Тем временем вечер для некоторых людей окончательно перестал быть томным…
Непьер с показным безразличием уткнулся в недописанный отчёт и педантично заносил сообщённые ассистенткой сведения. Он писал медленно, стараясь выводить буквы как можно аккуратнее. Работа с бумагами всегда была для учёного способом расслабиться и хоть как-то привести мысли в порядок.
После спонтанного и быстрого окончания застолья профессор, прихватив с собой мало что соображавшую Хеллсинг, отправился в медблок. Рвота никогда не считалась хорошим знаком, плюс сама аристократка вставила свои пять пфеннингов, проинформировав об очередной попытке самоубиться уже постфактум и прямо во время своеобразной вечеринки. Вероятно, сделала это назло, чтобы с ней носились как с хрустальной вазой.
«Назло бабушке отморожу уши» — пришла в голову интересная формулировка, и Эйв фыркнул: Интегра будто сделала эту фразу своим девизом.
И этот девиз принёс свои плоды: Хеллсинг перестали считать равной. Номинально она, конечно, считалась таковой, но к важным данным и решениям не допускали. Она теперь была, скорее, дорогой игрушкой, чем человеком. Фарфоровой статуэткой, которую Макс с удовольствием сделал бы украшением своей коллекции, если бы не слишком «горячий» нрав.
Впрочем, Эйвондейл всё же вмешался в третью попытку самоубийства, так что охотницу на вампиров пришлось тащить в святая святых — его кабинет, куда через некоторое время пришла то ли Фрок, то ли Фрейя — одна из двух сестёр-близняшек, которых учёный спас при отступлении из захваченного Берлина и взял в качестве ассистенток для таких вот деликатных дел. Он сам не горел желанием отвлекаться от исследований по таким пустякам, а женщины вряд ли пошли бы к мужчине-врачу.
Этот кабинет мало чем отличался от остальных лабораторных помещений: стерильная чистота, какую ожидаешь только от педантичного самодура; яркий свет тихо гудевших старых ламп; широкая клеёнчатая кушетка, стоявшая у дальней стены; плотная ширма из белой ткани на металлическом каркасе; маленькая невзрачная тумбочка, стоявшая в самом углу.
Интегра лежала на кушетке и, кажется, пыталась уснуть. Прошедшее обследование не улучшило её настроения. Только гудящая голова, опьянение и сильная сонливость не давали вести лишних светских разговоров и пытаться вывести доктора на эмоции.
Впрочем, Непьер был столь любезен, что даже дал воды, когда аристократка попросила что-нибудь попить. Она рассеянно рассматривала на треть полный стакан, стоявший на тумбочке. Со стороны даже казалось, что для измученной женщины он стал одной из самых неподвижных вещей в её жизни.
Док хмурился. Изначальная версия о рвоте из-за принятых до застолья медикаментов была стройной и правдоподобной. Женщина неоднократно пропускала приём лекарств, чтобы банально напиться — в одиночестве или в компании Майора. Поэтому Эйвондейл и проконтролировал, чтобы она приняла таблетки.
«Но обследовать её нужно. На всякий случай» — подумал он и вызвал одну из ассистенток.
С одной стороны, это было верное решение: вряд ли Хеллсинг пожаловалась бы на недомогание, быстрая регенерация не давала стопроцентной защиты от отравления, да и таблетки имели некоторые побочные эффекты, которые, увы и ах, были неизбежны.
Но результаты обследования прояснили некоторые моменты, ускользнувшие от взгляда профессора. Он никогда особо не интересовался деталями: если пациентка чувствует себя нормально — можно расслабиться и заняться более интересными и полезными делами. Например, поэкспериментировать с вампиршей.
Отчëт был закончен довольно быстро, но Непьер всё же был в крайней степени раздражения: сучий сын Максимилиан Монтана опять сотворил сказочный идиотизм, но рассказать об этом жертве идиотизма выпало именно на долю профессора.
«Хеллсинг жертва не только идиотизма Монтаны, — размышлял мужчина. — Она в первую очередь жертва заносчивости и веры в собственную исключительность».
Наконец, последняя точка была поставлена. Доктор отложил ручку и принялся проверять. Он въедливо вчитывался в написанное, ища изъяны, мутные формулировки или хотя бы простую неаккуратность: нельзя допускать двусмысленных трактовок.
Убедившись в том, что отчёт будет как минимум понятен, Непьер отложил результаты обследования, встал и направился к впавшей в забытьё Интегре.
— Фройляйн Хеллсинг? — позвал доктор, подойдя к англичанке и отодвинул ширму.
— Что? — аристократка села. Голова болела так, словно её огрели по затылку чем-то очень тяжёлым. Яркий свет резал и без того слезившиеся глаза, но аристократка просто вытерла слёзы и надела очки. — Полагаю, вы закончили выяснять, что со мной происходит? Видит Бог, я просто…
— Не удержались, да? — ядовито спросил Эйв. — Попахивает некоторой подростковой демонстративностью. Не находите?
Видя, что женщина покраснела, Непьер с холодной безжалостностью продолжал:
— Штурмбаннфюрер говорил мне, что вы — довольно глупая и истеричная женщина, да и я сам это видел… Но не думал, что всё так запущено.
— Вы не имеете права так говорить, — спокойно, даже как-то излишне флегматично, ответила побледневшая Интегра, с трудом справившись с порывом криками начать доказывать обратное. Ей даже на секунду показалось, что во взгляде учёного промелькнуло что-то наподобие удивления. — Тем более — ориентируясь на слова человека, причиняющего мне боль на регулярной основе.
— Но не настолько часто, чтобы портить своеобразный праздник. Как-никак, у него дочь замуж вышла, — парировал доктор, впрочем, и сам не веря в то, что именно Интегра испортила вечеринку: веселье не задалось с самого начала. — Вам ничего не мешало отказаться от алкоголя, сославшись на приём лекарств. Даже просто отказаться, не объясняя и ничего не доказывая.
Хеллсинг сжала губы в тонкую полоску, чувствуя, как от злости кровь вновь приливает к лицу и жар растекается по щекам.
«Он просто издевается и заговаривает мне зубы, — подумала она, наклоняя голову и рассматривая сцепленные в замок руки. — Хочет вывести на эмоции, вновь ткнуть носом в истеричность и правоту Монтаны. Поддаваться нельзя».
— Вы правы, профессор, — спокойно ответила женщина, поднимая глаза. — Но я из тех, кто не терпит принуждения и откровенного насилия по отношению к себе и близким мне… существам. Что-то не верится, что вы настолько печётесь о моём здоровье. Будь всё иначе — заставили бы поступить именно так, как вам угодно. Например, вырвали из рук алкоголь… или запретили Майору наливать мне что-то крепче сока. Неужели вся эта возня из-за каких-то «побочек»? Или дело в отчёте, который вы оставили на столе?
Эйвондейл скрипнул зубами и мысленно чертыхнулся. Он не ожидал, что до девчонки дойдёт настолько быстро.
«Придётся прекратить расшаркивания и форсировать события» — мрачно резюмировал Непьер.
— И что же вы хотите услышать, фройляйн?
— Полагаю, это очевидно. Что со мной? — несмотря на старания выразить некоторое высокомерие, вопрос прозвучал глухо.
— Что ж, пожалуйста. Обследование показало, что вы носите ребëнка, — процедил Непьер. И не удержался от насмешки: — Кто отец — вполне очевидно.
Это был удар. Немец видел, как в ужасе округлились глаза пациентки, как немо раскрылся еë рот. Новость моментально привела в сознание, загнав все остальные мысли на задний план.
— Что? — сейчас Интегру Хеллсинг хватило лишь на это. Казалось, кто-то мгновенно выкачал весь воздух из её лёгких.
— Вы беременны, — спокойно и без обиняков ответил учёный.
Женщина застыла в оцепенении. Эйв догадывался, какой кавардак творится в её голове из-за новости, но его мало волновало психологическое состояние англичанки.
«Сама виновата, — он развернулся и направился к своему столу. — Нужно было думать головой, когда что-то говоришь человеку, который держит твою жизнь в своих руках».
Непьер тихо фыркнул: у него были дела и без этой истерички, которые так некстати прервало застолье.
Но когда Эйв был на полпути к рабочему месту, он услышал глухой голос:
— Мне он не нужен.
— М-м-м? — мужчина остановился и развернулся к аристократке.
— Мне он не нужен, — повторила Интегра медленно и чëтко. Даже как-то равнодушно, словно отказывалась не от
своего нерождённого ребёнка, а от хлама, оставшегося от дальних родственников.
Непьер едва не рассмеялся.
— Сильное заявление. Это даже как-то… по-христиански… Лишать жизни невинное дитя, — сардонически улыбнулся он.
— Англиканская Церковь позволяет аборт в случае изнасилования, — холодно приговорила аристократка, окончательно принимая сидячее положение.
— Исключено, — отрезал профессор и продолжил путь.
— Мне он не нужен! — повторила в третий раз Хеллсинг, закричав.
Крик этот напоминал, скорее, вой смертельно раненного зверя, чем женщины.
— Рад за вас, — холодно ответил он, не оборачиваясь.
— Вы или кто-то другой должны провести аборт, — не успокаивалась Интегра, беря в руки трость.
— Я ничего не должен делать без приказа герра штурмбаннфюрера, — доктор сел в кресло и начал листать какие-то бумаги, делая заметки в лежавшей рядом тетради. Отчёт же лежал на краю стола. — Как и вы, собственно.
— Что?! Я союзник, а не подчинённая! И я не собираюсь выполнять его приказы! — аристократка стиснула зубы, чтобы не закричать вновь. Чтобы банально не сорваться.
— Да что вы? — холодно отозвался хозяин кабинета, вновь неприятно улыбаясь и сверкая линзами очков. — До вас ещё не дошло? Всем плевать на ваше мнение. Статус союзника в глазах герра Монтаны вы потеряли уже давно, если вообще имели. Мне и остальному «Миллениуму» до вас дела нет. Лауре тоже не до вас — Фюрер поручил ей важную миссию. А с сегодняшнего дня можете называть себя наложницей Монтаны. Или его любовницей. Как вам будет угодно.
Эти слова стали последней каплей. Интегра вскочила и, выронив трость, одним прыжком бросилась на мужчину, пытаясь вцепиться в его лицо и выцарапать глаза.
Эйвондейл среагировал мгновенно. Шаг в сторону, хват за руку, шаг за спину, удушающий захват. Выждав, пока аристократка в его руках окончательно потеряет сознание, он подхватил её на руки и отнёс на кушетку. Такой женщина нравилась ему гораздо больше — никаких истерик и попыток доказать собственную правоту. Нет, Непьер не считал, что абсолютно прав.
Вернувшись за стол, мужчина продолжил работу.
«Надо бы проверить качество новых чипов, — мысленно сосчитав до десяти и обратно, Непьер более-менее успокоился и настроился на рабочий лад. — Это может стать прорывом и даже, вероятно, помочь превзойти магию. Ведь магией может оказаться всего лишь неизвестная технология».
Несмотря на некоторую изоляцию базы от крупных и не очень городов, небольшой поток рекрутов, готовых добровольно служить в качестве подопытных, всё ещё существовал. Потому и не хотелось, чтобы все старания пошли прахом, а ресурсы оказались потрачены впустую.
Доктор мельком взглянул на бессознательную женщину и скривился, словно от зубной боли.
«Для полного счастья тут не хватает только Макса, — подумал учёный, вписывая последние цифры в рабочую тетрадь. — И дурдом на выезде будет полным. Впрочем… пусть приходит и пожинает плоды собственной безответственности».
Нет, Непьер не считал штурмбаннфюрера безответственным — во всяком случае, обычно Монтана если что-то и творил, то не настолько масштабное, большую часть времени являя собой образец адекватного офицера и начальника.
Впрочем, всё было не так плохо, как казалось на первый взгляд: в скором времени, если майор, конечно, не будет с Хеллсинг заодно и не заявит об этом прямо, у учёного появится любопытный материал для исследований.
Но, несмотря на то, что решать проблемы придётся именно ему, доктору было гомерически смешно.
***
Стоило новобрачным покинуть кабинет, а дверям закрыться, Макс тяжело осел в кресло и, развязав галстук, откинулся на спинку.
Монтана чувствовал себя не самым лучшим образом. Взгляд как бы сам собой упал на уже открытую бутылку коньяка, но мужчина поморщился и решительно встал, чтобы убрать алкоголь.
Напиваться сильнее почему-то совсем не хотелось: то ли дело было в проповедях о трезвом образе жизни за авторством Эйва, то ли в примере аристократки, которую из-за её тяги к спиртному пришлось отправить в медблок с острым отравлением, то ли ещё в чём-то, но Максимилиан не думал, что это было отличной идеей.
К тому же с Хеллсинг стоило говорить будучи трезвым или хотя бы полностью контролируя себя, чтобы не спровоцировать её на очередную попытку самоубийства.
«Какая попытка это уже была? Третья? — с неудовольствием подумал штурмбаннфюрер, постукивая костяшками пальцев по столу. — И чего ей не хватает-то?»
Да, временами Интегра была более-менее адекватной и даже не пыталась бунтовать. В такие дни она спокойно сидела за книгами и самостоятельно занималась отработкой навыков письма.
И иногда даже казалась счастливой. Во всяком случае, настолько, насколько было возможно.
«В те дни у меня находились дела поважнее, чем заниматься всякой ерундой, — раздражённо подумал Монтана, посматривая на часы. — Да и у Эйва, кажется, наметился какой-то прорыв в исследованиях».
Также майор всё-таки решил отправить дочь и зятя на очередное задание. Потому что обычное наказание теперь не имело никакого эффекта: вряд ли Лаура послушалась бы запрета. Более того — она с удовольствием злила бы отца, сбегая к мужу и была даже по-своему права.
Да и не хотелось, чтобы дампир периодически мозолила ему глаза, напоминая об откровениях Интегры про Алукарда. Хоть случившееся уже чуть подзабылось, но менее противно не стало.
«Хорошо хоть Гюнше не в курсе, — подумал мужчина, вновь взглянув на часы. — Надо бы прогуляться до Эйва и узнать, почему он так долго не приводит Хеллсинг».
***
Интегра пришла в себя довольно быстро и выпрямилась на кушетке, вновь отгороженной ширмой.
Женщине хотелось рыдать, заламывать руки и кричать о том, что жизнь кончена, но она чувствовала ненормальную холодность и даже заторможенность, какие бывали незадолго до особо сильных нервных срывов.
Пружина внутри с каждой минутой сжималась только сильнее.
Хеллсинг прекрасно понимала: штурмбаннфюрер может просто пойти на принцип — только ради того, чтобы помучить. Сломать. Разбить на тысячи ледяных кусочков — чтобы никто и никогда больше не мог собрать её, Интегру, в единое целое.
Но странно-ледяное спокойствие не уходило, хотя внутри, где-то очень глубоко в душе, аристократка рычала и билась, пытаясь выплеснуть гнев, боль и обиду.
«Неужели этот сучий потрох меня чем-то обколол или напоил без моего ведома? — из её груди вырвался сухой смешок, больше похожий на кашель. — Конечно, совершенно безвредным и даже полезным… в моём положении».
Обычно терпения и сдержанности хватало очень ненадолго, да и новости были обычно не такими ужасными.
Вновь закрыв глаза, Хеллсинг отвернулась к стене и обняла себя за плечи, будто пытаясь согреться.
«А ведь этот ублюдок Алукард всё прекрасно знал, когда я находилась на грани и была готова умереть, — неожиданно пришла в голову женщины неприятная мысль. — Он всё знал и просто… играл…»
Истерики всё не было. Лишь ясное, до болезненной остроты, сознание, каким оно бывает перед тем, как истерика захлестнёт с головой.
— Кажется, идея с успокоительным была не так уж плоха, — ширма была резко сдвинута и над головой раздалось ворчание доктора.
— Отойдите от меня, — безжизненным голосом попросила женщина. — Ради всего святого, профессор. Ради. Всего. Святого.
— Я просто хотел предложить успокоительного, — ровным тоном ответил учёный. — А то ваш смех… ненормален.
Хеллсинг пожала плечами, но так и не повернулась лицом к доктору.
Непьер — судя по тому, как колыхнулась тень — покачал головой и вновь отгородил пациентку ширмой, оставляя её наедине с мыслями.
Ненадолго.
Спустя минут десять (а может, и дольше) Интегра вздрогнула, услышав нетерпеливый стук в дверь кабинета учёного.
— Хеллсинг у тебя? — спросил вошедший, из-за чего женщина замерла и даже перестала дышать.
— Да, она у меня, — последовал ответ, а затем раздался шелест бумаги. — Но я тебя не пущу к ней, пока не ознакомишься вот с этим. Обсудим утром. Я не хочу, чтобы ты, будучи бухим, снова выяснял отношения. И так пришлось расхлёбывать.
В голосе учёного звучала сталь, поэтому Хеллсинг даже более-менее расслабилась и даже ненадолго его зауважала.
— Я ознакомлюсь с этим утром, — возразил Монтана. — И точка. Но обещаю, что с головы фройляйн Хеллсинг не упадёт и волоска. Я просто хочу с ней поговорить и оставить у себя. Чтобы уж наверняка не учудила чего. А у тебя тут и ртуть есть.
«Точно! — мысленно выдохнула аристократка, пропуская мимо ушей едкий ответ Эйвондейла. — Я могу… Я могу найти у него в аптечке градусник и…»
Додумать леди-рыцарь не успела: ширма распахнулась и её плеча коснулась рука в плотной перчатке.
— Фройляйн? — Майор аккуратно перевернул женщину на спину. — Неужели вы уснули?
— Я задумалась, — произнесла Интегра и закашлялась: в горле сильно пересохло.
Максимилиан поправил очки и потянулся за стаканом, стоявшим на тумбочке.
«Я могла бы его задушить, — подумала женщина, замечая развязанный галстук, висящий на шее у мужчины. — Как принцесса Лея — того мерзкого слизняка, пленившего её. Джаббу Хатта, кажется».
— Спасибо, — аристократка одним глотком выпила остатки воды, а затем вытерла выступившие слёзы. Стало гораздо легче. Во всяком случае, горло не драло так, словно по нему провели плотной наждачкой. — Только вот я никуда не пойду.
— Как знаете, — преувеличенно-равнодушно ответил штурмбаннфюрер, пожав плечами. — Только вот приказы не обсуждаются. Идёмте, фройляйн. Прошу по-хорошему.
— А если по-плохому? — невесело фыркнув, съязвила Интегра. — Закуёте в наручники и потащите волоком?
— Да.
— Ладно, ведите, — поморщившись, ответила она, а затем потянулась за тростью. — Я не нуждаюсь в дополнительных унижениях.
