Глава 16. Золото
– Итак, они божились всё сделать в течении сорока минут, пятнадцать из которых мы уже прошляпили, думаю, что готов всё услышать. Юдзу-кун сидел на короткой части дивана, Шома – на длинной, почти напротив. Вздохнул. – Слушай, раз готов. То, за что ты извинялся, это действительно правда. Так было, что у меня был выбор, – заговорил Шома, – между тем местом, которое комфортно мне, и тем местом, которое комфортно нам. Я мог размышлять как фигурист, которому нужно продолжать карьеру, или как Шома, который обручился с Юдзуру и устал от жизни на разных берегах океана. Я не знал, какое размышление верное, но в конце я сам пришёл к тому, что есть карьера, которая важна мне даже меньше игр и является привычной частью жизни, и есть брак, в который я вступил… нет, который я создал… опять не то, Юдзу-кун, – Шома поднял взгляд и заговорил решительнее, – брак, который мы создали. Ты извинялся за то, что эгоистично думал об исполнении своего обещания, и я это прощаю тебе с тех самых пор, как согласился на Торонто, отказавшись от Шампери. Но я до последнего не знал, как решение в пользу нашего брака отразится на мне как на фигуристе. Ведь, как у фигуриста, у меня есть свои обязанности. Особенно я не хотел бы, чтобы твоих тренеров обвинили, если я начну плохо выступать. Я могу так, ты знаешь. Я знал, что должен буду собрать всю волю в кулак, чтобы не отбросить своими неудачами тень на их репутацию, ведь они, в итоге, тоже идут на уступки ради того, чтобы наш брак жил. Ты хотел жить вместе, я понимал, что без этого мы долго “играть в брак” не можем. Потому что если бы мы не нашли способ съехаться, мы бы не изменили ничего, просто добавилась бы проблема с кольцами, и я один раз уже забыл его снять, помнишь? – Да уж, – кивнул с улыбкой Юдзуру. Шома продолжил: – Я рад, что ты дошёл до того, чтобы извиниться, это действительно не было очень приятно, но я хочу, чтобы ты знал, что я не принёс жертвы твоему желанию. Если я чем-то и пожертвовал, то не ради твоего обещания, а ради нашего брака. Так что ты не должен воспринимать это на свой счёт. Юдзуру кивнул: – Хорошо. Не “ты”, не “я”, а брак, да? – Да. Ну и… – Шома чуть склонил голову к плечу, улыбаясь, – На этом этапе я нашёл то, что поможет заменить Михоко. Конечно, это совсем другой человек, я и сам плохо поступал, ожидая от кого-то, кто не Михоко, того, что он будет ею. Я даже от мистера Бриана отстранялся по этой причине. Старался сделать всё сам. – Ты не позволял Гислену тренировать себя. – Да. Ты знаешь? – Знаю, он сказал. Ты закрылся. Старался быть сам по себе. – Я очень скучаю по ней, – глаза Шомы были тёмные, серьёзные и очень решительно-печальные. – Следующий этап будет очень тяжёлым. Ты должен знать, что я могу упустить ФГП, если всё сработает так, как я ожидаю. – Почему? – На следующий этап, как и я, распределена Мако-чан. Юдзуру моргнул пару раз. Понял: – Вот чёрт. – Да. Поэтому, только на следующий этап, прошу: поддержи меня. – Конечно. Обещаю. – Спасибо. Сейчас я понял, что могу получать практически то же самое тепло от Трейси Уилсон. Оно не такое же, я не думаю, что хоть что-то может заменить мне Михоко. Но тепло Трейси-сан может заполнять эту пустоту. И я буду учиться доверять себя мистеру Бриану. Ведь, в конце концов, я сделал выбор. И должен идти в своём выборе до конца: иначе в выборе нет смысла. Мне просто… – Знаешь, – поняв, что Шома замялся, закончил мысль Юдзуру, – Я понимаю, как тяжело тебе открываться другим людям и пускать их в свой мир. Это не то, с чем ты можешь легко справиться? – Верно, – улыбнулся Шома. – Но я хочу. Не просто должен, я хочу идти в этом до конца. Я верю, что люди, которые так долго были частью твоей жизни, не могут быть плохими. Мне даже хочется… знаешь, узнать их получше. – Правда? – Да, – кивнул Шома. – Вот, в общем, и всё, что я хотел сказать. – Можно тебя поцеловать? Я так хочу. – С каких это пор ты спрашиваешь разрешения? – Понятия не имею. – Можно. Юдзуру рванулся вперёд, к такому любимому-любимому, драгоценному-драгоценному Шоме. У них всё-всё будет, и будет замечательно.***
Тот же день, ночь
– Знаешь, по поводу Олимпиады… – М? Они лежали в постели под одним одеялом, свет был погашен, по тёмным углам комнаты крался сон. – Я знаю, что говорил тебе не упоминать он ней, но… – Нормально всё, если ты уж сам о ней говоришь. – Прости. Слушай… Я хочу тебе сказать: я понятия не имею, хочу ли и должен ли ехать. Это Олимпиада, я не приму иного кроме золота на ней. Все остальные не важны… Шома повернулся, глядя на Юдзу-куна. – Но? – Не “но”... Почему ты сказал, что не уверен в своей мотивации? – А, это… – Шома перевернулся на живот и приподнялся на локтях, чтобы видеть супруга. – Я не знаю, как это лучше объяснить… Я не уверен в том, что она мне вообще нужна так сильно, чтобы рваться на неё. – В смысле? – В прямом. Для многих спортсменов, похожих на тебя, Олимпиада – это старт жизни. Кагияма-кун и Сато-кун такие же. Их глаза горят, когда они говорят об Олимпийских играх, а у меня в сердце ничего не колышется. – Так было и с предыдущей, многие до сих пор не верят, что ты не воспринимал её как-то особенно. – Именно, – Шома опустил голову. – Хоть я осознаю себя как олимпийца, я не чувствую Олимпиаду как нечто особенное. Национальные вызывают больший трепет. Но при этом есть спортсмены, которые видят её во сне. – Постой, ты к чему клонишь? – Юдзуру поднялся, подпирая себя рукой, и растерял остатки сна. – К тому, Юдзу-кун. Национальные сами по себе вызывают во мне естественное желание выступить на двести процентов. Оно естественное такое, что не нужно нагонять, не нужно самого себя тормошить: на Национальных я уже сам по себе взбодрён только от того, что это национальные. И, я думаю, что подобные чувства испытывают спортсмены, когда выходят на олимпийский лёд. Это взбудораживает их нервы и навостряет чувства, доводит рефлексы до максимальной чувствительности, заполняет адреналином вены. Для меня такое состязание – Национальные, а для тебя, Кагиямы-куна и Сато-куна такое соревнование – Олимпиада. – Шома… – Они мечтают об Олимпиаде. Они с придыханием говорят о ней. Подумай сам: ведь мы с тобой по-любому в сборной. – Ну… – Не юли, мы оба знаем, что это так. – Ладно, предположим. – Квоты три. Ты занимаешь одну, я – вторую, а Кагияма-кун и Сато-кун будут вынуждены драться за третью. Чтобы получить её, они, мечтающие выступить на двести процентов на Олимпиаде, должны будут выложиться на триста на Национальных. И это при том, что одному из нас, мне, эта Олимпиада не сильно-то и нужна. – Шома, ты… – Я думаю сняться с участия в Олимпиаде, чтобы они оба могли поехать. – Серьёзно? – Да. На Олимпийских играх не распределяются квоты, лишь поётся песнь славе спортсменов. Если бы речь шла о Чемпионате мира, то я бы, не задумываясь, ехал, потому что мы с тобой точно обеспечим три квоты на следующий сезон. Но на Олимпиаде вопрос стоит лишь личной славы… и совсем немного общего медального зачёта. Они оба могут исполнить свою мечту, если я откажусь от соревнования, которое важно для них и не важно для меня. – Хочешь слить Национальные? – Нет, по результатам отказаться. – В смысле? – Отказаться от участия в Олимпиаде, если буду включён в сборную. И предупредить Кагияму-куна и Сато-куна об этом. Юдзуру лёг. Уставился в потолок. Затем пробормотал: – А если и я не поеду? – М? – Помнишь, я говорил об этом… Если я не буду уверен, что возьму золото… Шома тоже лёг рядом, посмотрел на профиль Юдзу-куна: чёткий, хорошо очерченный и прекрасный. – Ты не уверен? – Да. И знаешь, что странно? – Что? – Что я абсолютно точно не чувствую удовлетворения от мыслей, что мне будет достаточно просто не ехать. Словно… Словно, если откажусь, то… – То признаешь своё поражение? – Да, – он повернулся на бок, подложил под голову руку, погладил Шомину щёку кончиками пальцев. – Но при этом я не уверен, что одержу победу. И не хочу ехать без этой уверенности. Шома в ответ коснулся его лица тоже, провёл большим пальцем по губам, поцеловал. Оказался в объятиях и положил голову на грудь, слушая биение сердца. Юдзуру повернулся на спину, прижимая к себе Шому и глядя в потолок. – Ты не примешь результата кроме золота. – Да. Я сам себе строю препятствия? – Хм… Наверное. – Хах. – Нет, я серьёзно, Юдзу-кун, – Шома приподнялся и поглядел на мужа. – На прошлые две Олимпиады ты был уверен, что поедешь, так? – Я не мог не поехать. – Именно. И вы разрабатывали стратегию исходя из этого желания… нет, стремления, так? – Ну. – И даже больше: вы разрабатывали стратегию исходя из твоего стремления поехать и взять золото. Твоя вера в разработанную стратегию и чёткое следование плану давали тебе большую уверенность в победе. – К чему ты клонишь? – Сейчас поймёшь, – Шома нарисовал в воздухе дугу. – Всё созависело в этой единой разомкнутой цепи. Ты хотел ехать за золотом, – провёл часть дуги, – вы разрабатывали стратегию, рассчитанную на победу, которая давала тебе уверенность в победе, – провёл ещё часть, – ты знал, что победишь. А в этот раз смотри что случилось: то, что было и должно было оставаться следствием, ты превратил в причину, – Шома провёл в воздухе дугу от конца первой воображаемой до её начала. Получился почти что замкнутый круг. – Следствие стало причиной, и ты ходишь по кругу. Ты не хочешь ехать, если нет возможности победить, но её нет потому, что нет стратегии, которая её тебе давала бы, а её не разрабатывают потому, что ты не уверен, можешь ли ты победить, и, следовательно, не можешь решить, хочешь ли ехать. Юдзуру нахмурился. – Чтобы захотеть поехать, тебе нужно знать, что ты можешь победить. – Да. – Чтобы знать, что ты можешь победить, тебе нужна стратегия победы. – М. – Чтобы разработать стратегию победы, ты должен знать, поедешь ли ты. А чтобы захотеть поехать… – Вот что! – Да, – Шома перестал водить пальцем по воображаемому кругу. – Ты загнал себя в круг, и из этой системы, где всё зависит цепью друг от друга, не можешь выйти. Придётся разорвать в одном месте. – Так, – Юдзуру положил голову на подушку. – В каком?.. – Я не могу указывать тебе, но я бы разорвал в пункте о стратегии. Между “хочу ехать” и “разработка стратегии”. Разработайте стратегию, которая даст тебе ответ на то, сможешь ли ты победить, и тогда ты сможешь ответить себе на вопрос о том, хочешь ли ты ехать. В конце концов… – Мне нечего терять в моей карьере, я могу позволить себе удариться в нечто непроверенное. – Да. Только… – Что? Шома погладил Юдзу-куна по груди, положив на неё голову опять. – Не травмируйся. Юдзуру сжал шомино плечо. – Постараюсь. – Я рад. – Спасибо. – Скажешь, когда победишь. – Даже если травмируют, в этот раз буду рядом! – Не смей даже думать об этом. Ясно? Юдзуру не нашёл, что ответить. Только прижал к себе крепче. Но уснуть так и не смог, продолжая представлять себе нарисованную Шомой цепь. Должно быть, никто кроме человека, которому всё равно на Олимпиаду, не мог бы сделать так. Ему плевать, вот почему ему так просто. Но Юдзуру… Юдзуру склонен усложнять всё, он это знает, хоть до сих пор с трудом признаёт. А что если всё на самом деле так просто, как говорит Шома? Просто разорвать цепь где-то между желанием и подготовкой стратегии? А как готовить стратегию без желания поехать? Юдзуру зажмурился. Усложняет. Он всё всегда… усложняет.