Цена поражения

Лаура, вытянувшись во весь рост, стояла перед отцом, нервно расхаживавшим по кабинету, и ждала, пока он заговорит первым, прекрасно понимая, что он узнал обо всём (дампир почему-то была уверена в этом) и на этот раз она ответит по всей строгости за свою выходку. Мало того, что раскрыла родство с командиром, так ещё и намекнула знающим людям о своей истинной природе. Она сама видела, как побледнел, кажется, Айлендз, когда зашёл разговор о Владиславе Шербан. «Отец, похоже, по-настоящему зол, — подумала брюнетка, вздрогнув, но всё-таки вытянувшись ещё сильнее. — И за два месяца ничего не забылось… Лучше бы я держала язык за зубами и не позволяла себе ничего лишнего! Думаю, он будет рад, что я недавно прикончила всех оставшихся рыцарей, которые знали или могли знать эту грязную историю». Монтана-младшая далеко не в первый раз допускала такие ошибки и слишком хорошо знала о последствиях своеволия. Вообще, Фюрер, на её скромный взгляд, был нормальным отцом. Далеко не идеальным, иногда даже тираничным и жестоким, но достаточно хорошим, чтобы совладать с наклонностями, которые несёт в себе дурная кровь порождения греха. Заботливым и любящим, несмотря на редкие жестокие избиения. Да, было порой слишком больно и обидно, но это всегда шло впрок. Во всяком случае, повторять явно не тянуло. В каком-то смысле, и сама Лаура была порождением греха, но не таким порочным и чудовищным, как Алукард и его дракулины. Во всяком случае, у неё было понимание, что такое человечность. Пусть дампир была человеком лишь наполовину и презирала основную массу людей (мелочных, лживых и готовых на всё ради кучки денег, силы или ещё чего-то), но чётко понимала ту тонкую грань, где кончается человечность в самой низменной форме и начинается чудовищная природа, которой правят инстинкты. Девушка понимала, что не является образцом для подражания (дурная вампирская кровь периодически давала в голову, заставляя поддаться чудовищной природе), но даже она, зачастую, жёстко контролировала собственные порывы и желания. Но был один вполне, можно сказать, межвидовой аспект, которому Лаура была подвержена куда сильнее, чем отец, но слабее, чем Интегра Хеллсинг. Гордыня. Один из семи смертных грехов. Если подумать, самый страшный из всех, потому что именно из-за Гордыни Люцифер, как и те, кто пошёл с ним, и был изгнан в Ад. К тому же, если человек из-за Гордыни возомнил себя Богом или задаётся вопросом об убийстве как о личном праве — как, например, было показано в «Преступлении и наказании», которую она считала лучшей работой Достоевского и даже, бывало, перечитывала, — то ему ничего не стоит поддаться и иным грехам. Потому что имеет право. Брюнетка была подвержена Гордыне и признавала это. Она сильная! В каком-то роде потомок Алукарда! И плевать, что она не обладает и десятой долей тех способностей, что есть у Короля Нежити, — она и без этого во многом превосходит искусственных вампиров. Плевать, что её отец ненавидит вампиров лютой ненавистью или считает их всего лишь удобным инструментом для осуществления собственных планов. Девушка именно гордилась тем, что является результатом связи вампирши и обычного человека, хотя Монтана-старший кривился, будто съел целый лимон, когда она как бы невзначай затрагивала тему этой связи. Будто считал, что она восхищается Королём Нежити больше, чем родным отцом, нашедшим способ выжить и почти остановить старение, не прибегая к вампиризму и оставаясь человеком. Впрочем, несмотря ни на что — мужчина любил дочь. Настолько сильно, насколько мог себе это позволить в силу своего характера, воспитания и отношения к вампирам. Он даже позволил выбирать спутника жизни и то, кем она хочет быть. Да, может быть, неодобрение и чувствовалось, но… — И долго ли вы будете молчать, оберштурмфюрерин Монтана? — отстранённо поинтересовался штурмбаннфюрер, сцепив руки за спиной. — Неужели вы не подготовили отчёт о прошедшей миссии? Девушка скрипнула зубами, лихорадочно вспоминая, что можно рассказать, а что лучше смягчить или вообще придержать до лучших времён. Немного подумав, дампир всё-таки решилась и ответила: — Эти три месяца прошли весьма плодотворно, герр штурмбаннфюрер. Нам удалось выкрасть дневники Артура Хеллсинга, заложить взрывчатку в стены особняка Хеллсинг и заминировать склеп, а также окончательно разобраться с Рыцарями Круглого Стола. К сожалению, это получилось сделать незадолго до отъезда, а предоставить отчёт не представлялось возможным. — Отлично, — голос руководителя, казалось, похолодел ещё на несколько градусов, из-за чего Лауру внутренне передёрнуло. — Каким образом у вас, оберштурмфюрерин, получилось разобраться с этими людьми? — Я взорвала особняк фройляйн Хеллсинг, когда все обозначенные джентльмены оказались в особняке. В основном, были молодые люди, но и остальные выжившие из первого состава организации тоже посетили, — бодро ответила брюнетка, стараясь не показывать то, что ей ужасно неуютно от подобных разговоров. — Вы лично проследили, чтобы все оказались там в определённое время и не смогли уйти? — Макс старался не смотреть на дочь. — Всё верно, мой фюрер. Взрывчатка была заложена в подвалах во время извлечения личных дневников и ещё некоторых фолиантов по вампирологии. В основном, автором значится Абрахам ван Хеллсинг, но есть несколько томов за авторством и других членов рода Хеллсинг. — Почему вы задержались на два месяца? — мужчина остановился и повернулся к собеседнице. — Мы соблюдали некоторые предосторожности и сбрасывали вероятный «хвост». Очень вероятный «хвост», — ответила Лаура, вытягиваясь ещё сильнее и судорожно вздыхая. — Вероятно, они что-то про меня выяснили. Ума не приложу, как такое произошло. — Правда? — блондин шагнул к дочери. — А я слышал иное… Что ты сама перед телемостом, да и после него, дала нашим врагам дополнительное преимущество. Почему ты, дрянь, посмела назвать меня отцом?! И почему посмела спросить этих томми (1) про Владиславу, прекрасно понимая, что кто-то может об этом знать?! — Они знали о нашей родственной связи, как и перечень баз, часть из которых занята под склады оружия. Ватиканские псы нас переиграли. На лицо Лауры обрушилась первая пощёчина, заставившая зажмуриться от боли. Вторая. Третья. Удары сыпались градом и не думали прекращаться, но дампир старалась не всхлипывать, шмыгая разбитым носом. Она понимала, что заслужила подобную экзекуцию. Понимала и не препятствовала, стараясь отрешиться от физической боли. Не получалось. «Главное — не кричать, не рыдать и не просить о пощаде. Бесполезно, да и, к тому же, это только раззадорит его ещё больше. Главное — не кричать…» — Я сколько раз повторял тебе, негодная девчонка, — рычал штурмбаннфюрер, отвешивая беззвучно всхлипывающей дочери очередную пощёчину, — я сколько раз повторял: следи за своим языком и не смей ослушаться моего приказа! Раз на свою безопасность тебе плевать, то подумай хотя бы обо мне! — Я… Я н-н-не хотела! — почти шёпотом произнесла девушка. Разбитые губы саднило. — М-м-мой фюрер… Я… Я больше никогда… обещаю!.. — Ты в прошлый раз обещала, — уже спокойнее ответил Монтана-старший, прекращая бить и отступая от дампира. — Ты в прошлый раз мне обещала, что больше не посмеешь допустить подобного… пренебрежения приказом. Наверное, ты забыла, что я для тебя в первую очередь командир, а уже во вторую — отец? Так я напомню! — Нет! — полукровка отшатнулась, увидев, как глаза отца вспыхнули яростным безумием, хотя до этого оставались холодными и злыми. — К тому же ты совершила ещё более серьёзный проступок, пытаясь взять то, что тебе… не принадлежит, — мужчина рванул ворот рубашки, чувствуя удушье, а затем шагнул к столу и вытащил из ящика кожаный ремень с тяжёлой металлической пряжкой. — Три месяца назад ты посягнула на Интегру Хеллсинг, забыв, что она — моя! Полностью и безраздельно! Первый удар ремнём был слишком сильным, чтобы удержать крик и устоять на ногах. Дампир повалилась на пол и попыталась прикрыть голову руками. — Ты забыла, моя дорогая дочь, что я ни с кем не делюсь своими трофеями и не выпускаю их из рук до тех пор, пока они мне не наскучат, — на спину скулившей Лауры обрушился очередной удар. — Неужели ты думала, милая Лори, что этим трофеем я всё-таки поделюсь?.. Жди своей очереди, дрянь! Когда я наиграюсь с Хеллсинг — делай с ней что хочешь! Но до этого момента — она моя! Моя и только моя! Понятно?! Девушка дёрнулась и едва слышно заскулила, когда штурмбаннфюрер в очередной раз замахнулся, моля всех богов, чтобы отец не заметил кольцо, выпавшее из кармана. Тогда ей точно не поздоровится. Но вместо удара ремнём последовал несильный пинок в бок. — Вставай, дрянь! — ярость в голосе Макса внезапно сменилась деланным равнодушием. — Поднимайся! Монтана-младшая подчинилась и с огромным трудом поднялась на ноги, незаметно поднимая с пола украшение и убирая его в карман форменных штанов. Она не понимала, почему экзекуция завершилась так быстро, ведь обычно мучения длятся куда дольше. «Неужели…» Перед глазами плясали цветные пятна, ноги отказывались держать, но брюнетка упорно боролась за собственное сознание, просто не желая показывать слабость и боль. — П-по… чему? — заикаясь, произнесла Лаура, а затем подняла взгляд мутных глаз на отца. — З-за что? З-за что… ты так… со мной? — Ты хоть понимаешь, что именно натворила? — глухо спросил мужчина, тяжело отдышавшись. — Я всё понимаю… Но я не знаю главного, так что будь добра… Просвети меня. Или скажи, что я ошибаюсь. Во-первых, зачем ты дала англичанам дополнительный козырь? Я всё понимаю, тебя это ранило и шокировало, но… почему ты не промолчала, хотя знала, что я всё слышу? — Прямого запрета не было, — девушка неопределённо пожала плечами и, всхлипнув, вытерла рукавом сочившуюся из разбитого носа кровь. — Ватиканские шавки и так предоставили томми все данные, о чём я тебе уже говорила. А насчёт Владиславы… ты не собирался мне рассказывать, верно? Более того, ты удивлён хотя бы тому, что я о чём-то подобном знаю. Не собирался мне говорить? — Я не обязан предоставлять тебе отчёт о каждом своём решении, — Монтана-старший вновь начал злиться. — Главный тут я. Моё дело — принимать решения и нести за них ответственность, а твоё — подчиняться! А во-вторых… Что именно я наблюдал три месяца назад между тобой и фройляйн Интегрой? Вряд ли то, как вы нюхали цветочки! — Я люблю Ганса и этого ничто не изменит, — тихо, но твёрдо ответила девушка. — А то, что ты застал меня и Интегру… Это была случайность. Ты же знаешь, что она кусает губы до крови, когда нервничает? Мне понравилась её кровь. — А гауптштурмфюрер Гюнше знает о том, кто твой родич? — ядовито спросил майор. — Я не рискнула рассказывать ему об этом, — стиснув зубы, ответила Лаура. — Я… Мне не хочется ронять твой авторитет в его глазах. И да, ты собирался мне сказать? Вероятно, нет. Вместо ответа Макс сжал кулаки. — Ты не понимаешь, о чём говоришь, — справившись с гневом, ответил мужчина. — Да, не собирался, но для твоего же блага. Потому что я не хотел впутывать в это ещё и тебя. Молодец, что не стала говорить ему о своих родственных связях. На эти слова дампир только мрачно кивнула. Она понимала обоснованность предосторожностей, но… Это предательское «но» выбивало из колеи и не давало смириться с гипотетическим незнанием. Ведь если бы не любопытство… Впрочем, момент был явно упущен. — К тому же… ты почему-то решила, что правила для тебя не писаны, а приказы не касаются, — тем временем продолжил Максимилиан. — Приказ был чётким и ясным: к Хеллсинг не лезть и не пытаться «поразвлечься», пока я не разрешу обратного. Вот скажи мне, Лори… что в этом распоряжении было не понятно? И почему ты, чёрт возьми, дала намёк на своё происхождение?! Почему ты назвала меня отцом во время телемоста? Ладно, это хоть как-то можно использовать и извлечь из этого пользу… Но зачем ты упомянула «Владиславу», прекрасно понимая, что ещё кто-то мог знать, что именно происходило в те годы?! — Повторяю, что прямого запрета на вопрос «Владиславы», — здесь Монтана-младшая скривилась, — не было. Более того — мы поняли, кого именно следует устранить в первую очередь. — Но именно те, кого стоит устранить с первую очередь, имеют козыри, чтобы устранить тебя, — резонно заметил майор. — Ты сама дала им в руки оружие, с помощью которого они смогут тебя уничтожить. — Больше не смогут… — губы тронула вымученная улыбка. —Ты совсем не слушаешь… Я лично проследила, чтобы они никому ничего не успели сказать… В новостях, вроде бы, пока ничего не было об их смерти, но это не значит, что не будет. — Ладно, можешь быть свободна, — ответил Монтана-старший, которому на секунду стало совестно за очередную вспышку гнева. — Ты под домашним арестом на три месяца и на это же время разжалована. Узнаю, что ты в это время видишься с Гюнше или пьёшь кровь — выпорю снова. И настолько легко не отделаешься. Лаура мгновенно изменилась в лице, что не укрылось от его взгляда. — Что случилось? — спросил мужчина, мученически закатывая глаза. — Что ещё ты натворила, помимо известных мне прегрешений?! Это как-то связанно с Гюнше? Девушка молча кивнула и опустила взгляд в пол, мысленно умоляя, чтобы зашёл хоть кто-то, чтобы избавить от признания, из-за которого отец её точно забьёт до смерти. — За что мне такое наказание! Дочь, которая не может просто запомнить, что можно, а что нельзя делать… Подопечная, которой лишь бы устроить излишнюю драму с битьём посуды и ссорами… Что. Случилось? Неужели так сложно ответить?! Впрочем, молитвы были быстро услышаны. В кабинет, опираясь на трость, зашла Интегра и тяжело опустилась в кресло, стоявшее почти у самого входа. В ответ на обеспокоенно-вопросительный взгляд Максимилиана женщина только мотнула головой. — Я жду ответа, Лаура. Что такого ты натворила, что не смеешь признаться собственному отцу и командиру? — А что ты сделал с Интегрой после того, как я ушла? — тихо, но твёрдо спросила дампир. — Просвети, а то я не в курсе. — Если ты думаешь, что сможешь отвлечь меня от своих прегрешений, то ошибаешься, — гаденько ухмыльнулся Максимилиан, подходя к столу, набирая номер и прикладывая трубку к уху: — Гауптштурмфюрер Гюнше, пройдите ко мне в кабинет. Но для начала — направьте ко мне доктора Непьера и одну из его ассистенток. — Да, герр штурмбаннфюрер, — спокойно ответил оборотень. — Итак… — майор положил трубку и обернулся к ничего не понимающей Интегре. — А, доброе утро, фройляйн. Рад, что у вас сегодня хватило сил на то, чтобы добраться до моего кабинета и почтить нас своим присутствием. Может, вам известно, что случилось между гауптштурмфюрером Гюнше и оберштурмфюрерин Монтаной? — Понятия не имею, герр штурмбаннфюрер, — голос аристократки так и сочился презрением. — Но с удовольствием отвечу на вопрос. Она имеет право знать, каким животным является её отец. Губы дампирши образовали ровную «О», когда до неё дошёл смысл слов собеседницы. — То есть, ты, отец, изнасиловал фройляйн Хеллсинг? Вот так просто? — поинтересовалась ошарашенная девушка, а затем заметила кивок охотницы на вампиров. — Так вот почему… — Вижу, ваша дочь прекрасно всё поняла. А врач мне не нужен. Меня всего лишь тошнит, потому что я страдаю от жуткого похмелья. Вероятно, перебрала вчера, потому что это праздник — не видеть вас хотя бы один день, майор. Дальнейшие слова были излишни: Интегра пристроила трость возле кресла, скинула обувь, забралась с ногами и, свернувшись клубком, немигающим взглядом уставилась на противоположную стену. — Во-первых, как вы вероятно помните, алкоголь вам противопоказан, — нарушил молчание штурмбаннфюрер, доставая из кармана тряпочку и протирая очки, а подслеповатый взгляд жёлтых глаз обжигал злобой. — Если, конечно, хотите и дальше видеть меня, то можете продолжать пить и отказываться от лекарств. Доктор делает всё возможное, чтобы улучшить препараты и повысить их эффективность. Мне тоже не доставляет никакого удовольствия тратить время, которому я могу найти гораздо лучшее применение, на вас. Можете не питать иллюзий: я занимаюсь вашим восстановлением только потому, что не могу никому доверить и перепоручить. — Я не собираюсь быть лабораторной крысой ни для вас, ни для вашего подчинённого! — зло выплюнула Хеллсинг, гордо вздёрнув подбородок. — Если хотите тестировать свои препараты — делайте это на ком-то другом! А перепоручить могли бы Серас. Пусть она и вампирша, но приказы оспаривать не будет. — Если не хотите — не надо, — губы мужчины тронула едкая усмешка. — Это ваш выбор и вам жить с этим. Вам же нравится беспомощность и моё присутствие? Вот и наслаждайтесь. «Да чтоб тебя черти драли вдесятером!» Аристократка злилась. На себя, на майора, на Лауру… на всю эту ублюдочную ситуацию. Ведь казалось бы — она была готова к любым неожиданностям в плену. К насилию, скотскому отношению, попыткам сломать… Интегра даже была уверена, что переживёт любой ужас, любые унижения и лишения, но не сломается и сможет сохранить себя такой, какая есть. Оказалось, что Монтана действительно куда умнее и опытнее. И даже в каком-то смысле сильнее. Это было не удивительно: разница в возрасте казалась просто колоссальной. «А ведь он мне в дедушки годится, — с горечью подумала женщина, хмуро зыркая на майора, уткнувшегося в бумаги. — И ведь выглядит очень молодо. Если бы я не знала, то никогда и не подумала бы». Интегра сменила позу. Думать не хотелось вообще. Хотелось пойти к себе и вновь выпить. Забыться, как она делала всю последнюю неделю, когда получалось выбрасывать таблетки и вскрывать мини-бар. Конечно, она могла наглотаться таблеток и залить алкоголем, чтобы всё-таки завершить начатое три месяца назад, но… Апатия не давала сделать даже этого. Только глушить алкоголь и мучиться утренним похмельем. Да, она пила не каждый день, но без алкоголя жизнь казалось ещё невыносимее. «Лучше мучиться от похмелья, чем от воспоминаний, — подумала блондинка, сглатывая тугой кислый ком, подкативший к горлу. — Думаю, сегодня можно начать пить раньше, чем в семь часов вечера, да и тошнота должна пройти. Всегда проходила». Но с каждой минутой тошнило всё сильнее. Казалось, на корень языка что-то давит, вызывая всё более сильное желание свесить голову с края кресла и выблевать завтрак — те несколько ложек овсянки, что смогла в себя впихнуть Интегра утром. Есть утром совсем не хотелось, но энергия была нужна. Странное дело: всё съеденное на ужин, особенно как закуска к алкоголю, не норовило покинуть желудок в самый неподходящий момент. Во всяком случае, не тогда, когда леди-рыцарь оставалась одна. Если же с ней рядом находился Монтана, ещё и пахший какой-нибудь сладковатой гадостью, то в таких случаях поесть нормально получалось только иногда и то — только если перед этим хорошенько покурить. Нужно ли говорить, что в обед ситуация была похожей на вечернюю? Разница состояла лишь в том, что штурмбаннфюрер после обеда был рядом всегда. Помогал вновь учиться писать, помогал с физическими упражнениями, не упрекая и даже не домогаясь. Только вот Хеллсинг его всё равно боялась и ненавидела. Ничто не было способно изменить её отношение к этому ужасному человеку. Самому настоящему монстру в человеческом облике.