***
Интегра никогда не отрицала, что психически не совсем здорова. Было ли дело в сиротстве и обстоятельствах получения власти в организации, в вампире, который был той ещё головной болью или во всём сразу, но душевное здоровье у аристократки начало вызывать вопросы ещё в юности. Всё было, конечно, не совсем фатально: она могла руководить организацией, водить машину и даже иметь личное оружие… Но было одно огромное «но»: человеческая жизнь для неё сильно упала в цене, уступив место красоте смерти. Произошло это не за один день и даже не за один год: чем взрослее становилась сама Интегра, тем изящнее становились попытки Алукарда склонить её к решению стать вампиром. Тем меньше стоила не то что чужая — собственные жизнь и человечность. И с каждым годом становилось всё труднее бороться с желанием разделить вечность с другом и защитником, который, как оказалось, всего лишь играл. «Спасибо, Монтана… Хоть от подобной дилеммы избавил! — горько подумала она, всматриваясь в пейзаж за окном и почти неосознанно касаясь живота. — И от совсем ненужных мне искушений». Впрочем, долго думать об этом не получилось, потому что впервые за несколько недель Интегра чувствовала слабую, но вполне обоснованную надежду на успешный побег. У неё впервые за долгое время удалось сдержаться и даже особо не хамить доктору. Да и щедрость Монтаны, который позволил эту прогулку… Всё сложилось очень удачно. «Главное — не срываться и спокойно реагировать на всё, — поморщившись, подумала она. — Иначе план побега совершенно не сработает. А я не хочу остаться игрушкой штурмбаннфюрера до конца, вероятно, весьма недолгой жизни. Или слишком долгой — зависит от того, кто победит в этом бессмысленном противостоянии». Но помимо нежелания оставаться забавным трофеем существовала и другая причина: женщина прекрасно понимала, что если не сможет сбежать, то отдаст в руки Монтаны отличное средство давления — собственного ребёнка. Почему она стала ценить жизнь ублюдка, которого носит? Хеллсинг не могла дать точного и однозначного ответа. То ли дело было в том, что у неё и так было кого ненавидеть, причём, за дело, то ли в том, что включился пресловутый «материнский инстинкт», в наличии которого сомневались все, не исключая и её саму, то ли ей просто очень хотелось верить, что Монтане было плевать на ребёнка, а, значит, можно затеять собственную игру. «Вряд ли ему так уж и нужен ещё один ребёнок, — подумала Интегра. — Тем более, что наследница у него уже есть, хоть и не факт, что после всего произошедшего она его устроит». Конечно, была вероятность, что сын — как оказалось, пол ребёнка стал известен ещё три недели назад — будет в качестве наследника предпочтительнее, нежели дочь, но тут не стоило уповать на старомодность: несмотря на свои взгляды, воспитание и политические предпочтения, Монтана показывал небывалый уровень наплевательства на все принятые нормы. Во всяком случае, даже по сравнению со старыми пнями, которые именовали себя Рыцарями Круглого стола. Он хотя бы признавал женщину достойным оппонентом или даже возможным союзником. Не говоря уже о том, что не настаивал, чтобы дочь связывала себя браком раньше, чем она будет готова к этому. «Скорее, просто не желал утратить контроль, а когда осознал, что утратил — переключился на меня». Тяжело вздохнув и закрыв глаза, она откинулась на спинку сидения и попыталась хотя бы немного вздремнуть. «В конечном итоге, я должна сбежать вместе с сыном, — решила Интегра. — Хотя бы ради того, чтобы он не вырос таким же моральным уродом, как его папаша. А для этого нужно не только сбежать, но и сделать так, чтобы меня не поймали. Или всё же хватились, но только тогда, когда я буду уже далеко. Для начала нужно составить план. А потом — по обстоятельствам». Спустя около получаса размышлений в импровизированном плане появилось несколько пунктов: 1. Избавиться от слежки во время поездок в город хотя бы на час. 2. Получить доступ к банковскому счёту и снять достаточно денег, чтобы хватило на поддельные документы и билет на самолёт. 3. Раздобыть поддельные документы. 4. Сбежать, оставив ложный след. 5. Залечь на дно и добраться до Лондона «окольными путями». Ни один из пунктов не мог быть осуществлён прямо сейчас и без предварительной подготовки. Это очень расстраивало, но ничего было не поделать. К тому же было непонятно, насколько правительство Уганды подконтрольно «Миллениуму» и в каких сферах контроль был сильнее всего, а в каких наоборот — слабее. «Похоже, действительно придётся либо по крупицам собирать информацию и стараться не провалиться при планировании, либо подстраиваться под обстоятельства и бежать без какой-либо подготовки, — грустно резюмировала она. — Без документов и, скорее всего, денег. А это не вариант. Нужен хоть какой-то адекватный план, но это только тогда, когда у меня будут хоть какие-то крохи информации. Тот самый жизненно необходимый минимум, которым обычно обладают секретные агенты в фильмах. Только вот в фильмах не всегда показывают, чего стоит агенту неудача или неверный расчёт». Но, как назло, идей, как раздобыть столь нужную информацию, не было. Вернее, были — попросить компьютер с подключением к интернету и попытаться понять, что происходит в мире. Возможно, даже дать знать, что она жива и позвать на помощь, указав координаты. Или указать время и место, где можно будет обменяться информацией. Был ещё вариант пробраться в кабинет штурмбаннфюрера и выйти в сеть с его компьютера, но рассматривать такое развитие событий совсем не хотелось: устройство может быть защищено паролем, который знает только сам Монтана, да и вряд ли он будет рад, если вдруг обнаружит нежданную гостью в своих комнатах. О дальнейшем развитии событий Интегра не хотела даже думать. Конечно, можно что-то придумать и как-то выпутаться, но ставить под угрозу план ради исчезающе-малого шанса узнать больше не хотелось. Или действительно попросить, предложив нечто, что он оценит, как проявление верности. Подобный вариант после недолгих раздумий всё же пришлось оставить, но на самый крайний случай: мало ли что случится, хотя и мысль о подобном была… мягко говоря, невыносима. И дело было даже не в чистоплюйстве, которым Интегра страдала только в начала своей руководительской карьеры — близость к пусть и ручному, но чудовищу, отрезвляет и избавляет от лишней сентиментальности. Дело, скорее, было в личности майора. Если бы их ничего не связывало или была возможность в один момент простить или хотя бы изобразить тёплые чувства — это получилось бы довольно естественно. Даже полгода назад всё было бы гораздо проще, вздумай она по-настоящему подготовиться к побегу. Но не сейчас. Не после того, как она ясно дала понять, что ненавидит его и готова воспользоваться малейшим промахом, чтобы утопить. Чтобы вцепиться в глотку и буквально утащить на дно, пусть и вместе с собой. А вот униженно ползать на заднице, выпрашивая подачку, как псина — лакомство… Нет. Она никогда не встанет на колени перед таким ублюдком, как Максимилиан Монтана. Никогда и ни за что. Это он будет молить её о прощении и смерти. — Вы в порядке, фройляйн? — поинтересовался доктор, беря Хеллсинг за руку. — Мы уже приехали. — Простите, задремала, — пожала плечами она, потирая глаза и вырываясь из хватки учёного. — Устала очень. — Пожалуй, я вас провожу. Чтобы не зашли, куда не надо. — Спасибо, но я сама дойду, — вежливо ответила она, выходя из машины. — Обещаю, что сразу пойду к себе. Оставив настороженного доктора в одиночестве, женщина зашла в здание. «Непьер, кажется, что-то заподозрил, — как-то некстати пришла в голову мысль, стоило Хеллсинг оказаться на нужном этаже и остановиться, чтобы немного перевести дух. — Он явно ожидал от меня какой-то серьёзной выходки. Если не когда мы ехали туда, то сразу после обследования, на прогулке в городе или даже на обратном пути… Нет. Пожалуй, я действительно очень устала. Вот завтра — очень может быть, что устрою что-нибудь… этакое. Чтобы никто точно не искал подвоха в моих действиях». Стоило хорошенько продумать для доктора персональную феерическую гадость — чтобы не расслаблялся и не подозревал о её планах на побег. Да и прочим личностям не следовало давать повод для подозрений. Дойдя до комнат, женщина наскоро приняла душ и легла спать.***
Майор отложил отчёт на край стола и потёр висок, в котором нещадно кололо, а затем с тоской взглянул на закрытый мини-бар: выпить хотелось просто невыносимо. Но мужчина держался, потому что был риск, что он опять напьётся до зелёных чертей и пойдёт к Хеллсинг, чтобы выяснять отношения. А этого решительно не хотелось — то ли из-за конвульсий давно мёртвой совести, то ли просто из-за нерациональности подобного шага. Впрочем, вполне понятная тенденция после двух последних раз, когда он пьяным ходил к женщинам (или выпивал с ними) ясно говорила о том, что в третий раз повторяться не стоит. Чревато всякими непотребными последствиями. С обследования и прогулки по городу прошло уже три дня, в которые было как-то уж слишком тихо. То ли Хеллсинг действительно немного успокоилась и решила не доставлять лишних проблем, то ли просто вдохновилась и теперь готовила очередную пакость. И правдоподобным казался именно вариант с подготовкой масштабной пакости. Впрочем, разговор с охраной и просмотр видеозаписей с момента отъезда и за всё время отсутствия помогли чуть-чуть успокоиться и даже ненадолго перестать подозревать Интегру… в странном. Возможно, она решила примерно себя вести ради повторения прогулки. И ничего больше. Но тут пришлось успокаивать уже паранойю. «Девчонка беспомощна, — повторял про себя Макс. — Она не сможет сбежать, потому что документы ей никто в руки не даст и из поля зрения не выпустит. Впрочем… можно попросить Эйва переделать парочку вампирских чипов под обычные передатчики. Так что если Хеллсинг сбежит — отследить будет несложно. А там можно просто приволочь на базу и хорошенько… побеседовать. А чтобы не пыталась извлечь чип или покончить с собой — настроить систему на парализацию при малейшей попытке извлечения или побега». Решение казалось достаточно простым и даже в некотором роде изящным — Хеллсинг получала иллюзию свободы выбора и передвижения, равенства в правах и почти полного доверия. «Главное, чтобы она считала, что добивается всего самостоятельно, так что уступки придётся делать постепенно». Впрочем, в таком вот странном затишье был один немаловажный плюс: выдалось время подумать, куда пристроить ребёнка, когда тот родится и достаточно подрастёт. Частная школа-интернат с военным уклоном не подходила по нескольким причинам. Во-первых, хорошие частные школы находились в Европе, куда путь был заказан. И не из-за преступлений против человечества — это не мешало СССР и США пользоваться услугами учёных Рейха, хотя преступлений на некоторых из них было больше, чем блох на бродячей собаке. Про карьеру гестаповцев в «Штази» среди его подчинённых до сих пор ходили незамысловатые, но вполне смешные анекдоты. Да и не только учёные и гестаповцы — кое-кто из нацистской верхушки смог отделаться либо лёгкими сроками, либо был досрочно освобождён по состоянию здоровья и получил хорошую пенсию. Конечно, потом Макс зубоскалил и по этому поводу, но без огонька — работы в Бразилии было слишком много и никто не собирался освобождать его от рутинных хлопот по обеспечению нужд «Миллениума». Впрочем, почти от всех обвинений можно было откупиться, покаяться и посыпать голову пеплом, мол, руководство использовало его втёмную, сыграв на сентиментальных воспоминаниях о днях грешной молодости… Но это была самая настоящая мерзость — отказываться от большей части своей жизни и проходить «денацификацию». Или даже попасть на электрический стул за все свои «художества», которых было хоть и не слишком много, но важно не количество, а качество. А жить и отравлять жизнь хотя бы тем же католикам и всем, кто пытается его поймать, всё ещё хотелось. Так же хотелось уехать куда-нибудь в Европу, потому что Уганда была не только менее цивилизованной, но и более опасной за счёт своей известности католикам, страной. К тому же в любой европейской стране, кроме, собственно, Британии и Италии, было гораздо больше перспектив. Проще было устроить из всей Африки полигон для «обкатывания» технологий, а потом уже предложить сотрудничество США, имея хотя бы пару козырей в рукаве. Но до первых результатов, которые нестыдно будет предложить в качестве таких козырей, нужно было дожить и не раскрыть своё местоположение. «Всё-таки придётся некоторое время пожить в ЮАР». Второй причиной оставить ребёнка в прямой зоне досягаемости было банальное желание контролировать девчонку. Конечно, была высокая доля вероятности, что никакого пресловутого «материнского инстинкта» даже прямая опасность не пробудит, но Интегра, возможно, не сможет пакостить из нежелания навредить невинному дитя. А так… она вполне может почувствовать себя неуязвимой и доставить проблем, если ребёнок окажется достаточно далеко. Но если ребёнок будет рядом — она будет хотя бы знать, что, в случае чего, расплачиваться будет не она. В-третьих же… Просто не хотелось. Из ребёнка можно было воспитать сильного, но послушного и во всех отношениях достойного наследника. Ещё не хватало предательства и своеволия. А если всё получится, то можно и расслабиться: своенравная дочь — к тому же ещё и недостаточно человек! — казалась не слишком-то удачной кандидатурой. Она совсем не была той, кто поведёт войска к победе и будет достойной заменой на посту руководителя после его возможной смерти. Недостаточно сильная духом, плюс ещё и связанная с Алукардом кровным родством. А её сочувствие Интегре, пусть и отчасти лицемерное… Нет. Это определённо было не тем, что нужно. Лучше правильно распорядиться нежеланным результатом связи с Хеллсинг и обернуть этот результат себе на пользу. Услышав тихий стук в дверь, мужчина с неудовольствием отвлёкся от размышлений и взглянул на часы. «И кого принесло в столь поздний час?»