. Он поднялся с дивана.

***

Нокс чувствовал себя обеспокоенным, но самую малость. Куда больше он чувствовал голод. Обычно мадам доктор приносила ужин до семи часов. Он не был уверен в том, сколько сейчас времени, но сгущающаяся темнота за окном как-то сама навевала мысли об изменении расписания. Нокс прислушался к раскатам отдаленного грома. Вероятно, и погода была виновата в так скоро одолевшем Мракстоун сумраке. Но своему скорбно сжимающемуся желудку Нокс доверял больше. Он размял плечо, вслушиваясь в боль, терзающую еще не до конца сросшуюся плоть. Постучал гипсом по деревянной половице, осыпая ее сухой белой крошкой, и решительно поднялся, придерживаясь за спинку кровати. Может быть, что-то случилось? Как же Нокс чертовски устал сидеть в четырех стенах, узнавая о жизни вокруг только со слов Чарли, а видя ее только в квадратике окна, мелькающем сменяющими дни ночами. Доковыляв до двери, Нокс отдохнул, набрал в грудь воздуха и решительно тронул ручку. Было незаперто. Хорошо. Выглянув в темный коридор, он пошевелил ушами, пытаясь услышать хоть какую-нибудь жизнь в доме. Достаточно тихо, только какое-то поскребывание где-то у входной двери. Они же не оставили его одного? Придерживаясь за стену, Нокс преодолел кажущееся безмерно большим расстояние до входной двери. Остатки вечернего света, пусть и рассеянного мелким дождем, соблазняли, как капля воды на пересохшие губы. Сердце стучало гулко. Было бы так просто открыть дверь и выйти наружу. Вобрать в грудь воздух и ступить на мягкую гостеприимную землю Запада, находящую место для всякого, но склоняющуюся лишь перед сильным. Нокс был сильным. Точно настолько, чтобы не помереть от мелкой дроби и вывиха. Это он уже пережил и почти восстановился. И шаг наружу переживет. Пальцы, отвыкшие от работы, не подчинялись. Соскальзывали с ключа, не в силах обхватить его. Нокс стиснул зубы, пытаясь заставить руку, но она не слушалась. Черт. А ведь раньше он справлялся с замками, даже если у них не было ключей. Пришлось неудобно развернуться, чтобы провернуть ключ правой рукой. Следом шел уже шпингалет. Оставался засов. Да уж, ну и осторожные же люди это семейство. Или трусливые. Трусливые наверняка. Когда долго живешь на одном месте, начинаешь бояться и сквозняка. Нокс уперся лбом в косяк, с тяжелым смешком замечая про себя, что запирались они, вероятно, от таких, как он и Чарли. Которые могут причинить боль, сломать, взять. И вот, они все равно оказались внутри. Мадам Магда никогда бы не стала ухаживать за ним, если бы с ним этого не произошло. Может быть, и хорошо, что его подстрелили? Нокс распахнул дверь так широко, как только мог, потому что поток чистого открытого воздуха был сладок, как глоток виски с похмелья по утру. Расслабляющий, ласкающий, успокаивающий каждый нерв. Он перенес себя через порог, ковыляя с глухим буханьем. Одна ступенька, отдохнуть, вторая, третья. Наверное, земля в его воспоминаниях была более приятной. Отдающей и принимающей. Или это все этот городишка. Почва под подошвами была холодной; Нокс присел на порог, вытягивая узницу-ногу, и дотронулся до нее ладонью. Мелкая рябь начавшегося дождя долетала до него, и даже эти капли были теплее. Касались кожи, и Нокс ощущал себя таким живым. Вспоминал дни, когда на Аризону все же накатывало пасмурное настроение, и дождь размывал дорогу, а они трое, если не успели спрятаться в дорожном мотеле, мокли, заворачиваясь в куртки с носом. Передавая друг другу флягу, глотали распаляющий виски, чтобы не подхватить простуду, и Билли Боб всегда пил больше положенного, а потом начинал распевать что-то типа «Повяжу я красну ленту вокруг дуба старого»². Глупую песню, которую он частью хрипел, а частью пел своими словами, да он и не пел больше, а кричал, но… Кто же теперь будет петь? Нокс прислонился к перилам и вдохнул как можно глубже. Кажется, он влюбился в Магду. Она безусловно была очень красива, но все же скорее всего все это произошло потому, что она была добра с ним. С Ноксом редко были добры. Особенно женщины. Вокруг и без того хватало парней, на которых можно было обратить внимание. Обратила бы она? Или ей бы больше понравился Чарли? Нокс плохо представлял, за что мужчины могут нравиться, поэтому так и не нашел ни одной причины, почему бы Чарли понравился, а он нет. Ну, то есть она была замужем, но если представить, что нет… Конечно, лучше не представлять. Красные холмы стали бурыми в мраке, а даль синела кожей утопленника. Но здесь было так тихо. Спокойно. Никаких выстрелов, пьяных криков. Может быть, оттого, что они были вдалеке от самого центра города? Может быть. От ветра сзади громко хлопнула дверь. Нокс вздрогнул и обернулся. Но он же мог еще немного посидеть? Самую малость. Он смотрел вперед, слушал тихую капель дождя о накат крыши. Чувство тревоги, кольнувшее с самого хлопка дверью, как всегда бывает от резкого громкого звука, не унималось. Он смотрел, и что-то ему не нравилось. Что-то в тени. Что-то противоестественное. Нужно было встать и пойти обратно. Мало ли, может, койоты или еще что. Нужно было. Но он встал и подошел ближе. Никаких койотов. Никакого звука. Ни воя, ни шагов. Ничего. Удары сердца становились все громче, воруя звуки снаружи. Что-то было не так.