Загнанные лошади смотрят на запад

Это была уже пятая сигарета, а глаз Нокса так и не перестал дергаться. У него начала дрожать здоровая рука, травмированную скрутило судорогой. После она словно умерла. Он смотрел на нее зло, но рука все равно не подавала никаких признаков жизни. Мадам доктор наливала ему уже вторую кружку травяного чая, и уже вторую кружку чая Нокс думал, что лучше в нем утопиться. Черт. Что это только что было? — У вас не будет никаких комментариев по поводу случившегося? — спросил он мадам, когда уже окончательно достиг точки кипения. Тут происходила какая-то бесовщина. И мадам, хоть и была испугана без меры, не удивилась происходящему. Она знала. Знала, что это опасно. Знала, что оно может причинить вред. Он хотел на нее злиться, он пытался на нее злиться. Но не мог. Больше он был зол на себя. Нокс раз за разом проигрывал в памяти произошедшее, пытаясь подумать, что нужно было сделать. Может быть, он должен был схватить у мадам винтовку? Может быть, она стреляла совсем не туда, и если бы выстрелил он... Может быть, он забыл, как было дело? Может быть… Могло быть все, но он точно видел, как исчезали пули. Мадам сидела перед ним, сложив руки и смиренно опустив глаза. Ну, в чем она могла быть виновна? Да на ее месте бы Нокс уже напрудил и юбку на голову надел. Но она вышла, она пыталась его защитить. Не захлопнула дверь, как могла бы. Как стоило бы. Он думал, смог ли бы закрыть перед ней дверь, и чувствовал себя от этого мерзко. Он не должен был себя так чувствовать. Своя рубашка ближе к телу. Но… Нокс посмотрел напряженно на ее маленькую руку на столе. — Хищное что-то, — сказала мадам, хмуря тонкие светлые брови. — Что-то есть. — Что-то здесь? — переспросил он, отводя взгляд от ее пальцев. — Вот это вот? Что это вообще? На ней не было перчаток, он видел голые пальцы и запястья. Это кружило голову, как пьяный лиловый омут. Как бы ему хотелось просто сидеть с ней, просто смотреть на нее, питая глаза этим чудесным видом и не думая о том, что за дерьмо здесь произошло. Она посмотрела на него мельком и так же быстро отвела взгляд в сторону. — Есть, охотиться, — перечисляла она. — Животное охотится. Чтобы питаться. Последнее слово мадам сказала так, что у Нокса похолодел затылок. — Оно хотело меня?.. — сглотнул он. —  Хотело?.. Меня?.. Съесть? Это не укладывалось в голове, господи. Оно было похоже на человека. Оно говорило. Оно знало его имя. И оно… Оно могло его съесть?.. Не причинить боль, не просто напасть, а съесть? Нокс сжал руку в кулак, унимая дрожь. — Это человек? Говорить мог только человек. Но человек не мог хотеть съесть другого человека. Или мог? — Нет. Не знать никогда. — А кто знать? Мадам пыталась что-то сказать, но не могла подобрать слов. Она начинала говорить, но забывала слово и замолкала. — Почему его не ловят? — спросил он вместо других, более логичных вопросов. — Почему его не убьют? Не отстрелят, как койотов рядом с городом, чтобы и близко не подходило? Мадам выдохнула, закрывая глаза. Они знали. — Оно далеко. Было всегда далеко. Штеффен говорить далеко. Нокс нахмурился. «Штеффен говорить далеко», — передразнил он про себя. Черт, да если бы он знал о том, что тут… что-то… что-то такое ублюдское, он бы не говорил. Он бы пешком отсюда свалил куда подальше. — Но теперь оно здесь, — сказал он твердо. Ее била дрожь, сильная, будто ее простреливала винтовка. И слезы, которые она наверняка так долго копила и скрывала, текли по ее щекам без контроля. Ноксу было страшно на нее смотреть. Может быть, поэтому он позволил себе недопустимое. Положил свои руки на ее, успокаивая. Она смотрела на них, на него, потом вновь на них. Нокс чувствовал такую привязанность, такую сильную жажду утешить ее. Раньше такого не было. Он был смущен. Конечно, она ни в чем не была виновата. Ни в чем, что происходило тут. Нокс знал, кто был.

***

Чарли повернулся к Штеффену, подобрав руки и потирая костяшки, чтобы занять себя. Как будто что-то могло запретить коснуться. Это казалось чем-то лишним. Чем-то сверх. Как будто смотреть было единственно важным. Чарли хотел бы, чтобы его движение осталось незамеченным, но кровать коварно скрипнула, стоило ему придвинуться ближе. Он замер, утыкаясь лбом в обратную сторону плеча Штеффена. Лежал и рассматривал его светлые волосы под мышкой, не думая ни о чем особенном. У него все это было впервые. — Кто у тебя был до меня, Штеф? Тот пошевелился, как будто ему внезапно стало неудобно лежать, и он ищет комфортную позу. — Штеф? — переспросил. Чарли не любил полные имена. Ему не нравилось, когда его называли Чарльзом, он чувствовал себя нашкодившим. Полное имя Нокса Чарли даже не знал, а Билли Боб всегда был просто Билли Бобом. С другой стороны, он никогда не думал о том, чтобы назвать Штеффена в голове как-то иначе. Это просто пришло ниоткуда. — Фен? — предложил он другой вариант. — Штеф подойдет. Они молчали, Штеффен закурил, и Чарли навострил уши, прислушиваясь к улице. Когда все кончилось, вновь стало страшно. Страшно, что они сейчас могут подскочить от криков снаружи. Ему хотелось, чтобы тишины не было. — Задолго до того, как уехать в Америку, я жил в Париже несколько месяцев. Из них большую часть я делил квартиру с мужчиной. Чарли выдохнул. — Делил квартиру с мужчиной, — повторил он, чтобы что-то сказать и не дать тишине воспрянуть. — Мы были любовниками. — А. Понятно. Нет, ничего из этого понятно не было. Любовниками? Делил квартиру? — Это было хорошее время. Раньше казалось, что Штеффен избегает бесед о своем прошлом; теперь же он сам об этом заговорил. — После того, как я закончил обучение, я проходил там… в некотором роде практику. Мы познакомились… в парке. И все как-то случилось. — И все как-то случилось, — вновь повторил Чарли. — Ты так говоришь, как будто это так и случается. Знакомишься с мужчиной и живешь с ним в квартире. И что, о вас не думали, что вы извращенцы? — Это же Франция, — ответил Штеффен, как будто это все объясняло. — Там тебе в трусы не заглядывают. — Трусы? Штеффен посмеялся, но ничего не ответил, оставив Чарли со своим вопросом одного. Он не мог уложить в голову, чтобы… чтобы двое мужчин жили вместе. Честно говоря, он не такого ожидал, когда задавал первый вопрос. Он больше ждал, что Штеффен скажет что-нибудь вроде: «До тебя у меня был один мужик, его звали Джон». Но внезапно выросшие обстоятельства вокруг этого Джона или вернее… возможно, Жака или как там звали каждого француза, поставили его в тупик. — И что вы делали? — спросил Чарли, чувствуя себя глупым. — Что мы делали? — Штеффен пожал плечами, стряхивая пепел на пол. — Как и все, кто живет во Франции. Ходили в театр, пили вино, ели сдобные булки. Чарли нахмурился. — И все? Штеффен закрыл глаза. Он до смущающего быстро догадался о настоящей цели вопроса. — Ты хочешь знать, что мы делали в постели? Чарли положил голову на подушку; сильно стучало сердце. Казалось, будто вовсе и не он задал рискованный вопрос. Но он хотел знать. — Удивить мне нечем. Нового тут не придумаешь. Конечно, глупо было полагать, что все, что они делают, Штеффен не делал ни с кем раньше. У Чарли в конце концов тоже был разный опыт. Но он никогда не жил с мужиками и не ел булки. Его знакомства ограничивались туманом опьянения и вопросом: «Сколько?». И все по накатанной схеме: тесные койки и подворотни, приспущенные брюки, запахи бухла и пота. Все, что рассказывал Штеффен, казалось абсурдным, глупым и невозможным. Чтобы двое мужчин жили вместе. И всем было на это наплевать. Людям же не могло быть все равно. Это походило на глупую сказку. — А после него кто-то был? Он развернулся к Чарли, ища в полумраке его глаза. — Ты хочешь знать обо всех? Обо всех. Он был не один. Джон был не один. Чарли стиснул зубы, чувствуя бессильный гнев. Он не имел права на ту, старую жизнь Штеффена, но он мог злиться сейчас. — Их было так много? — Они были. Чарли нахмурился и досадливо покусал губы. — Хорошо, — проговорил он. — Кто был последним? Штеффен глубоко вздохнул и посмотрел в потолок. — Тебе действительно нравится это слушать? — Нет. — Чарли почувствовал, как от раздражения дернулся кончик его носа. — Но я хочу знать. Доктор Штеффен отмалчивался очень долго по сравнению со всеми их предыдущими паузами. Чарли хотел что-нибудь сказать, что-нибудь, что не звучало обидно, но все звучало обидно, и он прикусывал язык до того, как сказать вслух. Позже он решил, что ему чертовски повезло, что он так долго подбирал слова. Это было бы неловко. — В армии. Он был ефрейтором. Штеффен не рассказывал ни про какое вино и парки, и вообще он молчал, из-за чего Чарли чувствовал себя еще страннее. Наверное, Штеффен вспоминал родную страну. Или молодость. Ну, не то чтобы он сейчас был прямо старый. Чарли неуклюже провел пальцем по его груди. — Как там? — хрипло спросил он, потеряв голос в секунду. — На вашей войне? Штеффен тяжело сглотнул. Его челюсть напряглась, Чарли и в темноте увидел. Он сел, чтобы затушить сигарету о столик. Она давно уже лежала окурком, но устраиваться на место он не собирался. Чарли смотрел на его широкую спину и думал, о чем еще можно заговорить, чтобы заставить его забыть. В голову не шло ничего, кроме сегодняшних находок. Растерзанного тела и старых карт. Не самые подходящие предметы для смены темы. — Как и на любой войне, — сказал Штеффен из тишины. — Страшно. Он положил локти на колени, пряча голову в темноте. Чарли подумал о том, чтобы дотронуться до его спины как-нибудь, показав, что он здесь. Что они оба здесь, а не там, в красной пучине воспоминаний. — Вокруг боль, крики, грохот. Смерть. И жизнь. Со скрипом он вновь сел на постель. Теперь — полностью прислоняясь к спинке кровати. Если бы Чарли захотел, он мог бы положить щеку ему на бедро. — И в тылу. По его рукам прошли мурашки. — Разорванные мальчишки. Они и пожить не успели. Возможно, еще вчера кур палками гоняли. Приходилось собирать их по кусочкам только для того, чтобы потом им вновь выдавали ружья, и они шли расстреливать друг друга. Штеффен прищурился, вспоминая. Морщина на его лбу стала глубже. — Нам показали новое оружие. Новые технологии, так писали в газетах. Прогресс. Но когда видишь… видишь, что оно делает… это не похоже на прогресс. Это похоже на казнь. Сотни и сотни убитых за часы. Тысячи раненых. И так мало тех, кому ты еще можешь помочь. Чарли молча слушал его. После такого ясно, почему доктора не пугали ранения и что на разодранное плечо Нокса, что на останки старухи он смотрел с постылой привычкой. — Это… совсем не то, что здесь. Сейчас. Здесь вы сражаетесь с чужаками. За землю, за право жить. Но там… это была уродливая братоубийственная война, где на тебя наставлял оружие тот, кто от тебя не отличается по крови. Мы стали просто пешками в политических играх. — Он моргнул. — Этой войны не хотел никто из нас. И когда так происходит… ты… ты чувствуешь себя связанным. Не можешь ослушаться приказа. У тебя нет выбора. Нельзя просто сесть на лошадь и уехать, Чарли. Услышав свое имя, тот вздрогнул и промычал, показывая, что слушает. Большая рука Штеффена взъерошила его волосы, гладя по голове. Чарли не знал, кого он больше успокаивает, его или себя. — И тот ефрейтор, — напомнил он, чтобы сбить с совсем уж трагичного лада, — ты встретил его там? Ты лечил его? Штеффен громко выдохнул, роняя растерянный смешок. — Да. Я… я нарушил кодекс. И бог его знает, какие еще правила. Но так вышло. — И как у вас с ним было? — Как обычно бывает. Чарли не знал, как обычно бывает. С ним и такого, как сейчас, никогда не было. У него сердце заполошно колотилось каждый раз, когда он вспоминал, что делает и что вокруг происходит. — У него был поврежден надколенник правой ноги. Весьма незначительное повреждение, учитывая, в каком состоянии прибывали его однополчане. — Штеффен сглотнул и захлопал рукой по простыне справа от себя, разравнивая ее. — Он был саксонец, как и я. Наверное, поэтому мы разговорились. Вспоминали места, которые знали. Ярмарку в Цайце, где мы были детьми. Там продавались яблоки в карамели. Очень вкусные. Озеро Штермталер. Он так радовался каждый раз, когда я… когда я просто подходил к нему… сказать пару слов. Приободрить. — И потом вы потрахались. Ладонь Штеффена перестала гладить Чарли, словно он задумался или заснул, или был расстроен. Чарли почти ожидал, что он возмутится такому отношению к своим словам. Но он лишь вновь вздохнул. — Мы трахались каждый раз, когда выдавалась минутка наедине, — продолжил он и грустно улыбнулся. — Когда я справлялся со всеми, кому еще мог помочь. На это всегда находились силы. Не… непросто было приглядывать за его коленом, одновременно следя за тем, чтобы не попасться никому на глаза, и пытаясь кончить. Чарли вновь крепко сцепил зубы, чтобы ничего не сказать. Он понятия не имел, как выглядел тот чертов ефрейтор, но представлять, как Штеффен трахается с кем-то другим, было ужасно. Успокаивало лишь то, что Штеффен был сейчас здесь, а тот ефрейтор — где-то там по ту сторону океана. Чарли ошибся. — Он не полностью оправился, но ему пришлось вернуться на фронт, — сказал Штеффен едва слышно. Судя по голосу, это был конец истории. — И он к тебе больше не попал? — спросил Чарли. — Нет, не попал. — Это же хорошо. Его не ранили. — Он погиб от снаряда. Чарли перевернулся на спину, решив, что ему лучше молчать. — От головы мало что осталось, но тело я его узнал. Я… — Штеффен вдохнул ртом и поднял подбородок, хмурясь. — Влюбиться я в него не успел. Но надеюсь, что хотя бы сделал последние дни его жизни счастливее. — Наверняка сделал, — выдавил Чарли. Он подумал о Билли Бобе. Подумал об отце Клауса. Подумал о том, что Штеффен тоже слышал кого-то в тени. Подумал о том, что знал теперь, кто это был. — И ты сбежал во время войны? В Америку, я имею в виду. Штеффен отдышался после не самого простого рассказа и ответил уже почти безучастно: — Это было после той войны. После объединения. Все менялось. Но и оставалось прежним. Миром и не пахло. — Поэтому ты сбежал? — Все навалилось сразу. Он сполз в постели вниз, укладываясь головой на помятую поясницей подушку. Взбил ее руками и сунул под затылок. — Погиб жених Магды. Оказалось, что она несет его ребенка. Мне отчетливо дали понять, что знают о том, какой я. — Какой ты? Штеффен повернулся к Чарли, смотря ему в глаза. Как на малыша, которому пять раз уже что-то объяснил, и надеешься на правильный ответ. — Такой же, как и ты. Чарли сомкнул губы. Он говорил об этом. — Меня могли посадить в тюрьму после… Когда нужна вся медицинская помощь, всем все равно, с кем ты спишь. Но когда все приходит в… некоторый порядок… об этом вспоминают. Я на самом деле не планировал ехать сюда. Единственным местом, где нам было бы безопасно, была Франция. — Это близко? — Ближе, чем Америка. — Он нахмурился. — Но отношения осложнялись именно с ней. Мы не могли рисковать. Мы хотели просто убраться куда подальше. Туда, где нет этих… этих игр за власть, дележа крошечных территорий. Где найдется место всем. Мы подумали, а почему бы не попробовать в Америке? Стране будущего. Думали, здесь полно земли. Здесь тихо и никому до тебя нет дела. Здесь хватит места для всех. — А оказалось, что тут все то же дерьмо, что и везде. — Да. Только все говорят по-английски. Чарли посмотрел на его рот с сомнением, но он же помыл его, да? После горького рассказа поцелуй казался слаще. Мягкий и нужный, как компресс на жгучую рану. Долгожданное успокоение и тающая боль. — Я никому не рассказывал все это, — усмехнулся Штеффен, зависая над ним. — Ты, должно быть, считаешь меня трусом. Оставил свою страну в момент, когда она так нуждалась во мне. Но я… — он выдохнул, — я уже даже не знаю, какая из стран — моя. После всего. Штеффен лег на безопасное место его груди щекой, закрывая глаза. — Сейчас страна едина. Империя, — прошептал он едва слышно. — Но какой ценой? Чарли не был уверен в том, что от него ждали ответа на этот вопрос. Он слабо представлял, что происходило в Европе. Но она была домом Штеффена. Домом, откуда тот ушел так же, как и Чарли из своего. — Ты хочешь туда вернуться? — спросил он, дотронувшись до его волос. Штеффен ерзнул. — Не думаю, что там будут мне рады. Меня и до этого ждала тюрьма, а теперь даже и не знаю. — Она хотя бы ждала, — пожал плечами Чарли. — У нас не такие цивилизованные методы. Скорее хуй отстрелят и скинут в обрыв или типа того. — Может быть, — согласился Штеффен. — Но тут у нас нет прошлого. Только мы. Просто семья, как сотни других. Мы с Магдой есть друг у друга, и это все, что осталось по эту сторону океана. Чарли закусил губу. Их ненавидели их страны. Их родиной была дорога. Их будущим была печаль. Нежеланные дети, они стали тем, кем стали. Сынами дикого фронтира, принявшего их в свои крепкие колючие объятья. Они были так похожи, и от этого у Чарли свербило где-то в груди. Он хотел избавиться от этого чувства. И хотел держать в руках, пока не пропитается им целиком. Как запахом вонючего растения, исцеляющего раны. — А она? Она не знает? — спросил Чарли, сглотнув. Мадам должна была знать. Ведь она была с ним. Штеффен поднял голову, потираясь подбородком о его грудину. — Она… — он фыркнул тихо, — она знает, что я не люблю женщин. Но считает, что когда-нибудь это пройдет. Что я просто не встретил ту самую. Но меня устраивает, как я живу. Я не хочу никого встречать. Не хотел. Штеффен погладил Чарли по щеке, и тому стало щекотно. — Ну, она-то не в курсе, что у тебя иначе задница работает, — заметил Чарли, сглаживая приятную дрожь, которую в нем вызывали эти прикосновения. Штеффен, наверное, сам не ожидал, что засмеется так громко. Отважный, тихо лежащий в углу, пошевелил хвостом, поддерживая хозяина. Но на их счастье не стал подниматься и пытаться влезть. Когда приступ веселья кончился, Штеффен осторожно хлопнул Чарли по здоровому месту на груди. — Да что ты говоришь? — покачал он головой с укоризной, хотя смех в глазах спрятать не смог. — И как же она у меня работает? Чарли внезапно стало так легко и хорошо, как будто они болтали о пустяках. Наверное, все было, как и бывает. Горечь сменяется сахаром, темная полоса белой, и после самой черной ночи приходит утро. — Ну, я не знаю, как она у тебя устроена, — честно заметил Чарли. — Но раз тебе нравится, когда туда что-то засовывают, то это как-то… иначе, чем у остальных. Штеффен сел, закатывая глаза. — А ты всех остальных изучил, верно? — Не знаю. Не всех. Тех, с кем я был. Чарли ожидал, что Штеффен спросит, кто был у него. Ожидал, что тому будет хотя бы интересно. Но он ни о чем не спрашивал. Чарли пришлось говорить самому. — У них не вставало никогда во время этого, — буркнул он, почесывая нос. — А у тебя… прямо подскакивает… и это странно. Но это… очень… — М? — Очень мне нравится, — закончил Чарли и покраснел. А потом рассердился на себя и покраснел еще больше. Хорошо, что было слишком темно, чтобы рассмотреть это. — Чарли. — Что? — Ты очарователен. Штеффен поцеловал его в нос. Чарли хотел отстраниться вновь, не слушая очередные его глупости. Но это было неправильно — отпускать рыбу с крючка в третий раз. Он опрокинул Штеффена на спину, находя его рот своим. И ремень — рукой. — Ты это мне говорил на своем языке, да? — спросил он, вспоминая. В основном рычание и шипение. Никак иначе идентифицировать незнакомые слова он не мог. — Что я очарователен? Штеффен сжал губы, не отвечая на поцелуй. — Может быть, это. Или я просто считал до десяти. — Ты врешь. Расстегивая пуговицы дрожащими пальцами, Чарли изо всех сил пытался не смотреть ему в глаза. Вместо этого сосредоточиться на стоящем члене, ощущавшемся через ткань похотливо и желанно. На раскинутых бедрах, от рельефности которых у него во рту пересыхало. Справившись с застежкой, Чарли просто гладил их, даже не мечтая о том, чтобы коснуться голой кожи. Он пытался и не преуспевал, потому что Штеффен смотрел ему в лицо. Смотрел так, как будто хотел видеть только его одного. Как будто ему нужен только он, Чарли. Но кому, черт побери, нужен был Чарли? Облезлый драный кот с ближайшей помойки. В это было так трудно поверить. Но он был перед ним. Он хотел его. Штеффен опустился на лопатки, поднимая бедра, чтобы Чарли снял с него все остальное. Рассмотрел и его тело совсем голым. Сильное, красивое, великолепное. Наверное, так начинается что-то особое. Между ними не было ничего. Ничего, что могло бы разделять их. Просто два человека, чей груз прошлого остался где-то там. На запятнанной кровью и потом одежде на скрипучем полу. За дверью и стенами, притворяющимися, что сохранят все твои тайны. У Чарли горчило в горле похлеще, чем после затяжки самого дерьмового табака, потому что он смотрел на тело Штеффена перед собой, все такое доступное и… мог касаться, где хочет. Смотреть на все, что хочет. Мог водить руками по ногам от колен и выше, до стыков бедер с телом, и бессильно притворяться, что чем дальше они идут, тем больше его не влечет только одно место. Пылающее — он водил открытой ладонью по воздуху выше и чувствовал истекающий жар. Напитанное кровью — член Штеффена дернулся от возбуждения. Как будто просился в руки. — Ты ему нравишься, — прокомментировал Штеффен и вновь откинулся назад. Чарли хотел что-то ответить, но слова застряли в горле, и он выдал какой-то беспомощный: «Гл». Сердце взволнованно бегало от того, что он знал, к тому, что хотел. И это было безумной развилкой, в которую он попал, как в круговорот. Чарли знал, что эти места грязные, их не стоило касаться руками лишний раз. Его учили так. В конце концов ими писали. Но он жаждал трогать, как ребенок, изучающий мир прикосновениями. — От этого же ничего не будет, если делать это не себе? — серьезно спросил он. Штеффен приоткрыл глаза. — Что ты имеешь в виду? Что должно быть? — Ну, — Чарли нахмурился, ему не нравилось говорить об этом, — я знаю, что если делать это себе, то будут всякие проблемы. Будешь ссаться в постель. Ну или. Там. Сойдешь с ума. — Сойдешь с ума, — повторил Штеффен и рассмеялся. — Не знал, что ты знаком с современными постулатами науки. — Я не знаком, — Чарли насупился, — но так говорят. — Знаю. — Штеффен вздохнул. — Но я же пока не сошел с ума. Или сошел? Точно сошел. Сердце Чарли сделало кульбит, когда он понял, что значат его слова. Ну, наверное, они оба были сумасшедшими. Но это… это не было так страшно, как он думал. Он выжал кривую улыбку в ответ. Он подумал о том, что все, что они делали, начиная от поцелуев и до того, как они соединялись, являлось грязным. И на самом деле Чарли был меньше всего уверен в этом сейчас. А уж если после этого и безумие не грозит… чего оставалось бояться? Он выдохнул с облегчением, сжимая член Штеффена у основания. Тот согнул колени, водя ступней по икре Чарли. И это побуждало к дальнейшему, как выстрел на старте гонок. Пальцы Штеффена легли на его, двигая и показывая, как ему нравится. Чарли чувствовал его руку с одной стороны, член — с другой, и будто Штеффен был всюду. И где-нибудь под его сердцем, в желудке, сжимающемся от восторга. Грудь Штеффена вздымалась высоко, поблескивая случайными каплями пота. Он глубоко запрокинул голову, свешивая ее с кровати, и можно было смотреть, только как двигается его кадык, когда он сглатывает. Чарли снова был ужасно возбужден, хотя и теперь не только тем, что видел и о чем думал, но и тем, что мог делать и делал. И больше всего волновала мысль о том, чтобы просто… просто посмотреть с самого начала и до конца, что будет. Не отвлекаться на свои ощущения, а следить за ним. Как нервно перебирают его пальцы складки простыни. Как он шумно дышит. Как дергаются его ступни, проезжая пятками по матрацу. Как конец его члена становится мокрым в ладони, и клейкая прозрачная ниточка соединяет их, когда Чарли отводит руку в сторону. Он вдыхал и чувствовал совсем другой запах. Уже не кожи или того, что было на ней, эвкалипта. Это было что-то личное, терпкое, будоражащее ноздри. Запах хотелось поглотить до самого конца, вдыхать, пока он не исчезнет совсем. Может быть… поэтому Штеффену нравились вот эти извращения? И ему тоже. У Чарли все волоски встали дыбом от его низкого стона, а удовольствие эхом отдалось у него между ног, яростно пульсируя. Штеффен задрал голову, пялясь на него разъевшимися зрачками. Он пытался достать рукой до члена Чарли, но будто не видел ничего перед своими глазами и шарил вслепую, роняя с губ рычащие непонятные слова. Чарли щурился, ощущая восхитительную упругость, гладкость поверхности, которую ни с чем невозможно было сравнить. Оплетающий жар и сгибающее пополам сладострастие. Он хотел только это. Чарли отпихнул его кисть коленом, заставляя убрать. Нужно было сделать все самому. Он стиснул головку его члена крепко кулаком, чувствуя, как бьется внутри кровь. Сдвинул вниз, обнажая его и заставляя втягиваться живот до того, что торчали ребра. И снова вверх. Чарли боролся с собой, чтобы не закрыть глаза и не отдаться только этим ощущениям в своих руках. Только запаху его разгоряченного тела. Только отчаянному мычанию, проглотившему все паузы и звенящему в ушах единым стоном. Только рельефу темных вен, вздыбившихся под кожей, рисуя по его телу. Семя плеснуло вверх, ударяя его по рукам, словно мокрым жарким хлыстом, рассыпающимся на коже, как водопад, бьющийся о камни внизу. Он не думал, что будет так скоро. Он думал, что сможет играть со Штеффеном сколько угодно, пока тот не предупредит, что пора заканчивать. Ох. Не то чтобы он сам предупреждал. Чарли вспомнил об этом и нервно осмотрелся, обо что бы быстро вытереть руки. Высматривая тряпку, которой недавно протирали его синяки, он не смог не забыть обо всем от вида растекшегося по простыням Штеффена. У того не было сил встать, он лежал плашмя, не шевеля ни единым пальцем. Даже голову не поднимал, продолжая таращиться в стену вверх ногами. Очень красивый. Наверное, прошло больше минуты, прежде чем он собрался и сел, оказываясь с Чарли нос к носу. Капли пота скатились по его грудине к животу, теряясь в складке кожи у пупка. Да, поцелуй бы сейчас не помешал. Чарли приоткрыл с ожиданием рот, потому что лицо Штеффена было так близко, он чувствовал, как тот дышит, опаляя его губы все еще срывающимся дыханием. Чувствовал, как бьется его сердце и, может быть, это было всего лишь от недавно пережитого… Чарли не знал, как это назвать. Передергивания? А, может быть, не только. Он хотел сам поцеловать его, чтобы это был его и только его выбор. Но стоило приблизиться к нему на длину носа, как грохот откуда-то снаружи заставил их отпрянуть друг от друга, как от горячей сковороды. Штеффен схватил свои штаны, Чарли заметался как крыса по комнате с расставленными руками, которые все еще не знал, обо что вытереть. И шум стих так же внезапно, как и возник. Они остановились друг напротив друга, делая вид, что вовсе не испугались. Но даже Отважный заволновался в своем углу, перебирая лапами. — Что-то снаружи? — спросил Штеффен, бесшумно шагая к окну. Без штанов, не мог не заметить Чарли. Не сговариваясь, они замерли перед занавесом. Что могло быть по ту сторону ночью? Они знали. Штеффен вдохнул глубоко и задержал дыхание. Чарли не слышал от него ни звука до того, как тот тронул край шторы, отодвигая его в сторону. Темнота улицы поймала глаза, привыкшие к свету, в ловушку, не давая отличить контуры предметов. Ночь, все окрасившая в серую синь, легла на улицы Мракстоуна. Чарли стоял за спиной Штеффена так близко, что касался его плеча носом. Он выглядывал из-за него, но не видел ничего, пока помойка на заднем дворе «У пьяной пятки» не зашевелилась. Раздался новый шум — с которым ящик свалился с ящика, и гнилье высыпалось на дорогу. Брови Чарли приподнялись. Признаться, тот никогда до конца не верил в сказки про енота в Аризоне. Но, черт побери, это был действительно он. Мелькнули огни глаз. Черный влажный нос, показавшийся наружу из горы хлама. Ночной воришка замер, осматриваясь. Словно сам понимая, сколько шума наделал, и выжидая, не появятся ли лишние свидетели. Штеффен выдохнул с облегчением, сжимая край шторы. — Как думаешь, что он здесь делает? — спросил он тихо. — Ищет, что бы схавать, — пожал плечами Чарли. — А вообще? — Не знаю. Он шумно выдохнул, потираясь носом о приятно пахнущую кожу. Енот нырнул в кучу отбросов, наковыривая что-то маленькими человеческими ручками. Словно набирал всего и больше, чтобы сунуть под мышку и побежать по своим делам. Столько, сколько сможет унести. А что потом — неважно. — Выживает. Штеффен обернулся на него, но ничего не ответил на это. Чарли украдкой вытер руки о штору, и его перестало беспокоить почти все. Было так… странно. Просто стоять, прикасаясь всем телом. Смотреть, как копошится в мусоре дикий зверь. Можно было представить, что они только что выпили вина и съели булку. Прохладный воздух от окна расслаблял. Чарли даже позабыл о некоторых своих ушибах, хотя до этого мог назвать точное количество: каждый давал о себе знать. — Все в порядке, — сказал Штеффен немного погодя. — Воришка нас не побеспокоит. — Он сделал еще одну драматичную паузу. — Если у него нет ордера на твой арест. — Очень смешно. — Чарли стукнул его кулаком по пояснице, но не удержался и провел по коже открытой ладонью. — Может быть, на твой? — Может быть, на мой, — резонно согласился тот и сделал шаг назад. — Тогда нас возьмут вместе. Чарли втянул воздух и задержал дыхание от удовольствия, прижимаясь к его ягодицам. Он мог бы продолжить. Точно мог продолжить. Они могли бы. Говорить и ласкать друг друга, пока не наступил бы рассвет, так подумал Чарли. Было это до того, как боковым зрением он различил что-то… неестественное. Что-то, что сбило его и заставило перестать думать о происходящем внизу живота. Он знал, что это было. Штеффен обхватил его запястье. То ли удерживая на месте, то ли удерживая свою веру в происходящее. Комок теней скользил вдоль стен, словно придерживаясь вертикальных поверхностей. Обошел балки у лавки ткача, вместо вывески у которого висело старое выцветшее от погоды и времени платье. Он приближался. Енот почувствовал неладное. Замерев, пошевелил носом и стремглав кинулся в кучу мусора, скрываясь в ней как еще одна из ненужных вещей. — Что мы будем делать? — прошептал Штеффен. — Оно… оно… оно здесь. Прямо в городе. Оно… Он не договорил. Но пальцы его сжали так сильно, что Чарли подумал, что кости сломаются. Это было странное зрелище. Из тех, на которые смотришь и не можешь оторвать глаз, как бы страшно ни было. И осознание собственной беспомощности притупляет все остальные чувства, оставляя тебя лишь безмолвными наблюдающими глазами. Тень мелькнула — как вспышка, впитывая свет и цвет вокруг. И уже не один, а два енота возникли на улицах Мракстоуна. Расплывающийся контур зверя сделал шаги, подобные звериным, в вязкой тьме мелькнул каркас из плотных линий. И звук — визгливое посвистывание, — щекотнул уши. Настоящий енот наблюдал, не видя подвоха, и вынырнул как только тень двинулась к горке его мусора, его найденной еды. — Оно зовет?.. — шепнул кто-то из них двоих. Чарли вспомнил о том, что у него в сумке было оружие Нокса и Билли Боба, и, может быть, у них тоже остались пули. И чему бы помог этот выстрел? Отогнал бы зверя подальше, взамен привлекая внимание людей в домах и подвергая их опасности, если они выйдут на шум? Фальшивый енот растворился так быстро, как быстро настиг его настоящий. И тут он уже угодил в капкан, щелкнувший темными жвалами. Тени обратились в десятки голодных алчущих ртов, вцепляясь в мягкую шкурку зверя, разрывая его на части. Выворачивая кожу, выгрызая плоть и ломая хрупкие кости. В этот раз тварь была голоднее. Она поглотила почти все мясо верхней части тулова, оставляя на земле лишь замаранные шкуру, остатки лап и головы с выеденными глазами и языком. Чарли с отвращением подумал, что мяса осталось еще много, но тень замерла. Его сердце пропустило удар при мысли, что она заметила их и сейчас взберется наверх. Но она кинулась в сторону, будто ее спугнули, и исчезла за углом. Ноги у Чарли дрожали, как после долгого бега. Член сжался: то ли от холода, то ли от страха. Сложно было сказать. Штеффен зашторил окно и отошел назад. Забавная детская вера в то, что чудище не заберется под одеяло. Они не говорили друг другу ни слова, ни одного предположения о том, что они оба видели, и каждый делал вид, что спит. Но Чарли знал: они оба не сомкнули этой ночью глаз.