***
...что Конрад не смог бы не сдать всех через Инстаграм! Джунхван глядел на цветочное убранство “небольшого” зала в Гилд Инн и понимал, что кто-кто, Конрад точно запостил бы несколько фоточек в сториз. И по фоткам этим было бы очевидно, что это свадебное убранство. Нет, конечно, тот бы отшутился от всех вопросов что, мол, это они с Джуни женятся, но как только Джунхван представил, что где-то в Японии кто-то мог выяснить, что чета Уно в полном составе отчалила в Канаду, сложить 2+2 не составило бы никакого труда. Он непроизвольно усмехнулся собственным мыслям. Обернулся. У Шомы был высокий (относительно) и загорелый младший брат, правда, на фотках в Твиттере он не казался таким круглолицым, как вживую. Он крутился вокруг пирожных и рассматривал их, наверное, фотографируя на телефон. Вдруг взглянул на него: Джунхван внезапно понял, что забыл имя этого самого брата, которое только что помнил, проморгался, вернувшись к тому, что его интересовало до: цветы. Букеты с орхидеями. Орхидеями. Очень красивыми орхидеями, фаленопсисами, самыми Джунхваном любимыми за их изысканную простоту. Конрад всех бы сдал? На глазах у Джунхвана Джонни Вейр вырвал из рук Денисса телефон, которым он фотографировал что-то, а Стефан за это чуть не поругался с ним. Не всерьёз, конечно. Но было забавно. Может, Денисс и не собирался ничего никуда выкладывать? Забавно, что, тем не менее, у Ицуки (Джунхван вспомнил-таки имя!) право снимать происходящее на камеру явно было. В бокалах призывно искрилось шампанское, яркие лампы сверкали в пузыриках, Джунхван облизнулся и сглотнул. Он уже хотел есть. Но за ним следили, и он с завистью увидел, как Ицуки, его действительно едва ли не единственный ровесник, и Денисс, близкий к ним по возрасту, втихаря схавали уже что-то со столов. Зачем голодал Джунхван? На него смотрели. И он спиной чувствовал взгляд Трейси, свербящий спину. Она очень внушительно пообещала следить за поведением. Обидно. Но сам виноват, да. Всё из-за той истории, когда они с Конрадом, выпившие, тормознули лифт в отеле. Джунхван знал, что начинать есть до официального “старта” в принципе неприлично. И он ждал. А ещё ему было интересно, как всё будет. Вроде бы, особенной церемонии не планировалось, но… Джунко шлёпнула Ицуки по рукам аккурат перед тем, как в зал, фактически волоча Шому за локоть, сияющий как тридцать три брильянта, ввалился Юдзуру Ханю. – Вау. Джунко вздохнула: – Я просила тебя не оббирать столы. – Да, твой младший сын обжора, а старший чертовски красив, весь в мать, поди поправь ему волосы: растрепались уже, постричь надо было ещё месяц назад, да не дался вот, – вставил Хироки, подойдя и, видимо, от чувств больших, положил руку на плечо Ицуки. Тот взглянул на отца. Опять он реагирует на мамины причитания таким образом. – Хватит оббирать столы, Ицуки, – упрекнул он, стоило матери отойти. – Я общей картины не нарушал. Для фотографий сойдёт. Хироки взглянул на ребёнка: – Я ещё хочу кое о чём поговорить с тобой, Ицуки. Думаю, ты понимаешь. – Ага, – тот перевёл взгляд на “брачующихся”. Юдзуру дождался, когда Шому приведут в порядок (он был в порядке ещё в руках Михоко – Ицуки точно знал, потому что заходил к ним) и, не переставая улыбаться, взял свистнувший микрофон и заговорил, убедившись, что тот работает: – Вы знаете, у меня в жизни радостное событие! Я чувствую себя почти как на Олимпиаде сейчас. Ицуки окинул взглядом зал: как Шома и сказал, около тридцати человек. Ханю продолжал: – Шома вообще не хотел, но это потому что он стесняется. Всю ответственность за торжество возлагайте на меня, пожалуйста. Это не церемония. А торжество. И каждый из вас знает причину: Шома согласился… – Ханю посмотрел на него, и, кажется, завис. Шома глядел в ответ, не отводя взгляда. Ицуки этот трюк (неосознанный, надо полагать) знал: действовал безотказно, затормаживал нервную деятельность в людях не хуже транквилизатора. – Знаете, это так странно звучит… – Дай, – понял Ицуки слова Шомы по движению его губ и руки. Ханю послушно протянул микрофон. – Я согласился быть его мужем. Это невозможно официально, но мы можем называть друг друга так. С сегодняшнего дня. Поэтому он захотел всех позвать. – Шома мог бы ради приличия повернуться к гостям, – улыбнулась Трейси, вставшая с Джунхваном вплотную и почти державшая его за рукав. – Он такой, что ему это не нужно. – А ты прямо знаешь? – Ну мы же немножко общались на Олимпиаде и ЧЧК! Она засмеялась, Юдзуру вернул себе микрофон, подтвердив слова Шомы: – Да. Как я предупреждал, я хочу сначала фотографироваться. В саду, там, – он показал рукой в сторону, где была впечатляющая “римская” экспозиция. – А потом уже банкет. Ёзеф, спасибо Вам огромное, что согласились. Мужчина выглянул из-за камеры: – Это в буквальном смысле честь для меня. Надеюсь, что однажды у меня появится возможность сообщить всему миру, что именно я снимал столь знаменательное событие. – Вы снимали знаменательные события в жизни части из нас и ни разу не подвели. – Польщён, – поклонился тот, снова скрываясь за камерой. – Не быть Ханю тамадой, – констатировал Ицуки, прихлёбывая из подвернувшегося нетронутого никем бокала. – Ух ты. – Поставь обратно, Ицуки. – Но оно вкусное. Хироки не стал повторять: бокал с шампанским пришлось отставить. Вкусным шампанским. Ицуки заметил взгляд корейца снова. Джунхван понимал, для чего, вероятно, хён его позвал, и общаться с Дениссом было очень увлекательно, но вот Ицуки к ним не присоединялся. После съёмки они все расселись и уже давно нарушили композицию блюд, но Ицуки держался в стороне, о чём-то разговаривая с отцом. – Разве у тебя нет парня, который признаётся тебе в любви в каждом втором лайве? – Что? Денисс пнул Стефана под столом, тот скривился. – Стефан хотел пошутить о том, что ты оглядываешься постоянно. – Да ладно! Мне просто интересно. Стефан щедро отхлебнул ещё, сохраняя джентельменский вид и улыбаясь: – Денисс свет очей моих как всегда проницателен и точен. Это Ицуки, друг мой Джуни. Шомин младший, что изумительно, брат. – Я знаю! – Синхронно со столкнувшимися за соседним столиком бокалами сказал Джунхван. – Поэтому интересно. – Пошли с ним знакомиться? Стефан тут же цепанул за рукав приподнявшегося было Денисса: – А меня ты одного бросишь? – К тебе сейчас Джонни придёт! – Джонни пьёт с Крикет-клабом, даже Джуни их к нам высадил. Джуни, бери шампанское. Я хочу поздравить тебя с грядущими успехами! – Меня? С грядущими? – Стефан пьяный. – Не пьяный, пьяным ты меня ещё не видел! Я выпивший! Итак, – Джунхван, оглянувшись и проверив отсутствие Трейси, с энтузиазмом взял бокал. – За всенепременно грядущие успехи! Джунхван – вы с Дениссом – наше будущее. В Денисса верить меня религия обязывает, а ты достоин высшей похвалы! Но не более высшей, чем Денисс, там, прости… – Я понял! Религия. – Религия! Денисс приложил ладонь ко лбу. – За религию! – Хорошо! Шампанское про языку заискрилось приятными пузырьками, нежно обволокло горло и мягко коснулось ума. Здорово. Дорого, должно быть. Хён не скупился. Всё вокруг к вечеру искрилось, словно само шампанское: Джуни потерял счёт шуткам, минутам, лишь с изумлением воскликнул “Ну надо же! Вечер!” и все захохотали. Счастливый, он несколько раз улыбался снимавшему время от времени происходящее на камеру Ицуки, потанцевал со Стефаном и Шей-Линн. Потом любовался, как Девид и Михоко красиво качаются под музыку и залип на хёнов: Шому и Юдзуру – положивших друг на друга руки и тоже танцующих. Трейси и Брайан уехали ещё засветло: Брайан в Крикет, на занятие, а Трейси домой. И к вечеру всё вокруг ярко искрилось. Когда его танцевала в очередной раз Шей-Линн, Джуни оглянулся: – А родители Шомы куда? – “Куда”? Они распрощались. – А куда? – Сказали, что самолёт! Улетают. Сестра Юдзу тоже улетела. – Сестра хёна?! Та красавица сестра хёна? Шей захохотала, ловко цепанулпа Юдзуру, дёрнула на них: весёлый и словно тоже немножко пьяный, он сам искрился. – Джун спрашивает, красавица ли та, что твоя сестра! – Что? – Та красавица, что ты нам представлял, твоя сестра? Джунхван пропустил всё! – Да, это была Сая. Я же знакомил! – Не помню! Серьёзно? – Ты напился? – Чуть… Да ладно тебе, хён! Я не сильно пьян! Я не помню, потому что меня в зале не было, когда она приехала! – Трейси сказала мне и Хави приглядывать за тобой! – Так я тут. – Про алкоголь, Юдзу, речи не шло! – Вставил как раз заливавший в себя вино Хавьер. – Только подразумевалось! Джуни, иди к нам, та красавица – старшая сестра Юдзу, а я буду за тобой присматривать! Он не удержался в хвате Хави Фернандеса и плюхнулся между ним и Джонни Вейром на стул. – У меня увели партнёра! – Вскинула брови Шей-Линн и тут же сгребла к себе открывшего было рот Юдзуру, – Следовательно, я увожу жениха! Белоснежный, но уже несколько стянутый с плеч пиджак хёна мгновенно растворился в искрах: Джуни лишь, смеясь из-за забавного выражения его лица, восхитился красотой того, как Шей-Линн сомкнула свои руки за его шеей, и повернулся к столику: напротив сидел Ицуки, с абсолютно безразличным и “ничеготакогонепроисходит”-выражением на лице, медленно потягивающий шампанское. Хави наполнил пустой бокал перед Джуни: – А это чего? – Вкуснейшее белое вино. Я настоял. Одним игристым сыт не будешь. Верно, мой угрюмый друг? – Я не угрюмый, меня Шома на вас скинул. Считайте, что я к вам просто не успел привыкнуть. – Привычка – яд! Но полюбить нас ты можешь! – Гляжу, Джонни, вы уже вино распробовали во всю? – Засмеялся Джунхван, глядя, как смешно вздрогнули перья на его плече, когда он пьяно икнул после своих слов. – И тебе советую, и плевать, что ты несовершеннолетний. Мы в свободной стране, а для России так вообще тебе уже год назад как всё можно! – Мне уже скоро 19. А если считать по-корейски, то мне уже. – О, значит, ему дольём. Кстати, милый Ицуки… – Я вас внимательно слушаю. – Сколько тебе годиков? Джуни тормознул долившего почти до краёв Хавьера. – Оставим этот вопрос, мистер Вейр. – Правильно! То есть, конечно, неправильно, но втык-то дадут не мне! За молодёжь, что попирает своими коньками нашу былую славу! – Вот! – Подался ему навстречу Хави и Джуни расхохотался. Ицуки выглянул из-под их рук: – Тоже из Крикет-клаба? – Я? – Также лёг на стол Джунхван. – Да. Выступаю за Корею. – Которая Хангук? – Да! Знаешь названия?! – Довелось узнать. Уно Ицуки. Выступаю за Шому. Как правило. Рука Ицуки была тёмной, сухой и мягкой и очень Джунхвану понравилась: – Это прекрасно! Вечер, искрясь, переходил в ночь. Джунхван уже не припоминал, за каким столом он сидел изначально и по которому кругу его уже “передавали”. Шома, нашептав Юдзуру... супругу на ухо, что он устал праздновать и о том, через сколько минут тот может подниматься следом в номер, ретируясь из зала, сцепил Ицуки под локоть (тот как раз глотал вино из бокала и весь облился) и дёрнул за собой: – Мне понадобится помощь. Михоко уже ушла спать. Ицуки успел свиснуть последнее мясо с разорённого блюда из-под нарезки и засунуть его себе в рот: Шома прямой наводкой топил к лифту на верхние этажи, к номерам. Ицуки ткнулся в него, стоило тому дать по тормозам: – Ты вырубишься раньше чем твой Ханю закончит кланятся своим не менее, чем ты, пьяным друзьям. – Я не “в дрова”. – Да? – Я могу стоять и даже убегать от банкетов, которые потеряли над собой контроль. Шома отставил ногу, удерживая равновесие. Ицуки обнял его, всё ещё тычась лбом в макушку. – Снося всё на своём пути… Так редко доводится видеть тебя настолько выпившим. Если сносишь всё на пути – то перебрал. Это закон для Шомы. – А тебе нет 20 и ты гигикаешь мне в затылок, изрядно напившись. Сколько мне нужно усилий? – На что? Лифт щёлкнул, наконец открыв двери. Шома шагнул вперёд, прекращая быть для Ицуки опорой: в лифт они фактически ввалились. Шома повернулся к брату и ткнул его в нос пальцем: – Не замечать это непотребство. Ицуки свёл к пальцу Шомы глаза: от смеха тот согнулся пополам и заразил им Ицуки. – Ты поможешь мне, – отсмеявшись, сказал он. – Да. – И СРАЗУ пойдёшь в номер. В который мы с тобой заезжали. – Фи как строго. – Слушай брата. Хотя бы в день его свадьбы. Они приехали. Ицуки скривил смешную рожицу, выходя вслед за Шомой из лифта: – Я брата слушаю всегда, и помню что он сам не очень хотел день свадьбы! – Хотел. – Вот это поворот! – Я не хотел в нём участвовать. Дата-то нужна какая-нибудь. Шома поднёс карточку к двери номера. Вздохнул. – Если там не кровать в форме сердца с балдахином, то зачем этот номер вообще нужен. – Ага, на подиуме в центре комнаты. Мой ночной кошмар последних недель. – Так ты ваш номер сам не видел? – Нет. Ну. Михоко с мамой перетащили сюда нужный чемодан. – Лол. – Что? – “Лол”. Не слышал? – Нет, – Шома наконец разблокировал замок. – Это значит “смеюсь громко очень”. – Отлично. Очень удобно для тебя, что это слово существует, – он толкнул дверь и Ицуки заглянул внутрь поверх Шоминой головы. Кошмарных кроватей не наблюдалось. Видимо, Шома тоже желал убедиться в этом, поэтому прошёл по номеру, озираясь. Нет, кровать была, но не из шоминых кошмаров, а самая обычная, и первым желанием Ицуки было просто плюхнуться на неё: приличия не позволили. Или строгий пронзительный взгляд Шомы. Одно из двух. Он подтащил чемодан, с грохотом поставил его, деловито заглянул зачем-то под подушки, провёл ревизию ящиков у прикроватных тумбочек, сорвал покрывало и накинул его на кровать снова, заглянув под одеяло, всё так же шумно ретировался в ванную, погрохотал дверцами там, вернулся. Уставился на Ицуки. Тот посмотрел за действиями брата. Спросил: – Ты что? – Ничего. – Ты психуешь? – Нет! … Да. Мне не нравится. – Что? – Не знаю. Что это должно быть? – В жизни не поверю, что вы ещё не… – Одно дело! А планировать? Ладно, – Шома выдохнул. Ицуки прыснул. – Мне нужно было тут постоять? Чтобы ты успокоился? – И это тоже, – Шома трезвел быстро, буквально стоило перестать выпивать. Ицуки же было довольно забавно. Из чемодана старший достал что-то, скрытое вещевым мешком. Довольно объёмное "что-то". Ицуки даже догадывался, что. С оборками такое. – Ещё нужно застегнуть. Я пробовал сам, но это не удобно. Ицуки расплылся в измывательской улыбке: – Чую, Ханю ждёт ооооочень интересная ночь. – Молча застегнуть. – Понял. Ты для этого волосы отращивал? – И больше не пить, – вместо ответа буркнул Шома. – Вообще? – До двадцати. – Да пожалуйста. – Не смей сказать отцу, что я позволил тебе напиться. – Ты не должен был? – Не должен. Я не мог сосредоточиться на этом. На тебе. Знал, но ничего не сказал тебе. – Да ладно. Я ж не в дрова. Как Джонни. Тот вон, вообще на стуле не сидел. Песни горланил. Русские, Стефан сказал. Перед тем, как под этот аккомпанемент не залез на стол. – Стефан сам… Не будем об этом. Поэтому я решил сбежать. – Через сколько ты сказал своему Ханю подниматься? – Через 20 минут. – Тогда у нас осталось… – Около пяти.***
Ицуки столкнулся с Ханю в коридоре их этажа: тот поправлял чёлку, когда взгляды пересеклись. Юдзуру вспомнилась больница. Вспомнился удар. Вспомнился позор как любовника. И всё же они делают это? У них кольца на пальцах. Ицуки думал о том, пройти ли просто мимо. Он бы мог. Это было бы вариантом, определившим бы, наверное, дальнейшее отношение друг к другу. Шома простил. Шома столь многих простил. Ицуки ни одного не простил. За всю жизнь свою. Даже не постарался. Даже самых дорогих Шоме. Шаги. Ещё. Почти мимо. Ханю опускает руку от лица. Они могут пройти мимо, не сказав ни слова или лишь ограничившись приветственным кивком: и так будет всю жизнь. Или это будет один из лучших для Шомы деней. – Что, – усмехнулся он взаимно напрягшемуся “жениху”, – удалось предотвратить швейцарский стриптиз? Ицуки впервые видел, как с плеч другого падает скала. Ханю, улыбнувшись и почти смеясь, ответил: – Боюсь, я оставил эту задачу Дениссу. И Хави. – А он уже может снова стоять на ногах? – Ты не поверишь, но Хави может даже кататься на коньках! Он эксперт по выступлению под шофе. – Последний раз я видел его, пытавшимся заплести скатерти косичку. – Да. – Воздержусь от комментариев, – проходя уже мимо, склонил Ицуки голову. – Все разошлись, – обернулся Ханю. – Насколько это возможно. Посуду уже уносят. – Я к себе. – Спокойной ночи. – Не в силах пожелать того же. Лифт разделил их и избавил от уточнений, но максимально ехидную свою улыбку Ицуки показать успел. Его номер был этажом ниже.***
Ицуки вышел вдохнуть воздуху перед тем, как идти в номер: на улице стояла премерзкая погода. Ощутимо моросил частый и противный дождь, на деревьях скапливались настоящие капли и ветер с озера то и дело обваливал их душем на головы тех, кто по неосторожности оказывался под ветвями. Об особенностях местной погоды Ицуки знал мало, но предполагал, что дождь этот будет лить всю ночь, причём станет сильнее. В небольшой садовой беседке, под навесом, он увидел Ламбьеля, задумчиво и со вкусом курящего. Ицуки подошёл, остановившись на расстоянии. – О, юный переводчик, будущий успешный менеджер своего не менее успешного брата! – И Вам вечер добрый. Вас уже одели? – Свет очей моих явился как раз тогда, когда я пытался отвоевать свои права на распоряжение моей одеждой. Боюсь, меня окатили водой для поливания цветов. – Потрясающе. Он лишь засмеялся. Протянул пачку и спросил: – Будешь? Ицуки от неожиданности замотал головой, глядя на предложенное "угощение": – Мне нельзя. – Астматик или аллергик? – Несовершеннолетний. – пфффф, то-то я смотрю, в чьё горло с полторы бутылки белого ушло. Ицуки поджал губы, отведя взгляд: ну не зашло ему шампанское, ну переключился. Ламбъель улыбался. – Дыхалка сядет, – буркнул Ицуки. – Если только смолишь как паровоз в течении нескольких лет. Или если она слабая. Хотя, возможно, это действительно крепковато для паренька, – задумчиво повертел он пачку в руках. Содержимое буквально гипнотизировало. Ицуки больше для себя, чем для Ламбъеля, отгородился последним щитом: – Меня Шома убьёт. – Как знаешь. И, вообще, курение действительно убивает, – он глубоко затянулся и выпустил в дождь облако дыма. – Поздравляю твоего брата ещё раз: он заимел себе неплохую занозу в заднице. Но это приобретение, определённо, стоит того. Ицуки пожал плечами, не желая объяснять пьяному Ламбъелю, почему эта формулировка совершенно не к месту. В конце концов, это был всего лишь пьяный Ламбъель. – Я, пожалуй, пойду спать. Что б вы знали, уже все разошлись. – И то верно. Мой свет очей Денисс ждёт меня. А тебя кто-нибудь ждёт? Хотя бы в сети? – Обычно, кроме брата, меня никто нигде не ждёт, но он сейчас явно занят. Спокойной ночи. – Приятных снов! И пусть тебя тоже кто-нибудь ждёт! Ицуки махнул рукой, по-прежнему считая, что в этом пока что нет смысла. Может, однажды, потом, лет в двадцать пять, но сейчас ему неплохо и жить со старшим братом. Хотя, возможно, после этой “свадьбы” всё изменится. Ицуки неплохо чувствовал себя один, но он не представлял себе одиночества. Потому что, как ни крути, Шома, братец, он всегда был где-то рядом. Они ценили пространство и тишину друг друга, но ведь жили всё равно вместе. А если Шома сейчас решит переехать в Торонто? Нет, он не бросит Нагою и родных тренеров. А если шею не удастся вылечить? Первый же квад может сделать его инвалидом на всю оставшуюся жизнь: сила удара, скручивание, всё это слишком рискованно для шеи. Даже если со стороны всем кажется, что Шома в порядке – он в порядке только для обычной жизни, но не для спорта. И вот, если ему скажут, что шея так и останется слабым местом? И если у кого-то получится отговорить Шому от рисков? Что удержит его в Нагое, особенно после этой "женитьбы"? Ещё хорошо, если Ицуки разрешат остаться в шоминой квартире, тогда, может быть, если он встретит кого-нибудь, он сможет пригласить этого человека к себе поиграть в игры или посмотреть какое-нибудь аниме. Ну или... для другой вещи, которая, вопреки стереотипу о том что “самый возраст”, Ицуки совершенно не притягивала. Но, может, он просто не столкнулся с подходящим человеком. Он с этими мыслями почти до номера дошёл. Из окна холла второго этажа Ицуки было хорошо видно сидящего на скамейке в саду, под противным леденящим дождём, того орхидейного паренька. Джунхвана. Замёрзнет. Промокнет и простудится на месяц вперёд. "Вот, – вспоминая запавшие в память слова "просто пьяного Ламбъеля", подумал он, – не то что не ждут. Даже не ищут". Паренёк опустился головой к коленям и обнял их. Ицуки звякнул ключом от номера в кармане брюк. Он очень не хотел выходить обратно на улицу.