***
Каким бы гордым Юнги ни был, он продолжал нуждаться в человеческой помощи. Хосок идеальным образом подходил. Его плечи такие же крепкие, а рост — подходящий для цели. Не пришлось тратить нервы и время на уговоры. Больше не приставал с расспросами. Приоткрытое окно, пронизывающий холод, хуже чем на улице, и отсутствие кого-либо. Мин не утрудился подойти к стене и долбануть по переключателю, чтобы прогнать тьму. Бесполезно прогонять хозяйку из дома. Он шаг за шагом пересекал комнаты, осматриваясь вокруг. Глаза привыкали, обзор расширялся. К сожалению. К сожалению, ничего не изменилось. Юнги наивно полагал, что внутренности квартиры (хотя бы немного) потихоньку стирались из его перегруженной памяти. Нет. Нисколько. Может быть, я её придумал? Чтобы скрасить одиночество. Неидеальная, как и все, что выходит из-под моих рук. Гостиная, непродолжительный коридор, незапертая дверь, ведущая в личное пространство, на которое все почему-то плевали. Ящики комода открыты, обнажая остатки. Словно истерзанное животное. А вокруг — такой порядок. Почему ты позволил ей? Увидеть меня. Оскорбить меня. Выставить напоказ части меня. Я подарила тебе себя. Внутри — нестерпимо зудело. Взмахом руки была отправлена в полет миловидная статуэтка. Она всегда стояла здесь? Странно. Её осколки были укрыты слетевшим с кровати одеялом. Следом — полетели подушки, одежда из шкафа, да сам шкаф клюнул «носом» с торжественным грохотом. Юнги пожалел о том, что в комнате категорически мало предметов, которые можно было перевернуть верх дном. Пожалел до измученного громкого стона. Даже нормально выместить злость не удается. Не на чем отыграться. Не на ком. Хосок, ты все еще там, под окном? Дорогой, если я не остыну, тебе придется несладко. Юнги уже предвкушал непроницаемое лицо Чона, стоит ему только спуститься. Зубы сводило от невысказанных колкостей. Парень ощущал холод осенней ночи, делящий квартиру с тьмой. Представлял, как примет его без остатка, ибо спрятаться от него будет уже негде. И ты устанешь. Уходи сейчас. Пожалей себя. Избавь от готовой обрушиться головной боли. Наслаждался, как потряхивало тело, как дрожали ноги и прогибались в коленях, стремясь к полу. Каждый шаг доставлял. Потому что, когда казалось, что конечность не выдержит и рухнет глухим ударом, Юнги подставлял под удар вторую, делая шаг. И улыбался — он оставался на этих нестабильных «ходулях». В дверях неспешно решил оглядеть комнату. То, что от нее осталось. Приметил на полу черное пятно, попытался собрать разрозненные мысли в кучи. С трудом уцепился за одну из них, самую ценную. И понял, что за чернота притянула взгляд, откуда она взялась. Хочешь? Ты любишь, когда в руки попадает что-то, что не успело потрепать время. Юнджи не отвечала. Видимо, направила все силы на поддержание тела в вертикальном положении. Очень старается. И Юнги решил воспользоваться её стараниями, неспешно, шаг за шагом, вернувшись в центр комнаты. Наклонился и с трудом удержался, выпуская удивленный вздох, чувствуя, как был близок к появлению ссадин, а-то и чего похуже, на лице. Бережно поднял парик, привел его в достойный вид и спрятал в рюкзаке. Где твоё «спасибо»? За него могу и прихватить чего-нибудь интересного. Тебе ведь надоело ходить в одном и том же. Она не поблагодарила. Хотя, чего Юнги ждал от этой дряни? Только — удара под дых. Он его и получил. Рухнул на колени. Ощутил волну боли, поднимающуюся вверх, касаясь бедер. Парень смеялся. Смеялся над сучкой, которая тоже не смогла выместить свою злость должным образом. Смеялся, отдавая себя без остатка, благодаря абсурдную справедливость. Смеялся — и сам не заметил, как смех перешел в нечто между стонами и звуками, когда пытаешься отыскать кислород в легких. На щеку упала капля. Потолок протёк? Соседи устроили там безумную вечеринку в ванной комнате? Мин запрокинул голову, осматривая потолок. Сухой. Пробежался глазами вновь, не веря себе. Если это — не соседи, то… То я точно спятил. К щекам подоспела волна праведного гнева, обжигая нежную кожу. Влага на них — смягчала жар, но неумолимо стремилась вниз, била по шее. Оставляла за собой разводы, иссыхающие на коже, которые так и хотелось расчесать ногтями. Остановись! Внезапно прошипела она, стоило потянуться к лицу. Прошипела громко и отчетливо, словно находилась ничтожно близко. Юнги осмотрелся, осмотрелся вновь. Никого. Остановился взглядом на руке, замершей около у лица. И понял, что сказал это сам. Юнджи не желала успокаиваться. Опусти руку. Это дорогая и качественная косметика — выдержит несколько слезинок. Но не смей прикасаться, раздирать кожу до красноты, а потом делать вид, что так и надо. Так не надо. Ты же не хочешь предстать перед Хосоком заплаканной, потекшей истеричкой? Не хочешь. Это тоже он сказал? — Да пошла ты! — вот, что он действительно сказал. Сорвался с места, недооценивая затекшие конечности, на которых и без этого было непросто передвигаться. Запутался в ногах и вновь оказался на полу. Он ждал смеха Юнджи, как расплату за собственную невнимательность и грубость. Боялся удара по ушам и прислушивался. Наплевал на все. Уперся ладонями в пол, кое-как поднялся на ноги. Открылось второе дыхание, которое ощутимо кололо под кожей. Грудь бешено вздымалась, качая кислород, пока Юнги, не глядя, зацепил пальцами пару вещей и непонятно каких тетрадей с пола, набивая рюкзак. Он сюда пришел не просто так. Вылетев на балкон, парень столкнулся с волной леденящего ветра. Он не помог остыть. Помог потерять контроль и найти себя, сидящим у дверного косяка с пустым взглядом. Хватит ли сил на то, чтобы спуститься? Было бы проще дойти до двери, крутануть замок и выйти в подъезд, покинуть который — дело времени. Было бы, конечно, проще, если бы — не две тонкие палки, плохо удерживающие тело. Не сразу, но он поднялся, вылез, уперся ногами в выступ между этажами. Закрыл глаза, до боли цепляясь за оконную раму. — Юнджи? — позвали его тревожно снизу. Все еще ждешь. Замерз, наверное. Мне-то очень холодно, а я — только высунулся. Чего ты ждешь? Немного вниз — Юнги испытывает на прочность тонкую трубу. Труба проваливает испытание на безопасность. Скользкая. Мин не виноват в том, что сейчас летит вниз. Виновата продолговатая штуковина неясного назначения. Приземлился на мягкого, в большинстве своем, мальчишке. Открыл глаза — и не увидел ничего, кроме лица, которое было чересчур уж близко. Но парень нашел нужным не замечать этого. Пальцем угодил в щеку, холодную и мягкую, и слегка надавил. Утонул в карих глазах напротив. Было плевать: съехал ли парик, обнажая смольные пряди, ощущал ли парень наличие у «девушки» не присущих ей вещей между непослушных ног, нормально ли было тому самому парню валяться на промерзлой земле. Плевать до самой крайней степени. Голова рухнула, подбородок столкнулся с плечом. Юнги устал держать непосильную ношу. Перестал видеть что-то, кроме непроглядной черноты. — Ты в порядке? — Нет, — честно ответил парень. — Я не могу встать. — Что-то сломала? — Взявшись за плечи, Хосок аккуратно приподнял парня, осматривая. Юнги слабо покачал головой. В сердце предательски защемило. — Где-нибудь болит? Везде. Сильно болит. Но я уже ничего не чувствую. — Отнеси меня домой, — попросил он. Было плевать, выглядит ли он жалко или унизительно. Хотелось завалиться на кровать, проораться, если наскребется сил, и утонуть в глубоком сне. А Хосок просто крепко прижал к себе, стремясь опустошить чужие легкие, если не переломать и ребра. Просто прижал без ненужных слов. Хочешь, чтобы я расплакался? Не против стать моей жилеткой? Соседка с первого этажа, все та же непоседливая старушка, выглянула из окна, осматривая окрестности бдительным взглядом. Она явно отрицала существование такого прекрасного явления, как сон, или же им было не по пути. Оттого, наверное, и выражение искреннего раздражения застыло на её лице подобно маске. Полетели в них слова-пули, наполненные ядом, ибо нельзя валяться под чужими окнами и «совершать разные непотребства». Юнги быстро переключил мысли в нейтральное русло, шкрябая ногтем куртку друга. Ведь если впитать услышанное без остатка, можно свихнуться окончательно. Сорваться, спустить пар на случайном (или не очень) бедняге — и так по кругу. Почему вы злитесь? Почему вам не плевать на двух замерших и потерянных мальчишек? Не безразлична наша судьба? Смешно. Мы — те, кто должны злиться и кричать. Но мы плачем и обнимаем, потому что устали отравлять себя.***
Ночь прошла, не подарив долгожданных сил. Юнги кое-как принял сидячее положение, сжал пальцами до боли переносицу и выдохнул, пропуская шипение меж губ. Прислушался: тихо. А вокруг — непривычно чисто. Все же, Мин проводил больше времени в квартире, которая поддавалась нападкам бунтующего и своевольного молодняка. Парень откинулся на спинку дивана, закрывая глаза. Конвейер в голове принялся готовиться к запуску. Лист конвейера двинулся — и воспоминания минувших суток пролетали перед глазами. Генеральная уборка квартиры до сумерек. Возвращение домой. Юнги нахмурился и покачал головой. Решил промотать особо колкие воспоминания. Я соскользнул и придавил его к земле. А он только и делал, что спрашивал: все ли со мной хорошо. Взвалил на спину и понес прочь от старушечьих возмущений. Посадил в машину, пристегнул ремнем безопасности и ободряюще улыбнулся. Так улыбаться мог только он. Двигатель отозвался ровным гудением — и машина тронулась. Негромко Хосок принялся рассказывать о том, что так и не успел днем. Он говорил, не пугаясь тишины и отсутствия поддержки. Юнги закрыл глаза, внимательно вслушиваясь в мягкий тон. Слова сами строили образы в голове. Твоя мама такая сука, Хо. Заказать невъебаться какой дорогой чайный сервиз на адрес сына, а когда тот его получит, — позвонить со словами извинения, ссылаясь на забывчивость. «По ошибке указала неверный адрес. Совсем позабыла, что переехала». Забывать имена, цифры; сделать мелкие дела, позвонить кому-то, — я еще могу понять. Но домой ты как идёшь? Тебе ведет шестое чувство что ли? Не вчера же переехала. Ни вопроса не задала о состоянии сына: что болит, может, чего-нибудь надо. Ничего. «Я пришлю курьера завтра, а пока — позаботься о сервизе. Знаю о твоей любви к безумным вечеринкам». Знает она. Холодная сука. Вниманием обделила, а мы — бегаем теперь с жадными глазами. Поэтому-то и мальчишка всю ночь бдел за хрупкой посудой. Не пил, не ел, не спал. И спокойно вздохнуть не мог. Мысли Юнги все же перетекли в другое русло. И мягкие слова неизбежно пролетали мимо. А ты не злишься, не негодуешь, не порицаешь. Говоришь только для того, чтобы и меня подтолкнуть на откровения. Чем мы заслужили доброту? В чем причина доброты? Где мальчишка, движимый похотью, только и желающий залезть мне под юбку? Может, мне было проще видеть его похотливым? Я — инициатор наших отношений. В день рождения Юнджи, на той вечеринке, положившей всему начало, Юнги выпил лишнего и подслушал лишнего. Группа ветреных девчонок обсуждали виновника веселья, его красоту, улыбку да еще и неплохое материальное состояние. А Юнги так захотелось поменять что-то в своей жизни, что он недолго раздумывал. В тот момент он считал вполне нормальным — поцеловать Хосока на зависть глупым девчонкам. Потому что он мог. Жизнь изменилась. Больше Хосока он не целовал. Потому что его сложно контролировать. Потому что он хотел Юнджи. А Юнги уже привязался к компании. Тебе хватило соприкосновения губ. Намджуну — того меньше: рассказов брата и моего взгляда. Намджуна я тоже превратил в похотливого монстра? Замок издал скрип, поддаваясь ключу. Юнги поправил парик. Осмотрел свою одежду: вчерашняя. Поблагодарил про себя Хосока за неиспользование хорошей возможности. — Проснулась? Я купил немного продуктов для завтрака. Не заметил, как холодильник опустел. — Парень на мгновение застыл в дверном проёме, демонстрируя полные пакеты и свою улыбку, и прошёл на кухню.— Что хочешь на завтрак? Ничего. Мой организм еще спит. Он не готов что-то принимать. Но тебе не понравится ответ. От этого разбушуется дерзкая «леди», сидящая в моей голове. Он и проскользнул в ванную незаметно, чтобы привести «леди» в надлежащий ей вид. В рюкзаке нащупал парик, осмотрел его критично и подумал: насколько странно будет показаться в нем Хосоку. Зашел с зелеными, вышел с черными. Проще будет показать ему свой настоящий черный, да и все остальное. Нечего мелочиться. С сожалением пришлось его спрятать вновь. Потерпи еще немного. Знаю, ты устала от зеленого. Школа ожидала с нетерпением. А Юнги совсем не хотел покидать ванную, сверкать образом школьницы перед Хосоком, искать укромное место (зачастую отнюдь не приятное), судорожно натягивать привычные школьные тряпки, бежать сломя голову, молясь не опоздать и не навлечь головную боль. До судороги в конечностях и зубного скрежета считать минуты до звонка. И он бы остался. Только — если навсегда. Чтобы, когда разум отпустит насильственная тягомотина, не пришлось ощущать её снова. Но этому не суждено сбыться. Не сегодня. Чем больше я дарю себе покоя, тем сильнее бьет по мне стресс. Пришлось открыть дверь. Получилось не сразу — Юнги долго цеплялся за дверную ручку. Повернул её в тот момент, когда перестал ощущать пальцы вовсе. Послал вымученную улыбку Хосоку, надеясь, что она выглядит не такой ужасной, какой кажется. Как у тебя это получается? Вытворять подобное губами, что ни капли фальши не улавливается. Как сейчас. Внезапная трель звонка заставила дернуться и направиться к двери, почти пропев: «Я открою». За дверью стоял паренек возраста Юнги, может, чуть старше. В глаза бросилась специальная форма — и в голове сложились два и два. На смене вымученной улыбке пришла улыбка предвкушения. — Привет, котик, — протянул Мин, жадно осматривая курьера. — Что-то хотел? Ну и рано же ты. Тебе доплатили за это? Ведьма хотела поднять сына с утра пораньше? — Здравствуйте. — Парень поклонился в знак уважения. Его щеки боролись с приливающей краснотой. — Я за чайным сервизом от госпожи… Смущение? Я даже не старался. — Знаю, от какой ты «госпожи», — фыркнул Юнги, закатывая глаза. Почему она сама не пришла? Было бы так приятно отыграться на ней. Расхреначить этот сранный сервиз на её глазах. Указать на все её провалы, как родителя. Без цензуры. Громко, чтобы соседи с испуга выпрыгнули из кроватей. А ты мне ничего не сделал. И если я даже удостою тебя малой частью, то лишь испорчу тебе день. — Хо? За сервизом пришли, — парень произнес слова с заметной грустью и раздражением. Крепко зашнуровал обувь и добавил: — Я в школу. Обогнул растерявшегося курьера и бросился к лестнице. — Ты же не позавтракала, Юнджи! — дошло до его ушей, но не остановило.***
Кабинет рисования был скрыт от чужих глаз несколькими поворотами и располагался почти в самом конце коридора. Без подсказки не найдешь. Ученики собирались в нем обычно в начале и в конце недели, договариваясь с преподавателем о выборе дней. Но и в середине недели его двери были открыты для всех желающих. И очень редко пустовал. Стены кабинета услышали немало тайн, предложений, споров и хороших идей. Собирались в нем не только, чтобы порисовать. Он был неким убежищем подростком, в котором те пережидали проблемы. Юнги и сам несколько раз коротал там уроки, когда не было возможности или желания покидать школу. Никто не станет тебя искать здесь. В туалетах, на подоконнике, в библиотеке или слоняющимся по коридорам — да. Но это место словно находилось под чьей-то защитой. И Мин знал его. Убежище не было бы убежищем без верного защитника. Юнги ненавидел искусство, но обожал учителя, его истории, наставления и то, как он безобидно лгал, покрывая учеников. Заглянув в помещение, Юнги застыл с явным недопониманием на лице. Ни души. Тишина. На мольберты падал мягкий свет медленно заходящего солнца. Красота тронула его сердце и разрешила улыбке расцвести. Неужели, после столь ужасно муторного дня, я могу спокойно сесть и дать волю мысли и рукам. Парень мог и не прожигать время. Мог со спокойной душой вернуться после пережитых уроков. Но он твердо решил по минимуму показываться на глаза Хосоку. Меньше маячишь — меньше проблем навлекаешь. Пренебрегая этим простым правилом, можно запросто потерять Юнджи. Она нуждалась в защите. Её дерзость играла свою роль очень хорошо. Закрепив блокнот, Юнги принялся потихоньку набрасывать в голове кое-какие идеи, подумывая, что же воплотить в жизнь. А в голове крутился один Хосок: сияющие глаза, его улыбка, мягкий тон. И он начал с глаз. Не смогу передать и толики тебя. Прости. Надеюсь, ты не увидишь этого. Спустя несколько минут тщетных попыток, Мин устало выдохнул и отложил карандаш. Прости, я совсем плох. Но я ведь только учусь, правильно? Очертания смутно знакомых глаз не давали ответов, прожигая внутри дыру. Юнги не был против. Внимательно изучал наброски, миллиметр за миллиметром, пытаясь понять: что не так, что стоит добавить, а что — убрать. Веки сомкнулись, не пропуская света. Тепло и легкая тяжесть одарили кожу. Мин прикоснулся к чужим пальцам, проводя по ним своими. Слегка шероховатые, но приятные. Знакомые. — Я еле узнал тебя, — раздалось шепотом над ухом. Юнги вскочил, отвергая его руки. К Намджуну было невозможно привыкнуть, словно каждую их встречу он представал новым человеком. В его взгляде читалась жалость. — Когда ты в последний раз ел? — вопрос прогремел с нотами осуждения. — Без слез и не взглянешь. Ким прошел к учительскому столу и принялся копаться в ящиках, ища что-то. — Ну и не смотри тогда, — хмыкнул он. — Никто не просит. — Держи. — Намджун подошел ближе, протягивая руку вперед. Красное яблоко. Спелое и сочное. У Юнги аж скулы свело. Он отвернулся и только открыл рот, чтобы послать парня куда подальше, но за его руку схватились, разжали пальцы и вложили в них фрукт. — Поешь. Непреклонен. Не буду. Что сделаешь? Его руку с яблоком сжали, поднесли ко рту и послали убедительный взгляд. — Пожалуйста. Без принуждения? Ого. Юнги приоткрыл рот, прокусил тонкую кожу — и в рот полился сладкий до одури сок. Откусил еще и еще, поражаясь вкусу. И метнул злой взгляд в сторону Кима. — Что ты здесь забыл? — недовольно буркнул он, облизывая губы и ловля странный взгляд. — Временно заменяю учителя по рисованию. Пока они ищут нового. — Нового? Куда делся прошлый? – Парень был готов наброситься на Намджуна, словно он виноват в том, что любимого учителя больше нет в школе. — Не знаю, — он небрежно дернул плечами. — Уволили или сам ушел. Мне не докладывали. — Пока Мин глотал возмущение наполовину с кусочками яблока, почти давясь, собеседник сменил тему: — Кого ты хотел нарисовать? Черт. Тебе нельзя это видеть. — Неважно, — отмахнулся парень. — Неплохо, — похвалили его. Только Намджун хотел подойти ближе, чтобы разглядеть наброски, как Юнги перегородил ему путь. — Я не разрешал тебе смотреть. — Я скучал, — признался он, растягивая в довольной улыбке. Не могу привыкнуть к нему. Не могу. Каждый раз встаю на одни и те же грабли. Почему я не бегу от него? Почему подпускаю и продолжаю подпускать после всего? Телефон дал о себе знать, содрогаясь вибрацией. Контактов в нем не так много — два на сегодняшний день. Тэхен не позвонит. Остается… — Прими звонок, — посоветовал Намджун.