Цена поражения

Вольф вышла на балкон и, оперевшись на перила, с наслаждением закурила. Она буквально кожей чувствовала слежку, но всё же мечтательно улыбнулась, из-за чего жёсткие рубцы на щеках натянулись, ещё больше уродуя лицо. Наверное, для наблюдателей это выглядело странно — расслабленная и почти довольная жизнью цель, открытая для устранения в любую секунду. Беззащитность католички подчёркивало лёгкое открытое платье, словно она действительно приехала отдыхать и наслаждаться жизнью, а не выполнять какую-либо миссию. Их отряд, замаскировавшись, прилетел следующим рейсом, потому что не стоило складывать все яйца в одну корзину, да и быть наживкой лучше не большой толпой, которую легко перебить, а маленькой группой — собственно, наживка и страхующие. Хайнкель не любила вынужденное бездействие, но ей и ещё одному «искариоту» пришлось лететь открыто, чтобы отвлечь внимание вероятных нацистских соглядатаев. В конце концов, появление в стране католиков может спровоцировать нападение, которое можно отбить и использовать как повод для зачистки. Блондинка была настолько увлечена идеей лететь в одиночку и вырезать всех нацистов самостоятельно, что Папа вызвал её на разговор. — Я надеюсь, Вольф, вы не собираетесь выслеживать и пытаться обезвредить обе цели в одиночку? — Иоанн Павел II задумчиво побарабанил пальцами по столешне, но, заметив выражение крайнего возмущения, мелькнувшего на лице собеседницы всего лишь на мгновение, решил пояснить: — Я не ставлю под сомнения ваши способности и не собираюсь держать в стороне от конфликта. Но если бы мы хотели только устранить Монтану и его известных нам сподвижников, то ничего не мешает сделать это сейчас. Можно просто выжечь единственное известное нам логово нацистской мрази ядерным ударом или даже обычными ракетами. Вместе со всей остальной страной, ведь мы не знаем, где именно они прячутся. Данные же… Они далеко не такие точные и полные. Мы не можем слепо надеяться на правдивость сведений. — А почему?.. — хотела, было, спросить католичка, но замолкла под насмешливым взглядом мужчины. — Хайнкель… Неужели тебе не хочется не только устранить не только верхушку, но полностью вычистить этот мир? — старик горько улыбнулся. — Я не позволю этой гидре вновь поднять голову. К тому же разве не этого хотели бы Юмико Такаги и Александр Андерсон? Неужели ты позволишь, чтобы всё пошло прахом? Месть — блюдо, которое стоит подавать холодным, а растравлять душу ненавистью, которая может ослепить… Которая уже ослепила твоего наставника, из-за чего он не только уступил внутреннему Чудовищу и вонзил в себя Гвоздь, но и проиграл чудовищу, которому противостоял. — Я понимаю, Ваше Святейшество, — блондинка втянула носом воздух и резко выдохнула. — И я не буду подставляться. Но если… — Нет. Ты ничего не предпримешь, пока они не нападут первыми. Если, конечно, данные не врут, — жёстко отрезал Папа. — Твоя задача — наблюдать, пока основные силы прощупывают обстановку. И обезвреживать цели ты будешь в двух случаях: либо они нападут на тебя первыми, либо после уничтожения базы и всех пособников Монтаны в этой стране. Так и быть — после выполнения задания оборотень и его спутница достанутся тебе, если не будут слишком упорствовать и выдадут нужные сведения сразу. Если же нет… — Так я буду всего лишь наживкой? — издевательски улыбнулась Вольф. — Хорошо, Ваше Святейшество. Только моим напарником будет кто-нибудь из выживших в лондонской мясорубке «искариотов». Не хотелось бы из-за разногласий провалить операцию. — Можешь идти, дитя, — кивнув, миролюбиво ответил старик и даже слегка улыбнулся. — Да благословит тебя Господь. — Аминь. Католичка стряхнула пепел с сигареты и вновь затянулась. Она понимала, что Гнев — один из смертных грехов, но ничего не могла с собой поделать. Он сжигал изнутри, и девушке очень хотелось отомстить. Не только за собственные шрамы, но и за убийство единственного человека, о котором хотелось заботиться. «Юми здесь понравилось бы» — из-за этой мимолётной мысли стало ещё более погано, хотя, казалось бы — куда ещё? Юмико была больше, чем напарницей. Подругой. Сестрой. Надёжным плечом, на которое Вольф могла опереться в моменты слабости — ни у кого не было столько сил и терпения, чтобы всегда и везде быть непоколебимой. В ответ же девушка защищала названную сестру от нападок, когда стало известно о Юмиэ — жестоком берсерке, в которого иногда превращалась кроткая Такаги. Хайнкель не нравилось, что не вышло добраться до дворецкого и убить, прежде чем это сделал Алукард, принявший облик маленькой девочки. Она даже в первый момент опешила, когда Король Нежити оказался рядом с резко помолодевшим предателем и вонзил клыки в его шею. Не давая даже и тени шанса атаковать вновь и даже лишний раз не разговаривая. Будто ему уже слишком наскучило их противостояние или вампир опасался, что тот снова выкинет какой-нибудь отвратительный трюк. И как же было жаль, что особняк Хеллсинг уничтожен до фундамента, а сама Интегра уже два месяца гниёт в могиле! Девушка чувствовала какую-то мстительную радость от осознания смерти протестантской свиньи. Хоть она и не знала, как именно нацист сумел довести эту женщину до самоубийства, но вариантов было предостаточно, и объявление о награде за голову англичанки, вышедшее около восьми месяцев назад, было далеко не единственным вариантом. Вероятно — это было что-то настолько унизительное, чего аристократка, обуянная гордыней и иллюзиями о собственной исключительности, не могла вынести ни при каких условиях. А история про самоубийство, рассказанная штурмбаннфюрером, казалось, была шита белыми нитками. Вряд ли он держал объявление о награде за голову аристократки в секрете чуть меньше полугода, чтобы в один момент ударить побольнее. Слишком уж мелочными казались подобные действия, да и сама католичка сомневалась, что в этой истории нет второго дна. Впрочем, Вольф было всё равно. Главное, что камень, на который стекла Печать Кромвеля, теперь находился на изучении в Отделе по работе с реликвиями. Не было никаких гарантий, что удастся разобраться с полным функционалом данного клейма (все документы были утеряны) и, если потребуется, уничтожить Алукарда, но даже в качестве бесполезного куска брусчатки он был довольно интересен. «А красиво дочь Монтаны всё обставила, — с весёлой злостью подумала католичка, затушив сигарету. — И следы замела, подорвав особняк, и вывела из строя большую часть Рыцарей Круглого Стола… Посмотрим, кто будет смеяться последним». Хайнкель взяла пепельницу и зашла в номер. Её ждала работа — неприятная, но необходимая. Не стоит недооценивать противников и переоценивать свои силы — слишком многое стоит на кону, чтобы так просто отказываться от борьбы.

***

К тому моменту, как Лаура с мужем дошли до её комнат, алкогольные пары немного выветрились из головы, и девушка задумалась над тем, что произошло. Никто не стал устраивать дополнительный разнос, всего лишь мягко «погладив против шерсти» и будто предупреждая: шаг влево, шаг вправо — и серьёзно не поздоровится. «Главное — не попасться на чём-то, что гарантированно вызовет бешенство, — размышляла фрау Гюнше. — Так что придётся выполнять только то, что сказали. Конечно, при столкновении с католиками можно будет и уничтожить их, но…» — О чём задумалась? — спросил Ганс притихшую вампиршу, когда они открыли дверь и зашли в тёмное помещение. — Да так… — Лаура неопределённо покачала головой, снимая пиджак и вешая его на крючок. — Всё не выходит из головы новое поручение. Да и ситуация с Хеллсинг… Не важно. Интегра просто была слишком странная, к тому же я не совсем адекватна, чтобы правильно оценить её поведение. Всё хорошо. Правда, всё в порядке. Дампир не собиралась посвящать мужа в дела, которые его не касаются и касаться не должны; ей совсем не хотелось брать на себя вину за произошедшее. «Она сама напросилась, — как мантру мысленно повторяла брюнетка, пытаясь убедить себя. — Прекрасно знала, что отец пьян и может сделать всё, что его душе будет угодно. Сомневаюсь, что мой с ней поцелуй был именно тем спусковым крючком, из-за которого всё и произошло». Если говорить откровенно, то она была зла. В душе кипела та самая пьяная злость, из-за которой всегда и начинался мордобой. Сюда же прилагались не менее сильные обида и возмущение, закручиваясь и перемешиваясь в боевой коктейль. И только железная воля не давала сорваться и начать всё крушить, как это иногда случалось в подростковом возрасте. Осторожность не давала выдохнуть и отпустить себя, к тому же показывать кому-то ещё эту часть своей натуры девушка не собиралась. И так едва ли не каждый раз лезла не в своё дело и получала за это. Нет, фрау Гюнше никогда не была защитницей сирых и убогих, предпочитая оставаться в стороне, но сейчас сделать это просто не могла. Дампир вздохнула. Этот день слишком сильно выбил её из равновесия, хотя, отчасти, расставил все точки над нужными буквами и ничего неожиданного во вполне предсказуемые результаты не привнёс. Ни в плане кары за лишь намёк на конкуренцию за внимание аристократки, ни в плане реакции на брак с Гюнше. Брюнетка в каком-то роде была даже рада, что хотя бы здесь обошлось без неожиданностей и слишком зверских методов воздействия на неё. В конце концов, никто не собирался организовывать совсем уж радикальный развод, и это было их маленькой победой, которую следовало отпраздновать. Ещё неизвестно, когда снова удастся остаться наедине и провести время так, как хочется. — Я люблю тебя, — глухо произнесла Лаура, поворачиваясь к мужу, обнимая и крепко цепляясь за его рубашку. Оборотень молча обнял в ответ и уткнулся в её волосы. На несколько минут установилась уютная тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов, дыханием и звуком сердцебиения. Отстранившись и отпустив его, брюнетка развернулась и зашла в спальню. Включив свет, она села на кровать и начала расстёгивать блузку. Взгляд Лауры казался несколько остекленевшим, словно её чувства подверглись перегрузке, и требовалось время, чтобы справиться с этим. Дампир не знала, стоит ли рассказывать мужу про ту грязную историю, произошедшую много лет назад. За три месяца получилось не только мало-помалу смириться с подобным вывертом судьбы, но и рассмотреть некоторый юмор — чёрный и злой, но юмор, а не просто шокирующий поворот, предпосылок к которому не было и не могло быть. И, с одной стороны, стоило бы рассказать, объяснить суть и даже попытаться найти оправдание… Но с другой — Лаура даже не посоветовалась с отцом. Ну и, что греха таить, очень боялась реакции Ганса на подобные откровения — командующий, узнавший подобное, хоть и не отомстил лично ей, прекрасно понимая, что ребёнок невиновен, но отыгрался на Интегре, что было совсем не симметричным ответом Алукарду. Вряд ли Носферату так уж ценил свою хозяйку, чтобы что-то из-за этого почувствовать — для пятисотлетнего вампира с зацикленностью на поиске того человека, что прервёт его «затянувшийся сон», были слишком неправдоподобны такое мягкосердечие и столь нежная привязанность. Даже сама фрау Гюнше, почти дожившая до сорокалетнего юбилея, испытывала некоторые трудности с гибкостью мышления и принятием нового. Реальные приключения, которые полукровка обеспечивала себе зачастую сама, безусловно, помогали сохранять интерес, но до появления в её жизни будущего мужа всё казалось несколько пустым и однозначным. Никто ничего не запрещал, а если и запрещал, то не особо: если хочешь — делай, но будь готова к конкретным последствиям этих действий. «Ладно, потом решу, что с этим делать, — решила для себя дампир, вставая с кровати и подходя к стулу, чтобы оставить аккуратно сложенные брюки и повесить блузку. — К тому же… это не мои проблемы. Я не хочу лезть в отношения отца и его подчинённого, даже если этот подчинённый — мой муж». Сняв очки и положив их на тумбочку, Лаура вновь легла на кровать и потёрла уставшие глаза. — Что он тебе сказал? — неожиданно для самой себя спросила она. — Это важно. Я… Я беспокоюсь. — Наорал. Говорил, что спустил бы с лестницы или сделал так, что я сам отвернулся бы от тебя, — пожал плечами оборотень, окончательно раздевшись. — Никогда не видел, чтобы он так злился. Во всяком случае, я впервые стал причиной его ярости. — Ну, с почином, дорогой! — нервно фыркнула дампир и уткнулась носом в грудь мужа, когда он лёг рядом и крепко обнял. Тревога, до этого момента сжимавшая сердце, наконец-то сменилась облегчением, заставляя расслабиться, и девушка вдруг поняла, насколько неизвестность давила. В носу подозрительно защипало. — Язва, — мужчина поцеловал любимую в макушку и перевернулся. — И как я теперь без тебя? — Никак, — лукаво улыбнувшись и смахнув неуместные слёзы, ответила вампирша, а затем села и потянулась чуть выше, чтобы удобнее устроиться на его груди. — Я люблю тебя, Ганс. И теперь не представляю своей жизни без тебя. Эти три года… Гюнше не дал ей договорить. Улучив момент, он поцеловал жену — пылко, страстно, не давая вырваться, но вместе с тем нежно, будто боялся причинить хоть малейшую боль. Он никогда не будет лгать и причинять боль ей — этой смешной девчонке с ласковыми глазами-солнцами, дарящими тепло только ему. — Моё маленькое чудо, — выдохнул оборотень на грани слышимости, стоило им разорвать поцелуй, а затем припал к шее брюнетки. — Пушистик, — пьяно хихикнула она, чувствуя, как жадные руки тискают, доводя до исступлённого возбуждения, но не дают сдвинуться с места вниз, чтобы получить то, что так сейчас необходимо — ту феерическую разрядку, что напоминает взрыв петард в голове и поток искр из глаз. — Я люблю тебя, Лори, — Ганс положил обнажённую девушку на спину и навалился сверху, вновь уткнувшись лицом в её шею и схватив за запястья. — Люблю! — И я, — придушенно пискнула Лаура и выгнулась, когда его член вошёл в её лоно. Первый и самый глубокий толчок принёс ни с чем не сравнимое наслаждение. Дампир не выдержала и забилась в руках мужа, словно выброшенная на песок рыбка, но он держал крепко и размеренно двигался. По шее скользнули бритвенно-острые звериные клыки, однако, не оставившие ни единой царапины. Это касание заставило вскрикнуть, как и очередной толчок, крепко вжимающий в кровать, а затем вырвать руки из нечеловеческой хватки. «Плевать! Плевать на всё!» — была последняя связная мысль в голове Лауры, после чего мир расцвёл сотнями огоньков. Она громко и бесстыдно стонала, обнимая мужа и чертя на его спине красные полосы. — Люблю! — полузадушенно выкрикнула дампир и впилась зубами в плечо Ганса. Вкус крови немного отрезвил, поэтому девушка очень быстро разжала челюсти, позволяя страшной ране исцелиться. Это было слишком привычно, но всё так же прекрасно, как и всегда. Ключицу пронзила боль, но в ту же секунду померкшая перед невероятным наслаждением, когда мужчина неожиданно-сильно провёл по маленькой точки внутри, вырывая громкий стон. — Тише, Солнышко, — прошептал оборотень, тяжело дыша. — Не надо… шуметь… — Ганс! — пропищала брюнетка, сжав бёдра и вонзив ногти прямо в потную спину мужа. Её накрыл невероятный по силе оргазм — как будто в голове взорвалась не одна жалкая петарда, а целая упаковка самых мощных фейерверков. Девушка даже открыла глаза, невидяще уставившись в потолок, и рот, чтобы вдохнуть. — Тише… милая… — Гюнше заткнул её рот поцелуем, продолжая двигаться, чтобы достигнуть разрядки. Ему нравилась такая Лаура — беспомощная, беззащитная, распростёртая на кровати и беззвучно шепчущая его имя. А в глазах лучится настоящее спокойное счастье, какое он замечал лишь в моменты редкой близости. Когда она говорит, что всё хорошо. В такие моменты даже ему, вояке с шестидесятилетним стажем, верится, что всё будет хорошо. Самая любимая, необыкновенная и желанная женщина в мире. Оборотню, чувствовавшему приближавшийся пик, стоило огромных трудов оторваться от жены. Не следовало допускать очередной фатальной ошибки, которая может стоить слишком дорого. — Лори… — сжав зубы, простонал Ганс, изливаясь на живот возлюбленной, а затем ложась рядом и целуя взмыленную девушку в висок. Она чуть вздрогнула и открыла глаза. Немного отдохнув, оборотень встал с кровати и пошёл в ванную. — Ганс… — окликнула брюнетка. — Отнесёшь меня в ванную? — Как всегда, Солнышко? — он позволил себе лёгкую усмешку. — Может, мне меньше стараться в следующий раз? А то у тебя часто дрожат ноги. — Просто помоги мне дойти до ванной, — дампир явно обиделась. — А насчёт стараний… мне нужно привыкнуть. Гюнше помог жене подняться, и они двинулись в санузел — приводить себя в порядок. Их ждал весьма тяжёлый день, так что стоило отдохнуть за оставшиеся несколько часов до звонка будильника.