Dead Moon

      Под колесами машины зашуршал гравий подъездной дорожки. Да, здание оказалось в куда более плачевном состоянии, чем я рассчитывала. Косметическим ремонтом здесь явно не обойтись, и видимо придётся поторопиться и закончить его до начала зимы. С наступлением холодов жить в доме будет весьма проблематично…       Я уже приезжала сюда 3 месяца назад, чтобы оценить объем работы и состояние нашего будущего жилища, тогда в ярких летних лучах и при теплой погоде мне казалось, что дом не так уж и запущен. Конечно, весной, летом и в начале осени в нём ещё можно было жить без особых проблем, но каким бы теплым не был в Калифорнии климат, зима всё же оставалось зимой, и сезон дождей с порывами ветра никто не отменял. Ну, об этом можно подумать и завтра, а сейчас нужно будить Питера, разгружать багажник и заселяться в новый дом (назвав его новым это я конечно немного преувеличила)  — Пит просыпайся. Мы приехали, — ответа, как я и ожидала, не последовало. Спит как пожарник. Ну, еще бы, это же ОН у нас почти целые сутки просидел за рулем, не смыкая глаз! Как бы сладко сейчас не спал этот засранец, всё же придется будить его.  — Питер, мы приехали, — снова, никакой реакции. Как я сразу не заметила? Он как всегда уснул в своих наушниках. Нахожу глазами его руку, безвольно покоящуюся на коленях, и слегка сжимаю ее пальцами. Не хочу будить брата резко, он и так стал слишком нервным в последнее время, да и спит очень плохо. Только с третьей попытки он начинает реагировать на мои манипуляции и с трудом разлепляет сонные глаза. Где-то с минуту Пит обводит окружающую обстановку ошалелым взглядом, и выдаёт сиплым голосом, что-то похожее на « доброе утро». С трудом сдерживаю истеричный смешок. «Доброе утро» ему, блин! — Это и есть он? — уже куда более уверенным голосом спрашивает парень, старательно всматриваясь в темноту сквозь автомобильное стекло, — Я думал, он будет выглядеть менее… — замялась он, пытаясь подобрать нужное слово, -… потрепанным. — А ты чего ожидал? — парирую я, проворачивая ключ зажигания, и глушу мотор. Взлетевшие вверх брови и плотно сжатые губы брата куда как более красноречиво оповестили меня о том, что его надежды и чаяния безвозвратно разрушены. -Только не говори мне, что ожидал увидеть отель Плаза. — пробурчала я и спешно выбралась из машины. — Это что ж, мне значит уже и помечтать нельзя? — возмущается Пит, но все же заботливо вытягивает у меня из рук тяжелую дорожную сумку.       Теперь-то я знаю, что его упрямство и враждебность — это все только показное, своего рода защитная реакция на раздражитель. К сожалению, этим самым раздражителем до недавнего времени являлась я… Мы совсем недавно научились жить вместе и не выматывать друг другу нервы. Я всё никак не могу привыкнуть к тому, что мой младший братишка уже давно не мальчик. Он вырос так рано, ещё бы, с такой-то жизнью как у нас. Ему уже давно 17, но я все никак не могу перестать вести себя с ним, как с несмышленый малолеткой. Я тщетно пыталась заменить ему нашу мать, но эта затея не увенчалась успехом, поэтому я выбрала другую тактику: попытаться стать Питеру просто хорошей старшей сестрой, которой он был лишен все эти годы. Да упущенное время уже не вернуть, но я хотя бы могу попытаться исправить все свои «косяки».       Работая с Питом вдвоём, мы буквально за полчаса умудряемся перетащить все вещи из машины в небольшую гостиную, расположенную на первом этаже. В ней почти ничего нет, за исключением старого дивана, журнального столика и кривоватого книжного шкафа, поэтому мы довольно быстро размещаем на полу как попало всю утварь, перевезенную с собой на машине из Чикаго.        Довольно быстро управившись с разгрузкой немногочисленных коробок, мы усаживаемся ужинать или правильнее будет сказать завтракать, судя потому, что на часах уже половина пятого утра. Еда, купленная в забегаловке быстрого питания по дороге в Бейкон Хиллс, оказывается более чем сносной. И вряд ли бы я смогла приготовить лучше, уж что-что, а кулинария — это точно не моё. Как шутит Себастиан, мое коронное блюдо — это кипяченая вода с солью; а макароны — «это уже его работа».       Пока Питер с завидным энтузиазмом пережевывает куриные крылышки, я старательно сканирую обстановку кухни. Она осталась почти такой, как я ее помню. Маленькая, но очень светлая; большое окно с деревянной рамой; круглый столик рассчитанный на семью из 2-3 человек; кухонный гарнитур, древний как ископаемые динозавров, но если постараться можно придать ему вид а-ля ретро. -Что, уже мысленно примеряешь сюда мамины занавески? — внезапный вопрос брата выдергивает меня из раздумий. — О, нет! Только не они!        Помню я эти занавесочки- изобретения сатаны: все в рюшках, с изображениями фруктов кричаще-ярких цветов. В целом у наши матери был неплохой вкус. Обычно ей было не свойственно хвататься за первую попавшуюся вещь в магазине, но не знаю под, чем она была, когда покупала этот ужас. Мы с Питером их ужасно ненавидели, и помню даже, когда мне было 14, мы с ним их попытались поджечь, но чёртовы шторы всё равно не загорелись, а нагоняй от мамы мы получили знатный. Так и остались они висеть у нас на кухне при каждом новом переезде. Не знаю, чем они были так дорогие маме, но выкинуть их у меня просто не поднялась рука. Поэтому ужасный занавески перекочевали вслед за нами и в Бейкон Хиллс. — Знаешь что, — я встала из-за стола и направилась к раковине, — я повешу их у тебя в комнате. — Надеюсь, ты пошутила. -настороженно протянул Питер. Я стою к нему спиной, но готова поспорить, видок у паренька сейчас испуганный.

***

       Это был тяжёлый день, но как ни странно сейчас мне уже совсем не хочется спать. Питер улегся в одной из спальных комнат на втором этаже на раскладушке, а я занялась тщательным осмотром дома.        Я так скучала по нему, среди множества сменяющих друг друга городов и квартир — это дом стал мне самым родным. Я прожила в Бейкон Хиллс всего один год, но это был лучший год в моей жизни год, когда мне казалось, что я наконец-то нашла свое место и больше никогда не буду одна. Я была среди таких же как и я — оборотней. Именно здесь я почувствовала, что значит жить в стае и быть нужной.       Босые стопы тихо ступают по прохладному шершавому полу. Здесь все еще грязновато и пыльно. Даже и не скажешь, что буквально месяц назад я старательно наводила здесь порядок, выгребала мусор и отмывала стены и полы. Дом пустовал целых 11 лет и привести его в приемлемый вид за месяц было невозможно, но здесь хотя бы теперь можно жить. Провожу кончиками пальцев по грязным порванным обоим коридора. Эти стены помнят меня ещё четырнадцатилетней веснушчатой девчонкой с двумя косичками цвета спелой ржи. Тихо ступая, чтобы не разбудить брата, захожу в бывшую мамину комнату. Пустая. Выцветшая. Осталось только старое кресло, уже стоявшее в доме, когда мы только заезжали в него. Оно было любимым для мамы. Она читала в нём, иногда вязала, смотрела в окно как мы играем с Питером во дворе, а вечерами позволяла мне забраться к ней на колени и слушать ее тихие напевы. От воспоминаний о ней неприятно защипало в глазах. Прошло почти два года, как я не слышала маминого голоса. Так хочется прямо сейчас сесть в него и сжаться в комочек, почувствовать снова запах ее крема для рук или тонкий цветочный аромат ее духов… Но старая обивка пахнет только пылью и немного плесенью; грязная; в пятнах проеденных молью.       В окне видно как на востоке уже занимается заря. Начинается новый день. Увидев собственное отражения в оконном стекле, немного пугаюсь от вида самой себя: немытые волосы, давно не видевшие расчески; большие мешки под глазами; одежда вся порядком помята. Почему-то улыбаюсь, подумав что, должно быть сейчас снаружи я выгляжу как призрак, стоящий в окне. Странно это, снова видеть себя здесь. Словно попала в зазеркалье. Сейчас на меня глядит та, другая я из прошлого…