Аромат орхидей

      Юдзуру проснулся, когда мама приоткрыла дверь в комнату, чтобы проверить, как они. Шома лежал фактически на животе, довольно шумно сопя и повернув голову на бок, у Юдзуру же было ощущение, словно он вчера весь день только и делал, что валялся по льду.        – Завтрак? – Поймав взгляд сына, уточнила Юми. Тот медленно моргнул, пытаясь сообразить.        – Не знаю.        – Хорошо. Выходите, если проснётесь.       Проснулся Шома поздно, ближе к обеду: благо, что у Юдзуру как раз был выходной, и он просидел рядом с Шомой всё это время, делая заданный в институте проект. Сначала Шома вздохнул громче, чем сопел до этого, потом повернул голову на другой бок, затем подтянул к лицу руку. Юдзуру со своего места видел, как шевельнулись длинные ресницы, когда он приоткрыл глаза. Пожамкал пальчиками воздух, видимо, глядя на ту половину кровати, где последний раз помнил Юдзу-куна.        – Я тут, Шё, – окликнул он, улыбаясь этому виду. Так мирно, так по-домашнему… так, как хотелось каждый день, каждое утро.       Шома положил ладонь на подушку, что-то промычал. Юдзуру сохранил последние изменения и закрыл крышку ноутбука, подошёл к постели и склонился к вновь, видимо, засыпающему Шоме:        – Ээээй.        – Ты рядом, так что я могу спать дальше… – на грани различимого пробормотал Шома, едва двигая губами, и Юдзуру запустил под одеяло руки, тормоша любимого:        – Уже полдень, я завтракал без тебя и не хочу обедать без тебя. И разве не вы с Шей-Линн договаривались о том, что встретитесь вечером, чтобы закончить работу?        – Так это вечером, – стараясь увернуться от щекотливых пальцев, проворчал уже чётче Шома. – А сейчас полдень…       Юдзуру остановился, наслаждаясь нагретым шоминым телом:        – Чем не повод уделить эти часы мне?       Шома оглянулся через плечо, всё ещё взъерошенный, как воробушек, но взгляд из-под густых красивых ресниц – очнувшийся. Юдзуру не сдержался и потянулся к лицу тут же зажмурившегося Шомы: поцеловать его глаза, как он сделал это в их первое “брачное” утро.       Ох это утро… Юдзуру первым, обо что едва не навернулся, вставая с постели, обнаружил босой ногой оторвавшиеся пуговички шоминого ночного… кхем… будуара. “Скажу сразу, что мне не будет жаль, если ты его испортишь,” – произнёс он, сидящий на краю их постели в начале ночи с белоснежным канзаши в отросших волосах.       Чёрт возьми, Шоме лоли-стиль шёл несоизмеримо больше, чем многим девушкам, и это буквально убивало… А ещё кружевная тесьма на бедре, да. Юдзуру, вспоминая этот вид, скользнул губами от сомкнутых век к бровям и лбу, мысленно подтверждая сам себе, что та несчастная подвязка всё ещё надёжно хранится в укромном месте в его комнате.       Да, белое чертовски красивое платье с сеткой на верхней трети спины, высоким горлом, длинными (мать) перчатками абсолютно без пальцев, лишь с “петлёй” на ладони, как у многих ледовых костюмов, и рядом частых круглых пуговичек вдоль позвоночника, было жаль, и, если бы Юдзуру умел шить очень аккуратно, он бы постарался подшить их… или, может, заменить пострадавшую сетку, но, во-первых, Юдзуру не был настолько мастеровит в шитье (он мог подштопать костюм, если с ним что-то происходило, а мамы рядом не было, или нечто подобное простое, но не больше), а во-вторых, главную часть – собственно платье – Шома споро затолкал в свой чемодан и увёз в свою эту Нагою. Или ещё куда. Юдзуру успел умыкнуть только подвязку, что опоясывала бедро добрые пол ночи. Хотя он всё ещё не был уверен в том, что это он умыкнул, а не ему позволили: Шома всё больше походил на ящик Пандоры – сначала вам кажется, что вы открываете симпатичным ключиком очаровательную шкатулочку, а потом… потом вы влюблённый по самую макушку Юдзуру Ханю, который буквально не знает, каких сюрпризов ещё ожидать от своего мужа.        – Если ты решил поспать на мне, то ложись рядом, чтобы мне было удобно в тебя ткнуться.       Юдзуру вздохнул, всё-таки отстраняясь:        – Я люблю тебя.       Шома медленно моргнул, не отрывая взгляда.        – А ещё я надеюсь, что ты любишь вафли с абрикосовым сиропом, потому что мама решила нас обоих вывести из строя.        – Так ты нарушил диету?        – Иногда даже я такое делаю, но у меня всё под контролем.        – Я даже почти, – он потянулся, вытянув руки за головой и распрямившись всем телом, – готов ради этого подняться с постели.       Юдзуру прикусил, как ему казалось, незаметно, губы, глядя на сомкнутые запястья у изголовья. Слез с постели.       До кухни Шома шёл долго, так, что оставил супругу все шансы, ожидая в одиночестве, прокрутить в голове вчерашний разговор. Когда же шаги всё-таки послышались в коридоре, Юдзуру поднялся и пошёл навстречу, словив Шому в гостиной:        – Путь оказался для тебя неблизким, смотрю.       Тот улыбнулся, повёл плечами, оправляя футболку:        – А Ханю-сан?        – Мама часто гуляет по городу, когда у меня выходной и я в состоянии обеспечить себя питанием сам.        – Мммм…        – Что ещё за полное недоверия “ммммм”?       Шома улыбнулся, рассматривая полочки на стенах:        – Ты точно не попросил её уехать?       – Боже, клянусь, что нет, – он цепанул Шому под локоть и повёл в кухню, завтракать. – Я не стал бы выгонять свою мать из дома сегодня, особенно после того, как вчера мы вполне неплохо провели время, не стесняясь её.        – Говори за себя…        – Ну, – он усадил Шому за стол перед тарелкой с разогретыми вафлями, – кто-то вчера достаточно чудесно закрывал себе рот ладонью.        – Потому я и ворчу, надо же было, при матери… – он пододвинул к себе кружку с какао, поворачивая ручку чуть удобнее.        – К слову, – отхлебнув из своей и ткнув вилкой в вафлю, вспомнил Юдзуру, – как твои? Они не особо были полны энтузиазма.        – С чего бы им, – Юдзуру заметил, что Шома разделывал свой завтрак с какой-то настороженностью, – ты же разговаривал с моим отцом.        – Да. Когда ставил его в известность о том, что сделал тебе предложение и ты согласился.        – Вот с этого тоже.        – М?        – Ты отца “в известность поставил”. Он на дух не переносит, когда решения принимаются в одиночку.        – Но это же уже не его жизнь.       Шома посмеялся:        – Юдзу-кун такой Юдзу-кун…        – Что?        – Ты слишком много времени провёл в Канаде.       Юдзуру шумно втянул носом воздух:        – Ну, тут ты не прав: мама со мной и до Канады мучалась.       Шома засмеялся, поднял на него взгляд: уже причёсанный, явно умывшийся и помывшийся, аккуратный Юдзу-кун глядел на него, не отрываясь, зачем-то любуясь, хоть любоваться-то было и нечем: Шома в футболке и трениках, у него гнездо неизвестной, но явно безумной птицы на голове, он даже не уверен, что умывание помогло ему привести себя в более божеский вид.        – То есть, ты всё-таки понимаешь, что ты сделал кое-что нестандартное?        – Знаешь, меня по жизни в это тыкают, – Юдзуру отломил ребром вилки кусок и сунул его себе в рот, – то когда хвалят, то когда ругают.        – Мама с папой уважают тебя как спортсмена, но абсолютно не понимают, как личность.        – Но они всё-таки согласились?        – Не думаю, – всё-таки приступил к завтраку Шома (да? Только после того, как увидел, что Юдзуру ест? Он что, думал, что вафли отравлены?).        – Серьёзно? Они же были на свадьбе, как так?!        – Они выразили этим только то, что признали моё решение.        – А, значит, ты, всё-таки, тоже всё решил сам.        – Да.        – Так в чём разница?        Шома улыбнулся:        – Я не ставил их перед фактом, а дал им понять.        – А, ну это принципиально иное.        – …что иначе я заберу с собой Ицуки и уеду насовсем и далеко. К тебе.       Вафля вдруг застряла в горле. В глазах Шомы плясали черти. Юдзуру вдруг вспомнил, что хотел узнать: не то, чтобы это было принципиально важно (было!), но задать вопрос…        – Кстати… А твой брат, он…        – Ицуки опять в тебе дырки взглядом сверлил?        – Нет, я не про то. Если честно, мне показалось, что он больше на Джунхвана смотрел.        – мммм, – Шома проглотил очередной кусочек.        – Я не про это.        – А про что?       Юдзуру ещё некоторое время понаблюдал за неохотными движениями вилкой по завтраку.        – Эм, если ты не хочешь есть…        – Я просто не привык так завтракать.        – Давай, я после спрошу.        – После?        – После завтрака.       Шома положил вилку, сделал два больших глотка из кружки, поглядел на Юдзу-куна.        – Ты о вчерашнем разговоре? Спроси лучше сейчас. Чтобы поскорей избавиться уже.        – Прости, Шома.       Тот вздохнул. Юдзуру, как и было попрошено, без предисловий начал: поскорей так поскорей:        – Ицуки-кун знал о случившемся?        – Да.       “Теперь понятно, почему он так реагировал тогда: боялся повторения”.        – А это давно было?        – Давно.        – Посадили?        – М?        – Того, кто…        – Нет, – Шома прикусил губу, сжимая пальцы в кулаки, но не со злостью, как показалось Юдзуру сначала, а… с сожалением? В другой бы ситуации Юдзуру Ханю бросил бы всё и кинулся искать ублюдка, и плевать, сколько лет прошло, но Шома… Его губы едва заметно шевелились так, словно он пытался что-то произнести и каждый раз раздумывал это делать. Юдзуру напряжённо вздохнул.        – Его убили через пару лет после этого, Юдзу-кун.       Тот опустил плечи, даже едва сполз по стулу. “Убили”?        – Серьёзно?        – С такими вещами, – кулаки Шомы на этот раз сжались от злости, – не шутят.        – Я знаю, то есть… Кто?        – Я похож на человека, который расследует убийства или интересуется судьбой людей, сделавших моей семье больно?       Юдзуру поднял руки в примирительном жесте:        – Прости. Само вырвалось.        – Ты, – Шома вздохнул, отодвинув от себя тарелку и склоняя голову к плечу, – такой максималист. Во всём. Если делать, то с полной отдачей, если ощущать, то каждой клеточкой своего тела, если узнавать, то всё и сразу… Но если ты задашь вопрос об этом Ицуки, он разозлится и ударит, наверное, ещё раз. Или наговорит гадостей. Поэтому, пожалуйста, прими это как всю историю. Потому что…        – Не объясняй.        – Да?        – Да. Не объясняй, – Юдзуру приложил ладонь к щеке, указывая на то место, куда получил удар:        – Ицуки-кун сам похвастался?        – Нет, я увидел. Думал, что что-то такое будет. Так что не удивился.        – У тебя отличный брат.       Юдзуру нравилось, когда взгляд Шомы наполнялся такой теплотой. Даже если это было к кому-то другому: нравилось. Ревновал лишь чуточку.       Он поднялся и, перегнувшись через стол, поцеловал Шому. Тот нежно-нежно улыбнулся и погладил его пальцы своими. Юдзуру перехватил запястья и притянул к себе, усадил на колени, обнимая и заглядывая в наполненные теплотой уже к нему глаза: красивый. Какой же чертовски красивый. Шома потянулся, отвечая поцелуем на мягкое прикосновение к своей щеке, рука Юдзуру скользнула по бедру, погладила у самого паха.       Очевидно, что завтрак отменялся. А, вернее сказать, замещался кое-чем не менее приятным, нежели мягкие венские вафли с сиропом.