Цена поражения

Оказавшись у себя, женщина быстро приняла душ, переоделась в чистое и немного поела. Казалось, что она идёт не на обычное медицинское обследование, коих в её жизни было много, а на казнь. «Эшафот был бы предпочтительнее, если учитывать обстоятельства» — как бы между делом подумала Интегра, стоя перед ростовым зеркалом и придирчиво рассматривая себя. Отражение выглядело как всегда безукоризненно: тёмный строгий костюм, идеально-белая рубашка, красный галстук-бант с фамильной брошью в виде креста, перчатки, трость… Свободная, даже чуть мешковатая, одежда, как всегда надёжно скрывавшая фигуру, пусть уже и не такую идеальную, как всего несколько месяцев назад. Не хватало привычных сигарет и оружия. И если с отсутствием второго мириться удавалось почти с самого начала, то вот первое… Очень злило, что сигареты и алкоголь изъяли едва ли не сразу же, как только Монтана узнал об «интересном положении» Интегры. Казалось, в остальном ничего не изменилось и она вернулась в те славные дни, когда была «сэром Хеллсинг» — единственной женщиной среди Рыцарей Круглого Стола. Когда была главой собственной организации и даже держала древнее и могущественное Чудовище в качестве комнатной собачки или экзотичной тварюшки. Безусловно, своенравной и регулярно выдающей отвратительные трюки, но… Подобная власть нравилась. Впрочем, ещё одним и оттого наиболее неуместным изменением была смена обуви: вместо любимых тяжёлых армейских ботинок, подобранных с огромным трудом — несмотря на высокий рост, у Интегры был маленький размер ноги — сверкали лакированные туфли-лодочки, чьи острые носы были отполированы до зеркального блеска. Довольно удобно, чрезвычайно неуместно и умопомрачительно раздражающе. «Хорошо, что Монтана не захотел ехать, — поправив очки, подумала аристократка и вновь осмотрела себя с головы до ног. — Интересно… Неужели Профессор поедет?» Скривившись, поправив рукав и смахнув с плеч волосы, Интегра отвернулась. Напоминания о прежней жизни теперь казались едкой насмешкой. Особенно теперь, когда обратной дороги точно нет. В зеркале отражалась типичная бизнес-леди, чьим единственным отличием от сотен таких же была приметная брошь с крестом. Сняв украшение, Хеллсинг положила его в шкатулку, но, немного подумав, открыла шкатулку и убрала крест в карман. «Ненавижу. Как же я вас всех ненавижу». Подойдя к полкам, женщина наугад выбрала книгу и двинулась к креслу, надеясь скоротать оставшиеся десять минут за чтением, но сосредоточиться на тексте не получалось. Почему-то не удавалось расслабиться и найти такое положение, чтобы было и удобно, и костюм не помялся, заставляя нервно ёрзать. К тому же до дрожи хотелось увидеть тех, кто будет её сопровождать. Да, Монтана что-то говорил про профессора, но мало ли… Если будут сопровождать только вампиры и ни один из них не будет в курсе дела — это будет самый благоприятный исход. Запутать солдат и сбежать было бы лёгким делом. Но всё осложнялось именно тем, что женщина не знала, кто будет в качестве сопровождающего, пусть и было логично предположить, что это будет именно Непьер. В пользу этой версии говорило то, что штурмбаннфюрер прямо указал, что отведёт её к учёному, да и вряд ли слишком многие будут знать о происходящем. «Ещё посмотрим, кто кого!» — подумала Хеллсинг, услышав, как в замке поворачивается ключ. Книга сразу была отброшена на пол, а сама женщина оказалась на ногах. — Хорошо выглядите, фройляйн, — спокойно и даже несколько дружелюбно начал майор. — И я рад, что вы успели собраться вовремя. Где ваша брошь? — В шкатулке. Она слишком приметная, — пожала плечами она. — Не хочется рисковать. Я официально мертва, даже есть могила… так что не стоит… не стоит «светить» очень приметную вещь, ведь в городе вполне могут быть католики. — Ну, что же… Я рад, что вы начали думать головой, meine Liebe, и решили подчиниться, — коротко усмехнулся Макс. И в самом деле: на территории базы была пустая могила и памятник с годами жизни и смерти. Слишком часто аристократка приходила туда с каким-то болезненным интересом, чтобы не запомнить надпись: «Интегра Фэйрбрук Уингейтс Хеллсинг. 5 сентября 1977 — 3 июня 2000 года». «Но моя прежняя жизнь закончилась гораздо раньше». Свои новые документы она не видела и видеть не хотела. Дорога до медблока, а потом и до машины прошла в молчании. «Впрочем, я была почти права, — мысленно скрипнула зубами Интегра, прилагая усилия, чтобы сохранить нейтрально-задумчивое выражение лица. — Вампир, одна штука. Доктор, одна штука». И это заставляло насторожиться: её что, решили попытаться спровоцировать на попытку побега? — Охраны маловато, — язвительно прокомментировала аристократка, заметив, как вампир сел на водительское место, а затем зевнула. — Советую хотя бы попытаться поспать, — устало вздохнув, сказал профессор. Одет он был хоть и непривычно, но даже цивильно. Будто действительно решил не позориться перед другими своим странным одеянием. Ну, или просто не выделяться. — Мы приедем только через несколько часов. Всё так же молча кивнув и устроившись на заднем сидении, Хеллсинг прикрыла глаза и попыталась заснуть. Но именно что попыталась. Напряжённые размышления не давали покоя. Почему отправили всего двоих, прекрасно понимая, что она попытается сбежать в любом случае? Несмотря на всю браваду майора, Интегра прекрасно понимала, что у неё есть весьма неплохие шансы сбежать, затеряться в толпе, переждать суету и добраться до ближайшего ломбарда. Да, придётся пожертвовать последним, что осталось от прошлой жизни, но ради благого дела… Впрочем, слишком уж удобной казалась возможность. К тому же Непьер совсем не выглядел бойцом, пусть и был в неплохой физической форме — в этом она убедилась ещё вчера, во время потасовки. «Штурмбаннфюрер слишком надеется, что я буду соблюдать договорённости, хоть и знает, что я ни за что не опущусь до равноправного договора, — вновь скрипнула зубами Хеллсинг, устраиваясь удобнее. — С чудовищами не договариваются: их либо уничтожают, либо подчиняют, если польза перевешивает возможные неудобства от такого… имущества. Они — не те люди, которыми были раньше. А я… я всего лишь обманулась, увидев в Монтане лишь намёк на человека». По прибытии в клинику были бесконечные анализы, осмотры и тесты, которые прошли как-то мимо внимания аристократки. Более того, если бы не контекст происходящего и наличие чернокожих докторов, то всё показалось бы вполне обыденным. Единственное, что как-то автоматически отпечаталось в памяти, но тут же было отброшено как несущественное — слишком уж толстая папка была в руках у доктора. Даже если учесть едва ли не круглосуточное наблюдение во время комы, это показалось подозрительным, но всего лишь на секунду. Наверное, женщина впервые с самого попадания в плен чувствовала такое оцепенение. Да, накануне тоже было подобное ненормальное спокойствие, но длилось оно относительно недолго. А сейчас…

***

Когда они вернулись на базу, был уже вечер. Интегру довели до комнат и предоставили самой себе. Вернее, сделали вид — камеры и прослушку никто не отменял. Механически переодевшись и открыв жалюзи (тканевые шторы после попытки самоубийства убрали), она села за стол и принялась за ужин. Странное оцепенение не отпускало. Казалось, мир резко утратил всё: звуки, запахи и даже цвет. Нет, не так. Хеллсинг прекрасно знала, что закатное небо было насыщенно-синим, каким бывает только в тёплое время года или в южных широтах, небольшие облака раскрашены во все оттенки — от нежно-сиреневого и розового до ярко-оранжевого и красного; чувствовала, что стул как всегда удобный, а еда — вкусная. Но по какой-то причине все приятные и неприятные чувства, как, например, то, что в спальне было довольно душно, просто… отключились. Аристократке было именно «никак». Она просто механически ела и смотрела в окно. Чтобы прийти в себя и почувствовать хоть что-то, блондинка прервалась, вытерла столовый нож, поднесла его к запястью и сделала небольшой надрез. Блестящая сталь неправдоподобно-легко вспорола кожу, кровь на секунду брызнула и… Ничего. Нахмурившись, женщина повторила надрез, надавив чуть сильнее. Вновь брызнула кровь, но и на этот раз не было абсолютно никакого отклика, а рана исцелилась всего на несколько секунд позже, чем предыдущая. «По логике, это должно быть очень больно, — как-то отстранённо заметила она, переводя взгляд с окровавленного лезвия на выглядевшее невредимым запястье. — Странно». Можно было сослаться на всепоглощающий шок из-за всего произошедшего за последние два дня, но Хеллсинг не могла уверенно сказать, что стоит уповать именно на это. «Могли ведь чем-то напичкать. Ещё в больнице. Или до поездки». Когда вспомнился странный привкус у любимого виноградного сока, который она выпила во время позднего завтрака, то стало на секунду смешно. «Теперь понятно, на что так надеялся штурмбаннфюрер, — тонкая улыбка змеилась по губам блондинки, вновь принявшуюся за надрезы. — Только вот подобные препараты надо применять осторожно. А то, — она с силой воткнула нож в предплечье, да так, что лезвие вышло с другой стороны, а кровь брызнула во все стороны, — можно и переборщить». Только сейчас Интегра начала чувствовать лёгкую боль в руке. Выдернув нож из раны, она с любопытством рассматривала затягивающийся порез. Внезапно, должно быть, липкое лезвие было с силой выдернуто из пальцев, а над ухом раздалась экспрессивная ругань. Женщину легко вздёрнули на ноги и куда-то потащили. Впав в какое-то сумеречное состояние, Хеллсинг даже не поняла, куда её тащат. В медблок? К майору? Куда? Спустя двадцать или тридцать минут её втолкнули в какое-то помещение и заперли. Обречённо упав на пол и отметив его «пружинистость», аристократка, наконец, поняла, куда попала. И рассмеялась, прижимая руки к животу. Глупо было бы думать, что штурмбаннфюрер не отдал распоряжения именно на такой случай. И, вероятно, именно поэтому она оказалась в палате с мягкими стенами. Впрочем, это было уже не важно. Поднявшись, отойдя от двери, Интегра вновь рухнула на пол и свернулась комочком. Она старалась переварить всё произошедшее за последние сутки и не сойти с ума, чему отнюдь не помогали странные препараты, которыми её напичкали по приказу Монтаны. «Надеюсь, эта дрянь безвредна». Удивительно, но она почему-то беспокоилась за нерождённого ребёнка. Это было странно, неправильно, неприемлемо и, учитывая обстоятельства, иррационально. Хотелось вспороть себе живот и выдрать с корнем мерзкий комок плоти. Уничтожить. Сделать хоть что-нибудь, чтобы избавиться от напоминания о жутком кошмаре трёхмесячной давности. Но вместе с тем… Это была в некотором роде надежда на успешный побег. Да и в целом… Несмотря ни на что, это был её ребёнок. Противоречия рвали на части, не давая толком всё как следует осмыслить. Казалось, что мозг плавится под напором ужасных и неоднозначных мыслей. «Жаль, что не удалось даже случайно оставить брошь где-то в городе. Может быть, удалось бы дать католикам наводку на правильный путь в расследовании». Желание напакостить мучителю было слишком сильно. Внезапно щёлкнул замок и открылась дверь. В дверях стоял Монтана. Один. Во всяком случае, так казалось. — Что вам нужно? Надеюсь, вы принесли антидот, — произнесла женщина. Несмотря на все попытки показаться высокомерной, вышел лишь жалкий скулёж. Максимилиан явно поморщился, но так и остался стоять безмолвной фигурой, не в силах сделать шаг к явно полубезумной истеричке. — А может… вы мне кажетесь, Монтана? Как… как призрак совести? — продолжала спрашивать женщина. — Или просто… у меня бред… Вряд ли вы пришли ко мне без охраны. А я ведь… а я ведь до той ночи, оказывается, была влюблена… В вас, майор. В чудовище, в котором я, обманувшись, увидела такого же человека, как и я. Но спасибо, что вылечили от такой глупости. Макс замер. Откровения были… немного шокирующими. Вернее, чем-то из разряда «Очевидное и невероятное». И с одной стороны, было приятно знать, что несгибаемую аристократку, сэра Интеграла, «Железную леди» и дальше по списку, удалось сломать настолько, что проявился так называемый «Стокгольмский синдром», но с другой… Проклятье! Наверное, впервые в жизни он не мог придумать, что можно ответить на… подобное откровение. Тем более — от непримиримого врага. Точнее, от женщины, готовой сопротивляться до конца. Она не признавала поражения, даже будучи в настолько зависимом от его милости положении. — Вы — такое же чудовище, фройляйн, — наконец, выдавил из себя Монтана, разозлившись. — Горделивая соплячка, которая оказалась не такой уж и безупречной. — Так чего же вы ждёте… вы же искореняете чудовищ! — сорвалась женщина. — Так убейте же меня! Убейте! Я не хочу так жить! Было похоже, что у аристократки сорвало последние тормоза. — Nein, — окончательно вернув над собой контроль, холодно ответил немец. — Я — Человек, фройляйн. Самый настоящий Человек. Следовательно, и вы — такой же человек, как и я. — Люди так не поступают… — Увы, meine Liebe, и тут вы ошибаетесь, — поморщившись, Макс подошёл к Хеллсинг. — Самыми жестокими существами являются именно люди. Думаете, это чудовища начали две мировых войны? Nein… В самом начале своего пути Адольф Гитлер был самым настоящим человеком, который — вот сюрприз! — верил, что пытается сделать жизнь в стране, как минимум, терпимой. Уже потом он развязал Вторую Мировую. Но мне было, если честно, плевать. Я воевал не за партийную философию и не за чистоту арийской расы. Я воевал за то, чтобы не допустить повторного унижения моей родной страны… А потом… мне просто понравилось находиться на вершине власти и… Убивать. Да, убивать, прекрасно осознавая и даже в некотором роде наслаждаясь. Непередаваемые ощущения, когда убиваешь себе подобного, не так ли? — Сволочь, — всхлипнула женщина, прекрасно осознавая смысл сказанного и даже в какой-то степени соглашаясь. — И горжусь этим, — едко ответил он и повернул голову влево. — Фройляйн Серас, прошу, отнесите фройляйн Хеллсинг в медблок. — Да, мой фюрер, — мёртвым голосом ответила вампирша, заходя в «карцер». — Мне жаль, что всё так вышло, Интегра, — сверкнув очками, произнёс штурмбаннфюрер. — Вам не стоило в тот вечер хамить мне. Может быть, всё и обошлось бы.

***

После очистки крови от препарата, нескольких витаминных капельниц и обследования, полусонную женщину отправили в её комнаты в компании вампирши, которой строго-настрого запретили выполнять смертельные приказы явно неадекватной Хеллсинг. Всё ещё шокированная собственными откровениями, Интегра молча шла за вампиршей, которая неожиданно для всех и, прежде всего, для самой себя, оказалась не в том месте и не в то время. А, может, и наоборот — слишком вовремя и там, где надо. Виктория была рада, что получила шанс узнать правду. «Кажется, нас ждут ещё более интересные откровения, — зло произнёс наёмник. — И явно неприятные». «Не сомневаюсь» — подумала в ответ Серас. Происходящее напоминало странную смесь мелодрамы, мистики и документальных фильмов с элементами боевика. «Как хорошо, что есть время поговорить с леди Интегрой и выяснить всё из первых рук, — подумала вампирша, поддерживая резко покачнувшуюся женщину. — Да, это будет субъективно, но хоть как-то». За эти два месяца, что она не видела Интегру, девушка даже как-то смирилась со своим положением подчинённой доктору. Это было даже неплохо: учёба, помощь с экспериментами… Всё это помогало отвлечься от мысли, что бывшая хозяйка, возможно, очень и очень страдает. Наверное, именно служба у Хеллсинг, вернее, бойня в особняке, помогла почти избавиться от брезгливости, а подчинение Профессору закрепило результат и мало-помалу примирило с вампирской сущностью. Ведь сколько она являлась вампиром? Всего лишь чуть больше года. А вампирам, даже новообращённым, психолог или психотерапевт не положены. Такова уж политика «Хеллсинга» и, тем более, «Миллениума». К тому же она бывшая полицейская — слабых духом не берут в оперативники. «Да уж… саму Хеллсинг надо определить в психушку закрытого типа, причём, надолго, — съязвил француз. — А то с таким отношением… Ну и да — суицидальные наклонности… Впрочем, в эту организацию берут только адреналиновых наркоманов. А возглавляла её поехавшая крышей горделивая истеричка, державшая на поводке экзотическую зверюшку». «А сам-то кто? — в том же тоне мысленно ответила Виктория. — Наёмники, на мой взгляд, ничем не лучше». Психолог в организации был, но он работал с обычными людьми, только-только столкнувшимися с необычным. Впрочем, если учесть контингент, нанятый организацией… А ещё что-то казалось неправильным в словах наёмника. Что-то… «Кровь, ma chère, — ответил Бернадотте. — Ты слизала кровь Хеллсинг. А это… Впрочем, капли недостаточно, чтобы всё узнать». «Но, как я вижу, характер меняет до неузнаваемости».