Загнанные лошади смотрят на запад

Чарли почувствовал большую причастность, когда лично проверил обе двери в доме. Задвинул каждый засов, провернул ключи, подпер для верности комодом. Он слышал, как говорила в своей комнате мадам с Клаусом, рассказывая, что будет завтра. Нокс оставался до последнего на кухне и поглаживал винтовку, вытянув ногу в проход. Гипс на ней совсем обветшал, сделался серым и грязным. Штеффен сказал, что его уже можно снимать, но Нокс не дался. Ворча, что сделает все сам, он демонстративно проковылял в свою комнату и больше оттуда не выходил. Дом засыпал. Голоса из-за двери совсем стихли. Отважный процокал когтями по полу мимо, наверное, ища, где бы устроиться. Чарли ожидал, когда станет совсем тихо, ожидал, почти не дыша и замерев, поэтому, когда скрипнула дверь кабинета Штеффена, он вздрогнул, будто очнувшись ото дремы. — Давно тут стоишь? — спросил доктор, опираясь плечом о дверь. — Некоторое время, — уклончиво ответил Чарли, пряча руки в карманы. — Ждал, когда все заснут. — Дождался? Чарли смотрел пытливо в его глаза. Играл с ним? Вновь? В любом случае. Он принимал правила. Чарли ступил вперед, в один шаг оказываясь к Штеффену лицом к лицу. Может быть, не стоило подходить так близко. Ему не нравилось задирать голову. — Не могу думать о том, что будет завтра, — выпалил он, даже не подозревая, что хочет говорить об этом. Оно словно было внутри, спало беспокойно, как змей, готовый вот-вот открыть желтый злобный глаз. Чарли уперся лбом в раму двери слева, тяжело выдыхая через нос. — Куда это нас приведет? Что мы узнаем? Что это нам даст? — Он закрыл глаза. — Не могу перестать задавать себе эти вопросы. Он поежился и повел плечами, когда Штеффен погладил его по загривку. У него были прохладные пальцы, но не их температура вызывала дрожь. — Чарли, ты уже делаешь все, что возможно. — А вдруг нет? Вдруг стоит делать совсем другое? Чарли поднял на него глаза, пытаясь найти в его лице ответ. Если бы там только были ответы. Если бы хоть где-нибудь были ответы. — Пробовать — стоит, — неопределенно ответил Штеффен. Чарли бесило, когда говорили загадками. Он давно понял, что те, кто не могли сказать прямо, и в самом деле не знали ничего. Не больше его. Он хотел высказать это, но ткнувшийся ему в ноги Отважный сбил его с мысли. Так и не нашел место. Штеффен погладил пса по голове, и тот резво замотал хвостом, стуча им по колену Чарли. Чарли был недоволен, что вниманием Штеффена так быстро завладела собака. Он сложил руки на груди, делая шаг назад. — Почему ты говоришь с ним по-другому? — спросил он, пытаясь злиться. Отважный широко открыл рот, высунув язык, и счастливо щурился. Злиться на него было сложно. — Я учил его на немецком. — И по-английски он не понимает? — фыркнул Чарли. — Что-то понимает. Например, хороший мальчик. Отважный ожесточеннее завилял хвостом. — Хороший мальчик? — повторил Чарли. — Почему именно хороший мальчик? — Потому что он хороший мальчик. — А я? Штеффен перестал гладить пса и вновь смотрел только на Чарли. Чарли прекрасно знал ответ на этот вопрос, но у Штеффена было другое мнение. Наверняка другое. Предыдущий шаг растаял между ними, как мгновение. Чарли не хотел давать этому чувству волю, вновь пряча глаза в изгибах складок грубой ткани жилета, брюк, блеске пуговиц. Он хотел упереться обеими руками в грудь Штеффена, когда тот притянул его голову к себе, касаясь своим лбом его. Потому что они даже не в личной комнате были, господи! Но лоб доктора был теплым, пальцы — сухими, но мягкими. И весь он — мягким. Когда положил голову Чарли на плечо, будто нуждался в нем больше, чем Чарли — в нем. Он не знал, что из этого было правдой. Штеффен хотел находиться рядом. И понять это было — как найти сокровище. Хаф в кармане. Или целый доллар. И понять это было — как спрятаться от дождя. Боясь промокнуть и потеряться в тумане. Найти кров и свое место. — У меня от тебя крыша едет, доктор, — горячо выдохнул Чарли. — Больше, чем от всего вокруг. — Да? — Да. Штеффен повернулся к нему лицом, и украсть у него поцелуй было так просто. Тяжелый скрип двери сзади заставил их дернуться и заметаться, как блох на мокрой заднице. Чарли отпрыгнул назад, закашливаясь и хлопая руками по карманам, будто ища мелочь. — Вы не ложитесь? — спросил Нокс сзади. В голове молнией мелькнула первая попавшаяся молитва. Чарли выдохнул, надеясь на то, что у него не слишком красное лицо, а если и слишком — что в сумраке этого заметно не будет. — Я как раз шел посмотреть, лег ли ты, — сказал он, делая паузу чуть ли не через слово. Фраза давалась нелегко, будто после каждого слога у него перехватывало дыхание. — Спеть мне колыбельную? — пробормотал Нокс без тени улыбки. — Типа того. Сердце Чарли бухало сильно и тяжело, как подбрасываемая в воздух мягкая фляга с водой. Ноги казались деревянными, пока он шел до двери Нокса, чтобы, как пообещал, проверить, как тот ложится. Штеффен ничего не сказал, лишь шагнул обратно в свой кабинет. Чарли замер на пороге другой комнаты, прислушиваясь. Щелчка не было. Он оставил дверь открытой. Нокс с размаху сел на свою койку. С тех пор, как он пришел в себя и начал ходить и ерзать, она походила на бобриную хатку, где вместо палочек использовались простыни. Чарли старался оставаться в тени, подальше от керосинки у его изголовья. Ему сложно было определить, в каком состоянии он находится сам, но ему казалось, что испарину на лбу видно невооруженным глазом. — Ну, смотри, я в кровати, — сказал Нокс. — Не промахнулся, не перепутал. Чарли почти ждал, что тот иронично предложит подоткнуть себе одеяльце. Нокс молчал. Казалось, будто он избегает смотреть на Чарли. Так же, как и Чарли — на него. — Теперь я могу спать спокойно, — с облегчением заметил Чарли, совладав с голосом. — В комнате со столом. Там есть стулья. На них. Нокс покосился на пустующую кровать рядом и промолчал. Это был тот момент. Уже можно и нужно было уйти, но Чарли чувствовал, что Нокс хочет сказать что-то еще. Что-то, что вертится на его языке, покалывая, как кислота ягоды, вкус которой не определить. Или стоило уйти? Уйти до того, как он вспомнит и придумает. До того, как придется отвечать. Чарли не был уверен, что сможет ответить хоть на один вопрос сегодня. — Вы какие-то странные, — сказал Нокс, когда Чарли уже почти ступил на порог. Волна мурашек подступила вновь, окатывая всю его кожу. — Кто мы? — спросил он, не поворачиваясь к нему лицом. — Кинуть меня хотите? Напряженные плечи Чарли опустились. В смысле, было вроде как оскорбительно, что Нокс думал, будто он что-то мутит за его спиной, но это было куда проще, чем говорить о том, о чем Чарли говорить не умел. — Ты что, спятил? — бодро воскликнул он. — Я думал, ты выздоравливаешь. А ты несешь какой-то бред умирающего. — Я поправляюсь, — медленно проговорил Нокс. — Тогда это бред поправляющегося. Нокс смотрел на него, щуря глаза. Не так, как если бы он пытался напугать Чарли и заставить его в чем-то признаться. Но это тоже был знакомый взгляд. — Вы с ним много общаетесь теперь, да? — процедил Нокс сквозь зубы. Чарли второй раз испытал прилив облегчения. Вероятно, Нокс просто… ревновал? Думал, что его решили променять на доктора, который ввиду своих медицинских навыков полезнее в дороге. И лучше пахнет. Что-нибудь такое. — Ну, мы… — Чарли шмыгнул носом, — говорим о тебе. О деле. О том, что происходит. Не больше обычного. — Обычного. Повторив за ним, Нокс отвернулся к стене, рассматривая трещину на ней с плохо сдерживаемым недовольством. Чарли не знал, что стоит ему сказать. Что его касалось. На все эти вопросы у него был ответ один — ничего. — Чарли. Он обернулся. Нокс тер переносицу, как будто у него резко разыгрался чих, и он пытался его скрыть. Рот его был плотно сжат. — Только один вопрос. — Я слушаю. — Чарли облизал пересохшие губы. Сейчас ему стало страшно. — Это из-за денег? — Что? — опешил он. — Ты делаешь это, потому что у нас нет денег заплатить? — выпалил Нокс разом. — С ним. — Что делаю? — выдохнул Чарли. Вспотело даже между пальцев ног. — Это. — Я не понимаю. — Понимаешь. Чарли показалось, что весь его позвоночник изнутри порос льдом. Холодная волна окатила его кожу с обратной стороны, и взмокли ступни. Черт, лучше бы на него пушку наставили. В такой ситуации он хотя бы знал, что делать. — Что за хуйню ты несешь? — рявкнул Чарли, с силой пиная ножку его кровати. — Что у тебя в башке вообще происходит? Кровь бухала у него между висков, в кулаках. Очень хотелось ударить по чему-нибудь покрепче. Может быть, по Ноксу? Чтобы он не смел. Думать. Господи. О таком. Больше всего он боялся, что это было видно со стороны. Если это мог кто-то увидеть… Если Нокс… Он же говорил об этом? Лицо Нокса было нечитаемо. Он даже не извинился за такое ужасное предположение. Чарли понятия не имел, чем это было. — Если ты о том, о чем я думаю, то я не знаю, — злобно повторил он, скрещивая руки на груди, — как тебе подобная мерзость вообще в голову пришла? Чтобы я… и чтобы он. И… А чем это было? Чарли не знал. Что у них было? Быстрый дешевый перепих как способ сбросить напряжение? Дружба с привилегиями для того, чтобы скрасить молчание? Ну не любовью же это было в самом деле? Тогда почему сейчас так горько об этом думать? Чарли не знал, что это. Но там точно было что-то, что он боялся потерять. Что-то, без чего следующий день не будет таким, как этот. Волна праведного гнева отступила так же быстро. Он вздохнул и сел на край постели спиной к Ноксу. Слабая надежда на то, что тот задушит его, избавляя от необходимости жить с самим собой, растаяла. Чарли спрятал лицо в руках. Между ушей еще гудело, а горечь во рту не сглатывалась, застряв склизким комом посередине. Он выдохнул, поднимая голову. У него просто больше не было сил делать это. Только не с Ноксом. — Ты видел, да? — сдался Чарли, смотря в противоположную стену. Он бы точно сгорел на месте, если бы пришлось смотреть в глаза. Нокс молчал сзади, и чем дольше тянулась пауза, тем больше Чарли казалось, что он попал в ловушку. Но видел Бог, больше врать ему он не мог. — Это не… — он вздохнул, — не из-за денег. С опаской Чарли повернулся к Ноксу и присмирел, как кроль, вытянутый из ящика за уши. Он ожидал увидеть там… ну, разное подходящее ситуации. Отвращение, непонимание, брезгливость. На лице Нокса не было эмоций, ни единой. Наверное, он и сам не знал, что думать обо всем этом. А кто знал? Кто вообще что-нибудь знал? — Что ты думаешь? — пересилил себя Чарли, складывая руки в замок. Может быть, тогда я пойму, что думать мне. Нокс поджал губы, качая головой. — Что вы оба сгорите в аду. Чарли и так это знал. — Пиздец, — выдавил Нокс через силу. — Я не могу поверить. Знаю, но не могу. Он нервно постучал кулаком по постели рядом. — В смысле, это же ты? Это ты всегда был рядом. И ты… ну, такой. У Чарли сжалось горло. Он бы подумал точно так же. Точно так же, если бы узнал что-то подобное о близком себе человеке. Это ощущалось, как предательство. Он сам знал. — Это все еще я. — Я вижу, — холодно ответил Нокс. — Но я не понимаю. В его голосе не слышалось угрозы, и это было хорошо. Чарли не смог бы дать отпор, если бы Нокс решил сейчас его пришить. Да и было за что. — Как это вышло? Ты же знаешь, что это дерьмо. — Я знаю. — Вокруг куча баб. И ты… ты… — Нокс покачал головой раздосадовано. — Даже не из-за денег. Чарли тяжело пожал плечами. Самому бы разобраться в устройстве себя и своих желаний, не говоря о том, чтобы как-то это объяснять. Ему было ужасно стыдно за себя. За то, каким он был. За то, что это приходилось терпеть Ноксу, который ни в чем не был виноват. За то, что ему пришлось знать это. — Я не знаю, как это произошло, — прошептал Чарли. — Это просто есть. Всегда было. Когда он начал видеть и чувствовать. Мужские тела, руки, лица, голоса, члены вызывали в нем это. Что не затопишь в виски, не вытряхнешь, как навязчивый камушек из сапога. Все это вызывал в нем Штеффен. Ему никогда так не хотелось оставаться собой, как с ним. Больнее всего было видеть на лице Нокса разочарование. Как будто он мог что-то поделать с собой. Но что он мог? Мог бы — давно бы уже закончил со всем этим. Чарли не выбирал, каким ему быть. — Прости меня, — тихо сказал он, сглатывая. Нокс молчал. Но Чарли был благодарен ему хотя бы за то, что остался без новых ссадин после этого разговора. Он ушел тихо, чувствуя тяжесть на душе. Нокс так ничего не сказал ему напоследок. Чарли прислонился затылком к двери в его комнату с той стороны, прислушиваясь. Нокс не скрипел и не вращался, пытаясь занять в постели удобное положение для руки. Позади была только тишина. Чарли было больно. Наверное, сильно. Он посмотрел в потолок, пытаясь понять, что делать теперь. Было бы легче, если бы Нокс ничего не знал? Или тяжелее? Но как же он устал все от него скрывать. Нет. Ему нужна была правда. Он больше не мог обманывать. Не мог таить это в себе, когда… когда… Чарли посмотрел на дверь кабинета доктора Штеффена, прикрытую, но не захлопнутую. Свет оттуда чертил линию вдоль косяка, маняще приглашая расширить ее. Чарли нужен был Штеффен. Ему нужно было утешение, хотя он никогда бы не сказал этого вслух. Он сжал руку в кулак несколько раз, унимая пугающую его дрожь. Сердце колотилось в каждом пальце, казалось, надрежешь кожу, и вся кровь выбьет фонтаном из маленькой ранки. Штеффен сидел на стуле к нему спиной. Он обернулся на скрип и, оценив его присутствие краем глаза, вновь отвернулся, делая глоток виски из стакана в левой руке, положенной на стол. Чарли возбуждало, что он доверял ему так же, как сам он — Ноксу. И пугало то, что он не знал, что думает Нокс. Не знал, что думает Штеффен. Вообще ничего не знал. — Уложил его спать? Чарли не ответил, закрывая за собой дверь. Вслепую нашаривая ключ и проворачивая его в ту сторону, в которую проворачивалось. У него против воли пальцы ног поджались в сапогах. Так близко, так лично. На расстоянии руки, и он мог коснуться. На затылке Штеффена топорщились светлые волосы. Короткие. Лунный свет из-за занавеси серебрил их концы, и они казались почти волшебными. Как волосы всяких фэйри, о которых ему мамаша в детстве сказки рассказывала. Ему так легко было бы сломать шею. Пока он сидел, не шевелился и ничего не ожидал. За все, что он сделал. За все, что заставил почувствовать. Чарли задержал дыхание. Доктор не вылечил его. Доктор его окончательно испортил. Может быть, это беспокоило чуть больше, чем он думал. Он вдохнул и положил руки на плечи Штеффену, сжимая и оповещая о своем присутствии. Грубая ткань жилета шершаво царапала пальцы. Совсем не как легкий хлопок воротника и гладкая кожа под ней. — Я восхищаюсь тобой, Чарли, — сказал тот внезапно из тишины. Чарли замер, как нашкодивший кот, застанный рядом с перевернутой крынкой сметаны. Застыл в темноте обнаруженным хищником. Блики плясали по раскачивающейся поверхности темного-темного виски, и он слышал его запах, как и запах эвкалипта, и оба их он хотел почувствовать яснее. — Я не знаю, почему ты еще здесь. Но я благодарен за все, что ты делаешь. — Пытаюсь сделать, — буркнул Чарли. Он хотел уже отойти, но поверх его правой руки легла рука Штеффена. Его пальцы погладили бережно и мягко, как какую-нибудь хрупкую штучку. Он совсем без предупреждения поцеловал тыльную сторону ладони Чарли, и это заставило все волоски на теле встать дыбом. Приятно, но слишком странно. Озабоченно пыхтя, Чарли выпутался. Ему нравилось, когда целовали губы или... ну, еще там одну вещь, но руки ему целовать не стоило. Этого он точно не заслужил. Помявшись, Чарли обошел его и опустился на стул напротив. Перед его глазами пробежало пылкое воспоминание, как они сидели так друг перед другом дни назад. Когда между ними ничего не было. Не больше, чем под распущенной рубашкой Штеффена. Чарли окинул стол деловитым взглядом, но вновь выцепил только виски, отражающий огонь керосинки. Он опустошил стакан, не заботясь о том, планирует ли Штеффен допить его, и выдохнул. — В такие моменты хочется сказать что-то сильное, — медленно проговорил тот в ответ. Его глаза были прикрыты. В полумраке тени под ними казались глубокими синяками, а каштановые ресницы совсем почернели. — Важное, — еще тише сказал он. — Значимое. Он вытянул ногу, перекрещивая с ногой Чарли. Пристукнул его сапог носком своего и нахмурился. — У меня не было до этого таких моментов, — решил заговорить Чарли. Он сглотнул, дотрагиваясь кончиком языка до спиртового отвкуса во рту. Как правильно было рассчитать дозу, которая не волновала, а успокаивала? Надо было поработать над этим. — У меня много чего не было до тебя. Штеф. В горле першило. Слова не шли. Слова были сложной наукой, которая не давалась всем подряд. Может быть, ею стоило обучаться отдельно? Но у Билли Боба с этим было все в порядке, а он всего два класса закончил. — Ты знаешь, что сейчас звучишь невероятно романтично? — улыбнулся Штеффен, поднимая на него глаза. — Выдумывай дальше, — фыркнул Чарли и откинулся на спинку стула. — Я просто говорю, что раньше все эти штуки… Все вот это не делал. Разговоры там. Поцелуи. На словах это оказалось ужаснее, чем в голове. — Но… типа хорошо, что это с тобой. — Он почесал голову, хмурясь. — Почему? Почему он должен был заканчивать? Ну, разве это было не очевидно? Вообще, наверное, нет. Чарли постучал пятками сапога по полу, негодуя, но больше — оттягивая время своего ответа. — Потому что ты… все знаешь. Все понимаешь. Все умеешь. — Все умею? — У тебя отличная рубашка, — выпалил в конце Чарли. — А рубашка тут при чем? — Штеффен широко улыбнулся, но чем больше он смотрел в ответ, тем ниже опускались уголки его губ. И он просто смотрел. — Просто хотел сказать. Давно. Мне нравится. Слов в голове были сотни. Они сплетались в странные фразы, странные даже для собственной головы, и Чарли был благодарен, что они умирают, не добравшись до его языка. Ты такой добрый. И глупый. И весь такой неправильный... и как ты живешь, я не понимаю. Но когда ты улыбаешься, мне хочется дать тебе по роже, а потом зацеловать. Мне хочется сломать тебя, потому что ты делаешь меня не мной. И мне хочется быть ближе. Я не знаю, как объяснить это. Доктор Штеффен сложил голову на сплетенные пальцы рук, упираясь локтями в колени. Он не отрывал глаз и, наверное, мысли читал, потому что Чарли почувствовал себя тесно, как в спичечной коробке. Жарко, как на раскаленном камне. Открыто, как с развороченной грудью, которую только Штеффен может зашить. — Кажется, я влюбляюсь в тебя, Чарли, — медленно проговорил он, словно сам себе удивляясь. — Очень сильно влюбляюсь. Чарли бросило в раздраженный жар. Он не хотел этого слышать. Нет. Только не это. Ничего из того, что может сдвинуть все в нем. — Лучше тебе этого не делать, — пробормотал он, скрещивая ноги. — Мы скоро или сдохнем, или уедем отсюда. А вы останетесь. Ты сам так решил. Он почувствовал вину за то, что попенял Штеффена за такое решение. Ах, если бы у него был выбор. — Все это будет потом, — заметил доктор в ответ. — Что угодно. Но сейчас, в эту минуту, в этот момент, я рад быть с тобой. Это звучало безобидно. Беспомощно перед будущим. Обезоруживающе. — Даже если бы все было по-другому, — Чарли не хотел вздыхать, ей-богу, не хотел, — это не Франция. Не Париж. Здесь нет кафе и булок. Здесь все, что ты придумываешь, невозможно. Мы… знаешь, можем только быстро трахаться в темной комнате, молясь, чтобы никто об этом не узнал. Потому что, если узнают… сам понимаешь. Он не думал, что так далеко зашел в своих размышлениях. Но все это было горькой правдой, уничтожавшей капля по капле его последнюю веру. Нокс не принял его, и Нокс был прав. От этого Чарли уйти никуда не мог. — Не все созданы для… этого. Любви. Счастья. Прочей херни. Особенно не такие ублюдки, как он. Штеффен тяжело вздохнул, постукивая подушечками пальцев друг о друга. — Оно не… — он опустил голову, из-за чего стало казаться, что он сложил руки в молитве, — оно не где-то там. Счастье всегда здесь. В данный момент. Чарли покачал головой, потому что не знал, что ответить. Тишина причиняла боль. Тянущую, словно после перелома через несколько дней. Справляться с проблемами стоило сразу же. — Давай посмотрим на твои синяки, — кашлянув, сказал доктор Штеффен, резко меняя тему. Он подкрутил колесико на керосинке, и ее мягкий огонек, едва-едва выцарапывающий контуры предметов в темной комнате, полоснул по глазам, ослепляя. Штеффен выглядел так важно. Его невозможно было не поддеть. — Ты просто хочешь снова увидеть меня голым, — перевел Чарли, пытаясь выпутаться из печали. Штеффен прищурился. — Да, хочу. Чарли не был уверен, что можно что-то рассмотреть на матраце, куда свет едва доставал, но он испытал славное облегчение, когда избавился от рубашки с жилетом и вытянулся на прохладной простыне. Ему было душно. Жарко. Тесно. И это ощущение словно преследовало его везде, где бы он ни находился. Он вытянул руку, касаясь холодного пола, но это не спасало. Штеффен дотрагивался пальцами до его кожи, разминая. У него были сильные, сильные руки. Он словно вправлял его. Вправлял целиком. И снаружи, и внутри. А Чарли только что и мог — смотреть ему в лицо, пытаясь не захлебнуться во всем, что горчило, сладило и делало его жизнь совершенно другой. Какой? Он не знал. Но это было что-то новое. — Все не так плохо, — с уверенностью сказал Штеффен. — Хорошо, что мы вовремя взялись. Как на ощущения? — Неприятно, когда ты давишь. — Это называется массаж. К коже должна прилить кровь, чтобы насытить ее. Они скоро совсем пропадут. — Другие появятся. Чарли подумал о том, чтобы рассказать ему, что Нокс все о них знает. И, кажется, ненавидит его. Он и Штеффена ненавидит? Или тот не предавал его так сильно? Мысль потерялась. Чарли чувствовал запах эвкалипта и тела доктора, и у него безбожно вставал член от всего этого. Легкой боли и смывающего ее облегчения. — Если бы это была последняя ночь, как бы ты хотел ее провести? — шепнул Штеффен, нависая над ним. Его руки были выпрямлены. Отогнутый край расстегнутой рубашки открывал пикантный вид на сосок. — Точно так же, как сейчас. Штеффен сел, опускаясь на его бедра. Сел прямо на его член, как будто не замечая его. Или наоборот — замечая? Ему явно не нужно было столько времени ерзать, чтобы усесться. — В потерянном городишке проклятого фронтира? — поддел Штеффен, поглаживая по груди. Сжал пальцами его сосок, это ощущение было для Чарли новым. — В темном углу на старом матраце? Он заводил его, как настольные часы. Проворачивая ключ раз за разом. — Нет. — Чарли зажмурился, чтобы собраться с мыслями. Из всех мест на свете… да, пожалуй, да. — На тебе. В тебе. Он попытался подняться, но Штеффен не дал, наваливаясь на его грудь рукой и крепко прижимая к постели. — Стой. Его голос был серьезным. Восторженным. Приглушенным тишиной двоих. Чарли уронил голову на подушку, смотря на него. У него колотило ноги и руки от перевозбуждения. Пожалуйста, скорее. Он едва не застонал от отчаяния, когда Штеффен встал с него, избавляя его пах от приятного веса и трения. Он вскинулся, опираясь на локти, чтобы не упустить его. Как будто у этой комнаты был выход, куда Штеффен мог пройти и исчезнуть навсегда. В тот момент казалось именно так. Штеффен разделся, вешая одежду на стул. Если бы сегодня была последняя ночь, стал бы он об этом заботиться? Все равно всем бы завтра было плевать, помяты его брюки или нет. Чарли с сожалением отвел от него глаза, разбираясь с собственным ремнем. На ходу расстегивая его, он поддел сапоги пятками, с грохотом скинув их на пол. Спустил штаны до колен, высвобождая подскочивший член, раскачивающийся, будто высматривая цель. Чарли подумал об этом и посмеялся тихо. Он собрался подняться, чтобы освободить Штеффену место и, да, наверное, лицом к лицу будет даже лучше. Его можно будет целовать в губы. Он перевернулся на бок, опираясь рукой о пол, когда Штеффен прошел мимо, строго приказав: — Лежи. Серьезность его голоса смущала, раздражала. Но и… заставляла повиноваться. Лежать он мог себе позволить. Чарли покорно лег на спину, смотря вверх. Интересно, что еще ему предложит его доктор? Доктор ничего не предлагал. Перекинув через него ногу, он собрался вновь сесть на него, но замер, стоя на матраце. Чарли смотрел на него снизу вверх и видел всего. Цельного, сложенного, обнаженного. От его вида замирало дыхание. Хотелось подчиниться ему. И подчинить себе. Витые мышцы голеней и бедер, подтянутый живот. Соски и линии косых мышц на боках. Светлые волосы на его теле, подернутые золотом. Ну и член, конечно. Возбужденный, толстый, ловящий отсветы от лампы со стола. — Ты на меня смотришь, как на явление Девы Марии в Дрездене, — пошутил Штеффен неуверенно. — Я… — Чарли замялся, отводя глаза. Это было сложно, он был всюду. — Я очень вдохновлен. Он думал, что скончается прямо там. Что вся кровь разорвет кожу, отринув от органов и сбегая к поверхности. Он хотел чувствовать прикосновения Штеффена каждым квадратным дюймом себя. Он хотел касаться его везде. Совсем везде. Чарли понадеялся, его не сильно подбросило от волнения и восторга, когда Штеффен все же опустился, и их члены коснулись друг друга. Это было… самое… самое яркое ощущение, о котором он мог подумать. Штеффен обхватил их оба, и его рука была влажно маслянистой. Чарли не знал, чем это было, но то, как они скользили друг по другу, вырывая из него вспышки удовольствия, заставляло не думать ни о чем. Только пульс и вздувающиеся венки, цепляющиеся друг за друга, словно детали мозаики. Жирно, насыщенно, вязко. Руки нащупали под головой подушку, сжимая. И, черт, Чарли показалось, на них паралич напал, потому что он не находил в себе сил отпустить, наблюдая. Штеффен сосредоточенно водил кончиком пальца по кругу, и это щекотное, невесомое удовольствие заставляло ерзать и хихикать. Пораженно Чарли задержал дыхание, когда тот медленно отвел палец вверх, и прозрачная нить смазки, потянувшаяся от головки, сверкнула попавшим на нее светом, как искра. Чарли на секунду представил, что Штеффен коснется его там языком, и эта мысль унесла его далеко-далеко от берега. Он подскочил, когда Штеффен скользнул по его члену своим, переползая на коленях ближе. Сердце билось, словно он стоял на эшафоте, выхватывая последние глотки воздуха, последние мгновения света. Сейчас. Сейчас это будет. Штеффен отвел руку назад, уверенно сжимая его в ладони, поглаживая и наконец ставя ровно. У Чарли перед глазами темнело, когда он думал о том, что произойдет, и свет совсем погас. Кольцо пальцев придерживало его основание, непристойно приятно обхватывали тесные стенки. У Штеффена дрожали ноги, он не дышал, опускаясь невыносимо медленно. До скрипа зубов, до кровавого стука пульса в глазах, затмевающего обзор. Чарли поджал пальцы, чувствуя, как его крепко стягивает лассо мышц, и он наконец проскальзывает в горячую ловушку. Ловушку, в которой хочет оказаться. Вдох. Выдох. Они не двигались, будто обезвредив капкан и ища пути к отходу. Чарли — со сжавшимися мертвой хваткой пальцами на подушке и глазами, распахнутыми, но не видящими ничего. Штеффен — привыкая к нему в себе. Шепча губами что-то беззвучное, бессмысленное. Все это казалось… безумием, верно? Чарли думал какие-то секунды, как это пошло — вот так вот садиться на его член. И как здорово, восхитительно, невероятно ощущать себя внутри него. Даже не двигаясь. Просто замерев. Штеффен наконец выдохнул, опираясь ему на грудь руками, и приподнялся. Кажется, это было идеально. Он подавался вперед, почти соскальзывая с него, и возвращался назад, пуская в себя. Усаживаясь крепко и сжимая жаром по всей длине. Идеально. Проникать внутрь. Вытягивать сладкое удовольствие изнутри и пить его залпом. Позволяя обжечь себя, как полный стакан ликера — глотку, но растворяться в обморочно-сладком послевкусии. Штеффен двигался на нем, раскачиваясь. Оперся о постель по обе стороны от головы Чарли, и Чарли думал о том, что совсем не чувствует его вес как что-то тяжелое. Думал о том, что даже если какой-то рай ему недоступен, то он здесь. В прикосновении кожи, в его дыхании. В его запахе, в его движении. В тихом стоне, который Штеффен себе позволял, прикрывая глаза. В том, что он говорил. Том, что он думал. Том, что они чувствовали вместе. Чарли притянул его к себе за волосы, кусая губы, как запретный плод, сорванный с древа удовольствия. У Евы не было ни единого шанса устоять. Сладкие, сухие, горячие. — Чарли, — нарушил обоюдную тишину Штеффен, и имя звучало так неприлично в этот момент. Он поцеловал Чарли в шею, рождая восхитительную щекотку внутри. Сначала губами, потом широко проводил языком, слизывая соль от самых ключиц до горла. Терся носом о его щетину и всхлипывал, подавляя остальные звуки, чтобы не быть услышанным. Его торс блестел от пота. Он казался натертой маслом сказочной скульптурой. Не из американских сказок, конечно. Какой-нибудь европейской феей. Сатиром, заманившим в тайный сад. Штеффен откинулся назад, опираясь на согнутые колени Чарли руками. Ладони скользили, он не удерживал равновесие, раскачавшись в своем удовольствии. Чарли не представлял, что он испытывает. Но если ему было так же хорошо... Жарко, туго, развратно. Чарли обтер пот со лба тыльной стороной ладони, и он заструился по виску. Кожа о кожу, и, наверное, они высекали бы искры, если бы были каменными, как в его воображении. Рука Штеффена соскользнула с его колена, но не вернулась, как раньше. Чарли увидел, что он отпустил его, чтобы потрогать себя. Это выглядело так горячо, так неправильно. Почти так же неправильно, как и все, что они делали, но в еще нескольких смыслах. — Ты такой красивый, — вырвалось простодушно у Чарли. — Невероятно. Бесподобно. Штеффен засмеялся, запрокидывая голову. Он выглядел ужасно, ужасно соблазнительно. От его смеха у него дрожал живот и еще сильнее раскачивался член. Он вновь откинулся вперед и оперся рукой о его подушку слева, второй продолжая ласкать себя. Все. Так. Близко. Нельзя было не гладить его по плечам, влажной, как окно после дождя, груди, с твердыми комочками вставших сосков, животу, содрогающемуся в спазмах. Он жарко дышал в губы Чарли, воруя его последнее дыхание в алчных поцелуях, которых было много и мало. — Чарли, Чарли, Чарли, — повторял он, не зная счета. Словно горячий песок на внутренней стороне век, они беспокоили. Он мог сказать что-нибудь еще. Что-нибудь, на что Чарли не знал ответа. Что-нибудь, что могло посеять между ними то, что он был не в состоянии пожать. Обязательства, ответственность. Связь, что создается случайно, как паутинка, один виток за одним, но рвется больно, как сухожилие. Чарли почувствовал, что его утягивает в этот водоворот безвозвратно. Каждая клетка была частью всего, что они делали. И он любил каждый миг. Он подхватил Штеффена под бедра и столкнул с себя на матрац рядом. Раздвинул его ноги и вновь соединился с ним, благословляя то мгновение, в которое они были едины. Он никогда не чувствовал в себе столь много сил, сколь сейчас. Погружаясь в тело и подаваясь навстречу. Рывком на себя и отравляющим укусом в губы, зажигая, как спичка — смоченную керосином тряпку. Мысли вспыхивали одна за одной, сгорая и превращаясь в отдельные слова без значений. Штеффен замычал, обхватывая его ногами и руками. Его лопатки дрожали, он не мог держать глаза открытыми. Пот скатывался от висков к полу, сверкая алмазной искрой. Чарли дотянулся до его члена, обхватывая живую кобру, трепещущую в пальцах. Кровь колотилась внутри, как сердце пойманной жертвы. Быстро, гулко, отдаваясь в каждую точку. Она запульсировала в его руке, и Чарли хотел чувствовать каждое крохотное движение, помогая ему. Он бы утонул в этом ощущении, если бы Штеффен вероломно не укусил его за плечо. Судорожно кончая, тот словно весь выплеснулся кисельно-тянущейся влагой ему в ладонь и на грудь. Дрожал, стуча зубами долгие, долгие мгновения, пока не вернулся к нему. Укус. И снова. Пока Штеффен не нашел его рот, скользя внутрь языком, и шепнул: — Продолжай. Этого хватило, чтобы потерять последнюю связь. С холодным дощатым полом, на который соскользнуло колено. Домом на окраине, где рыскала голодная жадная тварь. Городом, проклятым за свое существование. Спазм прошелся по позвоночнику, как по ступенькам взлетая вверх. Круги на воде от погружения в немое удовольствие, глушащее звуки вокруг и отдаляющее мир на бесконечное расстояние, где до него не дотянуться рукой. Где все слишком цветное и вязкое. Чарли смог открыть глаза, наверное, только через минуту или даже больше. Штеффен оторвался от его губ. Смотрел ему в лицо и был так непозволительно близко, так фривольно, что его хотелось оттолкнуть. Или залезть внутрь него целиком, под кожу, чтобы стать частью него. — Ты как? — спросил он одними губами. Чарли кивнул, пытаясь вспомнить, как говорится хоть одно слово. Он чувствовал такую слабость, как будто в нем не было ни одной кости. Словно он был жидкостью, теплой субстанцией, налитой в сосуд. Стоит встряхнуть и… Чарли оставил его, опускаясь на край матраца. Штеффен лежал еще минуту, прежде чем подвинуться, давая место, и уткнуться кончиком носа в его плечо. Глубоко вдохнул и вновь расплылся в бессмысленной улыбке, решающей все его проблемы. И ему было прекрасно от слабо покалывающего чувства, будто и вправду все их проблемы были решены. Чарли стало так смешно и легко от этого. Его жизнь катилась к черту. Все время, что он помнил. Но он был рад, что она прикатила его сюда. Штеффен не знал, над чем он смеется, но засмеялся вместе с ним. До того, как потянуться за тряпкой и куревом. Сигарета подрагивала в уголке его губ, пока он сосредоточенно вытирал грудь Чарли. И живот. И подбородок. — Спасибо. — Чарли поднялся на локтях. Штеффен усмехнулся, не поднимая глаз, будто настолько занят. Будто оттирает не семя, а ржавчину. Было ужасно приятно сорвать улыбку с его лица, заваливая на спину. Чарли прижал его бедрами к матрацу, ощущая напряжение в сопротивляющихся мышцах. Так и не зажженная сигарета покатилась по полу. Штеффен поддался и выдохнул, откидывая голову. Чарли держал его руки, чувствуя сильный пульс в запястьях. Штеффен смотрел на него, и его глаза были все такими же серо-голубыми. Как весеннее небо. Как талый ручей. Как надежда. Он смотрел на него и не улыбался, но видел в нем что-то особенное. Что-то, что в Чарли никто не мог и… и, наверное, не хотел разглядеть. Думал ли он о том, что будет настолько небезразличен к этому лицу, этому телу, этому человеку, когда впервые стучался в его дверь, утопая в ужасе, тревоге и тоске? Думал, что сможет хоть кому бы то ни было на свете открыться так, как ему? Вывернуться наизнанку и позволить увидеть себя? Чарли отдернул руку от него, отпуская. Прижал к своей груди, словно обжегшись. Может быть, он действительно обжегся? Это был первый раз. Первый раз с ним. Он даже не знал наверняка. Но он чувствовал. Это было чем-то большим. Больше, чем влюбленность. Больше, чем похоть. Больше, чем страсть. Они звучали глупо, пошло, вульгарно. Как могли слова описать то, что содрогалось в его груди каждый раз? — Не надо ничего говорить, — тихо сказал Штеффен, гладя его, — если ты не уверен. — Я ничего и не хочу говорить, — взъершился Чарли в ответ. Он ощущал себя слабым, беззащитным. Привязанным к этому месту и этому человеку. У него никогда не было якоря. Того, ради которого он хотел раздвинуть грани своего мира. Поступиться принципами и собой. Это убивало его. Кадык Штеффена дернулся под его рукой. Чарли сжал его горло, чувствуя, как под ладонью гулко бьется жизнь. Сильнее, чем в запястьях. Ощутил, как замирает дыхание под крепкой хваткой. Надавил сильнее. Отнять жизнь было так чертовски легко. И так сложно. Доктор Штеффен смотрел на него, не мигая. Кожа его лица покраснела, а дыхание с хрипом проходило под пальцами. Но он смотрел и ждал. — Если тебя не станет, — прошептал Чарли, сглатывая тяжелый комок, забивший горло, — я… я избавлюсь от этого чувства? Губы Штеффена сомкнулись в тонкую плотную линию. — Я не могу тебе этого обещать. Чарли разжал руку, отпуская его шею из захвата. Он не мог поверить в то, что можно так доверять. Он лег щекой на его грудь; сердце билось в ней лишь чуть быстрее обычного, будто Штеффен не сомневался в нем ни на секунду. Он гладил Чарли по голове, перебирая пряди и убаюкивая мягкими поглаживания. — Что будет завтра? — спросил Чарли, закрывая глаза. — Я не знаю. Чарли вздохнул, зарываясь носом в кожу, все еще разгоряченно пахнущую грехом. Ему было так хорошо и правильно, и он не думал, что есть место лучше этого. Он дотрагивался до теплого тела, чувствовал смешанный запах из пота, эвкалипта, мускуса, табака и доктора. — Не хочу, чтобы завтра наступало. Тут хорошо. Тяжелый вздох Штеффена рассек воздух громовым раскатом. Он думал о том же. — Оно наступит. — Да. И завтра наступило.