Глава 48. Столкновения
Джунхван осторожно просунул язык меж зубов: они, казалось, еле сидели в челюсти. Правда, было уже явно получше, чем когда только сняли. Он принимал кальций, полоскал рот специальными растворами, на днях попробовал поесть пюре. Жевать уже получалось, говорить тоже, хотя казалось, будто отекло во рту всё, включая язык. Полоскания помогали, а вот от каш уже начинало воротить. Сегодня вечером Брайан пообещал бананы, Джунхван ждал их больше чем рождество. Но меньше, чем Ицуки. Он вывалил из одного из нераспакованных чемоданов вещи, чтобы переложить их по выделенной ему комнате и поджал губы, смутившись: собрали его и перевезли тщательно и полностью, хоть Джунхван прятал некоторые свои вещи так, что даже мама во время генеральной уборки (инспекции жилого помещения, если быть точнее) не находила. В основном эти вещи были запитаны от батареек. За смущением пришла грусть. Сделалось тоскливо, тяжело. Он замотал всё в футболку и сунул в шкаф, с трудом поднявшись на ноги. Разговоры затихли – появилась тревога. Джунхван стоял, прижавшись к дверцам спиной и ждал, пока голоса вернутся в тишину: его сковывало по рукам и ногам. Наконец Раджеш задал Брайану какой-то вопрос и Джунхван смог вздохнуть. Да что с ним. Разве это нормально? Да всё не так. Всё не так! – Всё в порядке, Джуни? Он повернулся к Раджешу, кивнул. Выговорил: – Просто почувствовал слабость. – Помочь тебе лечь в постель? Джунхван подышал немного, кивнул. – Только не закрывайте дверь. – Хорошо, хороший ты наш, хорошо. Не закрою. Что, сегодня друг приезжает? – перекидывая руку Джунхвана через шею, продолжил расспросы Раджеш. Добрый человек, радушный, в быту мягкий, как отец Джунхвана. – Да, Ицуки. – Ицуки. Хорошее имя, может, ты поспишь подольше, а я его привезу к нам? – Спасибо, не нужно, – делая шаги до кровати почти самостоятельно, постарался улыбнуться Джунхван. – Хочу побыть с ним. – Понимаю, понимаю, – он помог забраться на кровать. – Мне всегда хотелось проводить с Брайаном больше времени. – Мы не встречаемся, – уж который раз сказал Джунхван: Раджеш качал головой, прямолинейно выражал, что не считает их отношения “просто дружбой”, но не спорил с ответами. – Это пока что. Это пока. Сейчас тебе тяжело. И тяжело будет ещё не мало. Но тебя освободило. От этого бывает тоскливо и плохо, но это оно. То, что этот юноша мчится через всю планету – дорого стоит. Дорого. – Я знаю, – Джунхван натянул одеяло почти по самые брови и зажмурился: хотелось разрыдаться прямо сейчас. – Джуни опять поплохело. Слабый он, слабый. Брайан вздохнул, потёр лоб пальцами. – Но в больнице он сил не набрался бы, – добавил Раджеш. – Именно, к тому же, Джуну там было ещё хуже. – Ну да. Как приехал – в себя не уходит так глубоко, как ты говорил. Отрадно видеть, когда дети идут на поправку. Брайан покосился на супруга: – Я. Не. Привязываюсь. К ученикам. – Конечно, конечно, – снисходительно погладив того по голове, заулыбался Раджеш. – И наверху у нас не “сын” спит, верно? И Юдзу у нас не самая любимая головная боль, капризный средний ребёнок, разумеется, о блудном Хавьере, старшеньком нашем, и говорить нечего. Как и о замечательных дочурках, одна красивее и характернее другой. – Радж! – А так вовсе нет, свет мой, ты к ученикам не привязываешься. Даже к Шоме. – Радж, – у Брайана аргументов не было. Он мог только с укором смотреть на довольного собой и кивающего в такт своим мыслям супруга. – Шома мне даже не ученик. – Но с каким вниманием ты за ним наблюдаешь! Говорил же, что жалеть будешь, что в позу встал? Юдзу всё равно по-своему сделает, уж лучше присоединяться. – Вот прекрати сейчас же, – не сдерживая улыбки, предостерёг Брайан. Раджеш засмеялся, но тише обычного – ведь Джунхван едва заснул – и снова покивал сам себе, довольный и самоуверенный, как обычно. – Я люблю своих учеников. Просто я более открыт к перспективе их отпустить. – Естественно. Ведь дети вырастают. – Радж! Я знаю, что ты хочешь большую семью, но… – Но как жаль, что у всех твоих учеников есть родители! – Раджеш! Тот затряс в плечами в смехе. Гостиная полнилась зимним солнцем, свежий, вчерашнего дня снег прикрыл остатки торчащих осенних листьев.***
Ицуки, натянув шапку и попрятав под неё пожжённые порошком волосы, смотрел меж передних сидений, внимательно наблюдая за Шомой. – Всё равно офигеть. Шома вздохнул. Когда на парковке он достал ключи и снял с сигнализации машину, Ицуки встал на проходе как вкопанный: как сам пояснил, был не в курсе, что у Шомы есть права. – Недавно получил. Машина в прокат. Садись, – было ему сказано и Ицуки залез на заднее сиденье. Шома было посмотрел на него вопросительно, а Ицуки пояснил: – На заднем безопаснее. Выражение лица Шомы сделалось таким, словно сейчас Ицуки услышит кое-что крайне нелестное о себе, но тот лишь хлопнул дверцей, угрожающе прицелившись в неубранную ногу. Всё-таки какое-то отсутствие напряжения, старые подколы, которыми они любили тыкать друг дружку в доме и в эфире, всё это… расслабляло. Заставляло хотя бы представить на минутку, что, может, всё не так напряжно и плохо. – Надо тоже, что ли, подучиться. Отец давно предлагает. – Придётся бросить пить. – Ты бросил? – Я не выпиваю перед поездками. – Наверное, ты не очень часто ездишь, да? – Я что, по-твоему, алкоголик? – А я – да? А это было… поддых. Шома сжал руль, прикусив губу. Действительно, не самые приятные слова он сказал. И, надо думать, Ицуки был морально и этически абсолютно прав, вернув ему эту неприятность. Никто из них алкоголиком не был. Шома ни разу не упивался вусмерть, ему противило это состояние, Ицуки же свою черту, за которой уже не весело, а даже грустно, знал прекрасно. Бунтарский возраст, когда демонстративно налакаться шампанского на свадьбе было в какой-то степени делом подростковой чести, давно прошёл, да и даже тогда Ицуки был вполне в себе. Да и, выпивая, он страшно добрел. Так добрел, что всем сочувствовал, всех обнимал, за всеми ухаживал, всем был готов помочь. Может, потому тогда и привёл Джунхвана к себе в номер и уложил спать, подоткнув одеяло. Фигурально. Они не алкоголики в том отвратительном, мерзком, передёргивающем смысле. Ни один из них. Шома чуть отпустил сцепление, сокращая дистанцию с впереди идущим внедорожником. Аккуратно. Не больше, чем надо. Не слишком близко. – Механика? – Спросил Ицуки. – Ага. Пойдёшь учиться, выбери механику. Проще с неё к автомату привыкнуть, чем с автомата переучиться на механику. – Учту. Прости за алкоголь. – И ты меня. Ицуки чуть помолчал, вися локтями на сиденьях и глядя вниз. Пробурчал: – Я заставляю вас всех волноваться, да? Шома занервничал. – Я знаю, что заставляю. Я ничего не могу с собой поделать. Просто… Всё не так, как нужно. С Каори-чан всё не так. С ней вообще… ощущение, будто бы я здорово облажался. Но это же с человеком. Как можно было… Сам не понимаю, что чувствую. Она словно… то, чего мне не хватало, но я будто бы… не хочу это от неё. А вообще… я просто хотел… увидеть тебя, увидеть Джуна. Мне было… так хреново. Мне казалось, что Джун исчез. Что его нет больше, а мы столько наобещали друг другу сделать, когда увидимся, а это всё… Думал, он поедет на ЭнЭйчКей, мы увидимся. Сходить хотели… поесть якинику. Он словно был… и его не стало. Как будто не было. – Почему ты… звучишь таким виноватым? – Шома аккуратно держался за внедорожником, стараясь соблюдать дистанцию, бороться с нервами и не царапать руль. – Я же говорил с ним. В тот вечер. Перед тем, как он пошёл туда. Ицуки говорил? Серьёзно? Как? О чём? – Ты не рассказывал... – Я думал. Джуну… Джуну хотелось ещё пообщаться. А я… я устал. Если бы мы продолжили говорить… он такой энергичный был, пожаловался, что не знает, куда себя деть. Что хочется куда-нибудь сходить, чем-нибудь заняться. Сказал “может, поеду в центр, на каток”. И всё. И бах. Шома сглотнул. Он боялся оторвать взгляд от дороги, но слышал, что голос у Ицуки дрожит, будто от плача. Вот тебе и действительно. Бах. – Я не знал, что вы разговаривали. – Ему хотелось куда-то пойти. Выбраться, мама уехала, а он очень одиночество не любит. Говорит: оно его напрягает. Может, он и не попёрся бы к той девушке, если бы мы о чём-нибудь ещё поговорили. – Ицуки… – Скажешь себя не винить? Я не виню, Шома… мне просто… горько. Как тогда. Когда тебя, закутанным в кардиган Хигучи-сан, домой повезли. Мне так горько. Мне просто нужно было подольше быть с вами. С тобой тогда. С Джуном… Просто подольше. И мысли о том, что я должен был… на что-то повлиять, они сами… лезут. Даже если я понимаю… что ничего в этой жизни… не могу изменить. Что никого… не спас… У Шомы похолодело всё до самых пят: волна прокатилась по телу, свела дрожью локти, колени, всё. Во рту даже пересохло. Ну что он мог ему сказать? Что Шома вообще мог? Мелкий, ничтожный и бессмысленный, что? Ему стало совсем не по себе. Ицуки откинулся на спинку и опять, как в аэропорту, сменил тему, причём на ту же: – Слушай, где бы можно бы подправить то, что я с собой сделал? Как то не охота Джуну показываться на глаза в таком виде, – он, смотрясь в зеркало заднего вида, приподнял шапку. – А то я как псина лишайная. – Ицуки… – Ну что? Опять скажешь “не говорить такого”? Да брось. Я ж… так. Для образа.***
Когда Шома аккуратно заводил машину на стоянку клуба Гранит, Сатоко прощалась с кем-то, сидящем на заднем сиденье такси, улыбалась и почти светилась. Шома остановился, переключился на заднюю, сдал немного и, поглядев на парктроник с секунду, вздохнул и сказал: – Голову убери… – Парктронику мешает? – Съехидничал Ицуки. – Я этот не знаю же, не доверяю. Тот пересел правее, Шома обернулся и принялся парковаться задом. Как только закончил, такси прошуршало колёсами мимо: на заднем сиденье Ицуки заметил кого-то с короткими кудрями. Шома дёрнул ручник. – Кто же это, любопытно? – Джейсон Браун, – ответил, ни толики ни смутившись, Шома. – Он думает, что эти встречи не очевидны. – Ого? Большой секрет, о котором знает вся школа? – Какая? – Шома глянул на Ицуки. Повисла пауза, Ицуки сообразил: – А, это так, ты не знаешь, на что отсылка. – Не знаю. – На Филосовский камень. А Саттон знает, на чём ты меня привёз? Шома посидел, соображая, наконец ответил: – Не думаю. Сатоко стояла перед капотом, глядя на братьев и улыбаясь. Когда Шома, обернувшись, заметил её, она заулыбалась ещё шире и замахала им рукой. – Привет, Шома! Привет, Ицуки! Как давно я тебя не видела! – Радостно заздоровалась, сев на место рядом с водителем. – Привет! Извини, что беспокоил в начале месяца. – Да что ты! Друзья на то и нужны, чтобы выручать, когда старшие братья предлагают ночевать на вокзале! – Во-первых, – принялся обороняться Шома, – я не предлагал, а сказал, что исход вероятен, во-вторых, не на вокзале, а в аэропорту. – И в-третьих, этого бы не было, потому что я не допустила бы! – Закончила за него Сатоко, не переставая улыбаться. Как же Ицуки соскучился по её заразительному жизнелюбию. Мир… словно становился лучше и правильнее, когда рядом была Сатоко со своими оптимизмом и жизнеутверждающей энергетикой. – Так, – продолжила она, снова обернувшись на Ицуки, – Шома написал, что всё грустно. Хочу видеть, насколько. – Как у лишайной собаки, – покорно снимая шапку, сознался тот. Сатоко смерила его оценивающим взглядом. – Я могу тебя замазать тоналкой, немного подретушировать и даже покрасить обратно в шатена, если хочешь. Но исправить стрижку… Шома, мы можем поехать кое-куда? – Если туда приведёт навигатор, – можем. – Приведёт. – А по деньгам там что? Я чисто со своими, не сказать, чтобы эту поездку спонсировали… – поспешил обозначить границы разумного Ицуки. – Шома заплатит! А пока тебе волосы “чинят”, он заплатит и за кофе, которым угостит меня в кофейне по соседству. Даже не сопротивляясь, Шома вздохнул, снялся с ручника и, переключив скорость, аккуратно вырулил с парковки. Сатоко рассказывала о всяком разном и всё время оборачивалась к Ицуки, говоря с ним, задавая праздные вопросы и рассказывая забавные по сути своей истории, вспоминая какие-то из их с Шомой совместных юношеских поездок на соревнования. Шома терпел, держал руль и отмалчивался. А Ицуки стало… чуть легче. Он даже почти не чувствовал себя… уродом во всех смыслах. Когда они доехали, почти вспомнилось, каково было ощущать себя… в порядке. Сатоко пригубила кофе и осмотрелась по сторонам таким… многозначительным взглядом… Шома поджал губы. – Можешь начинать. Сатоко вздохнула и, не поднимая взгляда, проговорила: – Я… не Мао-сан, чтобы сказать прямолинейно как есть. Или быть настолько уверенной в своей правоте. Но… просто смотреть я не могу. Ты же знаешь, что когда ты отказал Ицуки в приезде после финала, он написал мне? – Знаю. Сатоко помялась ещё. – Ицуки, он… не очень хорош в чувствах, верно? – Шома моргнул пару раз, желая дождаться того, к чему была сказана реплика. Сатоко продолжила: – Но ты – лучше. Ты всё-всё чувствуешь. Как к тебе относятся, что чувствуют другие. Просто не любишь это чувствовать, но чувствуешь. – Наверное. – Мои чувства ты всегда угадывал. И наверняка Ицуки можешь даже не спрашивать ни о чём? – Обычно. Сатоко крутила кофейную чашечку в пальцах, покусывая губы и по-прежнему не поднимая взгляда, а потом вдохнула и: – Сакамото Каори-чан он совсем не любит и никогда не был даже влюблён, она ему симпатична, но он не чувствует к ней ничего романтического… при этом они мучают друг друга не первый год, а его проницательный старший брат так и не сподобился отвлечься от своих забот в личной жизни и потратить не больше часа, чтобы убедить младшего избавиться от ужаса, в который превратились их взаимоотношения… только потому, что с первого дня своего существования в этом мире занял позицию абсолютно инертного невмешательства. – Она смолкла, видимо, собираясь с духом для добивающего, – Шома, эта философия придавит тебя как плита, потому что нельзя всю жизнь ждать от обстоятельств того, что они сложатся в твою пользу, ведь однажды судьбе надоест любить тебя безответно и она вывалит на тебя всю свою обиду за все прошедшие годы! Шома, даже опустив взгляд, понимал, что теперь Сатоко смотрит на него и наверняка ждёт ответа, и ей не просто дались эти слова, а, самое главное, что она была абсолютно права. Шома – ничтожный старший брат. Ицуки заботился о нём с тех самых пор, когда стал немножечко выше, защищал и… пошёл на преступление. Чем отблагодарил Шома? Пустыми словами. Он ничего для Ицуки не сделал. Ничего. – Я ничего уже не могу изменить, – на грани шёпота сознался он. – Да боже мой! Сколько можно? Ты маленький, что ли? Ты же старший брат! Сделай что-нибудь! – Не кричи, пожалуйста, люди смотрят. – Да всё равно! – Сатоко вдруг осеклась, затихла и переменила тон. – Прости… действительно… извини… Я просто очень беспокоюсь, Шома. Очень-очень. Шома понимал. Он не злился. Не злился на неё. Сатоко была во всём права: безответственный, жалкий и инфантильный Шома. Ему не стоило вообще рождаться первенцем в семье. Это же просто какая-то жестокая ошибка! Как Шома мог быть наследником? Почему не Ицуки, потенциал которого много больше, чем было позволено развиться? Талантливый, языкастый, здоровый… Ицуки был бы даже лучшим вариантом с учётом всего. Шома закусил губу. Сатоко, видимо, поняв, что ему нечего ответить, произнесла: – Он оставил Каори-чан в Рождество ради Джунхван-куна. Взгляды встретились. Сатоко, не отводя свой, продолжила вести к чему-то такому, что Шома подсознательно уже ощущал: – Он прихорашивается ради встречи с ним. И ссорился с тобой из-за приезда сюда. – Они – друзья. – Кто тебе важнее: Кейджи-кун или Ицуки? – Ицуки. – А если выбирать между Юдзуру и Ицуки? – Ицуки. Сатоко осеклась. Шома не задумался даже на секунду, а потом, отведя взгляд, подумал, как аляписто это звучит в контексте того, что Шома бросил Ицуки ради этой несчастной игры в брак. Сердце забилось ощутимо и отдавая приглушённой болью. Стало тревожно. – Я… – она задумалась, Шома видел периферийным зрением, как её аккуратные пальчики принялись мять салфетку. – Хотела сказать, что Ицуки… готов поссориться с тобой, своим самым дорогим человеком. «Её кофе наверняка уже остыл», – подумалось как-то само собой. Шома понимал, прекрасно понимал, что хочет сказать Сатоко. Шома и сам так думал: подруга и в этом была права, он проницательный до отвращения. Потому и не любит много общаться с людьми. Слишком много чувств, отношений и эмоций, с которыми Шоме не комфортно. С которыми он не справляется. Ицуки влюблён в Джунхвана. Или даже любит. Выстраивать в голове эту мысль не хотелось, но… должно было. – Думаю, – осторожно продолжила Сатоко, – Ицуки нужен кто-то, кто убедит его расстаться с Каори-чан. Сам он… вряд ли, ему неловко спустя так много времени. Я думаю. Сказать в ответ было нечего. Лезть в чужие отношения Шома всё ещё противился до судорог.***
Ицуки заметил. Выйдя из салона с приведённой в порядок головой и сев к ним в машину, Ицуки заметил, что атмосфера изменилась. Саттон попросила высадить её у метро, улыбнулась на прощание и ушла, отказавшись от того, чтобы её довезли до самого дома. Шома молчал, глядел на дорогу и ничего не говорил. Они поссорились? – Время уже. Я завезу тебя туда, где вы договаривались с Джунхван-куном встретиться, а вещи сам в квартиру подниму. – Давай. – Куда везти? Ицуки открыл в Лайне диалог с Джунхваном и пробурчал: – CIBC на Лэрд драйв. Торнклиф. Знаешь, где это? – Нет, – задумчиво вбивая в навигатор, сказал Шома. – Навигатор знает. Это ведь какой-то магазин? – Джунхван сказал, там есть пара ресторанов. – Ну… я тебя отвезу… Посмотрим. – Спасибо. Шома выехал на полосу, встроился в поток и спросил: – Пойдёте? – Куда? – В ресторан. – А, да. Ему особо есть-то ресторанного нельзя, но вроде как молочный коктейль хотел. – Понятно. Что у Шомы в голове? Вопросы такие… Ицуки вздохнул и посмотрел в окно: снега было не так уж и много, почти все тротуары выглядели не снежнее, чем осенью, голый город, скудно приукрашенный гирляндами местных арендаторов, магазинов и компаний, совсем не навевал какого-либо настроения. Почему Шома и Сатоко поругались, Ицуки не понимал и, хоть его это беспокоило, выяснять не хотел: Шома стал раздражительным. Ну, не Ицуки это говорить, но Шома всё-таки стал. Уже начинало понемногу темнеть. Когда доехали до Торнклифа – сумерки оттенили редкую праздничную подсветку. – Куда? – сбросив скорость, уточнил Шома. Ицуки заозирался: – Тут должна быть стоянка. Джунхван написал, что они на стоянке ждут. – Они? – Ну, его привёз кто-то. – Тивари-сан? – Эм… – Раджеш Тивари-сан, – вклинившись в просвет и повернув на стоянку, уточнил Шома. – Да, Радж как-то там. – Раджеш Тивари-сан. – Кто это вообще? Шома аккуратно пристроился к свободному месту. – Супруг Брайана Орсера-сана. – А. Встал на ручник, полез в бардачок, достал оттуда барсетку и начал копаться в ней. Ицуки написал Джунхвану: «Мы приехали». – Держи, – сказал Шома, протянув Ицуки… карточку. – Заплатишь за всё. И если куда-то ещё пойдёте, тоже. Можете такси пользоваться. Пин код всё тот же. Держи. Ицуки уставился на брата, не понимая, что на него нашло, всю реплику он произнёс как-то рвано, словно нервничал. Сконфужено. Ицуки осторожно взял у него карточку: – Спасибо. – Иди уже. Джунхван-кун ждёт. – До вечера? – Да, давай. До вечера. Ицуки, сунув внезапную кредитку брата во внутренний карман куртки, вылез из машины. – Пока? – Пока, – отозвался Шома, почему-то даже не взглянув. Что-то творилось непонятное. Это ссора с Сатоко так влияла? Ицуки обескуражено прикусил губу, накинул полупустой рюкзак на плечо и отошёл от машины, огляделся. Джунхван стоял возле припаркованной в дальней стороне легковушки, увидел его, шагнул навстречу: Ицуки вдруг заволновался. Джунхван. Настоящий, осязаемый Джунхван. Тот самый Джунхван. Живой.