***
В полдень Тесей уже в кабинете начальства — пишет заявление на отпускные.***
На съемной квартире быстро кидает вещи в чемодан: несмотря на три просторные комнаты, в которых у него обязательно что-то валяется по углам, их оказывается не очень много. Еще полчаса — и билет на поезд, стоявший ему половины месячной суммы, в кармане прохудившегося пальто. А ведь Тесей собирался оплатить его ремонт из ближайшей заработной платы.***
Мать прямо на пороге дергает его на себя. Она куда ниже, и Тесею приходится согнуться в три погибели, чтобы попросту положить голову ей на плечо. Юркие тонкие пальцы тут же заползают в волосы, знакомо гладят за ухом круговыми движениями. — Тесей. — Мама. От нее пахнет свежей выпечкой и глинтвейном, и это как аромат ностальгии — воскрешает в Тесее все былые воспоминания, связанные с домом. Он разувается нога об ногу, несмело проходит в коридор. На покореженном стуле, как прежде, мирно дожидаются хозяев теплые пледы. Вон у того, белого, все еще запачкан правый верхний угол — в детстве они с Ньютом пролили на него шоколад и звонко смеялись, пытаясь самолично отстирать в дедушкиной ванной. — Не стой столбом, — рука матери мягко ложится промеж лопаток, она словно неспешно, но настойчиво подталкивает его к комнатам. — Все давно уже собрались. В гостиной приглушенно гудит телевизор, а Тесею, навострившему уши, нужен десяток лишних секунд, чтобы собраться с духом. Чтобы снять пальто, повесить на скрипучий крючок, успокоить ошалевшее сердце — и шагнуть прямо на голос из приглушенно освещенного коридора. Ньют, оказывается, опять рассказывает про своих любимых питомцев. Кто бы сомневался, впрочем. Тесей поднимает ладони к груди, этот жест — гибрид защитного и просящего. Сглатывает слюну, порошком застывшую на стенках горла, и тихо произносит: — Привет. Ньют не отвечает.***
Младший выглядит другим: у него короткая стрижка, на свитере бэйджик "доктор Скамандер" и осточертело узкие джинсы. Наверное, приехал, как был, сюда точно с работы. Младший ощущается иначе: Тесей пытается завести разговор, но будто натыкается на глухую стену. А его глаза! В них, по радужке, поселились острые стальные искры. Младший — Ньют — совсем не такой, каким запомнился. Словно резко вырос, повзрослел и отстранился. Тесей не дурак, он видит проблему в лицо, но сказать о ней — вот задача сложнее. Между ним и братом встает привычная гордость. И ее бы переступить, но, боже, они же уже давно не маленькие дети. Зачем так сильно дуться, Ньютон?***
Или ты не дуешься?***
Что удивительно, Ньют идет за Тесеем на кухню, когда он вызывается помыть посуду. Родители, мягко переговариваясь, подтаскивают кресла к телевизору. Тесей смотрит на них через стеклянную дверь. — Они постарели. Младший отставляет бокал с недопитым вином, задумчиво кивает. В глазах — ни на намека на привычное смущение и замкнутость. Дело в алкоголе? Или, может, Тесей вновь что-то упустил? — Я бы не сказал "постарели", — вот, а это уже его маленький Ньют: нежный, но прямолинейный, делающий и считающий все по своим особенным меркам. — "Сильно изменились" лучше подойдет. — Кстати, об изменениях. Тесей оборачивается, плотно прикрывая дверь. В груди бьется мерное "я боюсь", но он запивает его красным полусладким, долго молчит, сосредотачиваясь. Его мальчик, его Ньют — вот что на кону. Тесей не намерен дешевить. — О чем ты? — Ты тоже очень изменился. — Прошло полгода, это логично. В висках ухает кровь. Да, это действительно вполне логично: люди вырастают, пересматривают собственные взгляды на жизнь, идеалы и прочее, но... Тесею в новинку думать, что изменения затронули Ньюта. Чуть больше уверенности. Чуть меньше мягкости. Что же произошло, Ньют? Впрочем, Тесей и сам знает. Надеется, по крайней мере. Корится. — Все... — Он копит силы где-то под кожей, стаскивает все до единой в эпицентр нервов. — Все это из-за меня, верно? Ньют, примостившись на краешке стола, смотрит на него нечитаемо. Тесей делает шаг навстречу: возможно, вблизи лучше видно чужие эмоции. Они замирают ровно друг напротив друга. Ньют не отводит глаз и молчит. Тесей разглядывает его худые даже под свитером плечи, тонкую шею, слегка приоткрытые губы. — Я угадал, — звучит как констатация факта или название страшной болезни. Нечто вроде идиотизма. Тесей не согласен им болеть. Он берет руки Ньюта в свои, греет овеянные холодом — он всегда такой ледяной, когда нервничает — пальцы. Медленно выдыхает короткое: — Я думал о своем поступке каждый день. — Я тоже. Ньют болтает в воздухе ногами, но это ни чуточку не забавно и не легко. Между ними словно лопаются черные дыры, и нужно очень постараться, чтобы остаться невредимым. Тесей думает: он старший, он прокололся. Заключает — стараться придется ему. Вполне заслуженно, если быть честным. А у Ньюта до омерзения холодная кожа, и необходимо прижаться ближе, охватить как можно больше обнаженных участков ладонями, прикрыть их, делясь теплом. "Необходимо", — крутится в мыслях шарманкой. И Тесей обнаруживает себя прижавшимся вплотную, руки на изящной шее, пальцы выслеживают сбоящий пульс. Ньют смотрит по-прежнему обезоруживающе. — Прости меня. Почти что скулеж. Почти что — стон, отчаянный и протяжный. Знал бы ты, братец, как я все это время жалел. Как рассыпался на гребанные осколки. Ньют ласково обхватывает его пальцы своими, давит, буквально вжимает (вживляет) в себя. Его суматошно бегущее сердце слышно даже сквозь слои ткани. — Пожалуйста, — шепчет Тесей, прижимаясь ртом к покрасневшему уху: так лучше, так теплей, так куда дальше отступает осточертевшее одиночество и тоска. — Я очень виноват. Брат гладит его по затылку. Молчит, но за него отвечает сердце — крошечное, спрятавшееся где-то за баррикадой костей. Оно бьется на полную мощность, и это больно, и это ярко и практически до мелкой дрожи. — Простипростипростипрости... Ньют мокро прикусывает линию челюсти, чтобы обратить на себя внимание. Отстраняется, но все еще соприкасается с Тесеем коленями. Заглядывает в глаза — и, видимо, находит в них что-то бесконечно нужное. Что-то, что заставляет его слабо улыбнуться. Впервые за вечер. — Прощаю. Но ты несносный глупица, Тесей. Признаешь? — Признаю. Хлопушка за окном как выстрел, сражающий насмерть. Тесей припадает лбом к чужому, сплетает пальцы и под гулкий отсчет настенных часов обещает: — Больше не уеду.***
К черту участок со всеми его авралами.