Глава 47. Туман
В Торонто Ицуки не оказалось. Шома проверил всеми известными способами: его младший брат пока что оставался в Нагое, хоть попытки поговорить с ним и были чуть более чем провальными. Когда мама в сердцах сказала: “Он ведёт себя как ребёнок”, Шома осторожно уточнил у неё, что именно она имеет ввиду: ребячество в целом или конкретно то, как Ицуки вёл себя в детстве. Он не явился в университет, и вообще не посещал его последние две недели. Раньше он хотя бы раз в неделю, а то и чаще, всё-таки приходил на лекции и семинары, но сейчас забил на это полностью. Он всё больше начинал походить на Котаро-куна в последние годы: перепады настроения, вспышки злости, забивание на учёбу… собственно, из-за непредсказуемости состояний и настырности Котаро-куна Шома и ограничил личное общение. Ицуки настырным не стал, это всегда была особая черта Котаро-куна (которая до скачков настроения не так уж и беспокоила умеющего ограждать себя от любой излишней информации Шому), но остальное… Шома знал, что они начали общаться вскоре после смены тренеров и переезда, и очень хотелось бы, чтобы всё решалось просто прерыванием этого общения при возможности. Но… Шома, даже не в глубине души, знал, что дело не только в их общении. С Ицуки что-то происходило. И Шома должен был вернуться в Нагою. В Нагою вернуться, а не ехать в Сендай! Он смотрел на подбирающего интерьер Юдзу-куна и… Понимал, что сил на ещё один скандал у него нет. Спасибо, один раз Шома уже ляпнул неосторожно, что не хочет возвращаться в Торонто после финала. Он по большей части отмалчивался на все попытки Юдзу-куна вовлечь его в обустройство будущей квартиры, думал о том, что, может, ещё есть надежда: Ицуки повзрослел, стал старше и мудрее, он должен помнить, как кара за предыдущее преступление просвистела пулей у самого виска и чуть всё не разрушила, он не должен позволить себе вновь пойти на это. На самом деле, в какой-то момент Шоме почудилось, будто бы он сам уже готов перебить все потенциальные цели Ицуки, лишь бы он сам никого больше не убил. Мысль была: «Вот бы мы приземлились и узнали, что убивать там… и не кого больше». Смерти пожелал. Нет, Шома жалел не о жизнях. Он жалел об Ицуки. На жизни тех, кто издевался над Джунхван-куном, ему было… почти плевать. Он сел на кухне, проигнорировав просьбы Юдзу-куна подойти и посмотреть на очередной набор чего-то там, который, может, лучше предыдущего выбора, сложил руки на столе и ткнулся в них лбом. Только утро, а он уже чувствовал себя абсолютно без сил. Ему на почту сыпались отобранные Охамой и мамой предложения по мероприятиям и шоу, а он вдруг “сделал Юдзуру” – открывал, проходился глазами и не отвечал. В гробу он всё видел. Не до этого ему, пусть примут решение сами. Шома должен был придумать, что делать с приездом Ицуки. То, что приезд неизбежен, это точно. Сатоко написала. Сказала, что хочет увидеться. Шома сказал об этом вошедшему в кухню Юдзуру. Тот вздохнул. – Мне Брайан написал: они с Джейсоном сегодня заходили к Джунхвану и узнали, что врачи думают его выписывать в конце недели. У него… страховка кончилась. – А шина? – Снимут. – Юдзуру помолчал немного. Постоял, ничего не делая, а потом позвал чуть слышно, – Шома… – Я слушаю. – Я рад, что Сатоко хочет увидеться. Мы могли бы пригласить её к нам. – Я ей передам. Юдзуру помолчал ещё, глядя на Шому, продолжавшего лежать на столе, а потом задал тот вопрос, который собирался задать изначально: – Ты в порядке? – Да. Юдзуру не умел докапываться так, чтобы его потом не хотели ударить. И он уж точно не хотел, чтобы Шома разозлился на него так, что захотел бы ударить. Но выглядел супруг… депрессивно. – Знаешь, если ты переживаешь из-за окончания карьеры, заявление ведь ещё можно отозвать. – Нет, Юдзу-кун. Я НЕ переживаю из-за окончания карьеры. Баба с возу – кобыле легче. – Хорошо, хорошо, – как можно скорее постарался сбавить обороты Юдзуру. Но чтобы Шома так говорил о фигурном катании? Этот самый Шома, что катался всегда несмотря ни на что? Катался, имея много чистых и искренних желаний? Стремился показать то лучшее, на что был способен? Жил катанием? И вдруг – так? Юдзуру вспомнил слова Шомы про его здесь, в Торонто, нежелательность. Неужели за полтора года родной, любимый и драгоценный Шома напрочь потерял любовь к катанию? Из-за этих чувств? Для Юдзуру Торонто и Крикет-клуб – знаковое и дорогое место, которое всегда будет ассоциироваться с самыми яркими моментами его карьеры. Неужели для карьеры Шомы оно стало губительным? Он мог бы кататься. Мог бы кататься очень долго, ярко, знаково. “Если бы не ты, Юдзуру Ханю”, – пронеслось в голове леденящим вихрем. Стало не по себе. Развернувшись, Юдзуру на почти негнущихся ногах вернулся в гостиную и уставился в пустоту. Неужели всё действительно так? Если бы не Юдзуру, его ветреность и самонадеянность, карьера Шомы стала бы очень, очень и очень длинной. И уж точно не закончилась бы пусть на высокой, запоминающейся, но всяко надрывной ноте. Нет, конечно, загадывать в духе “что было бы, будь Шома со Стефаном” или “останься он с Михоко” – неблагодарное дело, но… Юдзуру штормило от мысли, что всё оборвалось вот так, почти внезапно, из-за него. Из-за этих ощущений голова почти закружилась. Он постарался успокоиться, но вздох, должный очистить от негативных мыслей, вызвал только больше волнения. Даже если вдруг сам Шома (хотя по его поведению так не скажешь) и не считает Юдзуру виноватым, Юдзуру не может назвать себя непричастным. Это он уговорил приехать в Крикет. Это он плеснул в переполненный стакан терпения Ямады, демонстративно перевесив на Шому медаль. Чья была идея объявить об отношениях, он уже не помнил, но, думается, Шоме это было нужно куда меньше, чем самому Юдзуру. А ведь действительно, прав был, наверное, Брайан, сказав, что страх Юдзуру заведёт их обоих туда, откуда не выгрести без отгрызания конечностей. Страх. Скрытый в тумане, принявший извращённую форму, но всё ещё страх, незримо управляющий всем, что Юдзуру делал последние годы. Страх потерять Шому. Он сполз на пол. Слишком много было крови. Тогда, в том коридоре на национальном. А что делал Юдзуру? Он спал. Он всё проспал. Даже не чухнулся, пока его не разбудил шум. Кровь заливала спину и плечи, красила одежду в чернушно-багровый. Шома – обмягший, беззащитный, бледный. Юдзуру всегда становилось дурно от вида крови. Но вид крови Шомы его… похоже, навсегда сломал. Всё, что он делал после – предложение, свадьба, перевешивание медали, предложение переезда, объявление об отношениях – всё было… из-за страха. А Юдзуру его совсем не осознавал. Страх скрывался во мгле, дёргал за ниточки, а Юдзуру его даже не осознавал. И что теперь? Чего ты добился? Шома с тобой, он тут, целый. А дальше что? Вы друг другу никто. Он больше не пойдёт за тобой куда угодно. И вот вы оба, уткнувшись в колени лицами, сидите, разделённые стеной, и ничего не говорите друг другу.***
Джунхван, свесив ноги с постели и попробовав босыми стопами пол, сглотнул. Палату наполнял валивший с улицы густой туман, а окно было широко открыто. Узкая и длинная, непохожая на ту, в которой он был раньше, палата была пустой. И коридор был пустым. Только дышать таким воздухом – густым и тяжёлым – было уж очень тяжело. В тумане вязли ноги, а каждый вдох словно сдавливал горло крепкими сухими руками. Очень тёплыми сухими руками. Джунхван даже мог чувствовать впившиеся в кожу ногти, один из которых почему-то сломан, а потому режется больнее прочих. Тяжело. Он старается раздвинуть клубы тумана руками, но от этого воздуха в глазах темнеет и ноги тяжелеют. Он еле шагает. И даже не думает, что есть смысл кого-то звать на помощь. Когда начинает моросить дождь, холодный и неприятный, становится легче. Он босыми ногами на ледяной мокрой траве, глаза закрываются от бессилия и усталости и голова свинцовая. Он не хочет никуда идти, не хочет ни за чем вставать. Больничная рубаха, тяжелея от воды, липнет к спине, а дождь не моросит вовсе – это ливень. Ливень настолько плотный, что сквозь него едва можно разглядеть протянутую руку. Джунхван к ней тянется, прикасается к тёплой коже, ему в нос на мгновение бьёт чёткий запах корицы, а потом и скамья, и трава – и рука тоже – проваливаются, Джунхван больно-безболезненно падает на ковёр с густым ворсом, шлёпается об него, грудь снова тяжёлая, лицо онемевшее, а перед глазами, совсем близко – рука Чески с чернеющими пальцами. Она сидит на заборчике у парка Бествью и Джунхван вдруг думает: «Лучший вид». У Чески в налитых свернувшейся кровью пальцах сигарета, кровавая дорожка от носа к пухлым губам и очень-очень уставший взгляд. «Ты хороший. Уж больно ты хороший», – улыбаясь, шепчет она, и сон заканчивается. Джунхвана будит медсестра: – К вам пришли. Ваши тренер и одногруппник. Джунхван перевалился на бок и, облокотившись о койку, приподнялся, сел. Брайан вошёл с Джейсоном. – Здравствуй, Джунхван. – Привет! Как ты? Тот улыбнулся прислонил ладонь к челюсти, помотал головой: мешает. Джейсон протянул полное сочувствия “уууу”, и кинулся, раскрыв руки: – Бедный! – Объятия были дружеские, крепкие и неотвратимые. – Когда снимут? – В конце недели, да? – спросил Брайан. Джунхван кивнул. Джейсон покачал его, как маленького, – даже улыбнуться захотелось – отпустил, заглянул в лицо: – Дай посмотрю. Я однажды швахнулся с велосипеда. Так подбородком приложился – аж зубы треснули. Выбил челюсть, ты бы видел. Жаль даже, тогда не было в каждом телефоне по камере, вот была клоунада! Я же лучше не делал – дурень дурнем – попробовал рукой обратно вправить. Вот если б не попытался – так и не знал бы, что такое шина на зубах. Кошмар. А чем кормят? – он обернулся к Брайану, присевшему в кресло и улыбающемуся. – В реанимации капельницы были. Сейчас соки и жидкие пюре, да? Джунхван всё-таки улыбнулся, склонил немного голову набок: да уж, соки и густые соки, до пюре им как большинству соджу до русской водки. Это они её у Конрада пили. Отец привёз из Польши пол ящика, Джунхван уж и не спрашивал, зачем. “Дёшево продавали, вот и взял”, – Конрад тогда отца сам “оправдал”. Ну и пробивало с неё… Способность считать до пяти покинула уже к исходу второй трети. И похмелье было – атас. Грустно стало. Захотелось от досады и злости, обиды и боли сжать зубы ещё сильнее, чем они были примотаны друг к другу, да не выходило: намертво стянули. Джейсон потряс за плечо: – Ты чего? Неужели за такие деньги так хреново кормят? – Джейсон. Джунхван проморгался: слёзы навернулись. Посмотрел на Брайана, одёрнувшего Джейсона, на самого Джейсона, закрывшего рот так споро, что аж зубами клацнул. Вздохнул, потянулся за планшетом, на котором писал то, что хотел сказать. Показал им: «–Я догадался, что палата платная. И что платит за неё кто-то, но не моя семья и не я. Страховка-то кончилась.” Джейсон опустил голову. Пробормотал: – Совсем в семье с деньгами беда, да? Джунхван поджал губы. Брайан хлопнул себя по коленям, сказал: – Когда выпишут, можешь оставаться в моём доме. Честно говоря, вещи мы твои уже перевезли, но можем перевезти туда, куда пожелаешь. Юдзу предлагал их дом, но между диваном в гостиной и отдельной комнатой, полагаю, выбор очевиден. Если захочешь поехать к ним или к кому-то ещё – дай знать. Джунхван написал: «– А разве хёны не возвращаются в Японию?» – Ну, это только в январе будет. – К ним на рождество приедет Ицуки, кстати, – вдруг вставил Джейсон. – Вы вроде как дружите? Джунхван вытаращил на него глаза: серьёзно? Прямо по-настоящему приедет? «–Откуда ты знаешь?» – Шома-хён не похож на человека, который рассказывал бы направо и налево о планах своего младшего брата. – От Сатоко! Мы с ней виделись недавно в городе. Джунхван задумался: да, точно, ведь Ицуки говорил, что подруга Шомы тоже тренируется в Торонто, и вроде они даже довольно близки. Тогда логично. «–Так вы случайно встретились?» Джейсон засмеялся, потрепал себе волосы на затылке: – Ну, по правде говоря, мы решили попробовать походить на свидания, так что это было одно из них. Она чудо! – Джейсон, говорил же, что японские девушки не любят, когда трепятся. – Не удержался. Прости. Джуни, не говори, что я рассказал. Вроде не секрет, но правда, что-то занесло меня. «– Прямо сейчас разболтаю медсестре» – написал он и указал на свои стянутые зубы, оскалившись для демонстративности. Джейсон заржал. – Чувство юмора – признак выздоровления! – резюмировал Брайан и поднялся с кресла. – Джунхван. Тот поднял взгляд. – Если ты захочешь остаться в Торонто – твои контракты оплачены и не аннулированы. С оплатой потом разберёмся. А насчёт жилья: можешь оставаться у нас дома или воспользоваться предложением Джейсона. – Да, я хотел предложить нам съехаться. У нас тоже немножко кризис, поэтому было бы здорово отполовинить затраты на жильё. В Торнклифе есть пара неплохих вариантов. И до клуба не так уж и далеко. Джунхван рассеянно кивнул. После? После того, как он выйдет из больницы? Так странно было предполагать, что после будет что-то ещё. Что что-то вообще будет после случившегося. Будет… Что-то будет? Странно. Не может быть, чтобы было. Ведь ничего… нет. Совсем ничего. И в руках – пустота.***
– Давай, довезу тебя. – Спасибо. Что это с ним? Так резко замолчал. Брайан пристегнулся, проследил, чтобы Джейсон тоже. Вздохнул: – С ним бывает. Кто-то да заходит к нему как минимум через день: то Трейси, то я, то Шейн занесёт чего, Шома и Юдзу мотаются как на тренировки, а бывает так, что с ним говоришь о чём-то, а он не помнит, что об этом уже говорили. Или что к нему вообще приходили. Раз – и отключается. Уходит в себя. – И что, за это действительно будут судить Конрада? – Пока что обвиняют его. Ну, думают, что там мог быть ещё кто-то, какой-то Бич, Буч, не знаю. Так что ничего ещё не известно. Конрад – не Конрад… – А вы как думаете, Брайан? Он завёл машину и снялся со скорости. – А я думаю, что правда в тумане.