Цена поражения

Виктория потягивала кровь из пакета и мысленно спорила с Бернадотте, бросавшего ехидные комментарии того, что видела дракулина. «Вот и спелись, голубки, — фыркнул наёмник. — Интересно… Как далеко у них зайдёт без помощи алкоголя и через сколько?» «Лучше замолчи! Хозяйка не помнит той ночи, да и вряд ли ей настолько… настолько приятно находиться в его обществе, что…» — уверенно возразила бывшая полицейская. «Уверяю тебя, ma chère, настолько, — насмешливо прервал вампиршу мужчина, закуривая. — Она настолько смирилась со своим положением, что ни разу не рискнула воспользоваться своими новыми возможностями, чтобы сбежать. Хотя уже давно была бы на свободе, несмотря на всякие договора с этим человеком, которые никогда раньше, между прочим, не соблюдала». Слова француза заставили девушку подавиться и надсадно закашляться. Действительно, больше не было никаких планов побега, не было даже намёка на желание сбежать, словно Интегра смирилась и просто приняла правила чужой игры. «Кроме того, — продолжил как ни в чём не бывало Пип, — она постоянно ходит в форме этих убийц. И ладно бы — в чём-то похожем на мужскую одежду, как любила раньше… Нет. Такое ощущение, что эта форма создавалась для тематической BDSM-сессии. Интересно, а она в роли госпожи или наоборот — Монтана пытается укротить нашу гордую аристократку? Я бы на это посмотрел!» Воображение Серас рисовало одну картину омерзительнее другой: то Интегра стояла на коленях перед майором и будто умоляла сделать ей больно; то полуголая лежала на коленях у Монтаны и он сёк её по заднице, вырывая стоны не то боли, не то удовольствия, а может, и всего вместе; то лежала полностью обнажённая на кровати… Эти отвратные картинки заставляли отчаянно краснеть и давиться кровью под недоумевающим взглядом Лауры. Но окончательно вампиршу доконала картинка, где уже сэр Хеллсинг была доминатрикс: растрёпанный, связанный и плачущий Монтана, приговаривавший «Никакой оплаты… Я должен это делать!»; а над ним нависает женщина при полном параде — в форме, с кнутом в руках и с сигаретой в зубах. «Дорогая, я и не знал, что ты такая шалунья!» — засмеялся Пип. — Серас, что с тобой? — с беспокойством спросила Интегра, которая отвлеклась от обсуждения плана атаки на города Европы. — Ничего… госпожа, — и дракулина вновь взвыла от комичности ситуации. Пожав плечами, женщина вновь повернулась к карте. — Лори, проводи, пожалуйста, Викторию к профессору, — блондин рассеянно улыбнулся, снял очки и потёр покрасневшие глаза. — Нам с фройляйн Хеллсинг нужно поговорить. — Ты же знаешь, что мне всё станет известно? — забывшись, перешла на «ты» Лаура, но спохватилась, когда Хеллсинг подняла на неё вопросительный взгляд. — Ой… Простите, герр штурмбаннфюрер… Я забылась. — Ничего страшного, оберштурмфюрерин. Можете быть свободны. Девушка молча кивнула и покинула гостиную, забрав с собой Серас, по-прежнему сходившую с ума. — Вы же не объясняться в своих чувствах собираетесь, штурмбаннфюрер? — насмешливо спросила Интегра, впервые за весь вечер закурив. — Если да, то я, пожалуй, пойду, потому что вы не выглядите тем, кто способен на что-то такое. — Нет. Я не собирался объясняться в чувствах, которых к вам не испытываю, — мужчина улыбнулся и надел очки. — У меня к вам есть разговор, который касается будущего «Миллениума». Я, как руководитель, хочу временно свернуть проект и «залечь на дно» в ближайшие десять лет. — А что вам нужно от меня? У вас есть Лаура, чтобы советоваться, тем более, что я почти ничего не решаю. — Вы не против умереть? — внезапно спросил Макс, перестав улыбаться. — Простите, что? Вы готовы исполнить мечту, которую я лелеяла первые несколько месяцев? Какая щедрость, я поражена! — женщина издевательски похлопала. — Нет, Монтана. Всё зашло слишком далеко, чтобы вот так можно было избавиться от меня. Не тогда, когда я начала наслаждаться происходящим. Хеллсинг действительно передумала подыхать и даже не могла сказать, почему именно. Было ли причиной осознание, что живой она полезнее, или желание всё-таки отомстить, которое привело её к планированию очередной мировой войны… Но факт оставался фактом: сейчас Интегра хотела жить даже сильнее, чем в те времена, когда руководила фамильной организацией. «Я теперь живу, а не существую, — пришла в голову неожиданная мысль. — Хотя бы потому, что не нужно бояться чувствовать и проявлять эмоции. И да, я действительно наслаждаюсь хаосом». Но решиться на активные действия не давали противоречия в душе аристократки. С одной стороны, было страшно. Хеллсинг охватывал первобытный ужас лишь от осознания того, что нужно будет отступить от привычной программы действий, что если она не будет такой, какой все ожидают… Что-то обязательно пойдёт не так. Потому что проще жить с готовой программой механических действий и желаний, а всё, что не вписывается в рамки — игнорировать, словно нечто несущественное, неважное и совершенно смехотворное. А ещё она совершенно забыла, что такое быть девушкой, на долгие годы заковав себя в цепи андрогинности: никаких юбок, платьев, обтягивающей одежды. Курение, которое поначалу не доставляло никакого удовольствия… Ничего женственного, словно, аристократка пыталась убедить всех (и в первую очередь — себя), что просто не способна на слабость и провал, словно, была равна этим джентльменам из Рыцарей Круглого Стола, пропади всё пропадом! С другой же стороны… Больше не было никакого желания лгать самой себе и лицемерить, лишь бы сохранить остатки былого самоуважения. Потому что до плена, Интегра давно позабыла о том, что такое — выйти из образа, снять маску, которую носишь целое десятилетие… Дать волю эмоциям и делать то, что хочешь, а не то, что нужно. Ослабить контроль над собой даже в родном поместье, показав слабость, чтобы, не дай Господь, никто не посмел воспользоваться этими болевыми точками и уничтожить её. «Наверно, мне стоит в какой-то степени быть благодарной Монтане, что он вторгся в мой маленький мирок и разбил его на осколки, — мрачно подумала женщина, вставая и отходя к окну. — Какой позор… Я оправдываю человека, отнявшего у меня почти всё, что было, а оставшееся — обратившего в ничего не стоящую пыль». — Не буквально, — торопливо дополнил майор, вырывая собеседницу из тяжёлых размышлений. — Я собираюсь сделать вид, что убил вас, а затем выстрелил себе в лоб. Изящно, не находите? Так сказать, отсылка на одного известного человека. — Тогда почему мы не можем якобы поубивать друг друга? И зачем вам… всё это? — Интегра нахмурилась и обернулась. — И вообще… Зачем инсценировать смерти, если можно пересидеть всю шумиху в джунглях, где вы и находились много лет? — Эти пятьдесят четыре года никому не было до нас дела… но ровно до того момента, как мои солдаты уничтожили Лондон, — отозвался Монтана. — Если бы всё пошло по канону дешёвых мыльных опер с окончательной победой «Добра» в вашем лице над «Злом» в моём лице, то «Миллениум» был бы уничтожен. Но из-за непредвиденных осложнений и того, что я вас переоценил… — А я вас недооценила, — из горла блондинки вырвался сухой смешок. — Не думала, что у вас есть хоть какая-то цель, и поверила в ваши слова… Вы слишком напоминали мне Алукарда, только чуть более… человечного и последовательного. Забавно, не правда ли? — Между нами действительно не очень-то и много различий. Только вот мне есть ради кого жить и за что сражаться, — Максимилиан мягко улыбнулся. Впервые за все почти семь месяцев не было этой неестественной гиперэмоциональной мимики, не было безумия в жёлтых глазах… Перед Хеллсинг сидел обычный человек. — А сравнение да, забавное, пусть я никогда и не подтверждал наше с ним сходство в подходе к войне. Насилие ради насилия. Это… Иногда это забавно — поддаться безумию, впасть в амок, рвать, рубить и резать… Что на фоне его борьбы за веру много столетий назад… — Но вы предпочитаете наблюдать, а не участвовать, — дополнила его мысль женщина, отходя от окна, садясь на диван рядом с майором и прикрывая глаза. — Наверно, это прозвучит странно, но… расскажите о войне. Мне просто интересно, почему вам так нравится война. — Я не особо помню, — задумчиво ответил мужчина. За всеми приготовлениями к новой войне за прошедшие пятьдесят пять лет он почти не вспоминал о той войне. — Сами понимаете, фройляйн… Это было слишком давно, чтобы сохранились хоть какие-то воспоминания, кроме страха. Кроме ужаса первого боя и боли в раздробленном плече. Вероятно, ещё был… Восторг? Я очень плохо помню. — Но… Разве вы… — Да, леди Хеллсинг. Я начинал с самых низов, но благодаря находке останков Вильгельмины Харкер и доказательствам существования вампиров и их пользы в нашем деле поднялся в звании до штурмбаннфюрера. Что же до первого боя… Я тогда прилично выпил, чтобы потерять способность помнить и вообще — связно мыслить, — неожиданно зло выплюнул Монтана. — Также я помню величие своей страны, поднявшейся из пепла. Рассвет и возвышение происходили на моих глазах. Хеллсинг открыла глаза и внимательно посмотрела на союзника. Наверно, до этого момента она не воспринимала майора всерьёз. Как клоуна, способного отдавать приказы и убивать лишь чужими руками, или как маньяка, любящего смотреть на военные действия в прямом эфире и отринувшего собственное прошлое — да, безусловно. Но не как на свидетеля исторических событий, не как гражданина униженной страны, обязанной платить огромные контрибуции. Не как обычного и понятного человека из плоти и крови. — Я прекрасно понимаю, фройляйн, что сейчас не ведётся войн, похожих по масштабу и числу жертв, — тем временем продолжил немец. — Я не оправдываюсь и не считаю, что был прав, когда выбрал сторону, будучи ещё зелёным юнцом. Но, в свои двадцать четыре года (1), я добровольно вступил в партию, потому что хотел снова видеть Германию великой. Нет… Я хотел сделать её великой. — А почему вы тогда ходите в гражданском, если настолько преданны идеям? Что и кому вы пытаетесь доказать, в то время, когда ваша любовница и почти всё окружение носит форму с гордостью? Почему, чёрт вас раздери, вы заставили меня одеться в это?.. — Я не ношу форму лишь потому, что больше не служу вообще никому. Глупая идеология, которой я прикрываюсь — всего лишь красочная ширма, которая, однако, прекрасно вписывается в смысл жизни остатков батальона, — нацист повернулся к собеседнице. — И ещё: я уже устал повторять, что Лаура — не моя любовница. Вы хоть раз видели её глаза? — Янтарно-жёлтые, — Интегра поджала губы, стараясь хоть как-то взять себя в руки. — Ничего особенного, просто цвет глаз. Не такой уж и редкий, как я погляжу. «Кажется, ревность неуместна» — блондинка была шокирована тем, что по какому-то праву ревновала Монтану к… а, собственно, к кому, если не к любовнице? — Ошибаетесь. У скольких людей вы видели такие глаза раньше? — Только у вас и вашей… помощницы. Я не особо вглядывалась в глаза людей, — смутилась аристократка, но неожиданно выпалила: — А глаза у вас с помощницей красивые. Но… Так ведь не бывает, верно? Чтобы так совпало, и два человека с одинаковым цветом глаз… если они не… — Родственники, да? — задал наводящий вопрос мужчина и придвинулся ближе. К его удивлению, Хеллсинг отреагировала на это спокойно. — Выдохните и не ревнуйте, фройляйн. Лаура — моя дочь, так что ревность тут неуместна. — Дочь?! Но… — Интегра хватала ртом воздух. — Но она же… В голове всплывала вся информация о Монтане, которую удалось выжать из архивов, а также и документов, переданных Ватиканом через Максвелла. Никаких родственников у него по документам не было, в браке не состоял… И погиб при обороне Берлина ровно пятьдесят пять лет назад. — Да, она вампир, но лишь наполовину. Вы листали архив с моим личным делом времён войны, да? — Макс жестоко ухмыльнулся. — Нет, там точно ничего не могло быть. Потому что Лауре не пятьдесят с лишним, а всего лишь тридцать восемь. И я всё-таки не вампир. Чувствуете, я тёплый. Блондинка замолчала, с недоверием глядя в глаза союзнику, к которому вернулось такое привычное безумие. Почему-то безумие не пугало так, как это делала излишняя откровенность мужчины. Оно не било по оголённым нервам и не давало пищи для размышлений, просто помогая понять, что союзниками по-настоящему им не стать… А вызывающая откровенность не давала даже ненавидеть его как прежде. Женщина схватила его за предплечье, пытаясь нащупать пульс, и, к своему же удивлению, нащупала. — Вы не ответили на вопрос. Мне интересно, зачем нам «умирать», если нас в лицо знают немногие? Почему просто не переждать, планируя все наши действия и так? Зачем умирать мне? — нарушила тишину Интегра, всё-таки вернувшись к начальной теме разговора. — И зачем… Зачем мне носить эту форму? Тем более — больше подходящую для ролевых игр, а не для повседневной носки. Зачем это всё? — Мы — слишком приметные фигуры, чтобы затеряться среди простых людей, — выдохнул Монтана, снимая очки и протирая их. — Конечно, придётся сменить внешность и повадки, но прежде всего стоит уверить всех, что мы мертвы. — «Главная хитрость дьявола — убедить всех, что его не существует», — фыркнула женщина. — Я не против, но… мне страшно. Эти семь месяцев, что я нахожусь подле вас… Это время буквально растоптало меня и словно… собрало заново. Но мне как будто чего-то не хватает. Я не могу сказать, что вы мне приятны и что я готова перейти к большему, чем взаимовыгодное сосуществование, но… вы честны со мной, и это очень радует. — Я тоже не скажу, что вы — самый лёгкий и приятный мне человек, — майор, оценивший откровенность собеседницы, добродушно улыбнулся и провёл рукой по её щеке. — Но я ценю вас. Как человека. А насчёт формы… Можете ходить в том, в чём захотите, хотя я не против ролевых игр, — смешок вырвался из горла мужчины. — Никто и не сомневался, — ядовито парировала Хеллсинг, но спустя мгновение на её губах появилась слабая улыбка. — Впрочем, вы не такой уж и плохой, пусть и тот ещё ублюдок. «А у него приятная улыбка» — неожиданно для себя самой подумала Интегра.

***

Лауре было не очень приятно пропускать разговор, от которого, вероятно, зависело дальнейшее сотрудничество с Хеллсинг, к которой в последнее время возвращалась привычная спесь, пусть и не в полной мере. Интегра, если быть честной хотя бы самой с собой, оказалась, на удивление, существенно приятнее в общении, когда дампир начала жить с ней в одной, скажем так, квартире. Девушку охватила несвойственная ей меланхолия. Такое иногда происходило, но Монтана-младшая не доверяла свою слабость никому. Потому что искренне мечтала, что когда-нибудь сможет вырвать из своей души эту погань, которая с каждым годом крепла всё сильнее. Даже не с каждым годом — с каждой неделей дампир чувствовала, что всё меньше способна контролировать собственную человеческую природу. Что уже не относится к людям так же пренебрежительно, пусть и прожила среди них большую часть своей жизни. «Именно из-за этого я к ним так и отношусь, — зло подумала брюнетка, пиная камешек, попавший под ноги. Она уже проводила заходившуюся в истерике Серас до профессора, так что имела полное право со спокойной душой прогуляться на пляж и посмотреть на звёзды. — Какая же я… слабая!» Собственная слабость была противна Лауре, как и все те, кто любил тыкать дампира носом в эту самую слабость. «Соплячка. Слабая, ни на что не годная соплячка, которая вечно прячется за спиной дружка-оборотня или за авторитетом отца» — в голове против воли всплыли слова Зорин, периодически вылавливающей её в коридорах и устраивающей сеанс кошмаров, из-за которых девушка не могла не то, что нормально спать — даже в моменты бодрствования трусливо жалась по углам из-за любой тени, дичилась почти всех и неделями не выходила из комнат, которые ей выделили. И самое поганое — она никому не могла рассказать, кроме молчаливого и вечно хмурого Гюнше, ставшего свидетелем их с Блиц знакомства (2), а также Шрёдингера, потому что этот мелкий надоеда всегда всё видел и замечал. — Нужно же мне присматривать за новой сестрёнкой, чтобы сообщать майору о беспределе? — Нет, Шрёдингер. Не стоит, — жёстко отрезала Лаура, поджимая губы и огромным усилием давя малодушное желание согласиться. — Мы сами разберёмся. Мы с Зорин давно уже взрослые, так что… Спасибо, конечно, но не стоит. Если он вмешается — станет только хуже, понимаешь? Мелкий «Вервольф» всё прекрасно понимал и молчал. Он прекрасно знал, что Зорин «наплевать на высокое происхождение мелкой выскочки, вонявшей человечиной», как она сама и выразилась, выдыхая клубы плотного дыма прямо в лицо мальчику-коту. А тем временем прошло полгода с её переезда на базу «Последнего батальона», и Монтана-младшая, окончательно перегорев, приняла правила игры. …Не чувствовать… …Не вспоминать… …Презирать людей только потому что они слабые и годные лишь на корм «высшей расе» — вампирам… …Не давать повода для подозрений в такой слабости, как привязанность… …Не перечить начальству и всячески показывать свою преданность… …Никому и никогда не демонстрировать собственных слабостей… «А я ведь была так близка к тому, чтобы избавиться от собственных болевых точек» — уныло подумала брюнетка, чувствуя, как больно становится дышать. — Ой! — Лаура запнулась и упала, но была быстро вздёрнута за шиворот, словно котёнок. — Осторожнее, — «Вервольф» аккуратно поставил девушку на ноги. — Что ты здесь делаешь? Ты что, плакала? Что случилось? — Всё нормально, правда. Отец попросил проводить Викторию к профессору, потому что ему нужно поговорить с Хеллсинг, а потом… Я просто решила привести мысли в порядок, — ответила дампир. — Сегодня какая-то странная меланхолия одолевает. Решила прогуляться до пляжа и посмотреть на звёзды. Составишь мне компанию? Или у тебя дела? — Нет, дела я уже закончил, — пожал плечами Ганс, позволяя брюнетке опереться на его локоть. — С тобой точно всё нормально? — Да, со мной всё в порядке, — «Нет. Со мной всё точно не в порядке. Потому что я не должна рыдать. Потому что во время таких истерик я предпочитаю быть одна, чтобы никто не видел меня в полном раздрае и не мог этим воспользоваться. Потому что я слабее, чем хочу казаться». — Я знаю, что что-то не так, — буркнул оборотень, подхватывая девушку на руки и поворачивая в сторону главного корпуса. — Ты никогда не умела скрывать своих чувств, а я ненавижу, когда ты в таком состоянии пытаешься оправдываться. — Отпусти! — пискнула Лаура, пытаясь вырваться из объятий мужчины. — Я… Я не хочу домой! Я хочу хоть немного отдохнуть! Ну пожалуйста! — Нет, — твёрдо возразил Гюнше. — И не спорь! Ты в таком состоянии способна натворить много глупостей и устроить неприятности, так что лучше попытайся разговорить Хеллсинг, не используя алкоголь. Может, она тебе даже доверять начнёт. — Нет. И даже не проси. — Лори, ну что опять за сцены? Ревнуешь? — оборотень мягко поставил девушку на ноги и обнял, уткнувшись носом в её волосы. — А ты как думаешь? Он… — Я уверен, что если встанет выбор между тобой и Хеллсинг, то он выберет тебя, — мужчина поцеловал дампира в макушку и отстранился. — Впрочем, поверь, я не дам тебя в обиду, если вдруг что-то случится. Лаура пожала плечами. Всё-таки она уже давно не ребёнок и способна принять и свыкнуться с чем-угодно. «Даже с мачехой, которая младше на целых шестнадцать лет».