Глава 43. Невозвратное
Первое, что могло бы броситься в глаза – это футуристическое здание арены, крыша которого выгибалась подошвой морской волны. Отель же был, напротив, скромным, да и находился не сказать, чтобы близко: автобусу понадобилось больше десяти минут, чтобы обогнуть район и, подъехав к комплексу строений с противоположной стороны, заехать на парковку серого кирпичного здания с большими окнами. Появление Юдзуру на Финале планировалось неожиданностью, как тогда, на Осенней классике, однако, судя по количеству людей, носящих жёлтые медвежьи ушки на головах, кто-то слил списки аккредитации. Шома прошипел невнятное ругательство, вжался в кресло. Задёрнув шторку у окна, Юдзуру положил свою ладонь поверх руки Шомы и обменялся взглядом с тоже оценившим ситуацию Гисленом. Надевать маску и маскироваться иным способом было просто нереально, и единственное, на что оставалось сделать ставки – это вменяемость собравшихся перед отелем. Рика перегнулась через сиденье: – Давайте я, Шома и тренера выйдем вместе, а водителя попросим сделать круг по району и вернуться, когда рассосутся, а? Она говорила бойко и чуть склонив голову к плечу, словно включилась в игру “провези мистера Ханю незаметно прямо под носом его оголодавших фанатов”. Шома уже было успел подумать, что это хороший ход, как Юдзуру сжал его ладонь крепче и сказал: – Спасибо, Рика-чан. Но я не хочу от них прятаться. Не хочется, чтобы они продолжали думать, что пугают меня. – Они пугают меня, – пробурчал Шома, но в целом мысль Юдзу-куна прекрасно понимал: он не видел воочию своих фанатов с чемпионата мира, кое-кого узрел на Осенней классике, но это ни в какое сравнение не шло. Он соскучился. Он очень соскучился. Тоска взяла его ещё в начале сентября, когда, вернувшись с Осенней классики, он смотрел в стену час (хотя, может, переваривал просьбу Шомы больше не ездить с ним на турниры), а потом вдруг написал Ода-сану с вопросом, есть ли ещё на Japan Open места в команде. Тот сокрушался на тему заполненности команд, после чего завалил его предложениями о шоу, которые проходят по Японии, но Юдзуру, похоже, вставляла только идея соревноваться, так что он расстроился, включил наугад Синкая из шоминой “коллекции” и ещё минут тридцать радовал соседей киданием теннисного мячика в стену. Шома тормознул, намекая, что Юдзуру должен идти вперёд. – Почему? – поднял брови тот и получил вполне ожидаемое от Шомы: – Потому что они тебя ждут. И у тебя сегодня день рожденья. Юдзуру подбоченился: – Но выступающий спортсмен – это ты. Я – сопровождение. Пусть видят. Рика, обождавшая принятие решения уже почти у двери, встретившись со взглядом Юдзуру и кивнув в ответ на кивок, спрыгнула с подножки минивена на асфальт. Шома увидел на периферии движение, вздохнул, вышел за ней и, выволоча следом чемодан, выдохнул: не похоже, что собравшиеся планировали к ним кидаться. Они были рассредоточены по всему видимому пространству: кто-то стоял у газона, кто-то только подскочил со скамейки, кто-то – у стены отеля. Шома обернулся на Юдзуру и услышал, как по разрозненным кучкам прокатились вздохи и крики радости – относительно задавленные. Кто-то даже двинулся, но, когда Шома повернулся в ту сторону, увидел, что одна девушка держала другую за локоть пока та практически прыгала на месте. Гислен вышел последним, пропустив Трейси вперёд, и захлопнул дверцу. Юдзуру взял Шому под локоть и, буквально сияя, потащил в отель. Они нагнали Рику-чан и засуетившийся, взбодрившийся Юдзуру открыл перед обоими (и Трейси) тяжёлую дверь, явно отдающую прошлым, если не позапрошлым веком. Шома пустил девушку вперёд, вошёл сам, а в холле, обернувшись, встретился взглядом с Трейси, из-за спины которой Юдзуру вынырнул буквально через секунду. Со стороны лифтов к ним вылетел менеджер Охама. – Здравствуйте! Как добрались? Господин Ханю, если бы вы заранее известили, что прибудете, придумали бы что-то. – Я забыл вам сказать, менеджер, – оправдался Шома. Вспомнил в самолёте, отправил СМС, но она дошла только после приземления. – Я так и подумал. Надеюсь, никто не докучал? – Нет, всё великолепно! Я прошу прощения за беспокойство! – Начиная светиться ярче и ярче, сказал Юдзуру, взяв Шому под локоть и прижавшись к нему. – Хорошо, – кивнул Охама. – Пройдём к ресепшену? Юдзу-кун радовался. Шома почти чувствовал, как трепещет у него сердце, как в предвкушении сводит у него локти, как энергия ищет выход, заставляя пальцы крепче сжимать руку Шомы, прижимая его к телу. Получив ключи, они все зашли в лифт и, оставив Брайана, Трейси и Рику на третьем этаже, поднялись с Охамой дальше на пятый. Тот стоял ближе к дверям спиной к ним, Шома смутился, когда Юдзуру, воспользовавшись демонстративной позой Охамы в стиле “я ветошь, ничо не вижу и не слышу”, нагнулся и Шому легко и беззвучно прямо в губы поцеловал. А ведь даже не возмутишься! Охама и японский, и английский прекрасно поймёт. Поэтому, скрипнув зубами, Шома просто пихнул локтем в рёбра. Юдзуру засмеялся. Охама шевельнул плечами. Ну блин! – Шома мысленно пообещал себе, что супругу конец как только дверь их номера закроется.***
Ицуки прислал ссылку. Сказал: «можешь посмотреть, это приватная трансляция. Замутил через шомин акк на Ютубе. Только свои». Джунхвану хотелось посмотреть ФГП, он обмолвился об этом в утренней беседе, но не думал, что Ицуки подсуетится. Всё, что окружало, казалось сегодня странным. Ицуки казался странным, Джунхван сам себе казался странным. Боль в ребре унялась, жар спал: может, оттого и была эта странность: за последние две недели он просто привык быть то в бреду то в “вакууме”. И к лихорадке привык. А тут даже холодок из приоткрытого окна ощущался как что-то приятное. Медсестра зашла в палату, спросила Джунхвана о самочувствии и он кивнул ей, мол: нормально. До начала показа ещё было около десяти минут. Она подошла ближе и сказала: – Сегодня около трёх часов будьте готовы: будем смотреть, как дела с челюстью. Если всё хорошо – уже через неделю снимем шину. Сможете учиться есть и говорить заново. Джунхван отвёл взгляд и сжал телефон в руке. Та ушла, а он разблокировал его и написал Ицуки: «Сказали, что поведут смотреть челюсть. И шину снимут через неделю» «Круто. Если с трансой будет что не так, лучше звони. Не факт, что я смотреть буду» «Я не смогу ничего сказать» «Достаточно, чтобы я звонок услышал. Если услышал, приму вызов и сброшу» «Хорошо. Договорились» «Ты себя плохо чувствуешь?» «По сравнению с тем, как, я думаю, ТЫ себя чувствуешь – нормально» «Не важно» «Как я себя чувствую» «Важно» «Тебе должно быть важно, Джунхван» «Я приеду» Ицуки дождался, когда сообщение приобретёт статус прочитанного и заблокировал телефон. Опустил голову в сложенные на коленях руки и прошептал: – Давай уже быстрее, тварь. Он даже не понимал, что именно подгоняет: автобус, на котором якобы уже ехал Котаро, или календарь, который никак не хотел ускориться в направлении даты вылета. На кровати лежала одежда Каори-чан. Она ушла в душ, в очередной раз расстроенная, оставив в руках Ицуки след прикосновений а в ушах – эхо разочарованного вздоха. «Я так устала» – сказала она. “Устала”. «Как будто я не устал», – думал Ицуки. Он опять сбегал. Его стремления просто избегать интимных ситуаций с ней переросло в нежелание оставаться наедине. Когда звучало предложение “расстаться уже”, раз всё так кошмарно, Ицуки пожимал плечами: ему было всё равно. К тому же, ещё оставалось что-то очень тёплое между ними. Ицуки не мог понять, что именно, но оно было. Оно оставалось. И он хотел подольше быть в этом тепле. Когда-то не так давно Каори подходила, садилась рядом и просто клала ему голову на плечо. В такие моменты этого тепла становилось так много, что Ицуки почти казалось, что всё будет хорошо. Но она перестала так делать. Смотрела так, как смотрела мама, когда была разочарована. А мама последнее время часто смотрела разочарованно. Зазвонил домофон – Ицуки поднялся, преодолевая сопротивление гравитации, и пошёл по коридору к панели. Налево гостиная, направо кухня, потом снова налево – туалет, ванная. Там за дверью уже не шумела вода. Ицуки снял трубку и, даже не слушая, нажал кнопку открытия двери. Услышал, как по кафелю в ванной шлёпают мокрые ноги. Снял с вешалки куртку накинул её. Когда дверь ванной открылась и из неё вышла Каори-чан, обёрнутая полотенцем, Ицуки уже обувался. – Ты уходишь? Опять? Что насчёт финала Гран-при? Там уже началось, возможно! – Я не буду смотреть. – Твой брат выступает там! Я даже слышала, что Ханю-сень… сан приехал с ним. – И? – Я приехала к тебе! Ицуки распрямился. Но головы не поднял. – Я приехала к тебе смотреть финал! Мы еды приготовили! Ты что – сам не будешь? Макароны такие вкусные получились! И для набэ всё готово! Мы хотели посидеть вместе, поесть и посмотреть! Разве нет? Ицуки чувствовал, как у него трясутся спрятанные в карманы руки. Кто-то прошуршал одеждой об дверь: Котаро. – Кто за тобой пришёл? Почему он важнее нас с тобой? – Никто, – буркнул Ицуки. Каори-чан ненавидела Котаро – на самом деле, это было понятно, ведь именно его Ицуки всегда использовал как повод сорваться с места и сбежать в закат. С тех пор, как у Каори-чан стали очень хорошие взаимоотношения с его мамой – она просто брала телефон и звонила ей, чтобы проверить любое алиби Ицуки. Он так устал! Почему было действительно не посидеть вместе и посмотреть финал, кушая набэ и на десерт слопав свежие макароны? Почему Каори-чан всё время нужно было, чтобы Ицуки… не хотел он её. Не хотел. Два года к ряду – не хотел. Ему удавалось заставлять себя, но от этого штормило куда сильнее, чем от мыслей о том, что оно должно происходить. Ицуки устал. Чертовски устал. Каори стояла и смотрела на него, Котаро ждал снаружи. «Просто развернись и иди, пока молчит» – инструктировали мысли. В кармане пиликнул телефон. Ицуки достал его, открыл уведомление и поглядел на сообщение от Джунхвана. «Смотрю. Поймал себя на мысли, что было бы здорово смотреть с кем-то» «Хотя бы по переписке» Ицуки привалился спиной к вешалке с одеждой. Вздохнул. Да уж, вот… судьба. Эта самая судьба могла бы, раз ей так хотелось, изначально сделать всё по-другому. А так в жизни всё с самого Гилд-инна пошло не так. Хотя, правильнее сказать, намного раньше. Может, и Гилд-ина не было бы, не случись в прошлом то, что случилось. Не было бы Гилд-инна, не было бы той несчастной ночи. Джунхвана в его жизни не было бы. Нет. Пусть Гилд-инн будет, пусть будет та ночь, пусть будет Джунхван. Он и Шома – единственное хорошее, что в жизни Ицуки осталось. Ещё то редкое и ускользающее тепло с Каори-чан. Но оно… растворялось в напряжении. – Каори-чан… Оденься, – Ицуки стянул с ноги кроссовок и скинул с плеч куртку. – А то замёрзнешь. Он не видел, как она посмотрела на него, но, когда дверь спальни за ней закрылась, Ицуки открыл дверь и встретился с Котаро взглядом. – Что, не отпустила? – Хихикнул он. – Хочешь финал Гран-при с нами посмотреть? Тот покачал головой из стороны в сторону: – А Шома будет? – Да. Тот улыбнулся: – Тогда я в деле. Когда на льду уже были девушки, Джунхван написал, что его уводят проверять челюсть, попросил что-нибудь запомнить из результатов, особенно у Ён Ю, и исчез из сети. Ицуки был уже “под шофе”. Набе кончилось, макароны тоже. Котаро метнулся за вином (в компании же дама) и они уже приговорили пару бутылок. Выступала Рика, ворвавшаяся в финал с двумя вторыми местами. Каори обхватила Ицуки за руку и говорила что-то о разрешении четверных у сеньёрок в коротких программах и том, что Рика уже сумела выкатить КП с четверным сальховом. Ещё про россиянок с невыговариваемыми фамилиями и похудение. Половина сказанного от Ицуки ускользала: он смотрел в экран на несущихся по льду девушек, на сверкающее платье Рики и её прыжки, пытался что-то запомнить и пялился в висящее слева табло оценок. Та накатала на текущее лидерство, розовый от довольства Брайан Орсер улыбался в круглые, как у запасшегося хомячка, щёки, сверкал маленькими глазками и даже покачивался из стороны в сторону, пока Трейси поздравляла Рику с сизон бестом: Ицуки понял, что она не делала квада, но у неё вышел хороший тройной аксель, что и дало ей баллы, бывшие, судя по реакции тренеров и самой Рики, весьма приличными. Объявили кореянку, Ён Ю, результатами которой интересовался Джунхван, Ицуки по-быстрому загнал в сообщение ему всё, что запомнил с проката Рики, и поднял глаза на уже начавшую программу Ён. – О, я смотрю, тебе нравится! – ехидно пропел Котаро, хлебая ещё вина и заедая его одним из бутербродиков с сыром, которые Ицуки, порезав себе пальцы, настрогал во время заливки. – Красивые ножки, я тоже на такие западаю. – Отвянь. Прыжок. Ицуки не понял, какой, зал ахнул и захлопал, пришлось уставиться в табло и ждать: высветился 4Lz. – Недокрутила, – буркнула Каори. Ицуки показалось, что в этом была не только досада, но ещё и злость. Котаро заржал, Ицуки тряхнул головой: в табло сменился прыжок на вращение, а он не мог сообразить, Lz там был или Lo: спасибо, блин, отвлекли. Ладно, напишет, как запомнит. Аксель. Упала. Каори заключила: – Тоже недокрут. К концу программы Ён добралась запыхавшаяся и с глазами на мокром месте, хотя последний каскад отплюсовали. Следующей должна была выходить россиянка с непроговариваемой фамилией, а следом ещё одна с ещё более непроговариваемой, оценки Ён по сравнению с тем, что было у Рики, выглядели нищенскими, и Хамада сидела мрачная и метала молнии в Стефана, который старался девушку успокоить и привести в чувство. – А что, она у него тренит? – спросил Ицуки, не уточняя, кого именно спрашивает. Каори отпустила его руку, легла на диван и ответила: – Она то тут, то у него, то в Корее. Тренер Хамада считает, что так лучше. Разнообразие тренировок. – Хах! Я бы сдох, если бы меня мотали то по Азии, то по Европе! Жопа, всё в акклиматизации по самые уши! Первая россиянка уже прыжок сделала, Ицуки попытался и их слушать, и запоминать для Джунхвана, что происходит на льду. Каори отвечала: – Ты вообще не спортсмен! Даже до национальных не добирался! – И чо? Про тебя говорят: случайная чемпионка. Это хуже, чем не быть чемпионом вообще. – Меня зато не выперли с позором, я сама приняла решение о завершении карьеры. – Ага. Ради него: а ему ты нахер не сдалась. Ицуки не женится! Ты ж не женишься, м? – Котаро пихнул его в спину так, что Ицуки аж покачнулся, всё, что исполняла на льду россиянка, покрылось мутной дымкой, а в голове все воспоминания и мысли заглушило одно лишь: – Б л я д ь. Он закрыл лицо руками и согнулся к коленям. “Суууукаааааа” – уже про себя выругался он, зажмуриваясь и ожидая взрыва. Тишина длилась очень уж долго. Шома… он всегда умел прикидывать варианты, может, он и не выкрутился бы, но эмоцией жахнул б так, что факт блажи стал бы очевиден, Ицуки же хватало навыков только на протяжный мысленный вой. Перво-наперво, нужно избавиться от Котаро. Ицуки поднялся с места, взял его под локоть, стащил с дивана и поволок к выходу, стараясь не глядеть на Каори-чан. Котаро же не то ржал и продолжал вбрасывать в эфир то, что следовало держать глубоко засунутым себе в жопу, не то возмущался “беспардонным” действиям в свой адрес. Ицуки вытолкал его молча и грубо за дверь, пнул в его сторону оба ботинка, швырнул куртку и закрыл изнутри. Из гостинной звучала музыка следующей спортсменки. Возвращаться туда не хотелось. Там, Ицуки чувствовал, был пиздец. “Пиздец” вышла в коридор, прошла молча в спальню, собрала в сумку те вещи, что привезла на эти выходные, прошла мимо Ицуки, оделась, обулась и взглянула на него. Ицуки отвёл взгляд. Каори почти прошептала: – Давай об этом… просто поговорим потом. Дверь за ней с тихим щелчком закрылась. В гостиной звучали оценки последней выступающей.