***
Кровь стыла в жилах, теперь Чарли знал, как это ощущается. Ты весь густеешь изнутри. Затвердеваешь, как статуя, навеки пойманная одним моментом. Ноги уже тебе не принадлежат. И только сердце бьется быстро. Стучит безумный ритм, заглушая все звуки вокруг. Они не успели. — Чарли, — шептала тьма, и голос ее угасал без эха, словно и не было его никогда. Словно все это — лишь больной плод воображения, уродливое дитя безумия, подчинившего волю. — Что это за хуйня? Что это за хуйня? — бормотал Диаз, шагая к нему спиной. Он врезался в его плечо и только тогда остановился. Тень ползла по стене, как змея по песку, огибая камни-уступы. Расходясь рябью и собираясь, словно мурашки на загривке. У Чарли пересохло во рту. Горло судорожно дернулось, пытаясь глотнуть, и это походило на затягивание удавки на шее. Они остались наедине с монстром. Он остался наедине с монстром. С монстром, которого нельзя победить. Эта мысль душила. Они были пойманы. И единственное, что можно еще сделать, — осуществить план, но уже без призрачной надежды на спасение. Без призрачной надежды вновь почувствовать вкус табака, тепло свежего супа, запах эвкалипта. И потерять было так легко. И так тяжело. Потерять, не имея. Потерять, прощаясь со всем. Холод прошелся по ногам. Ледяной пот между пальцами заставил их онеметь. — Диаз, — Чарли сглотнул, щурясь, — мы не… мы не уйдем. Это… это охотилось и… это оно. О чем говорил шериф… это оно. — Смайт, это чушь собачья. Это… это… — Его голос оказался неожиданно высоким. — Я не знаю, что это. Чарли не мог двигаться, не мог говорить и так боялся отвести глаза от нависающей над ними опасности. Где был коробок спичек? Вместе с динамитом. Диаз нес их. Но где он сейчас? — Диаз, — тихо позвал Чарли. — Мне нужны спички. Ты их видишь? — Ты подожжешь его? — спросил тот с каким-то заблаговременным удовлетворением. — Его можно поджечь? Если бы все было так. Поджечь пространство. Боком глаза Чарли увидел, как Диаз обернулся на него, смотря испытующе. Но он не мог проговорить этого вслух. Диаз повернулся к оставшейся связке динамита. — Нет, — отрезал он. — Ты не сделаешь этого. — Это единственный выход. — Ты не взорвешь нас здесь, — пролаял Диаз в ответ и вновь отшатнулся назад, когда тень дернулась в ответ на его слова. Чарли ощутил, как проваливается в тишину, едва стихает его голос. Он не хотел повторять, чего ради сюда полез. Не хотел напоминать, чем они рискуют. Не хотел слышать это, пусть даже сказанное своим ртом. — Где спички, Диаз? Он развернулся. Слава богу. Диаз послушался его. Нагнулся, как Чарли подумал, чтобы поднять их с земли. Но рука его прошлась не по земле, а по собственной ноге. Чарли различил звук скольжения металла по коже и думал о нем слишком долго. Диаз развернулся к нему. Чарли не знал, был ли толчок. Но от боли у него подкосились ноги, и он рухнул на землю. А ощущение было, словно это земля рухнула на него снизу. Кажется, его ударили в пах. — Думаю, ему хватит одного. Чарли попытался сесть, собраться, двинуться, уйти от преследующей боли. Она не проходила. Черт. Диаз. Длинные ноги мелькнули над ним, проносясь к ходу, откуда они оба пришли. Диаз удирал. Диаз удирал, оставив его здесь одного. Удирал от тьмы. Удирал. Чарли почувствовал, что просто подыхает. Это был не пах. Пальцы наткнулись на торчащую рукоять навахи в животе, и он понял, почему так больно. Рубашка и жилет влажнели от крови, и эта проклятая сковывающая слабость. Он увязал в болоте и чем больше двигался, тем больше терял. Не осталось ни единого шанса. В горле стоял вкус крови, все воняло ржавчиной. Он сам был весь ржавый. От каркаса до своей поганой душонки. Он просто сдохнет здесь. Бесполезный. Немой. Не оправдавший ни одной надежды. Чарли приподнялся, сцепляя зубы. Острие навахи вошло глубоко, и это было самым омерзительным ощущением, что он помнил и знал. Взгляд ускользнул от маячившего рядом света ко тьме. И дыхание утонуло в нем. Диаз перепрыгивал последнюю преграду, почти скрывшись в туннеле. Наверняка уже видел небо, которого не было, потому что они спустились слишком низко. И ощущение боли на мгновение отступило перед отупляющим страхом. Диаз прыгнул, и тьма унесла его. Сорвала, словно фрукт с дерева, бросая в шахту и кидаясь следом. Обращаясь в уродливые формы и опутываясь вокруг него. Десятки голодных ртов. Диаз кричал, но недолго. Монстр рвал его плоть, выгрызая жизнь из каждой клетки. Выхватывая мясо, выворачивая кости. Чарли не различал цвета, но блеск влаги на стене оцарапал глаза. Он знал, что она была бордовой. Текучей. Соленой. Боже, помоги мне. Его тело тряслось. Пока Диаза уничтожала тварь, его собственная жизнь вытекала через живот, оставляя одного. Совсем одного.***
Штеффен не думал, что это самый подходящий момент, но чувствовал, что задохнется от волнения, если не закурит. Опустившись на камень, он трясущимися руками сунул сигарету в рот. Отважный внимательно следил за тем, как он хлопает себя по карману, ища спички. Ах, да. Их он отдал. Штеффен раздраженно выдохнул, пряча сигарету обратно. Почему их не было так долго? Песок налился багровым светом уходящего солнца, его крупицы напоминали рассыпанные сердолики. Тусклые и потерянные в пыли. Как и он сам. Был ли он хоть когда-нибудь так ценен, как сейчас? Штеффен не выдержал волнения и вновь подошел к зияющему входу в шахту. Обколоченная досками штольня напоминала о том, что шахта — дело рук человеческих, но сочащийся изнутри холод возвращал его к страху и бесконечной тьме, которую не постичь живому. Это была неправильная природа, которую Штеффен не мог разобрать. Он имел дело со всем. Растительным. Животным. Человеческим. Тем, что можно рассечь на части и понять структуру. Но здесь он понять ничего не мог. Как в Чарли. Чарли, который тянул его к себе безумно. Который беспокоил его как болезнь, захватившая все тело. Штеффен изучал себя. Изучал, когда узнал, что содомия это хворь. Но у него ничего не болело. За Чарли у него болело сердце. Каждый раз, когда тот попадал в беду. Штеффен дотронулся до каменного отступа. Он был холодным, несмотря на то, что находился на солнце весь день. Вздохнул. Так. Еще пять минут, и он спустится туда сам. Отважный, обстоятельно помочившись на засохший остов куста, потрусил обратно. Потерся головой о его ногу, поддерживая, как и всегда. Штеффен огладил его по теплой каштановой макушке, и тот подставил мокрый нос, любопытно обнюхивая руку. Она должна была пахнуть керосином, тканью, бог знает, чем еще. Когда Отважный отстранился, Штеффен так и подумал: запах слишком резкий. Но пес отбежал в сторону и остановился, широко расставив лапы и глядя куда-то вдаль. Штеффен увидел возвращающихся шерифа с Ноксом лишь некоторое время спустя. Темные пятна мелькали на бордовом горизонте, перемежающемся оранжевыми облаками. Словно плыли. Хорошо. Хоть с ними все в порядке. Штеффен пошел навстречу и чем дальше он шел, тем больше понимал — что-то не так. Что-то определенно не так. Возвращалась всего одна лошадь. Тревога защемила его изнутри, как сдвинувшийся позвоночный диск. Что произошло? Боже. Нокс же не пристрелил шерифа после того, как тот стал не нужен? Он не мог. Каким бы нехорошим человеком ни был шериф Бун, так с ним поступать было неправильно. Может быть, он сбежал? Штеффен успел подумать обо всем сразу, пока силуэт седока не стал отчетливее. Слишком короткий, слишком широкий для Нокса. Шериф. Штеффен выругался про себя, когда темная рука взметнулась, и рядом с его головой откололся кусок земли. Подхватывая оружие, он метнулся в укрытие — за шахту. Штеффен не мог сглотнуть или вздохнуть. Грудь словно сжало в тиски. Он потратил всего секунду на мысль о том, что Нокс, возможно, уже мертв. Большего у него не было. Шуршание копыт по песку перестало казаться миражом, проступая все отчетливее. Как будто стучали по затылку сзади. Штеффен передернул затвор шарпса, закрывая глаза и успокаиваясь. Он не будет стрелять. Он не может стрелять. Он должен договориться. Отважный суетился рядом, но не высовывался, держась ближе. Штеффен все равно обхватил его, перекинув руку через грудную клетку, и прижал к себе, чтобы не вздумал высунуться. Он не знал, что за оружие у шерифа. Удалось ли ему забрать револьвер у Нокса, или у него оказался еще какой-то козырь в рукаве? — Доктор, тебя что-то не видно, — раздалось совсем близко. — Да и дружка твоего. Попрятались, как змеи в траву? Топот копыт исчез. Грузный удар о землю, и до его ушей доносился уже человеческий шаг. Штеффен выбрал не самое удачное расположение. Выглянуть отсюда было невозможно, а стоило ему высунуться, голова стала бы отличной мишенью с любого ракурса. — Не говорите, что вы на самом деле сунулись в сраную шахту. Совсем рядом. Штеффен схватил Отважного за ошейник, припадая к земле. Сердце стучало дико. Он был открыт, как на ладони. Если шериф сделает еще пару шагов, он прямо на него и наткнется. Нужно перебраться в другое место. — Сидеть, — тихо приказал он Отважному, чувствуя, как дрожит голос. Пес ткнулся носом ему в руку, покорно садясь. Жаль, что это не действовало на людей. Нужно перекинуться за камни. Там у него будет более выгодное положение. Навскидку до них было метра четыре. Нужно было отвлечь его. — Кто-то должен был, — ответил Штеффен, когда шаги раздались опасно близко. Он не помнил, чтобы бегал так быстро. Возможно, спасло его и замешательство шерифа. Тот точно не ожидал диалога и такого резкого рывка. Мелкий камушек от очередного выстрела взорвался прямо за его сапогом. Штеффену показалось, сначала его тело оказалось в укрытии, а потом и внутренности добежали. Легкие пульсировали в горле, адреналин ударил прямо в грудь. Он оказался в более удобном положении, но времени до неминуемой встречи оставалось так мало. — Вот ты где, — усмехнулся со стороны Бун. — И что же? Поймать сачком буррито или что вы там собрались делать? Шериф остановился. — Диаз! — громко позвал он. Не услышав ответа, он вновь обратился к Штеффену. — Где Диаз? Штеффен не знал, что сказать. Меньше всего хотелось, чтобы Бун с заряженной пушкой двинулся в шахту на поиски своего помощника или, что вероятнее, чтобы добраться до Чарли. — Где Нокс? — решился наконец Штеффен, поудобнее перехватывая приклад холодной рукой. — Очень далеко. Внутри засосали боль и тоска. Они не успели подружиться с Ноксом, но он был очень дорог Чарли. И ему нравилась Магда. И… Нокс просто был хорошим парнем. Хорошим парнем, попавшим в плохие обстоятельства. — Ты убил его, — прошептал Штеффен, как он думал, негромко. — Я избавил Мракстоун от еще одной заразы, — сказал шериф. — Разве тебе это незнакомо? Когда часть организма сгнила, ее отрезают. Следующий звук определенно не принадлежал шерифу Буну. Далекий вскрик, проглоченный воздухом и смятый, как складка на одежде. Холодный, тонкий и глубокий. Штеффен задержал дыхание. Что-то случилось. Что-то случилось там внизу. Им нужна была его помощь. Он должен был договориться с шерифом. Возможно, запугать или обмануть. Благо, это у него всегда выходило особенно хорошо. Но не успел он и подумать о том, что бы сказать, Отважный ослушался его команды, мечась в сторону. Шериф направил на него оружие. Черт. Больше скрываться было нельзя.***
Нокс сунул руки в карманы, чтобы было не так заметно, как он нервно сжимает их в кулаки. Это было ужасно, но он ощутил облегчение от того, что на левой руке пальцы сошлись сами. Да из нее еще выйдет толк. Если он сам выйдет целым из этой передряги. — Н-ну, возможно, — пробормотал он, перебирая в кармане пуговицы. Почему он только, черт бы побрал, их не выкинул. — Возможно? — переспросил один из шахтеров. — Ты или не ты? — Нас, рыжих, все время путают. Нокс выжал из себя подобие улыбки и повел плечами безучастно. — И за что же его ищут? — спросил тот же шахтер, что и в первый раз. Он повернулся к своим парням, но никто не торопился давать ответ. Хорошо, что здесь не были так хорошо налажены связи, подумал Нокс. Шахтер выглядел важнее остальных, грязнее и из того, как держался, Нокс предположил, что он был сменным мастером. А еще он странно говорил букву «Л». Внезапная догадка поразила его. Ну конечно, что еще за сброд мог работать на шахте? — Ну, вы знаете, за что нас ищут, — ухватился за свою мысль Нокс. — Вас? — Нас. Ирландцев. Брови мастера приподнялись. Нокс выдернул руку из кармана, потряхивая жменькой пуговиц. — Торговал пуговицами. Ну, не заплатил налог, вот и прижали. Но мы знаем, за что действительно прижимают, да? Ладно, он порол чушь про индейцев. Но сейчас-то точно никто не поверит. Точно. Мастер смотрел на него испытующим взглядом. Он знал, что Нокс лжет. Определенно знал. Он вытащил руку из-за пояса. Нокс должен был видеть что-нибудь хорошее, когда жизнь пробегала перед глазами. Почему-то он не видел вообще ничего. Кажется, он зажмурился. — О’Лири, — представился мастер, и Нокс понял, что тот протянул руку для рукопожатия. — Нокс МакНокс… — он пожал руку в ответ, все еще не веря в происходящее. — Мы поднимемся наверх, — убедительно пообещал тот. — И ты покажешь, куда направились красножопые. — Покажу?.. Нокс сглотнул. И что он будет делать, когда ему попросят показать дорогу те, кого он только что обманул? Раньше, чем он успел ответить, в шахте что-то загрохотало. Раздался крик.***
Штеффен глубоко вдохнул и выпрямился, показываясь из-за укрытия. Шарпс он держал все так же высоко, но не был уверен, что сможет… сможет что-то сделать. Он не должен стрелять. Шериф Бун стоял в десяти метрах, мгновенно ловя его на мушку. — Даже твоя псина тебя оставила, — заметил он. Штеффен осмотрелся периферийным зрением, не сводя с него глаз. Отважный пропал. — Шериф, вы совершаете большую ошибку, — сказал он медленно. — Давайте опустим оружие и поговорим. — Мы уже поговорили, доктор, — ответил тот. — Вы приняли не ту сторону. И мне интересно почему. Покусились быстрыми деньгами? Что они вам пообещали? Вы давно это спланировали? Штеффен чувствовал, что хочет моргнуть, но глаза застыли, словно кукольные. Он ощущал ими прохладный ветер, истекающий из ночи. Ощущал боль и жжение, но найти их источник не мог. — Шериф, — повторил Штеффен. Он не терял надежды достучаться, потому что в этот миг все, что у него было, это надежда. — Все, что они говорили, это правда, — сказал Штеффен негромко. Но он знал, что его слышат. — Да брось, — рассмеялся Бун, не отпуская контроля. Пистолет в его руке не дрогнул. Это был не револьвер Нокса. Хотя бы это успокаивало. — Мне просто интересно — зачем? — А вы — зачем? — бросил Штеффен. Ему сложно было сказать, что это за вопрос. В глазах закона шериф был чист. Он охотился за преступниками и обеспечивал город работой. То, каким он был человеком, никак на это не влияло. Наверняка, даже узнай всю правду о шахтах, люди бы только обрадовались. Господи, кого волнует судьба китайцев, которые даже по-английски не говорят? Но кого взволнует судьба шахтеров Мракстоуна? Которые, вероятно, погибнут. Не убитые тварью, так в шахте. Они вряд ли их предупредили до того, как Бун разобрался с Ноксом. Совершенно чистый шериф. С совершенно грязными руками. — Мне никогда не понять вас, — сказал Штеффен. Вы не были по ту сторону от закона. Вы не знаете, каково это. — А мне не понять тебя, — ответил шериф Бун. — Не то чтобы я пытался. Для меня все преступники на одно лицо. Последние мгновения солнца заколосились красным светом на мушке его дула. — Я покончу со всей вашей шайкой, как уже разобрался с тем рыжим дохляком. Смайта вздерну, мне за это еще и заплатят. А с тобой мы закончим прямо сейчас. Знаешь, что будет с твоей семьей без тебя? Думаю, знаешь. За неправильный выбор надо платить. Бун взвел курок. Штеффен глубоко вдохнул. Не должен, не должен… Он клялся, он клялся, что больше никогда не причинит человеку боль. Он не отнимет чужую… Выстрел разнесся над холмами.***
Все его тело колотила какая-то неправильная дрожь. Хотелось блевать, но после того, как его вывернуло своей кровью и желчью, было уже нечем. Чарли не мог просто продолжать лежать и умирать. Но он не хотел. Как же сильно он не хотел этого делать. Может быть, месяц или полгода назад он бы не цеплялся так за эту паршивую жизнь. Ограбления, бухло, шлюхи — чего все это стоило? Он перевернулся на бок, скручиваясь от боли, отдающейся внутри всего корпуса — от грудины до живота. Она ускользала к ране и походила на извергающийся вулкан. Брюхо можно было наизнанку вывернуть. Упирающееся из подкладки куртки ребро склянки давило так сильно. Влажный чавкающий звук внизу, где исчез Диаз. Как от сапога, застрявшего в жиже. Чарли так не хотел. Не. Хотел. Он подобрал под себя колени и встал на четвереньки, опираясь на правую руку. Левой придерживал живот, как будто это могло хоть как-то помочь ему. Ничто не могло. Чарли огляделся. Все плыло перед глазами, он почти ничего не видел в обилии серых полутонов, в которых тонула подземная пещера. Мелькал только белый огонек керосинки, и он казался единственным маяком в черном море безнадежности. Ноги почти не двигались. Он напоминал себе израненный кусок дерьма, который даже ползти не может. Нужно было подняться. Другого выбора нет. Подняться на ноги. Насрать ему было на всех ебучих вампиров и демонов, и вичугу со всеми своими тенями. Подняться на ноги и что-то сделать. Чарли подтянул к себе колено, опираясь на него, и попробовал выпрямиться. Боль в ране скручивала и вдавливала его в землю. Рукоять навахи ощущалась еще одной костью, торчащей из него. Рукоятью куклы, которой можно было править. Как марионетка на нитке-ноже. Что-то сделать. Чарли сделал шаг. Он почти не ощущал ног. Только знал, что идти — нужно. Под ступней громко хрустнуло — очередная кость. Звук прокатился по его телу, рождая противоестественную дрожь, будто ломаются все зубы. Белый маяк керосинки. Тьма дышала. Жадно проглатывая свою добычу, она готовилась вновь напасть. Как однажды напала и растерзала всех их лошадей. Они были в загоне. Но он — нет. Чарли задержал дыхание, просовывая руку в карман. Настойка. Он мог бы сделать последний глоток, чтобы перестать чувствовать все это, чтобы оно пропало, чтобы он пропал. Чтобы он знал, что происходит с ним. Он мог бы сделать. Чарли облизнул губы. И… рука сама выбросила склянку, разбивая о землю между ним и тьмой. Она взорвалась жидкостью, кажущейся просто водой, но тьма отступила назад. И только это подарило ему те секунды спасения. Он рванул за керосинкой. Горячее стекло опалило ладонь, но чем это было по сравнению с ножом в брюхо? Чепуха. Чарли размахнулся, скорее на удачу, чем на глаз, оценивая расстояние до одиночной шашки, находившейся ближе всех к той стене. Это должно быть его лучшим броском. Это было его лучшим броском. Голова опустела. Ни одной лишней мысли, которая могла бы отвлечь и заставить руку дрогнуть. Ни одной, которая заставила бы отступить. Только он. Только рука. Только это мгновение. Единственное яркое пятно ускользнуло, рисуя за собой сияющую ленту текучего света. Пролетело, как падающая звезда в небе, только очень-очень быстро. Слишком быстро. Звон стекла. Вспышка по глазам. Бегущее пламя, лижущее глину. Взрыв.