Игры с последствиями

Гэвину снится, что он спит. Даже не так — ему кажется, что он спит: это похоже на глубокий обморок, наверное, или кому, хотя, кто его знает, Гэвин в коме никогда не был — просто ощущение странное. Вроде бы глаза закрыты и отяжелевшие веки не сдвинуть ни на йоту, как ни старайся, и всё тело какое-то безвольно обмякшее в кольце чужих рук и ног, а всё равно не сон. В мозгу устало ворочается что-то, что должно быть мыслями, но разобрать ни одну из них не получается, а отделаться — напрасный труд. И вот он лежит, телом пребывая в нирване покоя и расслабленности, а башкой всё слыша и даже частично воспринимая происходящее. Да ну его нахер, такой сон! Гэвин лениво вычленяет из тумана безвольности ебучую мысль, что вставать ему где-то через два часа, а может, и того меньше, и какое-то время просто колышется на волнах фантомного сна, почти довольный. А потом, наверное, действительно засыпает, потому что ему снится Коннор — развязный Коннор, прямо-таки секс-машина, и Гэвин уверен, что в реальности такому не бывать. Коннор во сне голый и манящий, он будто светится изнутри лёгким перламутром, и там, в тёмной комнатке-нигде Гэвинового сна, это единственный возможный свет — мягкий и одновременно жгучий. Коннор кажется жидким — такой он гибкий и… плавный? Он похож на каплю ртути, растекающуюся по его, Гэвина, коже. — Детектив Рид, — шепчет он, и жар дыхания опаляет Гэвину шею. Он чувствует Коннора на себе всего — он распластался по Гэвину во весь рост, бёдрами к бёдрам, пахом к паху, прижал руками за плечи к… постели? Гэвин всё ещё не понимает, где он находится, да это и не важно. В какой-то момент он понимает то, что в этом мире существуют только он и Коннор. Ну и ещё их страсть. — Конни, детка, — стонет Рид в поцелуи, которыми осыпает его лицо этот Коннор-суккуб: горячие, влажные. Неимоверно пошлые и возбуждающие. Пахнущие горячим пластиком, словно Коннор — грёбаный пластиковый ангел прямиком из рая. Пробуждающие в душе желание продолжить и мучительный стыд. — Рид… — шепчет это невыносимое создание. — Рид… И Гэвин теперь уже поклясться готов, что это происходит на самом деле — он чувствует тяжёлое горячее тело на себе, чувствует хриплое дыхание у своего уха, что-то горячее и влажное на щеках, скулах, губах, на лбу… Это должны быть губы Коннора — это и есть губы Коннора, убеждает себя Гэвин, — только почему он пахнет не пластиком, а чем-то странным: сладковато-пряным и будто бы мясным, как… собачий корм? — Проснись и пой, Рид, а лучше не пой, а сразу выметайся из моего дома, — слышит Гэвин хриплый голос Андерсона и распахивает глаза. Чёрт. Блядь. Вот уёбище. Волшебный сон испаряется мгновенно, обрушивая на Гэвина печальную действительность. И многокилограммовую тушу лохматого сенбернара. Псина развалилась на Гэвине, как у себя дома — хотя, так оно и есть, по сути, — вдавила его в диван своим весом и беззаботно сопела в ухо, попутно вылизывая лицо. Пахло у неё из пасти фигово, и повсюду была вязкая слюна. Заебись утречко! Хэнк смотрит на него, сонного и, должно быть, разочарованного, и молча сваливает на кухню, а Гэвин шипит недовольно и толкает псину в бок, чтобы отвалила. Пёс смотрит на него обиженно, как-то слишком по-человечески укоризненно, прежде чем спрыгнуть с дивана и свалить следом за Андерсоном, а Гэвин садится на диване и демонстративно старательно вытирает лицо и шею. И плевать, что никто не смотрит. Всё тело затекло, спина ноет, а руки и шею неприятно покалывает, и в целом Гэвин чувствует себя ещё более уставшим, чем до этого. Ебал он в рот такой отдых, лучше бы вообще не ложился! Гэвин разминает шею и плечи, отыскивает возле дивана ботинки, должно быть, впервые в жизни такие чистые, до блеска прямо, и не прекращает ворчать себе под нос, пока обувается. Со стороны кухни слышатся голоса Хэнка и Коннора, позвякивание посуды и радостный собачий лай — Гэвин морщится на громкий звук, но всё же встаёт и, потягиваясь, тащится туда. Андерсон, недовольный жизнью с похмелья, хмуро пьёт кофе за столом и ковыряет в тарелке какой-то унылый салат. Вид у него неважный, впрочем, как и у Хэнка. Он выглядит помятым и будто старше своих лет, и Гэвину неожиданно даже стыдно немного за несколько лет взаимной ненависти. Он кивает Хэнку почти приветливо и улыбается, когда видит Коннора, сидящего посреди кухни на коленях и ластящего громадную слюнявую псину. Он опять одет в своё, и Гэвин удивляется, когда и как он умудрился — вчера его форменный серый пиджачок выглядел половой тряпкой, мокрый и в разводах, а на коленях брюк засохла уличная грязь, и Рид видит только два варианта — либо у Коннора здесь, на правах почти приёмного сынишки Андерсона, целый склад одинаковых пиджаков в шкафу, либо этот помешанный на правильности дурик потратил те два часа, что Гэвин якобы спал, на то, чтобы вычистить, высушить и выгладить униформу. И Гэвин не уверен, какой из этих вариантов не нравится ему больше. — Ты как? — окликает он Коннора, увлечённо гладящего пса по лобастой голове, и чуть хмурится, когда омега поворачивается к нему. — Неплохо, — улыбается Коннор, но Гэвин-то видит — у него под глазами неприятного вида мешки от усталости («Значит, уложил меня и занялся стиркой», — делает вывод Гэвин), а синяки и царапины ярко выделяются на бледной от недосыпа коже. — По-моему, ты врёшь, — ухмыляется на это Гэвин, но Коннор не дёргается и в сторону не косит. — Нет, правда, неплохо, — отвечает он, продолжая рассеянно перебирать пальцами собачью шерсть. — Я сейчас могу долго обходиться без сна. И это почему-то не звучит, как объяснение, скорее — криво слепленное оправдание, и Гэвин ему не верит. Он смотрит на Коннора сверху вниз пристальным взглядом, и тот ёжится и прячет глаза, плечами поводит, отворачивается к псу, двумя руками почёсывая его за ушами, только бы на Гэвина не смотреть, и Рид уже хочет устроить ему допрос с пристрастием, когда мешается Андерсон. — Оставь парня в покое, — фыркает он, и на плечо Гэвину ложится сильная рука, утаскивая за стол. — Кураторша его отчитала, и теперь он снова на т… — Хэнк, не надо! — вскрикивает Коннор, но у Андерсона своё мнение на этот счёт. — …на таблетках, — заканчивает Хэнк с нажимом, и Гэвин чуть не открывает рот от удивления, а Коннор как-то тухнет. — Какая-то херня, которая делает его похожим на робота. Рид в формулировке не уверен. — То-то он вчера мне по телефону плакался, — ухмыляется он Андерсону, игнорируя тихое «Гэвин, пожалуйста» со стороны Коннора, — прямо как робот, не отличить. — Не знаю, — отмахивается Хэнк. — Я не разбираюсь во всей этой дряни. Хочешь, в сети ищи. Оно вроде как «Тириум» называется, или как-то похоже. — Поищу, будь уверен, — кивает Гэвин и снова мерзко лыбится. — А ты-то чего сам не искал? Не интересно, каким дерьмом поят твоего драгоценного сыночка? — Я хотя бы помню, кто я для Коннора, — Андерсон прожигает его злым взглядом, и Рид сам злобно щурится, уже забыв, что минут пять тому собирался больше не собачиться с Хэнком. — А ты? Ты точно уверен, что ведёшь себя как его «альфа»?! На последнем слове Андерсон изображает пальцами в воздухе кавычки, и Гэвин сжимает в бешенстве кулаки. Да посрать, что он там раньше хотел! Пошло оно!.. — Лучше альфа-мудак, чем отец-алкаш, — шипит он, и с мест они с Андерсоном срываются одновременно, вцепляются друг другу за шиворот, тянут каждый на себя через стол, скалятся и щурятся. Гэвин раздувает ноздри, альфовским чутьём слыша скорую кровь. — Когда вспомните, что я тоже стою здесь и что я не вещь и всё слышу, сообщите мне, пожалуйста, — слышит он холодный голос Коннора рядом, удивлённо оборачивается и успевает поймать отсутствующий взгляд омеги, прежде чем тот выходит в гостиную. — Пошли, Сумо, поищем себе другое место. Пёс цокает когтями по кафелю. Гэвин и Хэнк синхронно провожают его взглядом и, когда из комнаты до них доносится тихий лай и неразборчивый говор Коннора, так же синхронно поворачиваются друг к другу. Андерсон покаянно качает головой и сплёвывает на пол. Он первым разжимает кулаки и отпускает Рида, разглаживая складки на воротнике его рубашки. — О, чёрт. Мудаки мы оба, — тянет он, и Гэвин с ним согласен. — Обидели парня, как дебилы. Гэвин кивает. Вчерашняя горечь возвращается с новой силой. Вот что он за тварь? Обещал же себе, решил — по-человечески всё делать, по-совести, и что? — Надо извиниться? — Гэвину стыдно, но утверждение его звучит больше как вопрос. Он вздыхает, обводит взглядом кухню, вперивается в собственные руки, и они неожиданно кажутся ему грязными. Как и язык. — Извиниться и перестать вести себя как мудачьё. Вместе. Так что… Перемирие, Хэнк? — спрашивает он, протягивая Андерсону ладонь. — Ради Коннора. — Ради Коннора, — Хэнк медлит, но руку ему пожимает, а потом притягивает его к себе вплотную, больно зажав пальцами сзади за шею. — Только не обессудь, если что. Обидишь его ещё раз — и, можешь не сомневаться, зубов не соберёшь. — Взаимно, — хмыкает Гэвин и первым выходит в гостиную. Коннор обнаруживается на диване. Он бросает на Рида с Андерсоном беглый взгляд, и Гэвин замечает, что глаза его чуть покраснели. Плакал. — Ты это… прости, парень, — неловко мнётся Хэнк и робко тянет руку. Коннор секунду смотрит куда-то в сторону, а потом улыбается всё же и сам подставляется под протянутую ладонь — как собака, подныривает под неё носом в по-детски наивном поиске ласки, и блаженно щурится, когда грубые пальцы Андерсона зарываются ему в волосы. — Я не буду больше, обещаю. — Я знаю, — хрипло, глухо как-то шепчет Коннор, потираясь лбом о его ладонь, и Гэвин неожиданно думает не о ревности, а о том, что из Андерсона действительно вышел бы неплохой воспитатель. — Я знаю, просто… Коннор всхлипывает, шумно тянет ртом воздух, и Гэвин с Хэнком — вот же единение стремлений! — одновременно шагают к нему, заключают в объятия. Хэнк — стоя: прижимает к себе обеими руками, позволяя уткнуться носом себе в живот, поглаживает большими пальцами у основания шеи, гладит по голове. Гэвин — сев на диван рядом: приобнимает за плечи, чувствуя проходящую телом дрожь, одной рукой сгребает обе холодные его ладони. В какой-то момент их взгляды над взлохмаченной макушкой Коннора встречаются, и оба чуть заметно кивают. Пакт, скреплённый слезами Коннора, хоть и звучит слишком пафосно, но зато действительно теперь нерушим. Кажется, они оба увязли в своих инстинктах и чувствах прочно, Хэнк в отцовских, а Гэвин… «Я его люблю, — говорит он мысленно, то ли к Андерсону обращаясь, то ли к себе. — Люблю. Люблю! Я так решил!» Истерика Коннора отпускает через несколько минут. Он замирает, потом отстраняется, смотрит поочерёдно на Андерсона с Ридом безэмоциональным нечитаемым взглядом и уходит в ванную, тихо извинившись. Когда он возвращается спустя пару минут, о недавних слезах напоминают только чуть припухшие веки и красные глаза. Коннор спокоен как слон — идеально ровная осанка, прилизанные волосы, выражение пластиковой куклы на лице. — Мы немного опаздываем в участок из-за этого инцидента, — говорит он безжизненно. — Ещё раз прошу прощения и думаю, нам лучше отправляться. У каждого сегодня полно работы. Гэвина от этого тона почти что передёргивает. Как робот, вспоминает он и теперь уже полностью согласен: если это дерьмо — результат приёма таблеток, он обязательно должен узнать, что к чему. — Да, малой, сейчас только рубашку накину! — Хэнк хлопает его по плечу и сбегает в спальню, оставляя Гэвина наедине с неловкостью и Коннором, холодным, как какой-нибудь робокоп. Это странное ощущение. Коннор откровенно пялится на него, даже не моргая, но его взгляд — он не похож на обычные моменты «зависания», он просто — невидящий. В карих радужках отражается свет лампы под потолком, оставляя блики, но это всё равно что блики на стеклянных глазах куклы, и это жутко до мурашек по спине. Нет, непременно разузнать про этот сраный «Тириум», или как там Хэнк говорил? После привычной детской непосредственности и наивной глупости этот Коннор-машина пугает. Такого не должно быть. — Так… — тянет Гэвин, когда стоять в тишине становится слишком уж стрёмно. — Ты вчера говорил, что звонил Хэнку по делу. До утра твоё дело подождать не могло? В каком вообще часу это было? — Приблизительно в десять минут первого, — отвечает Коннор, даже не меняясь в лице. — Лейтенант Андерсон просил сообщать ему сразу, как только появится информация. Она появилась около полуночи, и я позвонил. — Ага, ясно, — кивает Гэвин. Он успел натянуть куртку, пока Коннор говорил, и теперь стоит с руками в карманах и нетерпеливо перекатывается с пятки на носок. Почему-то говорить с таким Коннором ему неприятно и страшновато, в разы страшнее, чем когда он только-только узнал о его болезни. Может быть, потому, что такой Коннор не кажется даже человеком? — И… что за информация? — Гэвин пытается выдавить из себя правдоподобную улыбку. — По какому делу? Если не секрет. — Не секрет, ты можешь посмотреть со своим доступом свободно. Дело номер… — Коннор осекается будто, знакомо вздрагивает всем телом, моргает. Взгляд его становится чуточку более осмысленным, и Гэвину кажется, он сейчас головой потрясёт, сбрасывая наваждение от лекарства, но нет — Коннор только голову склоняет чуть набок и облизывает пересохшие губы. — Убийство, которое сейчас расследует Хэнк. Жертва — бывший работник «Киберлайф», ранее судимый по нескольким статьям, а подозреваемый — участник программы соцподдержки, как я. Хэнк просил узнать, скоро ли у парня появится защитник. — Разве этим не занимается «Киберлайф»? — хмурится Гэвин, и Коннор окидывает его холодным взглядом. — «Киберлайф» слишком дорожат репутацией, чтобы позволить себе быть замешанными в подобном происшествии, — отвечает он без единого намёка на эмоцию на лице. — Они самоустранились, как только узнали, что парень из их программы. Все данные о нём были стёрты, чип и линзы взломаны и очищены, у него нет отпечатков пальцев, а анализ ДНК ничего не даст — каталог образцов принадлежит «Киберлайф». И никто из кураторов, разумеется, не сообщал о пропаже подопечного, а состояние парня сейчас слишком… В общем, он даже имя своё сказать не может, не то чтобы дать какие-то показания. Гэвин какое-то мгновение осмысляет сказанное, а потом его передёргивает уже на самом деле. — То есть, ты хочешь сказать, что по одному лишь мановению руки этой твоей сраной корпорации какой-то парень просто взял и стал… никем? — Гэвин хмурит брови на короткий, будто механический кивок Коннора, и чувствует мерзкие мурашки по коже. — Но это же… — Это в порядке вещей сейчас, — невесело ухмыляется подоспевший Андерсон, уже одетый в более-менее приличную рубашку и куртку, и жестом выгоняет Рида с Коннором на улицу, запирая за ними дверь. Он коротко оглядывается на хмурого Гэвина, пока возится с замком, и бросает будто бы в оправдание через плечо: — Не в смысле, что это норма — это, блядь, далеко не так, — в смысле, мы живём в ебанутом мире, где всё подчиняется процентам в ай-ди и корпорациям, сочиняющим этот процент. Если ты не знал, то поздравляю — в твоей жизни только что стало на одну ложку дерьма больше. Гэвин не отвечает. Что говорить, если он в целом-то согласен — мир, в котором кого-то можно вот так просто взять и вычеркнуть навеки, явно и необратимо идёт по пизде. И это осознание очень неприятное, горькое. От него самому застрелиться хочется, и Гэвин только молча прожигает Андерсона промеж лопаток хмурым взглядом человека, которому только что крупно поднасрали. Вот спасибо, Хэнк, а то он себя ещё большим мудилой не чувствовал! Наконец, замок на двери щёлкает — Андерсон валит к своей машине, махнув им с Коннором рукой, и Гэвин тоже делает шаг к своей, когда взгляд его нечаянно падает на так и застывшего посреди крыльца омегу. — Ты на такси приехал вчера? Или как? Подбросить до участка? — спрашивает он и, не дождавшись от Коннора ничего, кроме скупого механического кивка, нетерпеливо хватает его за запястье и молча тащит за собой в машину. Надо сказать, робо-Коннор тоже не возмущается и не вырывается, следуя за Гэвином покорной куклой и покорной куклой же устраиваясь там, где ему жестом велит Рид — на переднем сидении рядом с водителем. И это вроде бы и привычно, с одной стороны, а с другой — тишина в машине резко из уютной и почти домашней превращается в ледяную пустыню, хотя Коннор-то ведь остался тот самый — молчаливый, тихий, спокойный. Так что не так?! — Можешь спросить, — первым нарушает молчанку Коннор. Гэвин не оборачивается — косится взглядом, мельком, как преступник, проходится по идеальному профилю его лица, неподвижного, как у статуи — и хочет спросить, что Коннор чувствует сейчас? Чувствует ли он вообще? Или этот «Прозиум», или «Тириум», или как там его, убивает все эмоции, как хренов вирус?! Надолго ли это? И насколько это опасно? Его заставляли пить это раньше? Он всё ещё любит Гэвина даже после такого? Он хочет спросить слишком много, но вместо этого… — Расскажи подробнее о деле, — неожиданно просит Гэвин, сжимая руки на руле и в сторону Коннора даже не глядя. — Расскажи про жертву, про парня-подозреваемого, улики. Это же не в закрытом доступе? Коннор рядом тихо выдыхает — едва слышно шипит сквозь зубы, и Гэвину это до боли похоже на звук, с каким запускается его рабочий терминал — тихий свист кулеров системы охлаждения. — Не в закрытом, — сообщает он и излагает по пути в участок краткий пересказ нескольких десятков отчётов безразличным машинным тоном, отчего Гэвину опять кажется, что он разговаривает с терминалом. Он и пластиком пахнет так же. Убитым оказывается некто Карлос Ортис — неприятнейший внешне тип, как оказывается, когда на светофоре Гэвин отвлекается на секунду и гуглит мужика в сети. На фото Ортис — обрюзгший небритый пьяница, то ли наркоман, с недовольной рожей человека, которого всё заебало. Гэвин даже удивляется, как так получилось, что этот неприятный с виду только жмур попал в «Киберлайф», да ещё и — минуточку! — на должность куратора по старой доброй соцпрограмме для даунов. Коннор предусмотрительно объясняет, что у того были необходимые дипломы, не было проблем с преступностью и наркотиками на то время — где-то около десяти лет назад — и что в штате он состоял только полгода, потеряв работу из-за многочисленных нарушений. — Он работал в основном с взрослыми подопечными. Среди них трое парней моего возраста, мальчик пятнадцати лет, две девочки по шестнадцать и восемнадцать. По каждому из подопечных в «Киберлайф» были поданы жалобы разной степени тяжести — от избиений и психологического давления со стороны Ортиса до одной, не доказанной, впрочем, попытки изнасилования, — ни одним мускулом не дрогнув, сообщает Коннор, а Гэвин весь обмирает, чувствует, как буквально узлом всё завязывается в груди и холодеет. Насилие? Изнасилование? Да чёрт, конечно, с полностью бесправным статусом подопечных всё возможно, но чтобы так?.. Гэвин испуганно косится в сторону Коннора, изо всех сил прогоняя мысль «А что, если он тоже». — Не удивительно, — Коннор на это только плечами пожимает, и Гэвина должен бы успокоить первый человеческий его жест за последние минут десять, но что-то нет, не успокаивает. — Программа в то время была на стадии проработки на практике. Аналитики «Киберлайф» собирали все жалобы, анализировали и пытались выработать наименее затратный и наиболее осуществимый способ избежать таких инцидентов в дальнейшем. Тогда и было принято решение добавить к следящему чипу видеозаписывающие линзы — чтобы в случае применения несанкционированного насилия было видеосвидетельство против нарушителя. И Гэвин уже молчит насчёт существования, по-видимому, «санкционированного» насилия, раз несанкционированное имеется. Ему опять становится гадко. Не столкнёшься — не узнаешь, так, Гэвин? — Ортис был осуждён за нападение с тяжкими увечьями и уволен из «Киберлайф», позднее увлёкся наркотиками и был осуждён повторно, теперь уже за кражу. Какое-то время подозревался в торговле «красным льдом». Обнаружен убитым у себя в доме два дня тому. Двадцать восемь ударов ножом. А на чердаке прятался тот парень, — безэмоционально докладывает Коннор, и Гэвин даже присвистывает беззвучно — это же как нужно было ненавидеть этого ублюдка. Сколько злобы вложить. Неужели тот парень мог?.. Гэвин оборачивается на Коннора, но тот, видимо, чувствует его сомнения и даже, в какой-то степени, успокаивает: опять пожимает плечами, качает головой — и это скупое движение неожиданно действительно работает. Гэвину снова становится рядом с Коннором легче, хоть тот и продолжает с невозмутимым видом зачитывать по памяти разные факты по делу Ортиса: свод из медицинского освидетельствования подозреваемого, диагностику его чипа и линз, протокол допроса. По всему выходит, что пацан провёл в одном доме с трупом около пяти дней — безвылазно сидя на чердаке, без воды, еды и возможности позвать на помощь. Хотя из физических повреждений на нём — только застарелые шрамы от сигаретных ожогов и простых порезов, он слова не мог вымолвить, когда его только нашли, да и теперь, спустя почти два дня в участке, его максимум во время допроса «Я не знаю её» и «Я не знаю, где она». Ни имени, ни полезной информации. По крайней мере, пока с ним не поработает психолог. — И что теперь? — Не то чтобы Гэвину так уж небезразлична была судьба этого безымянного парня-аутиста, но он ведь решил вести себя не-мудаком, а оборвать разговор на середине, ну, как-то… — Скорее всего он будет либо обвинён, либо объявлен недееспособным, — заключает Коннор. — Если защитник не постарается, он отправится в тюрьму или на пожизненное принудительное лечение. — Но ведь «Киберлайф» устранились, ты говоришь. Они опять стоят на светофоре. Гэвина немного попустило по поводу поведения Коннора под «Тириумом», но всё равно какая-то неловкость осталась: он вертит головой по сторонам, стараясь лишний раз на омегу не смотреть, пялится на недовольного Хэнка, тоже вставшего на переходе рядом, мнёт сигарету в пальцах, так и не решаясь закурить. Коннор сидит неподвижно, сложив руки на коленях — аккуратные бледные ладони на тёмно-серой ткани брюк кажутся неживыми. — Кроме «Киберлайф» есть и другие… организации, — чуть запинаясь, отвечает он. — Я, конечно, не обязан этим заниматься, но у меня были нужные связи. Скоро у парня будет шанс отправиться в место получше, чем камера в участке. — Здорово, — вяло улыбается Гэвин, и оставшиеся полквартала до участка они едут молча, да и в участке, неловко помявшись, как неродные, как будто не альфа и омега, расходятся каждый по своим делам — Коннор к себе в лабораторию, Гэвин — расследовать ублюдочное дело о нападении на Хлою Хирш, ловя напоследок сочувствующий какой-то взгляд Андерсона. Да пошёл он со своим сочувствием! Тина говорит ему, что он хреново как-то выглядит, и Гэвин рычит и на неё тоже, срывается, чуть до слёз не доводит, потому что… ну, блядь! Слишком всё замудрёно. И в жизни, и в чувствах, и в деле — Гэвина заебали уже эти сложности, и вот это всё — защитный механизм как бы. После этого легче становится. Вроде бы. И после стаканчика бурды, по ошибке называемой кофе. Гэвин и Тине на стол один ставит — она поймёт, а Гэвин извинится позже, непременно. А пока у него хватает выдержки и усидчивости, чтобы изучить новые документы. Анализ видео из клуба, например, и доклад о физическом состоянии мисс Хирш. Это, конечно, радости не приносит, но всё-таки. Теперь он сто процентов уверен, что на Хирш напала девушка — размытое запикселенное видео почистили по-максимуму, и стало ясно, что девица в синем платье и рыжем парике, выходящая из туалета, на Хлою не похожа, хоть и очень постаралась. А ещё она, судя по характеру травм, не очень-то стремилась Хлою Хирш угрохать, скорее припугнуть, но перестаралась, испугалась, скорее всего, и попыталась замести следы — вырезала чип у основания шеи и сняла линзы. Не оставив при этом отпечатков, хитрая лиса. Гэвин морщится и трёт виски, когда понимает, что до пробуждения Хирш они с Тиной опять в тупике, смотрит на часы и решает, что у него вполне хватает времени и задротства, чтобы узнать кое-что ещё. Гэвин оглядывается воровато — будто кому-то усралось следить за ним — и вбивает «Коннор Декарт» теперь уже через рабочий терминал. Ну, а хер ли? Вдруг результат будет другой? Но результат такой же. Никакой. И даже когда Гэвин пытается вспомнить номер Коннора. Или это серия? Не суть. Главное — хуй он помнит, а не номер. Только RK-что-то-там. Восемьсот? Семьсот? Девятьсот? Да и что б это дало — Гэвин руку на отсечение дать готов, что таких «Конноров» с таким номером в программе дохрена и больше. Это не вариант. Зато вариант поискать про «Тириум». Тут Гэвин вроде всё чётко запомнил, хотя по факту получается так же. «…гормональное средство для медикаментозной коррекции состояния тревожности или повышенной эмоциональной нестабильности для пациентов аутического спектра. Действует как стабилизатор после серьёзного эмоционального всплеска, быстро и качественно убирая риски повторного срыва». Очень, блядь, понятно! Гэвин пытается какое-то время вникнуть во все эти заумные словечки, потом плюёт на это дело и идёт по пути наименьшего сопротивления. «Хэй джесси! Не сдох ещё торчок проклятый?)нарой мне по старой дружбе про тириум и позвони как сможешь! Не забудь только, а то яйца отстрелю», — шустро пишет он знакомому информатору и довольно ухмыляется, сунув телефон в карман. Дело сделано — два дела даже, — и можно с чистой совестью заняться какой-нибудь приятной хернёй. Например, выпить ещё кофе. Или покурить. Или всё сразу. Гэвин мысленно аплодирует сам себе и плетётся в кафетерий. Он уверен, Джесси сделает всё в лучшем виде — этот мелкий нарик в своём деле хорош. В смысле, насколько может быть хорош вечно обдолбанный чувак. «Зато он вроде бы какой-то там химик по образованию», — думает Гэвин, пока кофе-машина выплёвывает ему в стаканчик тёмную горячую бурду, и, сука, тут же проливает это дерьмо, когда в кармане вибрирует телефон. — О, чёрт, быстро ты, — ворчит он в трубку, дуя на обожжённые пальцы и со злостью поглядывая на ебучий пластиковый стакан. — Так хорошо знаком с этой херью? Тоже ей закидывался? — Прекрати! — слышит он шипение недовольного Джесси. — Я таким дерьмом не торгую, если ты об этом. И вообще мало кто торгует — очень стрёмный товар. Неебически стрёмный просто! — Поэтому и писал. — Гэвин отходит к дальнему столику, подальше от возможных наблюдателей. — Не кипишуй, я не прошу тебя продавать или давать наводки. Только инфу. Неебически стрёмный товар, да? Почему? Джесси шумно вздыхает: — Честно? Это херня для подавления эмоций. Антидепрессант, только в дохулион раз сильнее, — объясняет он. — Смотрел «Эквилибриум»? Вот примерно как в этом старье, только там после прекращения приёма эмоциональный откат, а от «Тириума» хер избавишься, как подсядешь. Ломки, конечно, не будет, но по мозгам нехило шибает. Хотя действует не сразу, но эффект со стороны ебать какой жуткий. Тут рыдаешь, как тёлка, а тут уже в одну точку пялишься, спокойный как удавище, стремак. Плюс гормоны ещё. В этом плане эта херь как ластик — переборщишь и можешь прощаться с репродуктивной функцией. — В смысле? — Гэвин делает глоток кофе и тут же выплёвывает всё обратно в стакан, когда слышит ответ Джесси «В прямом» — обливаясь, как свинья, матерясь сквозь зубы и привлекая внимание немногих офицеров, находящихся в это время в кафетерии. — Что, блядь?! — Что слышал. — Гэвин поспорить готов, что этот пиздюк сейчас улыбается, он буквально физически ощущает эту его улыбочку даже через телефон. — Хер, конечно, не отсохнет, но приятного мало. Знавал я одного дебила, который глушил этим говнищем депрессию после ухода жены, и знаешь — через полгода ему не то что жена, вообще никакая баба не нужна была. Был нормальный такой альфа, стал импотент! Во всех смыслах! Джесси задорно хрюкает, а Гэвин сдавливает несчастный стаканчик так, что кофе течёт по руке. Тина, очень вовремя вошедшая, смотрит на него круглыми глазами и, кажется, спрашивает, всё ли с Гэвином в порядке, но ему плевать. Он не чувствует ожога, не слышит слов Чэнь — всё внутри него холодеет, когда Рид спрашивает: — А омега? Если это омега, то как? — Да приблизительно так же, — тянет в трубку Джесси. — Снижает либидо, количество смазки, запах. Течки проходят быстрее. Меньше шансов забеременеть. — Ясно, — Гэвин выдыхает в трубку, зажмуривается, считает до десяти, а когда открывает глаза, видит перед собой обеспокоенную Тину. — Эй, ты что, Рид? — Она трясёт его за плечо и хмурится, в телефоне нервно лопочет Джесси, а Гэвин думает только об одном. Течка после альфовской метки — пусть даже слабенькой, пусть даже с убойной дозой подавителей — не проходит за два дня. И омега не ведёт себя в течку так спокойно. И запах… Ну не пахнет живой человек как перегревшийся комп от природы! Не бывает! — Тина, где Коннор?! — выпаливает он, сбрасывая Джесси нахрен без ответа, и раздраженно рычит на Чэнь, когда она переспрашивает тупо «Коннор?» и удивлённо хлопает глазами. Пошло оно! К техникам Гэвин летит как ураган, даже с ног кого-то сбивает в коридоре, но не останавливается и извиняться не думает даже — он врывается в лабораторию, хлопая дверью и заставляя Маркуса и Саймона, зажимающихся в углу у терминала, резко отскочить друг от друга: — Где, мать вашу, Коннор?! — В туалете, — отвечает перепуганный Саймон и даже спросить ничего не успевает, как Гэвин выскакивает вон. В туалете он за полминуты. Дверь за спиной закрывается с грохотом, и Гэвин, оказавшийся у цели, сначала застывает в ступоре. Коннор перед ним — спокойный и холодный, как машина. Он стоит вполоборота, смотрит на Гэвина отсутствующим взглядом и даже не удивляется такому его появлению. В его ладони — маленькая синяя капсула, во второй руке — целая полная баночка. Гэвин моргает раз, второй — и резким ударом выбивает синюю таблетку Коннору из руки. — Я должен принимать их по часам, — Коннор провожает упавшую таблетку каким-то обиженным взглядом, поджав губы и нахмурившись, и уже готов взять следующую, когда Гэвин просто вырывает чёртову баночку у него из рук. — Гэвин, я… — Ты больше ни одну эту хернину в рот не возьмёшь! — рычит Рид и показательно, демонстративно прямо-таки, высыпает все капсулы до одной в ближайший унитаз и торжественно жмёт кнопку слива. — Они очень дорогие, Гэвин, — в голосе Коннора укор, но Риду честно поебать на все деньги мира. — Ты не дешевле! — чуть не кричит он и сгребает парня в объятия. — Ты, блядь, дороже! Для меня дороже! Поцелуй получается властный и напористый, даже грёбаная разница в росте не помеха — Гэвин притягивает Коннора к себе за шею, прикусывает губы, царапает дёсны до солёного привкуса во рту, свободной рукой сжимает его ладонь, и это как раз то, что сейчас нужно. Коннор гнётся под этим напором, плавится, напряжённые чёткие линии осанки расслабляются, и он буквально падает на руки Гэвину. А Рид, разорвав поцелуй, делает то, что, чёрт возьми, давно уже должен был — заявляет максимум прав на своего омегу. Коннор ахает, когда ладонь альфы с затылка переползает на шею и отгибает жёсткий воротник пиджака, а его зубы вгрызаются в зажившую практически метку. Клеймят ещё раз. Теперь уже наверняка. — Ты — мой. На все сто процентов, — уверенно выговаривает Гэвин, обхватив лицо Коннора ладонями и не давая отвести взгляд. — Мой, и никакие суки из «Киберлайф» не имеют права тебе указывать. Потому что я твой альфа, и пошли они все нахер.