Сборник

Одинаковые. Настолько, что это даже пугает. — А ну замерли, — рявкает Гэвин, крепко удерживая пистолет двумя руками. Только вот в которого из РК900 нужно стрелять, а в какого совершенно точно не нужно, он понятия не имеет. — Оба! Они оборачиваются в его сторону синхронным движением и точно так же синхронно начинают вскидывать пистолеты друг на друга. Гэвин понимает, что через секунду грянет выстрел, синхронный, ебись оно все конем, и в совершенно одинаковых лбах появится по совершенно одинаковой дыре. Он не чертов андроид, чтобы обработать за миллисекунды тонну информации и вынести правильное решение. Да и нет у него этой тонны — андроиды идеальны в своем совершенстве: одежда без единой замятости, чистенькая, почти сверкающая, прическа, словно бы только что из дорогого салона, гладкие красивые лица без малейшего изъяна. Цепляться попросту не за что. Было бы, если бы не ненавистный взгляд его дурной машины, в котором вечно слишком много всего, чего у машины быть не должно. Гэвин стреляет. Он почти не целится, у него нет на это времени. Смотрит, как пуля прошивает корпус сильно выше тириумного насоса, но выполняет главную задачу — сбивает андроида с выверенного алгоритма. Совсем чуть-чуть, но этой доли секунды хватает Ричарду, чтобы закончить собственное движение. С дыркой во лбу падает только один из РК900, и Гэвина накрывает чуть запоздавшей волной ледяного ужаса. Рука повисает вдоль тела, пистолет в ней кажется неестественно тяжелым и неудобным. — Как ты понял, кто из нас кто? — спрашивает Ричард без каких-либо особых эмоций в голосе. Для него это все — обычный рабочий момент и ничего более. Гэвин хочет посмотреть ему в глаза, но не может перестать пялиться на мертвого андроида, на его опустевший взгляд, на чуть приоткрытые словно в удивлении губы, на струйку голубой крови, вытекающей из пулевого отверстия. — У тебя куртка в кетчупе от моего утреннего хот-дога измазана, — отвечает Гэвин, широко и весело скалясь. — Ничего подобного. — Это тебе иллюзия собственной идеальности не позволяет увидеть, но поверь, Ричард, оно там. Гэвин коротко и самодовольно хохочет и пропускает момент, когда Ричард оказывается совсем рядом. Чувствует мягкое прикосновение прохладных пальцев к ладони и не сопротивляется, когда у него забирают пистолет. Который уже через секунду оказывается в кобуре на поясе. Гэвина ведет от накатившего на него облегчения. — Все хорошо, — говорит Ричард и загораживает собой мертвого андроида, на которого Гэвин все еще пялится, не может не пялиться. Но теперь зрительный контакт с третьим глазом — ха-ха! — разорван, и дышать становится еще самую малость легче. — Конечно, хорошо, — согласно хмыкает он, уставившись в идеально гладкий подбородок. — Вот если бы я не вмешался, то вы, братцы-акробатцы… — Вы сделали правильный выбор, — перебивает Ричард и вдруг обнимает, как в тисках сжимает — ни вырваться, ни вздохнуть. Гэвин и не пытается. — Вы успели, детектив. Вы молодец. — Попизди мне тут еще, — ворчит Гэвин и утыкается носом в чистенькую униформу. Ловит себя на легком сожалении, что у него насморка нет, а то оставил бы на ней уникальный биологический след, чтобы чертов андроид больше не потерялся. Приходится довольствоваться замятинами от судорожно вцепившихся в ткань пальцев. Под крепко зажмуренными веками вспыхивает картинка: два направленных на него взгляда таких одинаковых во всем машин. Во всем кроме, собственно, взгляда, который Гэвин порой ненавидел: за живость, за недозволенные эмоции, за… да за все. Кажется, теперь он его даже любит. Совсем чуть-чуть.