не-и-де-аль-но

Тело не слушалось — будто было и не его вовсе. Попытка встать провалилась тут же, и разочарованный вздох обжёг лёгкие, заставляя поморщиться. Голова гудела — думать оказалось тоже как-то больно, даже имя вспомнить — непосильная задача. Ладно. Он привык начинать с малого. Он осторожно пошевелил пальцами. Первое движение вышло дёрганным, второе — уже лучше, плавнее. С третьей попытки удалось сжать пальцы в кулак. Хорошо. Это можно считать маленькой победой. В раскалывающейся будто от жесточайшего похмелья голове появилось осознание, что ему холодно. И лежит он на чём-то жёстком. Сознание не торопилось подкинуть предысторию, но почему-то уверилось, что лежит он в гробу, и по спине пробежали мурашки. Подобная мысль повергла в ужас, липкими щупальцами пробралась под кожу, и он не выдержал: каким-то чудом резко сел, через боль ощутив заодно и весь набор костей, мышц и сухожилий в собственном теле. Он распахнул глаза — и увидел только чёрные расплывающиеся пятна. Головокружение тянуло корпус обратно вниз, и ушло немало усилий, чтобы удержаться в сидячем положении. Пятна потихоньку сходили на нет, и открывшийся вид казался ему очень знакомым. Комната. Точно, это называется комната!.. Он огляделся и, поняв, что холодно ему из-за отсутствия какой-либо одежды. «Чёрт, и угораздило же… Вот только голым я в кабинете отца не появлялся!» — мигом пронеслась досадливая мысль — а потом он наконец вспомнил. Его зовут Адриан. И последнее, что он чувствовал — много боли, острыми осколками впивающейся в конечности. Боли не чувствовалось, а тело определённо было в порядке. Адриан зябко поёжился — и зацепился взглядом за аккуратную стопку одежды на подлокотнике кресла. Он схватился за вещи на автомате — как хоть за что-то знакомое и логичное. Адриан оделся, но от холода это не особо спасло: кажется, озноб бил откуда-то изнутри, заставляя мечтать о чашке горячего чая залпом (он бы уже и на кипяток согласился!) и двух-трёх одеялах. С трудом сдерживая всё нарастающую дрожь и едва ли владея собственными конечностями, Адриан медленно и осторожно, опираясь на кресло, наконец поднялся с пола. Обернулся — и с трудом удержался на ногах. В кресле был отец. Но возмутиться его абсолютным безучастным молчанием Адриан не смел: одного взгляда хватало, чтобы понять — Габриэль Агрест вряд ли жив и уж точно не здоров. Прикоснуться и проверить (и убедиться!) Адриану было страшно. Раскрытые голубые глаза — не такие уж и безэмоциональные в посмертии — тоже были наполнены страхом, правая рука, похоже, инстинктивно дёрнулась к области сердца. Остановилась в паре сантиметров, мертвым грузом оставшись лежать на столе рядом с хозяином. Адриан трясущейся рукой дотронулся шеи: на запястье считать пульс он так и не научился, но на шее парень его хотя бы находил. Пульса не было — а может, Адриан просто не чувствовал его онемевшими пальцами?.. А потом взгляд упал на лежавший рядом смартфон. Экран едва заметно засветился, отображая уведомление о новом сообщении… а ещё время и дату. Адриан всё-таки упал. Больно ударился об угол стола, наверняка ободрав бедро даже через джинсы, но несильная жгучая боль как раз доказывала, что он жив. В отличие от. С трудом справившись с оцепенением, Адриан, цепляясь за стол, снова поднялся. Пальцы нервно подрагивали, а в звенящую от шока пустоту мыслей резкими вспышками вклинивались воспоминания — в том числе и последнее. Размытое, переполненное страхом, болью, каким-то обидным неверием в собственную уязвимость, но с чётким осознанием, что за этим последовало неминуемое. Адриан не мог сказать откуда, но точно знал, что умер. Зыбкий холод в груди мягко развернулся от одной только мысли. Адриан был уверен: он мёртв, хоть и стоит сейчас здесь, перед совсем неживым Габриэлем Агрестом. И это показалось бы ему страшным сном, каким-нибудь бредом умирающего сознания, сгенерированным напоследок, если бы не три крошечных детали, выпавших из ладони отца и призывно поблескивающих на тёмной поверхности стола. Камни Чудес. Кажется, Адриан уже знал, что произошло. А потом его взгляд упал на собственное имя с припиской «Посмотри прежде, чем что-то предпринять» на жёлтом стикере, приклеенном на экран планшета. Говорить сыну, что делать, даже с того света — в этом, пожалуй, был весь Габриэль Агрест. Покосившись на собственное кольцо-печатку, Адриан отдёрнул руку и взял планшет, включая его. Какими бы ни были советы отца, он привык хотя бы прислушиваться к ним, усвоив одно: Габриэль Агрест никогда не сделает ему во вред.

***

Признание отца оказалось в двух частях. Первая оказалась достаточно привычной — он раздавал указания. Строгие, чёткие, тщательно и осторожно сформулированные. Словно его смерть — это ещё один бизнес-проект, который должен быть исполнен идеально. И Адриан выполнил. Вызвал Натали, врачей, зафиксировавших остановку сердца… Сделал всё, что было приказано, в то время как весь мир почему-то не задавал Адриану самый главный вопрос: почему он живой? А крупную дрожь и тошноту все закономерно списывали на шок. Адриан точно чувствовал, что это не так: кажется, мир просто противился принятию того, кто должен быть мёртвым, но почему-то жив. И ответы нашлись во второй части записи отца, которую Габриэль Агрест приказал смотреть в полном одиночестве и после того, как утрясутся все формальности. Отец подтвердил, что объединил Камни Чудес, чтобы вернуть его и стереть все воспоминания о смерти Адриана… кроме тех, которые принадлежат всем владельцам Камней Чудес, на которых магия не всегда действовала. Но это оказалось мелочью, право. Другое его признание было куда серьёзнее и касалось Маринетт. У Адриана непроизвольно сжались кулаки.

***

С тихим вздохом уложив дочку в кровать, Маринетт вышла из детской, чтобы наконец добежать до кухни и перекусить хоть чем-то: у Эммы снова резались зубки, и это выматывало до состояния выжатого лимона. Голодного выжатого лимона. Настолько индифферентного, что Маринетт даже не стала обращать внимание на шум в рабочей части дома. Возможно, какие-то рабочие моменты; в любом случае, если бы она понадобилась — Габриэль позаботился бы о том, чтобы дать ей знать. В коридоре неожиданно оказалась Натали, чуть не сбившая Маринетт с ног. Женщина критически её оглядела, нахмурилась:  — Ты не знаешь?.. — Натали обеспокоенно сжала виски, словно у неё резко заболела голова. На какое-то мгновение женщина выглядела действительно сбитой с толку, будто бы что-то не укладывалось у неё в голове.  — Не знаю чего? — осторожно уточнила Маринетт, каким-то шестым чувством ощущая — ничего хорошего.  — Месье Агрест… — Натали запнулась, — умер. Т-только что врачи… Женщина качнула головой, словно сама не верила в то, о чём говорила. Потому что Габриэль Агрест — это ледяная глыба. Это нечто незыблемое, это какая-то константа их жизни, он просто есть, и не может быть такого, что Габриэля Агреста нет. С этой постоянной рано или поздно смирялись все, кто так или иначе знакомился с ним, и оспорить эту истину не решался никто. Ну, кроме смерти, похоже. Смерть — вообще дама своенравная. Она не спрашивала разрешения, ей не нужен был повод. Она просто была, и, наверное, эта константа была чуть сильнее Габриэля Агреста. Маринетт ожидала, что ей снова вырвут сердце: учитывая обстоятельства их… последних отношений, это было бы закономерно. Но нет. Сожаление, досада, печаль… и ничего, подобного тому, что было с ней несколько месяцев назад. Никакого желания перестать дышать, закрыть глаза и не просыпаться никогда. Уголки губ опустились, да и только. Ещё одна потеря — куда меньше первой. Натали тем временем вздохнула и добавила:  — Твой муж… пока достаточно спокойно отреагировал, но врачи сказали: у него шок, и оставлять его одного надолго не стоит, так что… Сердце Маринетт пропустило удар. Дальше она уже не слушала, только замерла, судорожно соображая. Её муж. Адриан. Он не может никак отреагировать, он мёртв, как бы она ни хотела игнорировать это, зажмуриваясь и делая вид, что всё почти в порядке, у него не может быть шок, у него… Если только… Догадка пришла будто бы сама: Маринетт была не всегда разумной в поступках, но весьма догадливой в стрессовых ситуациях девушкой. Вот что это было: все эти срочные дела Габриэля, вся его более холодная, чем обычно, задумчивость в последние дни. Габриэль Агрест был Бражником, и он прекрасно знал, что делать. И почему-то решил заплатить такую цену, о которой она никогда не посмела бы его просить. Адриан, её Адриан возвращён взамен. Мысль ударила в затылок, почти оглушив. И Маринетт стало по-настоящему страшно.  — Я-я… пойду к нему, л-ладно? П-присмотри за Эммой, пожалуйста, х-хорошо? — Маринетт едва ли заметила послушный кивок женщины и направилась к рабочей части дома. Кажется, это её личная дорога на эшафот.

***

Адриан не знал, что с этим делать. Хотелось злиться — и не получалось, хотелось в отчаянии заорать — но не хватало сил. Все силы ушли на то, чтобы сидеть прямо за столом в мастерской и тупо глядеть в потухший экран планшета. Отец сказал, что она, наверное, немного сошла с ума от горя, но ни на секунду не переставала любить только Адриана. На грани разумного, может быть где-то за нею, но не переставала, и от этого Адриана тошнило ещё больше. Он никогда не задумывался о таком прежде, но сейчас понимал: если бы он умер (хотя почему «бы»?..), то предпочёл бы, чтобы Маринетт продолжила жить и стала счастливой. Но не таким же образом!.. Это не «жить дальше», это топтаться на месте, закапывая себя в капкан воспоминаний, чёрт возьми!.. Но хуже всего: Адриан совершенно не знал, что делать дальше. Как сейчас выйти не то что в мир, к стёртым воспоминаниям о его смерти, как сейчас выйти к Маринетт — почти незнакомке с белыми локонами и хоть малейшей вероятностью чувств к другому мужчине? И плевать, что говорил отец. Как он вообще мог притронуться к ней?! Адриан старался не думать. Для тошноты ему хватало и леденящего чувства в груди. Шок это или что-то серьёзнее? Знак того, что ему тут не место?.. Адриан не хотел об этом думать. Адриан хотел жить, жить как никогда прежде, чувствовать себя живым. Но, увы — едва ли мог совладать с крупной дрожью от озноба. Хуже всего — он прекрасно знал, что Маринетт за дверью. Он слышал её шаги, она пришла ещё полчаса назад. И не решилась дать о себе знать. Боялась? Не хотела видеть? Адриана передёрнуло. Он резко подскочил, даже не пытаясь унять дёрганную нервозность, и широкими шагами подошёл к двери. Открыл тут же — не давая себе времени на сомнения. Они не могут вечно прятаться друг от друга, что бы между ними ни было, это так не работает. Он даже не сразу узнал её, хотя уже успел оценить несколько фото с «новым имиджем»: действительно заметно похудевшая, с низкими хвостиками — бело-русыми, почти как волосы самого Адриана. Только глаза всё те же — голубые-голубые. Маринетт смотрела на него снизу вверх, сидя на полу. Испуганно, словно пойманная в ловушку жертва. И в то же время восхищённо. В другое время Адриан бы сказал: «будто он из мёртвых вернулся» — но сейчас шутка имела в себе стопроцентную долю правды. Она прижала ко рту ладонь в слабой попытке скрыть дрожащие губы. Бесполезно: полувсхлип-полувздох всё равно сорвался, заставив Адриана вздрогнуть. Маринетт медленно, скользя ладонями по стене, поднялась на ноги. Шагнула вперёд, протянула руку — и так и застыла, почти коснувшись кончиками пальцев его щеки.  — Если я сошла с ума, то я не хочу приходить в себя, — восхищённо прошептала Маринетт. На губах заиграла почти безумная улыбка. Или не почти?..  — Я живой, — торопливо пробормотал Адриан. Маринетт выглядела иначе, она одновременно походила и не походила на ту, кого он любил, но кое-что он видел ясно: она на грани. И он, пожалуй, не мог представить, что бы чувствовал, если бы лишился её, а потом спустя несколько месяцев снова обрёл. Наверное, умер бы от шока. Ещё один судорожный вздох — и Маринетт дёрнулась к нему, прижимаясь губами к губам, щекам, носу — ко всему, до чего дотягивалась. И Адриан ответил на один из мимолётных поцелуев: это казалось таким естественным… пока между пальцев не скользнули светлые, а не тёмные пряди. Адриан резковато отстранился, снова глядя на неё как на незнакомку. Голубые-голубые глаза сначала ответили непониманием, а потом Маринетт шёпотом — глухим и безэмоциональным — уточнила:  — Ты знаешь?  — Да. Женщина перед ним потупилась, отступив на шаг. Не отрицая ничего. Маринетт никогда ему не врала. Хоть что-то осталось в этом мире неизменным.

***

Адриана трясло. Определённо, это худший день в жизни: хоть в первой, хоть во второй. Впрочем, это очень в духе его извращённой удачи — обрести всё и одновременно потерять. Хорошо хоть не пришлось разбираться с формальностями после смерти отца: эту обязанность самоотверженно взяла на себя Натали с присущим ей профессионализмом. Иногда Адриан даже сомневался, человек она или какой-то робот, способный абсолютно на всё. Но сегодня Адриан был ей благодарен, даже если она и оказалась бы Т1000. У него ещё оставались проблемы, требующие решения. Маринетт. Точнее её тень. Жена старательно пыталась раствориться с воздухом при его появлении, цепенея при любом даже случайно обращённом на неё взгляде. Молча и безропотно передала дочь, когда Адриан попросил. Коротко и ёмко ответила на вопрос о том, сколько он пропустил. И Адриан чувствовал себя мерзко. Мысли о том, что произошло здесь за время его смерти, всё ещё вызывали острые приступы озноба, такие, что он испуганно положил дочь в кроватку, не желая рисковать и не доверяя собственным рукам. Но ещё больше тошнило от воспоминаний о том, как всё было. Они были идеально счастливыми. И-де-аль-но. Адриан хотел всё это вернуть. Чувствовать себя целым, чувствовать себя любимым. Чувствовать себя собой. Маринетт отстранённо смотрела на их общую дочь, но даже в скрытых опущенными ресницами глазах Адриан прекрасно видел панику.

***

Одному в кровати — до ужаса пусто, потому что если забыть, сколько времени прошло мимо него, ещё вчера всё было в порядке. Но Адриана мучило другое. Маринетт. Она, кажется, на мгновение исчезла из спальни, но так и не возвращалась уже достаточно долго, чтобы не на шутку забеспокоиться: он хорошо знал Маринетт и имел представление о том, как она умеет закапывать себя в яму самобичевания. Не то чтобы он сам отличался особым благоразумием, но за прошедшие десять часов новой жизни он наконец-то всё решил. В некоторых вещах он был ужасно безнадёжен, и понятия не имел, хорошо это или плохо. Покинув спальню, Адриан медленно пошёл по коридору, прислушиваясь хоть к каким-либо звукам, чтобы найти Маринетт. Проще было позвать, но он банально боялся, что она не отзовётся, и избрал более изматывающую, но и обнадёживающую тактику. Он заглянул в гостиную, столовую, кухню… Маринетт нашлась в своей мастерской. Сидела, с ногами забравшись в кресло, и нещадно теребила пальцы, сгибая и разгибая их. Она подняла взгляд на Адриана, долго, неуверенно на него смотрела, а потом тихо спросила (и это был второй её вопрос за сегодня):  — Ты меня ненавидишь? Помедлив, Адриан покачал головой. Маринетт молчала — ждала ответа, и, запрокинув голову и уткнувшись затылком в косяк, Адриан пояснил:  — Не могу. Для меня вчера у нас было всё… в порядке. Идеально, я бы даже сказал. А сегодня… я всё ещё тот же, но на месте женщины, которую я люблю, я вижу её призрак. Я так не хочу. Маринетт уткнулась в ладони, сжавшись ещё сильнее, хотя ещё пару секунд назад Адриан искренне полагал, что это невозможно. И, если бы не обострённый тяготившим руку кольцом Нуара слух, он наверняка бы не услышал едва различимое «Это конец, да?», прошёптанное в ладони.  — Нет. Конечно, мы можем сейчас разойтись и страдать по одиночке в разных углах, но серьёзно? Ради этого он… обменял свою жизнь на мою? Ради этого у меня второй шанс? Ради того, чтобы даже не попробовать собрать то, что сломано, да? Знаем правду только мы, магия отлично подтёрла всё, оставив только воспоминания владельцев Камней Чудес, и если мы не попробуем, то это всё было… бессмысленно, — Адриан усмехнулся и серьёзно посмотрел в глаза жене, наконец отнявшей руки от лица. Кажется, он снова дрожал от озноба, потому что Маринетт обеспокоенно подскочила с места и подошла к нему, нахмурившись. Она едва заметно коснулась его лба тыльной стороной ладони:  — Ты в порядке?.. Он повёл плечами:  — Знобит немного… ерунда. Она сделала вид, что поверила. Адриан прекрасно знал этот взгляд: Леди всегда так делала, когда Нуар делал вид, что травма совсем не доставляет неудобств, да и вообще, какая травма?!  — И… что мы будем делать? — в глазах у Маринетт влажно поблёскивали слёзы, и Адриан как можно увереннее взглянул на неё:  — С этого момента… этих месяцев после моей смерти не было. Ни для тебя, ни для меня. Я хочу забыть всё это и жить своей жизнью, нормальной, в которой у меня есть семья: любимая женщина, дочь. Никаких упоминаний, никаких намёков, ничего. Ты согласна? Маринетт неуверенно, дёргано кивнула, и Адриан притянул её к себе, просто обнимая. Просто чувствуя живое тепло, от которого мерзкий озноб наконец ослабел, начал угасать. Женщина в его объятиях — его Маринетт — медленно расслабилась, обнимая в ответ. Она уткнулась носом в шею, оставляя короткие поцелуи на ключицах. Адриан твёрдо решил вернуть свою жизнь. В которой всё должно быть и-де-аль-но.