Цена поражения

Майор улыбнулся, окидывая взглядом вошедшую к нему женщину. Блондина очень забавляло, что о падении неприступной фройляйн знал только он и он же был тем, кто это падение организовал. — Добрый вечер, фройляйн, — взгляд бесстыжих жёлтых глаз буквально раздевал вошедшую аристократку, но она не подала виду, что заметила, просто уперев взгляд в пол. — Кофе? Чай? Хеллсинг помотала головой, когда холёная ладонь указала на край стола, где стоял поднос со всем необходимым. Спустя пять минут тяжёлого молчания Интегра подняла глаза на мужчину и почувствовала почти беспричинный ужас. Было в жестах, в выражении лица и даже в насмешливом изгибе тонких губ что-то… знакомое. Знакомое, но вместе с тем — иное, пугающее, едва позволяющее с трудом удерживать маску ледяного равнодушия и не давать коленям подгибаться. — Я вновь пришла требовать вернуть мне Викторию Серас. — Хеллсинг прокашлялась, словно наглоталась пыли. — Эта юная леди принадлежит мне, так что вы не имеете права удерживать её. — У меня тут прав больше, чем у вас, meine Liebe. Впрочем, допустим. И что же предложите за такой пустяк? — весь вид нациста говорил о безмятежности и лености, а также об удовольствии вновь видеть пленницу. — Ничего, — бесстрашно ответила блондинка, быстро справившись с дыханием. «Спокойнее, Интегра. Этот гад чувствует твой страх». — Я ничего не буду вам предлагать, майор. — Да? — Максимилиан изогнул светлые брови. — Вы уверены, что не сможете представить мне что-нибудь равноценное? — Дело не в том, что я не могу что-либо предложить… Я просто не желаю участвовать в этих глупых обменах. Я не пойду на сделку, которая вновь не принесёт никакой пользы. Я просто отказываюсь. — Ну, что же… Посмотрим, — майор поправил очки. — Итак… Я жду ваших посылов. Вы же знаете, фройляйн… Чтобы что-то получить — необходимо чём-нибудь пожертвовать. Например… Не хотите партию в шахматы? — мужчина кивнул на доску, лежащую на небольшом стеклянном столике возле дивана. — Если вы здесь только чтобы требовать — можете идти. У меня слишком много работы, чтобы тратить время и нервы впустую. Тем более — на вас. Взгляд Хеллсинг равнодушно скользнул по помещению. На первый взгляд кабинет казался чисто деловым. Большой письменный стол, шкафы с книгами и папками, слева — два кресла, журнальный столик и диван с забытой на нём книгой. «Джейн Эйр», — прочитала аристократка надпись на обложке. — Странный выбор. Особенно — для столь страстного любителя войны». На столике также лежала доска, на которой стояли красивые лакированные фигурки — небольшие, с тонкой резьбой и явно ручной работы. Всё было готово к игре, словно нацист специально подготовился к её приходу. «Точно, я же уже две недели хотела его видеть, — Интегра чуть не дала себе подзатыльник. — Вполне вероятно, что его уведомили о моей настойчивости». — В чём подвох? — вопрос сам сорвался с губ не ожидавшей отповеди женщины. — В случае поражения вы выполняете одно моё желание. В случае выигрыша — я исполняю ваше. Интегра втянула носом воздух. С одной стороны — она может пожелать освобождения и нанести удар. Уничтожить эту мразь, возомнившую о себе слишком много. Стереть его с лица многострадальной Земли, чтобы сумасшедший призрак войны остался в прошлом, лишь на страницах истории… Но с другой стороны женщина знала, с кем имеет дело. А имеет она дело с безумцем, который может пожелать всего, что заблагорассудится. Безумцем, но слишком умным и последовательным, чтобы его можно было провести. «Он и так имеет власть над тобой, — зашептал ехидный голосок. — Только если ты сдашься сейчас — уже никогда не сможешь подняться в собственных глазах. Не ты ли обещала не прекращать бороться?» И вправду — нужно было собрать хотя бы остатки самообладания и перестать истерить хотя бы сейчас. Что толку от истерик?.. Тем более, что чем больше истеришь и выходишь из себя — тем меньше шанс, что тебя воспримут серьёзно. — Принято, — ровным голосом ответила Хеллсинг, переступая с пятки на носок и обратно. — Только вот… — Только что? — глаза за очками сверкнули. — Я хочу сразу выразить своё желание. А заключается оно в моём возвращении домой. Или в прекращении каких-либо домогательств по отношению к моей персоне. — Вполне разумные пожелания, — фыркнул Макс. — Тогда и я выскажусь на этот счёт. В случае проигрыша вы… Поцелуете меня, фройляйн. Добровольно. «Попросите об этом свою помощницу!» — хотела съязвить аристократка, но вовремя прикусила язык. Глаза штурмбаннфюрера искрились холодным весельем. — Вы думаете о Лауре, верно? — через несколько минут молчания спросил Монтана, а затем снял очки и протёр их. — Её вы легко можете об этом попросить, — неуверенно кивнула блондинка, чувствуя, что ходит по весьма тонкому льду. Майора и его помощницу явно связывало нечто большее, чем рабочие или любовные отношения. Более того — брюнетка не высказывала никакого интереса к своему руководителю, хоть и смотрела на майора теми глазами, которыми обычно питомцы смотрят на своих хозяев. Или как смотрят на божество. «Какие же у него беззащитные глаза, — подумала Хеллсинг, поймав рассеянный взгляд врага. — Слеп, как крот». — Ich bin zwar ein Monster, aber kein Tier (1), — рассмеялся мужчина, надевая очки обратно. — Хотя… Вы не первая, кто принял её за мою любовницу. Надо же… как занятно. Аристократка вздрогнула, но промолчала. Она понимала, что это личное дело майора, и, в целом, это не такая уж и важная информация, но… Чёртов ублюдок сумел заинтриговать. И непонятная фраза про чудовищ и животных… — Давайте ближе к делу. Я не собираюсь делать этого, — привычная спесь вернулась к аристократке. — Вы согласились. Чуть ранее, не помните? Я и так попросил о самом малом, чего мне хочется. Например, мне хочется прекращения сопротивления и конструктивного сотрудничества, а не бесконечных истерик и отказа подчиняться. Мне надоело, фройляйн. Ещё одна истерика — и вы окажетесь там, где мы обычно держим потерявших над собой контроль вампиров. Я хоть и не против резни и боевого безумия, но в мирное время войска должны соблюдать дисциплину. Эти слова и тон окончательно убедили Хеллсинг в том, что теперь майор церемониться с ней не будет. Что всё произошедшее между ними было лишь игрой в «кошки-мышки». И мышью была она. — Но почему не это желание, а поцелуй? — вырвалось у женщины прежде, чем она осознала: у неё и так нет выбора — она теперь всего лишь марионетка в руках опытного кукловода. — Фройляйн… Моя прекрасная фр-р-ройляйн… Вы разве не понимаете, что это требуется от вас, независимо от моих желаний. Хотя бы потому, что вы тут пленница, а не гостья и не хозяйка. Для начала — научитесь себя вести и подчинитесь. Признаться честно, я ожидал большего от «Железной леди», которую мне описывал ваш дворецкий. Я получил жалкий пшик, а не столь достойного врага, как мне обещали. Как жаль, что вы не умеете бороться и рисковать ради свободы. Хеллсинг хотела вскинуться, доказать, что она не такая… Но всё указывало на то, что поганый нацист прав. Напряжение и почти беспричинный страх, которые женщина чувствовала с самого начала этого идиотского разговора, всё нарастали, а паранойя выла дурным голосом. Что-то явно было не так. — Почему вам так нравится играть в войну? — осторожно спросила аристократка. — Почему бы вам не отказаться от своей цели? — Dein Untergang, der Feind in dir… Komm spiel ein bisschen Krieg mit mir (2), — промурлыкал мужчина себе под нос. — Я хочу почувствовать знакомый вкус войны. И я не тот, кто откажется от своих целей, даже если на пути будут стоять люди, подобные вам. Потому что слишком мало таких людей. Тем более — женщин. Женщины слишком слабые. Интегра вздрогнула, а затем открыла было рот, чтобы возразить, но была остановлена взглядом злых жёлтых глаз. — Ладно, сыграем, — судорожно выдохнула женщина, меняя тему. — Вы сегодня очень сговорчивы, meine Seele… Мне это очень нравится, — Максимилиан встал и направился к шкафу. — Садитесь. Подчинившись и сев на самый краешек кожаного дивана, аристократка стала взглядом гипнотизировать шахматную доску. Мысли её вернулись к Алукарду и резне в Лондоне, в которой была виновата она, Интегра Фэйрбрук Уингейтс Хеллсинг. «Если бы я отправила Серас на разборки… Нет, полицейская не справилась бы. Не тот уровень. А если бы проигнорировала явную приманку? Просто проигнорировала и не отпускала бы никуда слугу. В конце концов, я бы разменяла пустой авианосец на три миллиона человек… Может, всё было бы по-иному, если бы я предвидела такое развитие событий?» В себя женщина пришла от того, что ей в руки настойчиво пихали бокал, до краёв наполненный, судя по всему, коньяком. — Не отравлено, — обезоруживающе улыбнулся немец, устраиваясь в кресле напротив. — Если бы мне нужно было отравить вас — не стал бы тратить на это дело лучший пятидесятипятилетний коньяк. — Я не хочу пить, — аристократка вздёрнула подбородок и, поставив бокал на стол рядом с доской, отодвинулась. Она боялась сделать даже глоток алкоголя, потому что отсутствующие воспоминания — штука неприятная и опасная. — Тогда приступим, — мужчина пригубил напиток и поставил бокал на стол. Интегра оглядела доставшиеся ей фигуры, с неудовольствием отметив, что они чёрного цвета. «Не всегда Тьма зло, а Свет — добро, — так не вовремя вспомнились наставления отца, когда они точно так же сидели за игрой в шахматы. Девочке тогда так же достались чёрные фигуры. — По своей сути Добро и Зло — вещи относительные. Надеюсь, ты ещё успеешь осознать, что даже самое тёмное и злобное существо возможно поставить на службу благой цели. Помнишь историю твоего пра-прадедушки Абрахама?» Аристократка помнила. Другое дело — не верила, пока не столкнулась. Считая лишь глупой выдумкой саму возможность поставить отвергнутое Богом создание на службу Церкви. Обеты и клятвы — слишком тонким для восьмилетней девочки был нюанс, о котором Артур Хеллсинг-младший решил молчать. Молчать и открыть тайну наследнице только ближе к совершеннолетию, хотя жизнь и внесла свои коррективы. Нет! Она — взрослый человек, и никакой подонок не посмеет её унизить! Взяв бокал, блондинка ополовинила его. Крепкий алкоголь обжигал нутро и прогонял оцепенение, но совершенно спутывал мысли. — Вы всё-таки доверились мне, meine Liebe? — Максимилиан передвинул белую фигуру вперёд на две клетки. — Похвально, что мы перешли на этот уровень. Женщина решительно передвинула чёрную пешку на две клетки вперёд, отзеркалив ход соперника. — Это огромная глупость с моей стороны, Монтана. И я ещё об этом когда-нибудь пожалею, — горько улыбнулась женщина, отхлебнув немного из бокала и смакуя вкус. — Коньяк неплох. — Май тысяча девятьсот сорок четвёртого, — вновь его ход. Ход конём. — На мой взгляд — повод подходящий. Судя по календарю в комнате Интегры, было уже десятое декабря тысяча девятьсот девяносто девятого, так что в плену женщина находилась уже почти три месяца. — Вкусно, — ход был мгновенно «отзеркален». Ход ферзем. Белая фигура переместилась наискосок на пять клеток. Неторопливая игра продолжалась, иногда прерываемая тихим звоном толстостенных бокалов и пустыми, ничего не значившими, фразами. — Почему? — внезапно спросила женщина, невидяще разглядывая доску. — М-м-м? — немец вновь плеснул себе в бокал алкоголь. — Почему именно Англия? Почему не Россия или какая-нибудь другая страна? В чём причина? — Моя дорогая фройляйн… Я вроде бы говорил, что нет ни причин, ни целей? — мужчина улыбался, словно кот, объевшийся сметаны. — Не принимать же в расчёт простое желание победить чудовище? — Нет… — аристократка прикрыла рот рукой и сдавленно икнула. — Это не ответ. И оставьте красивости при себе — мне нужны реальные причины. — Вы, Интегра Фэйрбрук Уингейтс Хеллсинг, — Макс пожал плечами и встал. Дойдя до шкафа, он поставил ополовиненную бутылку на полку. — Именно вы. И да, шах и мат, mein Schatz. Через несколько минут Монтана сел на диван, а сама Интегра оказалась у него на коленях. И словно этого мало — сама целовала ненавистного ей человека. Да и человека ли?.. «Хорошо целуется, гад!» — как-то отстранённо отметила женщина, стараясь не думать о происходящем, хоть и получалось это просто отвратительно. Да и как можно забыть о поражении, когда тебя фактически лапают за задницу во время столь нежеланного, но всё-таки неплохого поцелуя? «Так. Больше в компании Монтаны не напиваться, — подумала Хеллсинг. — А то ещё дойду до того, что мне нравится это вытворять». А затем, почувствовав чужие пальцы, расстёгивающие маленькие пуговицы на её рубашке, дёрнулась и резко укусила майора. Немец оттянул женщину за волосы и влепил мгновенно отрезвившую пощёчину. Неловко вскочив на ноги, аристократка ударила в ответ и сделала шаг назад — прямо к столику с шахматами. Левая нога подломилась, и Интегра упала прямо на столешницу, чудом почти ничего не задев. Почти, потому что пустому бокалу из-под коньяка не повезло, и он с тихим звоном упал на пол. — Уходите, фройляйн, — холодно, жёстко и почти трезво произнёс штурмбаннфюрер, когда упавшая женщина соизволила подняться и застегнуть одежду. — С удовольствием, — выплюнула Хеллсинг. Ноги подкашивались, к горлу подступала тошнота, а тело охватила неприятная тряска. Страх — беспричинный липкий ужас охватил аристократку, а на самом краю сознания завозились невнятные тени. Кое-как дойдя до выхода из кабинета, за которой ждала охрана, и открыв её, пленница почти нос к носу столкнулась с Лаурой. Помощница Монтаны выглядела осунувшейся, но её глаза всё так же горели презрением, хотя что-то неуловимо изменилось. — Laura? — Ja, herr Sturmbannführer? — Block für besonders überschwängliche, — судя по голосу, мужчина ухмыльнулся. — Wir lehren unseren Gast Unterwürfigkeit und Demut (3). — Jawohl, mein Führer, — отозвалась брюнетка, смерив Хеллсинг надменным взглядом и позволив себе паскудно улыбнуться, а затем обратилась к солдатам, замершим у входа: — Block NJZ-35. Фрики уважительно посмотрели на дочь своего начальника и поволокли почти не сопротивлявшуюся женщину в сторону указанного помещения.

* * *

Серас пришла в себя, будучи привязанной к операционному столу. Снова. В третий раз за последний месяц. В клыках ощущался жёсткий кляп, а в глаза бил яркий свет. Рядом ощущался профессор. В общем, ощущения были почти что обычными и нормальными, только вот… «Мистер Бернадотте? — мысленно обратилась вампирша к наёмнику. — Пип?» «Порядок, ma chère, — мужчина расхохотался. — Это была душа африканского отброса, что ты растерзала тогда, когда мы видели занимательное кино». «Не язви, — ответила Виктория. — Ты сам знаешь… Мы обсуждали это в прошлый раз». «И в позапрошлый, и в самый первый… Я помню». «Пожалуйста, не надо напоминать, а то в следующий раз при эксперименте твоя душа пойдёт в расход» — всё так же мысленно ответила Серас. Помимо души Бернадотте осталась ещё одна — такая же немая и безвольная, как и предыдущие, забранные насильственным путём. Совесть услужливо напоминала, что вампирша ломается и помаленьку теряет свою человечность. Первым шагом была кровь, которой её подкармливали, вторым — фрики, уничтоженные в кровавой ярости и их выпитые души, третьим — «пожирание» душ, чтобы восстанавливаться от полученных травм. И это всё, не говоря уже об уничтожении «неудачных» образцов. Именно этот пункт явственно отражал тот цинизм и почти безучастность к поставляемым «на убой» людям. Точнее, не людям — зверью в почти человеческом обличье, и так приговорённому к смерти. Иногда попадались и невиновные — именно они дрались яростнее всего и именно в глазах этих людей (теперь Виктория тоже прониклась уважением к людям, человечным не внешне, а по сути) девушка видела наибольшее отчаяние, когда убивала их. Души она старалась собирать, чтобы, когда понадобится, освободить их всех и, уничтожив нацистов, вызволить хозяйку. Только вот вампирша упустила тот факт, что на ней нет ограничений и что души подчиняются только ей. Не учли это так же профессор и «усиленная» охрана. К прибытию подмоги от первой группы не осталось даже останков: души, которые вновь обрели физическое воплощение, не только разодрали фрицев, но и, по-звериному рыча, накинулись на плоть, сочившуюся кровью. Но подмога уничтожила все души и почти убила девушку. Только пятерым удалось уцелеть — Виктория почему-то не выпустила их. Конечно, одну душу пришлось «сожрать», чтобы восстановиться, но это слишком маленькая цена за выживание. Пока вампирша предавалась воспоминаниям, её запястья сковали дополнительными парами наручников, затем сняли перчатки и будто положили на пальцы лёд, из-за которого всё намертво онемело, а по тыльной стороне ладони прошлась проспиртованная вата. Все эти действия сопровождал надоедливый бубнёж Непьера, уткнувшего свой острый нос в потёртую книгу. Первые несколько порезов, схематично изображавших пентакль, быстро зажили. Серас даже почти не почувствовала, как нож нанёс «черновой вариант» печати Кромвеля, только лёгкий дискомфорт, но и он довольно быстро прошёл. Бубнёж доктора стал ещё более невнятным, но девушка даже не пыталась вникнуть в суть происходящего. Вряд ли что-то хорошее. — Scheisse! — сквозь зубы выругался Эйвондейл, уронив книгу на замызганный кровью пол. Справедливости ради, уронил он книгу на пол, на котором была только кровь самой вампирши. В остальном же — операционная была идеально вымыта, а чувствительный нюх Виктории улавливал сильные запахи хлорки и фенола. Мужчина поднял фолиант с пола, а затем исчез из поля зрения девушки. «Профессор явно не замышляет ничего хорошего, — наёмник ухмыльнулся. — А сбежать мы не сможем». «И что ты предлагаешь? Сбежать, когда всё кончится? Ты сам прекрасно знаешь, что я не сделаю этого, пока не вызволю леди Интегру из поганых лап этого слизняка. Мне только нужно проникнуть через усиленную охрану, которую, скорее всего, поставили после того случая». «Ты сможешь вернуться за ней позже. К тому же вряд ли её оставили на том же месте до сих пор». «Ты — пессимист» — подумала Серас в ответ, но всё-таки задумалась над словами француза. «Non, ma chérie, — наёмник рассмеялся. — Я реалист». Вернулся Эйвондейл. Учёный держал в руках небольшой скальпель, вату и спирт. Вновь по чувствительному нюху вампирши ударил резкий запах, а после первого надреза Виктория приглушённо замычала — настолько болезненным было прикосновение скальпеля и порез, который почему-то не затягивался. «Серебро… Все вампиры боятся серебра». Порезы не прекращались ни на секунду, а громкое мычание вампирши заглушало заунывные речи Непьера на латыни. Врач, казалось, был поглощён зубодробильной словесной конструкцией, совсем не обращая внимания на извивавшуюся «пациентку», а шесть линз его очков в вожделении блестели в свете ламп. — Amen, — закончил мужчина, нанося последний символ на тыльную сторону правой ладони всхлипывающей Серас. Вынув кляп и располосовав собственное запястье, блондин прижал руку к губам бывшей полицейской и дождался, когда десять капель его крови упадут меж полураскрытых губ девушки. Наскоро замотав рану бинтом и вернув кляп на место, Эйвондейл приступил ко второй руке подопытной. Он не одобрял собственного участия в эксперименте в качестве источника крови, но у Макса вновь появились неотложные дела, а вампирская «кровь» и кровь полукровок не годилась. В последнем убедилась уже Лаура, которая даже проводила эксперимент. Нужна была чистая человеческая кровь, причём, только что тёкшая в человеческих венах. Второй раз, как показалось самой Виктории, был гораздо быстрее, речь — менее заунывной, а глоток крови — гораздо слаще первого. Более того — девушка почувствовала, что готова подчиниться этому человеку за ещё хоть каплю его вкуснейшей крови. «Отлично… Теперь ты собственность безумного учёного» — мелькнула последняя мысль в голове вампирши, прежде чем сильные пальцы пережали горло, и она провалилась во мрак.