Цена поражения

— Макс, мне нужно с тобой серьёзно поговорить, — сказал Эйвондейл, заходя в кабинет майора и закрывая дверь. — Это очень важно и касается Лауры. С момента очередной стычки Монтаны и Хеллсинг прошли две недели, за которые руководитель «Миллениума» узнал о себе очень многое и в весьма нецензурной форме, но исключительно как редкий наблюдатель: женщина не желала покидать новые апартаменты, когда он находился в пределах базы и вне своих покоев, и тем более — не высказывала в лицо своё неудовольствие. Но несколько десятков записывающих устройств, сигнал от которых шёл на специальную аппаратуру, позволял держать руку на пульсе. Другое дело, что Максимилиану было недосуг мониторить психическое состояние союзницы круглыми сутками. Слишком переоценённым противником та оказалась, да и, что греха таить, ему самому было чем заняться. Например, начать создавать почву для появления нескольких десятков новых личностей с совершенно чистой биографией — без военных преступлений, аристократической шелухи и прочих пятен, отягощавших существование. Это была работа, которая отлично отвлекала и не позволяла думать об извинениях за собственное поведение. Монтана с удивлением обнаружил, что всё-таки его совесть не была уничтожена, а всего лишь слишком крепко спала. Во всяком случае, такое ощущение складывалось только потому, что бывшему штурмбаннфюреру хотелось принести извинения за своё недостойное поведение. Конечно, ползать на коленях не хотелось, как и вымаливать прощение, но презрение в глазах Интегры надоело хуже чихотной травы, да и презрение это было не таким, как в самом начале — сейчас это было презрение как к прожжёному содомиту, словно факт, что майор спал с вампиршей, являлся настолько дискредитирующим. «Как будто я спал с Алукардом!» — мысленно чертыхнулся Монтана, читая отчёты и раз за разом стараясь вникнуть в их содержимое. Получалось из рук вон плохо. Как и положено «настоящему СС-овцу» и патриоту своей страны в то неспокойное время, немец был ярым гомофобом, если дело касалось любовной связи двух мужчин. Наверно, это закрепили репрессии против гомосексуалистов, а также некоторые попытки уличить его в подобных отношениях, несмотря на все слухи о любовных похождениях. Единственный повод обвинить — отсутствие официальной жены и даже незаконнорождённых детей. Сначала его адски бесило, что партия старается вмешаться в его личную жизнь и распланировать её. Мужчине не хотелось плодить детишек в то неспокойное время, а услуги проституток были куда предпочтительнее. Да, в этом были минусы, но какая жена в тридцать лет, если он практически ничего не добился? Да, вступил в «СС», да, дослужился… Но что дальше-то? Ссылка в проект на задворках Рейха и попытки одного безумного учёного открыть способы вампиризации, рабочую формулу которой удалось найти лишь в начале шестидесятых? Положенные на алтарь величия Германии жизнь и совесть? И только ближе к концу войны эти «грязные инсинуации» начали очень забавлять Монтану, а шутки сослуживцев стали почти добрыми. Как-то раз он тоже пошутил. Немного. Просто привёл на какое-то официальное мероприятие фройляйн Блиц в качестве невесты. В общем, от штурмбаннфюрера отстали и больше даже не пытались шутить про его ориентацию. Не с руки было вновь получать от почти двухметровой мускулистой дамы по лицу и потом искать выбитые зубы. Наверно, именно тогда штурмбаннфюрер познакомил их со своим весьма специфичным чувством юмора, которое подразумевает под собой членовредительство, вандализм и оправдание даже самых низменных поступков. После сорок пятого стало куда сложнее, проще и веселее одновременно. Сложнее — потому что перед попыткой побега из осады пришлось содрать и перешить все нашивки на форме (потому что оберштурмфюрер (1) никому особо не нужен и просто был бы пристрелен, как дикая шавка, а вот штурмбаннфюрер мог бы и пригодиться красноармейцам в качестве источника сведений) и едва не загнуться от кровопотери и адской сыворотки, которая, как выяснилось спустя несколько лет, оказалась экспериментальной. Во всяком случае, бегство в Южную Америку, сбор всей команды и начало трудов по созданию вампиров оказались куда проще, чем вся эспокада с вывозом тяжелораненого из окружённого Берлина, над которым реяло знамя проклятых советских убийц. Да, нацисты не были святыми, но было очень обидно: мало того, что война закончилась, так они ещё и проиграли в пух и прах. Проще стало потому, что теперь не нужно было особо отчитываться, нервничать и доказывать, что именно твоё оружие куда мощнее, чем у врага, но исследования приносили слишком мало результатов и нельзя было дать никаких гарантий. Стало проще, потому что теперь не приходилось буквально выбивать деньги у прижимистого министра финансов, чтобы обеспечить работу лабораторного комплекса, непрерывное исследование самого феномена и попыток повторить его — часть награбленного во время войны быстро была погружена сначала в поезд, а затем на подлодку и отбыла на новую базу «Миллениума», что обеспечивало хоть какую-то «подушку безопасности» на первое время. Веселее было потому, что теперь Макс понял, что у него есть время подготовить свою «Адскую войну», скормить Алукарду всех своих солдат и Шрёдингера, чтобы помножить древнее чудовище на ноль, и даже спланировать и срежиссировать собственную гибель. Да, зрелищности не получилось бы, потому что он не был киборгом, но было в этом нечто… Нечто интересное. Некую долю хаоса в его жизнь принесло появление Лауры. Пока девочка была младенцем — было куда проще, хотя бессонные ночи и головная боль часто преследовали мужчину. Накормил, перепеленал, поиграл, убаюкал… И так по кругу. А когда у неё начали резаться не просто зубки, а самые настоящие клыки (пусть и куда менее острые) — Майор начал всё яснее понимать, что никогда не был готов стать отцом и тем более — отцом-одиночкой. Впрочем, первые семь лет после рождения ребёнка были ещё «цветочками». Маленький черноволосый ураганчик наводил страх на соседских кошек и вызывал улыбку у соседок, умильно наблюдавших за тем, как его чадо носится по двору с толпой других ребятишек. — Пусть Монтана и мужчина, но у него на удивление хорошо получается следить за ребёнком, — поговаривала пожилая соседка за чашечкой чая, наблюдая краем глаза за майором. — Интересно, а кто мать девочки? Помнится, ходили к нему какие-то женщины… «Ягодки» пошли ровно тогда, когда Лаура пошла в первый класс. Мало того, что она всё ещё неважно говорила по-португальски (впрочем, быстро осваивая его, как и английский вместе с «родным» немецким), так ещё и попала в класс, где, кроме неё, светлокожих детей не было, максимум — метисы. Так что она была «белой вороной» как в прямом, так и в переносном смысле, но была совершенно не в восторге от перспективы издевательств и избиений. — Ваша дочь, майор Монтана, показала себя как крайне агрессивная юная леди, — строго проговорила смуглокожая женщина. На вид ей было около тридцати восьми или сорока. — Я вынуждена отстранить её от занятий до тех пор, пока она не успокоится и не станет вести себя, как положено девочке, а не отвратительному солдафону. Да кому я вообще это говорю — отцу-одиночке, который, вдобавок, ещё и военный! — Лори, милая, выйди, пожалуйста, — ласково попросил мужчина, поцеловав дочь в макушку. — Нам с этой тётей нужно побеседовать… Девочка кивнула и почти строевым шагом двинулась к выходу. — Итак… В чём суть ваших претензий, фрау Перейра? — Ваша дочь дерётся и дерзит. А также называет одноклассников недолюдьми, — ответила женщина, поджав губы. — Теперь понятно, откуда у неё это. Немец издевательски зааплодировал. — А чем лучше другие дети, которые несколько раз избивали её толпой? — резонно подметил майор. — Чем лучше те, кто предпочитает гнобить непохожих на них? Мне нравятся ваши инсинуации, только вот, увы, они не к месту. Недочеловеком считают мою дочь и из-за этого над ней издеваются. И не нужно говорить, что «это совершенно другое» и не имеет отношения к делу. — Я… я буду ставить вопрос об исключении девчонки из школы и лишении вас родительских прав, — Перейра побагровела. — Нельзя, чтобы Лаура росла с таким уродом и впитывала его расистские и сексистские предрассудки. — А я буду ставить вопрос о взыскании не только полной суммы за обучение, но и за моральный ущерб, — как ни в чём не бывало парировал Макс, мягко улыбаясь. — Фрау Перейра, вы, наверно, в курсе, что я не являюсь нацистским преступником хотя бы потому, что слишком для этого молод. И вы себя-то слышите? Расистскими и сексистскими предрассудками одержим точно не я. Объясните, чем плохо то, что моя дочь может пойти по моим стопам? И, право слово, вы будто бы против отцов-одиночек и вдовцов. — Это неприемлемо! — взвилась женщина. — Вы какой пример подаёте подрастающему поколению?! — Ну что вы, фрау… — промурлыкал Макс, подходя ближе. — Неужели вам есть какое-то дело до того, какие ценности вкладывает семья в головы детей? Как зовут того мальчика, которому моя дочь посмела дать сдачи? Хорхе? Насколько я знаю, у Хорхе вполне себе благополучная семья, в которой, вот незадача, ему не дали понять, что обижать девочек — это плохо. Дорогая Исабель… Неужели я не должен учить дочь защищаться? На мой взгляд, тут неправ именно мальчик, поднявший руку на девочку, а не девочка, которая посмела отвадить от себя нападавшего. Надеюсь, директриса в курсе того, что вы хотите отчислить дочь одного из спонсоров вашего учебного заведения? Нет? Тогда сегодня она об этом узнает. Она ведь на месте? — Да, майор Монтана, — тихо ответила Перейра. — Всего доброго, — ответил он и вышел из кабинета. Наверно, по этой причине он решил больше не пытаться устроить дочь в обычную школу, а решил нанять гувернантку, благо, что у него за семь лет появились связи в городе и найти подходящую женщину не составило труда. Поэтому немец на целый год оставил Лауру, изредка приезжая, чтобы побыть с единственным по-настоящему родным ему существом. — Ты меня вообще слышишь? — Эйвондейл подошёл к начальнику и положил руку на его плечо. — Говорю, это очень важно. Это касается Лауры. — И что она опять натворила? — раздражённо спросил Монтана, отвлекаясь от размышлений. — Если это снова связано с Гюнше… — А вот и нет, штурмбаннфюрер, — ядовито ответил Непьер. — Это касается не его, а тебя и Лауры. Ты точно уверен, что Владислава была женщиной? — К чему такие вопросы? — спросил майор, чувствуя, как на загривке шевелятся волосы. — Неужели сомневаешься в моей ориентации? — Нет, — усмехнулся Эйвондейл и отпустил друга, а затем прошёл к мини-бару и немного покопался там. — Думаю, тебе это понадобится. Рядом с ноутбуком на стол встали две бутылки абсента и нехитрая закуска, а чуть поодаль лёг пухлый отчёт. — Надо же, как забавно, — хмыкнул немец, доставая из ящика стола две стопки и тяжёлую зажигалку с выгравированным орлом, раскинувшим крылья. — Ты же сам не одобряешь, что я иногда выпиваю. — Повод совершенно особый, — пожал плечами учёный. — Будем надеяться, что ты будешь достаточно пьян, чтобы спокойно принять то, что я тебе расскажу. — Я всё-таки стану дедушкой? — обречённо переспросил Максимилиан, наливая первую стопку и проглатывая алкоголь, а затем вытирая невольно выступившие слёзы. — Нет, — вновь фыркнул док, наполняя стопку и тоже мгновенно проглатывая алкоголь, но, в отличие от друга, закусывая. — Я же говорю, что Гюнше тут не при делах и вообще кто-либо. Тебе поджечь? — Угу, — кивнул штурмбаннфюрер и, подождав, пока Непьер наполнит стопки и подожжёт абсент, вновь проглотил свою порцию. Крепкий алкоголь обжигал горло и приносил лёгкое отупение. — Мне на самом деле всё равно. Если с Лаурой всё хорошо и она не беременна, то всё нормально. Она же нормально себя чувствует? — Да, — честно ответил Эйвондейл, наливая ещё стопку абсента и пододвигая блюдо с фруктами чуть ближе. — Знаешь… я не думал, что ты будешь хорошим отцом. Всё-таки это как-то не твоё… — Я справился только благодаря тебе, — пьяно хихикнул Монтана. — Потому что я… даже сейчас я не готов к этому, но всё-таки рад, что получилось вырастить её достойным человеком. Да, я размяк за эти годы, но… Я сделаю всё, чтобы она была счастлива. Даже если придётся лично перегрызть глотку Алукарду. — Да, конечно… Я просто хотел сказать, что она связана с Алукардом куда теснее, чем мы думали… — док опрокинул в себя очередную стопку и поморщился: он не любил алкоголь, но надеялся, что выпивка придаст смелости. — Словом… ты прям уверен, что Владислава — стопроцентная женщина? — Да, — Монтана пьяно улыбнулся. — Иначе как бы родилась Лаура? — Логично, — ответил профессор, выпивая очередную стопку и доливая другу. — Я и не сомневаюсь, но понимаешь… Лучше ознакомься сам. Мужчина трясущимися руками передал отчёт. Почему-то всё ещё было страшно за реакцию на подобные откровения. Не те, что изрыгала разъярённая Хеллсинг или цедил сквозь зубы бывший дворецкий, а научно обоснованные и доказанные. Максимилиан покачал головой и открыл первую страницу. По мере прочтения ему становилось всё смешнее и смешнее. Какая-то несовершенная генетическая экспертиза. Ткани трёх субъектов. Странные совпадения и природа некоторых моментов. Сведения о покушении на Лауру той маленькой вампирши. Сравнение генетического материала Лауры и Девы. Серас и Девы. Незначительные совпадения во втором случае и существенные — в первом. «Дева — первая полноценная дракулина Алукарда, которой позволил выпить кровь господина и стать полноценным вампиром, — подумал Монтана, безразлично рассматривая ещё одно сравнение — сравнение Лауры и Серас по генетическим показателем. — А эта белобрысая соплячка не выпила кровь своего господина, хотя могла обрести свободу куда раньше». Дальше прилагались странные слова на английском, написанные острым и косым почерком. Этот абзац Макс перечитывал снова и снова, пусть смысл от него и ускользал. — Отличная шутка, Эйв! Ты даже Хеллсинг сюда подключил и какие-то дневники… Артура Хеллсинга второго?.. За пятидесятые-шестидесятые?.. Что это всё значит? Ты подготовил отличный сюрприз, только шутка не удалась. Владислава не может быть Алукардом! Потому что она родила ребёнка, а мужчины просто физиологически не могут… — Тут есть ещё и показания самой Хеллсинг. Ты ничего не заметил? Никаких изменений в её поведении? — Она стала смотреть на меня с презрением, когда я упомянул имя Владиславы, — с сомнением прищурился штурмбаннфюрер. — И да, я это принял за ревность… Слушай, а давай сходим и спросим?.. Вдруг это просто твоя неуместная шутка? И забери уже результаты генетического теста! Я, конечно, верю, что ты где-то раздобыл генетический материал Алукарда, но это же глупо! Такого не может же быть! Лаура… Она не такая! «Да причём тут, блять, Лаура?! — хотелось закричать Непьеру. — Нечего было совать свою одноглазую брючную форель с черепашьей шеей куда попало и без защиты!» В глубине души учёный ожидал чего-то подобного от начальника и лучшего друга по совместительству. Всё время, что они были знакомы, Монтана по характеру был в каком-то смысле похож на большого хулиганистого ребёнка, воспринимавшего жизнь, как личный Диснейленд. Конечно же, с поправками на возраст, немалый жизненный опыт (иначе никак, потому что вряд ли кто был способен пройти ту мясорубку и выйти хоть чуть-чуть таким же, как раньше) и личных тараканов в голове. Но, как обычно, реальности было поебать, и она била разводным ключом по голове зазевавшегося учёного. «Наверно, не стоило даже пытаться раскапывать все эти скелеты в гардеробной Макса. Потому что это всегда чревато какой-нибудь идиотской шуткой, последствия которой обычно разгребаю только я».

***

Интегра Фэйрбрук Уингейтс Хеллсинг готовилась ко сну. За последнее время ей всё же удалось принять то, что Алукард так поступил, и женщина даже находила это очень забавным, пусть и с оговорками. Конечно, она злилась на Монтану за произошедшее в их последнюю встречу, но воображение рисовало картины того, как вытянется лицо руководителя «Миллениума», когда тот узнает, кто именно мать Лауры. Даже если не получится его шантажировать и заставить вылизывать ботинки. «Маленькая месть и ничего личного, майор» — привычно подумала она, переодеваясь из пижамы в светлые бриджи и лёгкую футболку. Африканский климат не располагал к ношению строгих костюмов, а сама Интегра в последнее время пристрастилась к прогулкам на пляж в компании вечно недовольной Лауры и флегматичного Гюнше. Женщина старалась давить мысли о втором «родителе» дампира, но нет-нет, а болезненная улыбка появлялась на губах, стоило взглянуть на компаньонку. Впрочем, девушка оказалась на удивление толковой и мало чем напоминала Алукарда. Вообще, Носферату теперь стал восприниматься не драматической, а больше комедийной фигурой, а объектом злой шутки казался сам Монтана, которого, впрочем, тоже было не за что любить. Оба — Психопаты с большой «п», только вот вся эта история пахла дешёвой мыльной оперой или туповатым романом о любви человеческой девушки и вампира, у которых потом родился ребёнок-полукровка. «Только вот у нас тут всё куда прозаичнее, — с улыбкой подумала Хеллсинг, услышав стук в дверь. — Любовью не пахнет, а забеременел вампир». Повернув ключ в замке, Интегра открыла дверь. На пороге стоял пьяный Монтана, допивавший абсент прямо из бутылки, а чуть поодаль — доктор Непьер, но и его состояние тоже было далёким от трезвости. — И зачем вы пришли, штурмбаннфюрер? — цедя сквозь зубы слова, спросила аристократка. — В очередной раз домогаться? — Думаю, нам нужно зайти, — вместо начальника ответил Эйвондейл и, не дождавшись разрешения, втащил его в апартаменты. — Разговор не из лёгких. — Мы с вами, док, уже всё обсудили в прошлый раз, если вы не забыли, и тема, думаю, исчерпана, — англичанка скрестила руки на груди. — Да, но… необходимо повторить для штурмбаннфюрера то, что вы знаете о Владиславе Шербан, — пьяно фыркнул Непьер. — А то он не верит, что это всё правда. Хеллсинг достала из кармана сигареты и зажигалку, а затем закурила. На её губах играла злая усмешка. — Сожалею, Монтана, но это всё правда, — сделав глубокую затяжку и выдохнув в лицо немцу, ответила женщина. — У меня нет тех самых дневников, увы, но я посоветую вам поверить мне на слово. Я не знаю, как можно вызвать Алукарда из нематериального мира, но я бы с удовольствием задала бы ему похожие вопросы. Возможно, после атаки на штаб-квартиру организации «Хеллсинг» они уцелели, только вот сомневаюсь, что после моей смерти там всё не опечатали и не прибрали к рукам. Так что… Да, майор, именно по этой причине я и считаю вас содомитом. Даже не верится, что настолько гомофобная свинья так поступила с моим слугой. В последние слова англичанка вложила столько яда, сколько смогла. Наверно, она немного сочувствовала нацисту, что тот сам для себя оказался прожжённым содомитом, но всё ещё не могла простить уничтожение Лондона, плен, провал в памяти и вынужденный союз. — Не думаю, что тут имеет место быть умысел, — фыркнул Эйв, с беспокойством глядя на майора, неподвижно сидящего в кресле. — Кажется, он уснул, фройляйн. Вероятно, слишком много выпил. — Лучше проверьте, — раздражённо отозвалась Интегра. — А то будет очень неловко, если мне припишут труп того, кого я так яро ненавидела. Непьер подошёл к Максу и положил пальцы на сонную артерию и, почувствовав пульс, убрал. Кивнув Хеллсинг, доктор направился в сторону двери. — Вы не желаете забрать его? Мне будет неловко, если он проснётся именно у меня. — Не переживайте. Он проснётся только утром и сразу же покинет ваши комнаты, — ответил учёный. «Пожалуй, нужно будет запереть спальню» — подумала женщина, когда дверь за профессором закрылась. Увы, она этого так и не сделала.