Глава 34. Взаимосвязи
Джунхван открыл глаза. Дышалось очень-очень плохо. Грудь горела вся, горела внутри, словно углей насыпали. На него смотрел мужчина. Крупный. Горячо. Очень горячо. Даже не закричишь. Ему не нужен был этот мужчина. Никто не нужен был. Зачем он вообще жив ещё? На его лицо что-то брызнуло. Горячее, густое и кровавое. Зачем? Он же почти сбежал. Почти всё закончилось. Почти распрощался. Чем Джунхвану вопросы помогут? Вопросы? Какие вопросы? На мониторе по другую сторону от мужчины мигает точка в конце строки. Тик-так. Тик-так. Зачем он произносит имя Чески? К чему это? Имя её не спасёт. Ничто не спасёт. Незачем больше. Для мёртвых кошмары заканчиваются. Для мёртвых. Кошмары. Заканчиваются.***
Они промотали запись ещё раз, покадрово. Парень шёл, хватаясь за всё, за что можно было, почти падал, одет был в точности как Джунхван Чха, когда его нашли. Только кроссовка оба, а не один. Да и Хенни упорно заявлял: лицо его. – Как ты вообще можешь судить с такой-то записью? – Ну смотрите, тут он взгляд прямо на камеру поднял. Его лицо, – Хенни остановил запись и ткнул в монитор карандашом, указывая на щёку. – Вот видите тень? Я думаю, это тот самый синяк на пол подбородка, который у него из-за перелома. – Или это тень. – Одежда та же, да и время. – С этим я и не спорю, – буркнул Брюсте, вставляя в губы сигарету. Хенни поспешил предостеречь: – Тут курить нельзя. – Я и не собираюсь, – ответил он. – Это запись с пешеходного перехода возле дома, куда ты на труп выезжал? – Да. Запросил в дорожной службе. После того, как в прошлом году в том районе сбили несколько человек на переходах, там понавешали камер над каждым. – А теперь там нашли труп, что они, в каждую квартиру повесят? – Ладно вам юродствовать, Майкл. – Что за труп-то? – Франческа Гарсия. Соседка и арендодательница говорит, что проститутка. Но “хорошая”. Брюсте засмеялся: – А соседка лично оценивала? – “Хорошая” – это про характер. Старушка её всё время пирогами угощала и девушка с ней всегда была милой. – Да ты у нас откопал редкий экземпляр: старушка, считающая шлюху хорошей девочкой. – Моё желание с вами, Майкл, разговаривать, уменьшается с каждой сальной шуточкой. Это просто профессия. Вас же оскорбляет, если полицейских всех считают коррумпированными? – Да насрать. Хенни вздохнул. Они с Брюсте служили уже достаточно долго, но привыкнуть к этому человеку так и не выходило. Они по-разному смотрели на вещи, придерживались разных взглядов и моральных устоев. Непримиримо разных. Но Брюсте оставался отличным копом, если отбросить всё прочее. Хенни распрямился и подпёр собой стену, вздохнув и решив не разводить дискуссий. В конце концов, милая Эмми сообщила, что прошла квалификацию с лучшим результатом и было бы продуктивнее заполнить мысли этой замечательной новостью, а не очередным бесполезным и безрезультативным обсуждением изменчивости морали и гуманизма. – Криминалисты ещё работают в квартире, но там три разных группы крови намешано, больше всего той, что самой Франческе не принадлежит. Саму её задушили, вероятно, руками. Рядом есть кровь ещё одного человека. Так что, возможно, в квартире было минимум трое. Наркотики нашли, естественно. Шприц со следами вещества. Канцелярский нож в крови. – Не орудие убийства? – Эксперт сказал, что на ноже следы крови и стекловидного тела. – А чтобы нормальный человек понял? – Это такая густая жидкость, заполняющая глаза. – Кому-то глаз вырезали, что ли? – Скорее “порезали”. Что, объявим по травмотологиям ориентировку на глазные травмы? Брюсте поднял брови и закивал: – Естественно. Улыбнувшись самому себе, Хенни набрал сообщение секретарю и вернул взгляд к товарищу: тот задумчиво смотрел в монитор. Обдумывал информацию. – Связи не может не быть, – наконец резюмировал он. – Корейца надо расспрашивать. Позвоню Кадди. – А с расспросом проблемы? – На контакт не идёт. К тому же, мне ещё нужно намекнуть этому докторишке, что нехорошо не приглашать старых друзей на свадьбу. Видал его невесту? На скорой подцепил. Хенни пожал плечами: ему с лихвой хватало красоты и шарма жены. – Прелестница Милли. Тебе хребет переломить может. Нет желания побороться? – Мне сломает хребет моя Лаура, если я буду “бороться” с другими девушками в том смысле, в котором вы имеете ввиду. И “прелестнице Милле” тоже. Боюсь, доктор Кадди этого не оценит. Брюсте усмехнулся и вернулся к обсуждению собственно работы: – Ладно, звякну и в его этот Крикет-клуб. – Крикет-клуб? Тот самый? Брюсте гаденько улыбнулся. Хенни понял: тот доволен, что цепанул на крючок за живое.***
– Я ненавижу вас, Майкл, – с досадой произнёс Хенни, припарковавшись на парковке у Крикета и оглядев здание из окна машины. Брюсте, довольно потянувшись, отстегнул ремень и вылез из машины. Как же повезло борову! Теперь Хенни точно у него в рабстве на ближайшие пару суток, пока дело не захапает Конная полиция. А она захапает, ведь тут уже вопрос деликатного международного характера. Брюсте поправил пояс с кобурой и обернулся на запирающего машину сослуживца: – Ну, мой драгоценный персональный водитель, готов переступить порог сего священного для тебя места? – Идите вы в задницу, Майкл, – Хенни вздохнул и собрался с духом. Когда-то в глубоком-преглубоком детстве он тут катался. Тогда здесь ещё не было Брайана Орсера и Трейси Уилсон, фигурное катание не было визитной карточкой Крикет-клуба, более того, по воспоминаниям Хенни, у фигуристов лёд регулярно вообще отменяли в пользу дополнительных тренировок других дисциплин. Однако он всё равно с трепетом вспоминал эти стены, этот каток без бортов, эти окна, дерево и скамейки. Даже пожалел, что бросил, хотя объективно не докатался бы до прихода туда БОрсера и остальных. Он даже перестал на какой-то промежуток времени следить за фигурным катанием вообще, а потом сел с женой и детьми, тогда ещё только двумя (младшенькую они ожидали в марте лишь) смотреть Олимпиаду в Корее. Сначала всё вообще матушка затеяла: “Это наша страна, Джун-и, твоя тоже, пусть ты и родился тут, и не был там никогда, и корейский учить матери назло не стал, но Олимпиаду-то уважь! Спортсмен!” На самом деле обидно было: корейский он учил исправно, просто завалил экзамен а потом забил. Другие дела появились. Но матушка не на это обижалась: вот уже семь лет как она не может простить необдуманно озвученное намерение сменить имя на “Джеймс”. Что поделать? Моча в голову ударила. Сейчас-то Хенни понимал, что его имя – это просто имя. И он не должен его менять только чтобы не выделяться. В конце концов, у них глобализация, интернетизация, народы и культуры перемешиваются и всё такое. Так что ничем Джунхо не лучше и не хуже Джеймса. Это Хенни дурак был. Чтобы загладить вину, пришлось потакать матери во всех её порывах привить-таки сыну “кореестость”. Он даже нашёл вечернике курсы корейского, хотя в итоге бросил, едва вспомнив, как пользоваться алфавитом: много пропускал из-за сверхурочных и дежурств. В качестве компенсации периодически записывал транскрипции любых приходящих ему в голову слов, фотографировал, отсылал матери и радовался тому, что радовалась она. Крикет внутри не изменился. Ну, вернее, конечно, изменился, но в каких-то деталях, которых Хенни сразу и не заметил. Да и были это по большей части мелочи. Мелочи и то, как теперь выглядело происходящее на катке. Скрежет коньков сменился нежным шёрохом, на льду находилось много взрослых спортсменов, Хенни даже, вывернув шею, впервые в жизни вживую увидел квад: в детстве об этом только мечтали или смеялись над самой мыслью о том, возможно ли это. А тут вот: спортсмен выше Хенни, тонкий, с хорошими мягкими коленями и длиннющими ногами пронёсся в плотной крутке почти над головой, раскрылся в шикарную ласточку и почти без единого звука развернулся, заговорив с находящемся на льду тренером. Менеджер, встретившая их у ресепшена и препроводившая в ледовый зал, пошла звать тренеров Джунхвана. Брюсте смерил Хенни взглядом: – Рот-то хоть прикрой. – Ничего вы не понимаете, Майкл. Не цените. Не смекаете. – Ну куда уж мне, сальному свину! Конечно, – он засмеялся. Хенни обвёл взглядом каток: на противоположном конце от них, в дальнем углу, присев на край, поправлял шнурки некрупный совсем спортсмен. Хенни узнал. Когда тот поднял на них взгляд и задержал его, свой пришлось отвести. – Аль не Уно ль там? – Уно, – ответил ему Хенни. Сознаваться, что не готов совершенно разговаривать с ним, тот не хотел. Вот не подумал, когда сдавался в водительское рабство ненавидящему рулить Брюсте, что в Крикете может оказаться Шома Уно. Вспомнилось, что, вроде бы, поговаривали о том, что он завершит карьеру после финала Гран-при. Хенни от всего сердца пожелал тому этот финал выиграть. Менеджер вернулась. – Можете пройти в кабинет к мистеру Орсеру. Миссис Уилсон также ожидает вас там. Хенни всё-таки бросил на Уно ещё один взгляд перед тем, как сдвинуться с места вслед за Брюсте.***
Было без пятнадцати шесть, когда Брюсте позвонили и сказали, что к нему явились свидетели давать показания. В кабинет, постучавшись, зашли двое. – О, мистер Ханю и мистер Уно! Как приятно, что вы почтили меня уже вдвоём. – Второй раз за день уже видимся, Шома сказал, что вы хотели с ним поговорить, – вежливо улыбаясь и по-японски склоняясь в знак приветствия, поздоровался Ханю. Дневная встреча с ним для Брюсте весьма омрачилась присутствием адвоката на прицепе. Не любил Брюсте адвокатов. Ко всему прочему, он отказался встречаться на квартире и назначил “свидание” на нейтральной территории. А ведь Брюсте мог многое дополнить из того, как выглядела бы квартира Ханю и Уно. – Ах, да. Присаживайтесь. Я заезжал в клуб, но ваш… супруг отказался разговаривать без переводчика, адвоката или вас. Насколько я понял, вы, мистер Ханю, будете переводчиком? – Для такого случая. – Хорошо. Кофе? – Спасибо, нет. Уно молчал, почти не моргая. Брюсте отметил необычно большие для азиата глаза. Да и в целом необычную внешность: в Крикете как-то не обратил внимания, да и поговорить с Уно особо не получилось, пока Брюсте расспрашивал Орсера о знакомствах Джунхвана и Конрада и о погибшей Франческе Гарсия, этот нарезал круги по льду. Хенни, вот кто точно получил массу удовольствия от разглядывания спортсменов сквозь окна кабинета: вспомнив о своём персональном “рабе” на время этого расследования, Брюсте едва сдержал ухмылку. Сейчас Хенни мёрзнет на хоккейном катке, куда раньше ходил Буч Джонсон – ещё один предположительный фигурант дела. За имя и фамилию нужно было поблагодарить Ханю, который вспомнил это из одного из разговоров с Джунхваном, а вот внешность и примерный возраст они узнали уже в Крикете, куда, оказывается, тот несколько раз приходил в начале лета и весной. Рослый, приметный и рыжий, он запомнился одному из фигуристов – Хавьеру Рае – который однажды даже присоединился к Конраду Оржелу, Джунхвану Чха и Бучу Джонсону на распитие послеполуденной баночки пива. Дело прилично обросло деталями всего за один световой день, и это не могло не радовать. Омрачало Брюсте всё веселье электронное письмо из КККП: красные мундиры уже завтра пришлют своего человека, который будет вести расследование в дальнейшем. Нда, недолго музыка играла. Мундир, кем бы он там ни был по званию и должности, приедет на всё готовенькое, бери веером список подозреваемых и отрабатывай. И все лавры будут ему. А что Брюсте? Опять хрен с маслом и “хорошая работа” от начальства, и то, если мундир окажется достаточно честным для того, чтобы выразить благодарность за собранную всего за день информацию. Тьфу! Брюсте достал бланк протокола и ручку: никак не мог научиться достаточно споро вбивать текст с клавиатуры, а вот на скорость письма и почерк никогда не жаловался. – Перво-наперво, расскажите, мистер Уно, какие у вас взаимоотношения с пострадавшим? Юдзуру повернулся к Шоме: – Он просит тебя рассказать о твоих взаимоотношениях с Джунхваном. – Я не слышал, чтобы он назвал его по имени. – Я не буквально же перевёл. – Нет, просто он сказал что-то вроде “жертва”, это неприятно. – Мне его попросить называть всех по именам? Шома поджал губы: – Не важно… Скажи ему… Ммммм… “Я познакомился с ним на соревнованиях ещё до присоединения к Крикет-клубу. Нас не представляли официально друг другу, но я считал его весёлым и приятным. После того, как я сюда переехал, Джунхван был настолько любезен, что даже старался обращаться ко мне на японском. Мы не близкие друзья, но мне не безразлично его состояние”. Юдзуру кивнул, несколько секунд поискал в голове нужные фразы и повернулся к Брюсте: – Он познакомился с Джунхваном во время соревнований до переезда сюда, и Джунхван произвёл на него положительное впечатление. После переезда Джунхван… эм… Я подзабыл, как это правильно сказать. Что-то вроде “одолжения”, но более положительное по смыслу. – Милость? Помощь? Любезность? – Любезность, вот. Джунхван обладал любезностью обращаться к Шоме на японском языке. Это было мило с его стороны. Они не близкие друзья, но Шоме небезразлична судьба Джунхвана. А ещё нам обоим было бы приятно, если бы вы использовали его имя. – Мои извинения. А какие отношения у вашего молодого человека были с мистером Конрадом Оржелом? Юдзуру повернулся к Шоме, Шома ответил, не дожидаясь перевода: – Никаких. Только иногда здоровались. И мы с тобой супруги, а не… – К чёрту это, объяснять ему. Шома хмыкнул и согласился. Юдзуру повернулся к Брюсте: – Они только иногда здоровались. Брюсте сделал пометку в протоколе. – Буч Джонсон, Франческа Гарсия, Амелия Оржел – вам знакомы эти имена? – Только Амелия. Джунхван сказал мне, что это Амелия украла у меня обезболивающие. – Серьёзно? – Да. – Почему ты мне не сказал? Шома пожал плечами: – Не посчитал нужным, а потом забыл. Брови Юдзуру взметнулись вверх: – Ничего себе! Ты забыл? – А что? – Даже не знаю, как тебе объяснить-то…– Юдзуру вздохнул и повернулся к Брюсте, – Шома знает только Амелию. А ещё, по словам Джунхвана, Амелия украла у Шомы обезболивающие из сумки в раздевалке Крикета. – Обезболивающие? – Верно, три—три с половиной месяца назад Шома заканчивал курс приёма обезболивающих, так как у него был… Сейчас… Я посмотрю, как это будет правильно, – Юдзуру достал телефон и открыл переводчик. – Вот. “Разрыв мениска”. – Интересно. А какого типа были эти обезболивающие? – Рецептурные, в упаковке оставалось на два приёма. Я могу написать вам название. И у меня где-то в телефоне есть фото упаковки. Врач предостерегал от злоупотребления, так как, по его словам, эти обезболивающие часто вызывают зависимость. – Будет прекрасно. Вот вам, – он достал из ящика стола визитку, – мой электронный рабочий адрес. – Я сейчас пришлю всё, спасибо, – Юдзуру, положив телефон на колени, принял её из рук Брюсте обеими руками и тут же взялся за телефон, ища сохранённое в Лайне фото упаковки. – Вот, – он отправил фотографию из галереи через почту. – Готово. – Благодарю. Итак… дальше… Постр… Джунхван употреблял наркотики, психотропные вещества, алкоголь или допинг? – Это и я могу сказать, что нет. Ну, кроме алкоголя. – Он напился на нашей свадьбе, но это было эксцессом. – Да, года три назад у нас с Шомой была церемония… вроде свадьбы, неофициальной, и Джунхван там немного перебрал. Но больше от неумения, чем страсти. – Что ж… В остальном – ваши предположения или вы точно знаете? – Нам делают тесты перед каждым соревнованием, его бы не допустили, если бы он накачивал себя чем-то. – Что не так? – Он спрашивает, не употреблял ли Джунхван наркотики или допинг. Шома моргнул пару раз: – Ему нравится реальность и он сам по себе всё время вдохновлён, зачем ему наркотики? А на допинг нас проверяют. – Я сказал то же самое. – Ну и вот. – Вы не могли бы… – Простите. Шома просто отметил, что Джунхвану нравилась реальная жизнь, и у него не было проблем с воодушевлением, поэтому ему незачем было употреблять наркотики. – Я вас понял, – Брюсте сделал ещё несколько заметок. Юдзуру отметил, что за его спиной, на комоде, лежал ноутбук, но Брюсте, тем не менее, пользовался бумагой и ручкой. – Ещё один вопрос: что вы, мистер Уно, можете сказать о взаимоотношениях Джунхвана и Конрада? Шома поджал губы, нахмурившись. Юдзуру посмотрел на супруга: – Тебе перевести? – Нет, я просто… Можно вообще говорить об этом? – Здесь нужно. – Мне это неприятно. – Шома… Хочешь, я скажу? – Мммм, – мотнул головой он. – Я сам. Они были любовники. И ссорились. Часто. Я видел это в Крикет-клабе. Они были… эм... расстроены друг другом. Но мирились. А потом Конрад ушёл. И Джунхван… Я не знаю, как было дальше. – Что ж… А вам не известно, где Джунхван и Конрад отдыхали? Джунхван не говорил вам, когда бывал у вас дома? – Эм… – Он спрашивает, не говорил ли Джунхван нам, где они отдыхают. Когда бывал у нас в гостях. – Нет, не говорил. – Мистер Ханю говорил, что Джунхван у вас бывал, если был чем-то расстроен или пытался спрятаться. От кого он прятался, вам тоже неизвестно? – А? Юдзуру цокнул языком: – Я не так выразился. Он не прятался от кого-то конкретного. Он приходил восстановить ментальное равновесие. – А, иными словами, он скрывался от проблем? Искал передышки? – Именно так. Это моя вина, я прошу прощения. – Я отмечу это в протоколе, не волнуйтесь. – Простите за неудобство. Брюсте махнул рукой, достал из терракотовой папки протокол, который составил днём, опрашивая Юдзуру: – Вы, мистер Ханю, описали, что Джунхван первый раз оказался у вас дома, потому что вы увидели у него на лице гематому и отвезли к себе, чтобы оказать помощь. Чем вы руководствовались в тот момент? – Это… – Юдзуру задумался. – Он не пришёл на утреннюю тренировку, я встретил его после обеда в дверях клуба и понял, что он очень расстроен, он не хотел жаловаться Брайану и я решил отвезти его к нам, чтобы он успокоился в тихой обстановке. – Мистер Уно при этом присутствовал? – Потом. – Вы сказали, что Джунхван вам не сказал, что случилось и откуда синяк, а мистеру Уно? – Точно нет. – Мистер Уно? Шома посмотрел выжидающе на Юдзуру. Тот пояснил: – Он спрашивает, не сказал ли тебе случайно, как бы между делом, Джунхван о том, откуда у него появился синяк в тот первый раз. Шома склонил голову на бок, чуть задумавшись: – Нет. Но я на следующий день видел, как Конрад извиняется перед ним. За то, что “не сделал ничего”. Или как-то так. Я не стал слушать. Он просто очень громко это сказал “я не сделал ничего! Извини”. Только не обвиняй меня опять в том, что я тебе не доложился. Юдзуру цыкнул в ответ на укол: Шоме, оказывается, не понравилось то, что он должен был сказать про украденные лекарства, но промолчал, что радости, естественно, не вызвало. Ладно. Потом. Дома. Уж точно не здесь выяснять эти детали. Юдзуру вздохнул и перевёл для Брюсте: – Не говорил. Но Шома на следующий день видел, что Конрад извинялся перед Джунхваном за то, что “ничего не сделал”. – Вот как? Прелюбопытно, – Брюсте некоторое время делал запись. Потом продолжил расспрашивать: – Джунхван когда-нибудь просил у вас какой-либо помощи? Материальной, например? – Он просил у нас помощи? – Он только приходил отдохнуть. – Мне тоже ничего такого не говорил. Знаете, нет. Он только один раз, после какой-то драки, как раз это было связано с Амелией, Конрадом и… как раз тогда он и назвал это имя. “Буч мать-его Джонсон”. Шома улыбнулся. Юдзу-кун явно специально так точно цитировал, ведь, живя в Канаде много дольше, не мог не знать это выражение и его смысл. Не после многолетнего общения с Хави Фернандесом и Брайаном Орсером. Последний, на взгляд Шомы, частенько выражался под нос от досады от стремления некоторых учеников к перенапрягу. В адрес Джунхвана, например, несколько раз Шома отчётливо слышал, как это самое звучало. Даже не будучи его непосредственным подопечным, слышал. Тренер Гислен же был много спокойнее, выражаясь словами Ицуки “явно видел в жизни всякое дерьмо и ничему не удивляется”. Он, когда Хави Рая после падения с прыжка прикатился на спине прямо им под ноги и использовал выражение по-крепче чем “мать его”, настолько спокойно и обыкновенно пояснил Шоме весь тонкий смысл, что впечаталось в память лучше, чем следовало бы. “Ёбанный-в-рот”. Шома, вспомнив это, подумал также, что не уверен, был ли Рая на челленджерах хотя бы хоть раз: с ними он не ездил даже на Осеннюю Классику, которую уже давно условно превратили в предсезонные прокаты Крикета. Да и тренировок у него было... вроде бы совсем мало. Юдзу-кун тем временем продолжал: – Джунхван попросился провести у нас вечер. Он был весь испуганный и взвинченный, и у него были ушиблены пальцы. Он не хотел беспокоить свою маму. – Он не просил у вас в долг? – Нет. Ни у кого из нас. – А у кого-либо ещё? – Я не слышал о таком. Шома легонько пихнул Юдзуру в бок. Тот пояснил: – Он спрашивает, не брал ли Джунхван деньги в долг. Шома мотнул головой: – У меня – нет. – У Шомы тоже не просил. – А продать вам что-нибудь он не пытался? Юдзуру покачал головой: – Нет. Ни разу. – И не упоминал о том, что продаёт что-нибудь? – Нет, не упоминал. – Хм… На недостаток в финансах тоже жалоб не припомните? – Нет. Не больше чем обычно может не хватать спортсмену: только упоминал, что расходники подорожали опять. Но про это мы все говорим хоть понемногу, особенно те, кто полностью или частично оплачивают себе расходники и другое снаряжение сами. – Что ж. Благодарю за сотрудничество. – Это всё? – Пока что – да. Можете идти. – Благодарю. До свиданья. – До свидания, – повторил эхом Шома, вставая, как и Юдзуру. Брюсте также поднялся и проводил их до двери. Закрыл за ними. Вернулся в кресло. Посмотрел на составленные протоколы. Его мобильный зазвонил. – Брюсте. – Это Хенни. Я только что закончил в клубе: пришлось ждать окончания тренировки, чтобы поговорить с парнем, который дружил с этим Бучем Джонсоном. – И что там? – Похоже, тот ещё тип. Играл грязно, говорил жёсткие вещи о сокомандниках и их близких, не раз провоцировал драки, хамил. В целом был эгоцентриком по жизни и в игре. – И у таких бывают друзья? – Со школы, не более. Парень просто знал его лучше остальных в команде. Ребята сказали, что Джонсона выставили, потому что он несколько раз явился на тренировку обдолбанный или пьяный, они так и не разобрали. Однажды его побили вратарь и полузащитник, потому что Джонсон, якобы, домогался сестры одного и девушки другого… или оскорбил её. Чёрт ногу сломит разбираться. Этот приятель на мой вопрос о наркотиках сказал, что точно не знает, но не удивился бы, узнав, что Джонсон употребляет. Тренер того же мнения. Ещё они знают Франческу: приходила поболеть за них, один парень видел, как Джонсон таскал её за волосы тем летом на парковке после игры. Показывал им фото Амелии: её вспомнил тренер. Пришла однажды на игру вместе с Джонсоном и ещё одним парнем, похожим по описанию на Конрада. Так что ребята все действительно гуляли вместе. А теперь один в реанимации, одна в морге, двое исчезли, а последняя ничего не видела и ничего не знает. Притом, утверждает, что о Джонсоне ничего не слышала уже пару месяцев. – Вот как. А у меня побывали твои кумиры-голубки, – отхлебнул свежезаваренного в кофемашине кофе Брюсте. – Пошёл ты. Они не… не оба – кумиры. – Я и собираюсь. Внесу всё в компьютер и отчалю отсыпаться. А завтра навестим дом Джонсона. – Опять хочешь, чтобы я поехал с тобой? – Можешь сидеть в участке, малыш, дяденька Брюсте справится сам! Хенни усмехнулся в сброшенный вызов и, запахнувшись в пальто поплотнее, направился от ледового дворца к своей машине. Завтра… возможно, что “завтра” это дело больше не будет касаться ни его, ни Брюсте. Надо было набраться наглости и попросить для себя и детей автографы. А то назавтра сюда явится кто-то из Конной полиции. Хенни даже запомнил его имя: Лео Джордж Декстер.