***
Интегра перевернулась на другой бок, устраиваясь поудобнее. Сон почему-то не шёл, но аристократка даже не пыталась заснуть в таком состоянии. Слишком много впечатлений, слишком много мыслей и слишком много чувств, которых просто не могло быть к этому человеку. Хотя бы потому, что Интегра Фэйрбрук Уингейтс Хеллсинг не должна испытывать подобных чувств к врагу, который уничтожил её жизнь и отрезал все пути к возвращению. Она не должна даже думать и ревновать к… Из горла женщины вырвался полузадушенный смех. Когда-то давно, сразу после пробуждения Алукарда и принятия руководства организацией «Хеллсинг», тогда ещё юная девочка заинтересовалась архивами, в которых нашла несколько любопытных дневников отца, в которых были описаны события с тысяча девятьсот пятьдесят девятого по тысяча девятьсот шестьдесят девятый. Во всяком случае, именно это десятилетие заинтересовало больше всего, ведь отец встретил её мать. Именно благодаря тем дневникам женщина не очень-то и удивилась женскому облику Алукарда, но вот женщина, насчёт которой спросил майор… «Возможно это просто совпадение, — подумала Интегра, чуть успокоившись. — Румынок с таким именем, наверно, предостаточно, чтобы это оказалось всего лишь глупым совпадением. Ну не может же вампир, пусть и высший, но всё же биологически мужчина, зачать, выносить и родить ребёнка! Что это вообще за бред такой!» Но так некстати перед глазами вставала Лаура. Если не обращать внимание на внешность (девушка была до крайности похожа на отца, только тощая и женственная), то в дампире было нечто подобное, что чувствовалось рядом с Алукардом: кости гудели так, будто стоишь под высоковольтными проводами. Сладкое чувство опасности, пусть и не такое сильное, как рядом с Королём Нежити. «Хорошо хоть я не ляпнула, что в дневниках отца упоминается женщина по имени Владислава Шербан, только вот это не настоящее имя и даже не настоящая сущность, — мысленно похвалила себя Хеллсинг. — Хотя… я хотела бы увидеть лицо Монтаны, когда откроется правда». В груди приятной волной поднималось злорадство, потому что она теперь сможет вертеть майором, как вздумается, если всё-таки соберётся с духом и выложит ему, что знает, кто такая Владислава. Потому что это было бы приятно — чувствовать, что в твоей власти находится сильный и несгибаемый мужчина, а Монтану Интегра теперь считала именно таким. «Потому что мало у кого хватит яиц, судя по всему, выебать высшего вампира, остаться в живых и при всех запчастях, а также не обратиться в упыря. Интересно, а каково это будет — заставить штурмбаннфюрера вылизывать мои ботинки, лишь бы я приоткрыла ему эту тайну?» — весело подумала Хеллсинг. Сон не шёл, поэтому женщина оделась и вышла в гостиную, чтобы прочитать что-нибудь. Вполне ожидаемо в помещении оказалась Лаура. Дампир не замечала ничего вокруг, сосредоточенно выводя что-то в небольшой чёрной тетрадке в кожаной обложке. Но на звук шагов обернулась, остановив чуть затравленный взгляд на охотнице на вампиров и выхватывая из кобуры «Браунинг». — А, это вы… — спустя несколько секунд оружие было убрано, а взгляд и голос наполнились привычным презрением. — Что вам нужно в такое время? Неужто не спится? — Верно, у меня бессонница, — неожиданно миролюбиво ответила аристократка, подходя к шкафу с книгами и доставая второй том «Отверженных». — Я тебе не помешаю? — Вам никогда не нужно было разрешение на то, чтобы помешать или нарушить моё личное пространство, — с горечью ответила Лаура. — Ладно, я, пожалуй, пойду, — спокойно ответила Хеллсинг и, подхватив увесистую книгу, двинулась в сторону своей спальни. — Я не настроена ссориться, так что спокойной ночи. — Постойте, фройляйн Хеллсинг, — женщина вздрогнула от возгласа за спиной. — Мне необходимо поговорить с вами и расставить всё на свои места. — Хорошо. Интегра положила книгу на стол и уселась в кресло напротив дивана. — В общем, герр Монтана, он… — Он твой отец, я знаю, — перебила смутившуюся дампиршу охотница. — Он сам мне рассказал этим вечером, так что всё нормально. — Нормально?! Да вы… Вы перетягиваете всё его внимание на себя! — взбесилась Лаура и отшвырнула тетрадь на пол. — «Фройляйн Хеллсинг то…», «фройляйн Хеллсинг это…»! Да в задницу всё! Высокородная шлюха ему важнее родной дочери! — Я не понимаю… А чего ты вообще от него хотела? Твой отец явно не похож на человека, который может привязаться даже к домашнему питомцу, не говоря уже о человеке, в котором от человека только одна половина, а другая — от так страстно ненавидимого чудовища! Конечно, раз он подозревает, что твоя мать — дракулина Алукарда, которая осталась свободна, когда он «умер»! Ещё бы! Да знала бы ты, кто твоя мать на самом деле!.. — рявкнула в ответ Интегра, которую происходящее не только бесило неимоверно, но и доставляло странное удовлетворение и даже удовольствие. — И на твоего отца я даже никогда не претендовала, потому что… В свете кое-каких обстоятельств, я даже не могу воспринимать его как мужчину! Так что закрой свой рот, поганое отродье! Хеллсинг так и подмывало рассказать об истинной сущности «Владиславы», смешать с грязью всю семейку, показать своё презрение к плоду любви двух чудовищ (даже думать об этом было противно, не то, что говорить), но… осторожность настойчиво шептала, чтобы она приберегла этот «козырь» и нашла ему более удачное применение, чем унижение какой-то сопливой девчонки. «В конце-то концов, я могу заставить Монтану выполнять все мои желания — вплоть до самых унизительных, какие только придут мне в голову». — Фригидная вобла, — выплюнула Лаура в ответ, паскудно улыбаясь. — Дохуя гордая фригидная вобла, которая согласится на секс только в том случае, если её накачать наркотиками. Вампирше отчаянно хотелось рассказать, какую сцену она наблюдала полгода назад после приёма, но лишь крепче сжала зубы. Почему-то хотелось раздавить морально эту аристократическую задницу, привыкшую к тому, что все её желания исполнялись по щелчку пальцев. Но самое отвратительное — Монтана-младшая не могла всерьёз навредить Интегре. И дело было даже не в запрете отца, а в чём-то ином… Чем-то, что сидело в подкорке и не давало напасть. Это «что-то» служило надёжным поводком, из-за чего где-то на грани бессознательного Хеллсинг считалась «своей». «Спасибо, отец, — подумала Лаура, крепче стискивая зубы в бессильной злобе. — Именно по твоей вине я не могу напасть на эту сучку и выпить её дрянную кровь! Впрочем, она явно знает хоть что-то по поводу всех дракулин Алукарда». — Ладно, Лаура… Прости меня, — первой нарушила молчание охотница на вампиров. — Я была неправа. Мне не следовало так говорить о тебе и твоём отце, но… я действительно не заинтересована в нём как в мужчине. Просто… Мы слишком разные, да и разница в возрасте… — Ничего, — отозвалась дампир. — Я тоже вспылила на пустом месте. Вы… — Давай на «ты»? И зови меня по имени. А то как-то неудобно, когда ты меня старше, а создаётся такое впечатление, что наоборот… — Хорошо, фр… Интегра, — ответила девушка, залезая на диван с ногами и обхватывая колени. — Просто… Это было больно. Я… Сколько себя помню — всегда росла только с отцом. Он на самом деле хороший, просто иногда бывает жестоким и требовательным… И маму вспоминает иногда… — Я тебя прекрасно понимаю, Лаура, — аристократка присела рядом с собеседницей и скопировала её позу. — Я тоже росла с отцом. Мама… Я её не помню. От неё остался только портрет, да и тот, вероятно, сгорел при штурме особняка. Отец… он воспитывал меня, стараясь оградить от ужасов семейного дела, стараясь постепенно подготовить меня к тому, что я займу его место… Не успел, да и… Может быть, если бы не Алукард — меня бы тут не было. Это всё глупо. Я не должна ни с кем делиться своей ношей. Потому что это только мой крест, и я обязана нести его до самого конца жизни, иначе невозможно прожить жизнь настоящего человека. — «Человек перестаёт быть человеком именно тогда, когда его слёзы высыхают, и он становится демоном», — явно кого-то цитируя, пробубнила дампир. — Так что нельзя пытаться всё время держать маску. Она ведь может треснуть в самый неподходящий момент. — А ты не такая плохая, как я считала всё это время, — хмыкнула женщина. — Может, расскажешь, как ты разбила свою маску? Ты слишком эмоциональная по сравнению хотя бы с тем же Гюнше или с М… майором. — Неудачное знакомство с одной нашей иллюзионисткой после возвращения из «Института благородных девиц» и окончания четырёх университетов, последний из которых был с военным уклоном, — невесело отозвалась Лаура, обнимая себя крепче, будто пытаясь согреться. — Думаю, у вашей… у твоей служанки оно тоже началось не особо. И негромко рассмеялась. — Понятно, — Хеллсинг немного поёрзала на диване, устраиваясь удобнее. — Всё с той же, да? Девушка кивнула, а затем с каким-то потерянным видом уставилась куда-то перед собой, едва заметно раскачиваясь вперёд-назад. — Слушай, Интегра, — на этот раз молчание прервала дампир. — А ты вообще хотела вот этого всего? Только честно. — Нет. Я… Я никогда не хотела ничего подобного, — аристократка до крови закусила губу. — Я не хотела смерти миллионов человек, не хотела разрушения Лондона, не хотела… не хотела даже пробуждения Алукарда и смерти дяди, который пытался убить меня, чтобы завладеть «Хеллсингом»! Я хотела хоть немного беззаботного детства, потому что двенадцать лет — не тот возраст, когда стоит начинать убивать и взваливать на свои плечи тяжёлый груз ответственности! — Ты права, — ответила Монтана-младшая, едва заметно облизнувшись при виде крови. Интегра кивнула и встала с дивана. Она слишком устала для продолжения разговора, а отголосок какого-то непонятного чувства к штурмбаннфюреру уже окончательно стёрся из памяти. «Это всё слишком глупо, потому что невозможно понять чудовищ и их истинных чувств. Это всего лишь талантливая игра, но не настоящие эмоции. Потому что у чудовищ нет чувств. Я сотрудничаю только ради мести предателям, а не из-за того, что Монтана меня принудил или мне это нравится. Я всё ещё вольна уйти туда, куда захочу — нужно только убедить всех, что я мертва, и поменять внешность».***
Майор мрачно смотрел на документы с которыми работал. Мысли занимала непонятная ревность Хеллсинг и её странная ухмылка, когда он спросил про Владиславу. Что-то казалось неправильным в ухмылке девчонки и странной брезгливости, наполнившей голубые глаза при упоминании Владиславы, словно после признания в том, что он является некро-педо-зоофилом. — Я расскажу про Владиславу только в том случае, если вы выполните моё желание, — и Интегра в очередной раз затянулась дымом, щуря бесстыжие ледяные глаза. «Тоже мне — непорочная дева! — Максимилиан настолько сильно сжал перьевую ручку, что чуть не разломил её тяжёлый металлический корпус. — Чёртова девчонка!» Самое противное — аристократка вновь будила всё те же самые желания, вынудившие тогда напоить её и использовать, но в десяток раз сильнее. Монтана рыкнул и отшвырнул ненужную ручку, а затем вцепился в собственные волосы. Желание было слишком сильным, а в голове против воли всплывали события той ночи. И бесстыжие глаза девчонки, когда та извивалась на нём, доставляя ни с чем не сравнимое удовольствие. «Кажется, я немного заработался, — подумал Макс, снимая очки, потирая переносицу и буквально на секунду закрывая глаза. — Как же невовремя! Нужно на этой неделе обязательно съездить в город и расслабиться с кем-нибудь. А Хеллсинг подождёт». Мысли о приятным отдыхе в городе прервал стук в дверь. — Да? Войдите! А, это вы, фройляйн? — устало спросил мужчина, открывая глаза и оглядывая посетительницу с головы до ног. — Вы несколько… невовремя. Я собирался уже ложиться спать. Завтра у меня очень много дел, так что… — Да, конечно, — кивнула Интегра. — Я просто хотела попросить выделить мне другие комнаты. Я… Мне неудобно смущать вашу дочь. — Хорошо, mein Schatz, я утром всё организую, — выдохнул штурмбаннфюрер, гася вновь накрывшую его страсть. — Но при одном условии. — Опять поцелуй? Или попросите нечто большее? — так же устало фыркнула аристократка. — Нет. Ничего большего, чем поцелуй вам не светит. Никогда и ни при каких условиях, майор. Я пошла. Спокойной ночи (1). — Как скажете, — покладисто отозвался немец. — Ничего большего, чем один поцелуй. Как же хорошо, что вы начали учить язык, любовь моя. Вам будет существенно проще вести дела. Женщина рассеянно кивнула, словно не до конца поняла речь своего визави, но всё-таки двинулась к креслу, чтобы через несколько минут подойти и оказаться на коленях у мужчины. Слова в этот момент казались лишними, так что Максимилиан просто припал к губам аристократки. Такой близкой и обжигающе-горячей, но в то же время — такой недоступной, холодной как мрамор или Снежная Королева из детской сказки. Отчаянно хотелось, чтобы поцелуй длился чуть дольше, чтобы он в полной мере смог насладиться вкусом и мягкостью губ такой недоступной женщины. Кого-то он мог принудить или купить, кого-то — завоевать с помощью своей харизмы… Но не эту маленькую аристократку, в глазах которой видел огонь и смерть. Не ту, что волновала его почти окаменевшее сердце и тёмную, чудовищную душу. — Прекратите! — возмущённо прошипела англичанка, разрывая поцелуй, когда мужчина привычными движениями стал избавлять её от одежды, и даже оттолкнула, из-за чего попытка аккуратно расстегнуть пуговицы на её рубашке завершилась полным провалом: несколько маленьких пуговок оторвалось, а затем они упали на пол. — Вы обещали!.. — Да? Хорошо. Тогда уходите, пока я не передумал! — рыкнул немец. — И не смейте попадаться мне на глаза! Фригидная сука! — Мужлан и недоумок, который думает лишь членом! — ответила Хеллсинг и замахнулась для пощёчины, но майор легко перехватил её запястье. — Уходите, фройляйн, — выдохнул он на английском. — Уходите, пока я не передумал и не сделал с вами того, о чём, возможно, пожалею… Держите, — Макс стянул со спинки кресла пиджак. — Разговор окончен. Моя помощница сообщит, где вы будете жить. В течение следующей недели не советую соваться ко мне без острой на то необходимости. — А пиджак? — аристократка, успевшая отойти на несколько шагов назад, всхлипнула, но Монтана вперил взгляд в документы и старался не смотреть на женщину. Он боялся, что не сможет удержаться, чтобы вновь не попытаться… — Передадите через оберштурмфюрера Монтану, — жёстко ответил он. — А теперь вон. У меня и без ваших выходок и желаний забот полно. Вон! После этого рыка англичанка быстро вышла за дверь и даже не обернулась. «Правду говорят — от баб очень много хлопот! — подумал немец, рванув ворот рубашки. — А в город поеду прямо с утра. Потому что эти дела уже в печенках сидят!».