Игры с последствиями

В участок они с Тиной едут молча. Гэвин тихо курит в приоткрытое окно, а Чэнь тупо пялится перед собой, перебирая пальцами складки брюк на коленях. Оба знают, что Камски сожрёт их за случившееся в больнице, но оба не говорят ни слова, думая о своём. Хотя Гэвину определённо стало бы легче, если бы Тина, как Камски до этого, тоже назвала его ублюдком или мудилой пару раз. Он с затаённым ужасом представляет, что им в участке устроит Фаулер — говнюк наверняка уже нажаловался — и вдыхает дым сигареты резко и рвано. А ещё с трудом сдерживается, чтобы не посмотреть на часы. Или не позвонить Коннору. Потом вспоминает, что так и не взял его номер телефона, мудак. Змея предчувствия туго сворачивается поперёк горла, и Гэвин ничего не может с этим сделать. Он поздновато осознаёт, что безропотно отпустил своего омегу к козлине, который — или которая — так миленько разукрасил ему лицо пару дней назад, и не факт, далеко не факт, что в этот раз не случится такого же. Гэвин сжимает руку на руле, гоня навязчивые образы, но, блядь, не думать не может, когда… — Зачем ты довёл ту девочку до истерики? — подаёт, наконец, голос Чэнь, и Гэвин чертыхается, роняя от неожиданности сигарету и чуть не прожигая джинсы. Тина, сука, нарочно что ли? — Никого я не доводил, — шипит он сквозь зубы, поспешно подхватывая окурок и обжигая неосторожно пальцы. — Вот херня! Тина косится на него недовольно, кривит губы и даже глаза, кажется, закатывает, пока он вытряхивает сраный окурок в окно и дует на кончики пальцев. Будто сама она нежный цветочек, подумаешь! — Не доводил он, как же! — ворчит она и складывает руки на груди — прямо недовольство во плоти. — Ты слышал, как эта дурочка голосила? Я думала, полбольницы сбежится. Она мертва! Она мертва! Пф!.. Тина фыркает, и Гэвин кожей буквально чувствует её пренебрежение. Ему почему-то неприятно. — Не доводил, только фотку этой дамочки нашей показал, — спокойно, но упрямо повторяет он и добавляет зачем-то: — И она не дурочка, просто… просто так бывает. — Угу, бывает, — пожимает плечами Чэнь. — Какие только чудики не встречаются. Гэвин молчит. Он сам не удивляется почти, что Тина — неплохая так-то женщина, понятливая напарница и почти приятель для Гэвина — отзывается о Хлое Хирш и, по сути, о её болезни так небрежно. Это естественно, вспоминает Рид слова Андерсона, это нормально, что люди не думают всерьёз о том, с чем не сталкиваются каждый день. С тем, что не их проблема. Он сам был такой же ещё сегодня утром. Ему не за что винить Тину. И почему тогда так хочется отвесить ей пощёчину? — А испугалась она знатно, будто реально живого зомби увидела. Обозналась, может? Или не совсем очухалась? Наша дамочка её по голове знатно приложила, а там и до этого негусто было, я смотрю, — Чэнь продолжает рассуждать вслух, а Гэвин тянется за новой сигаретой, чтобы не сорваться — не накричать на Тину. Не схватиться за телефон, набирая хоть Андерсона, хоть чёрта лысого в срочных поисках номера Коннора. Не выкинуть очередную бессмысленную глупость. — Нормально у неё там всё, — ворчит он в ответ как можно более сдержано. — Ну, может, форма или стадия, или хер что там, я понятия не имею, как эти все аутизмы разделяются, но, в общем, у неё, наверное, болезнь серьёзнее, чем у Кон… Гэвин осекается, под пристальным взглядом Тины, но, сглотнув, договаривает: — Чем у моего Конни. Тишина в салоне ощутимо звенит напряжением. Гэвин пускает сигаретный дым в сторону, чуть не в лицо Тине, пока Чэнь прячет взгляд, отвернувшись к окну. Гэвин видит, как она комкает в ладони край куртки, но помогать не спешит. — Я не знала, что твой… парень аутист, — наконец, говорит она тихо, и беглого столкновения взглядов Гэвину достаточно, чтобы остыть. — Извини. — Не стоит, — выдыхает он с очередным дымным облаком, на этот раз в окно. — Я сам что-то вспылил, извини. Просто… не говори так… категорично, что ли, понимаешь? Я же тоже не понимал, тоже отмахивался, а они… у них всё так сложно, на самом деле. И ты вдруг осознаешь, что нихуя этот мир не такой, как ты привык… Как-будто всю жизнь получал подарки от Санта Клауса, а потом узнал, что есть те, кто не то чтобы уголь каждый год получал — даже не знал, что он вообще существует! — Сравнение на миллион, — улыбается ему Тина, и напряжение тает вместе с дымом, когда она опускает окно со своей стороны. — И да, я не сука, всё поняла, можешь не волноваться. — И не собирался! — фыркает Гэвин демонстративно, словно она только что оскорбила смертельно его достоинство, хотя, на самом деле, он только это и делает — до самого участка он перетирает в мозгу всё то, что так спонтанно вылил на Тину, и предсказуемо с каждой мысли соскальзывает в беспокойство за Коннора. И ничего сделать с этим не может. Опять. В участке их действительно ждёт жёсткий разъёб от Фаулера — с криками, придушенными ругательствами сквозь зубы и угрозами отобрать жетоны — потому что Камски, паскуда, приукрасил всё, что только мог, приписывая им и нарушение протокола допроса, и превышение полномочий, и ещё какую-то херню, Гэвин не вслушивается — он пялится чуть повыше плеча Фаулера и, игнорируя смиренно кивающую рядом Чэнь, думает только о том, как бы поскорее эта экзекуция закончилась. Потому что, входя в кабинет полчаса тому, он заметил, кажется, мелькнувший в коридоре знакомый серый пиджак с неоново-голубым треугольником на лацкане. — Ты совсем уже страх потерял, Рид?! — вызверяется Фаулер, когда замечает у Гэвина отсутствующий взгляд, но, что удивительно, орать прекращает и даже отпускает, не отстранив от дела. Гэвин вылетает из аквариума пулей, оглядывается, тянет воздух носом, будто надеясь выцепить в ворохе ароматов тонкий запах пластика — и ведь действительно слышит! Запах густой, тягучий, отчётливый, будто Коннор всё это время стоял под самой дверью кабинета, он ведёт Гэвина, тянет, и тот сам опомниться не успевает, когда оказывается у своего стола. Запах здесь ещё чище, непривычно сильный, дурманящий, и Гэвин сперва думает о течке, но ведь она только недавно прошла — не должно бы. Может, нервы и переживания сказываются? И близость омеги. Потому что Коннор обнаруживается действительно близко — возле стола Андерсона. Он сидит на стуле в обычной своей позе: руки на коленях, прямая спина — и что-то увлечённо рассказывает Хэнку. Идеальная укладка, как была утром, костюм, сидящий, как влитой, спокойные черты лица — издали Гэвин видит только бледный профиль, как шевелятся аккуратные губы и слегка морщится нос, но этого достаточно. Главное, что синяков внешне не стало больше, а значит, Рид может перестать себя накручивать. — … уже чувствует себя гораздо лучше. — Прислушивается он. Голос Коннора спокойный и мягкий, и Гэвин расслабляется ещё немного — что ж, всё в порядке, выходит, он волновался зря. Замечательно. — Привет-привет! — Гэвин подходит ближе, приветливо треплет омегу по плечу и даже вежливо кивает Хэнку, бесцеремонно усаживаясь задницей на его стол, и улыбается, встретившись взглядом с Коннором. — Эй, детка, у кого это там дела получше? — спрашивает он, чувствуя, как недавнее напряжение под взглядом тёплых карих глаз буквально испаряется. — Надеюсь, не у твоего братца. Я как-то не горю желанием выслушивать очередную лекцию о Ричи Великолепном. — Нет, — улыбка Коннора лучится искренней радостью, и даже недовольный Андерсон, что-то тихо ворчащий и с силой пихающий Гэвина в бок, Рида не огорчает. — Помнишь того парня из дела об убийстве Ортиса? Сеансы с психологом помогают — он уже не настолько тревожный и вполне успешно отвечает на вопросы. Конечно, всё ещё не может вспомнить своё имя, поэтому просит называть его Джос, говорит, что ему так нравится. — О, здорово, — Гэвину, конечно, плевать по большей части, он о том деле забыл почти, но радость Коннора неожиданно заразительна. — А у тебя как? Куратор не доставал? Улыбка Коннора вроде бы не тухнет, и это определённо хороший знак. — Просто очередной осмотр и ряд анализов, — небрежно отмахивается он и чуть морщит нос. — Я регулярно прохожу подобные процедуры для более детального мониторинга моих успехов. Вот сегодня была плановая встреча, куратор немного рассердился, потому что я об этом забыл. Странно… Коннор неуверенно хмурится, и Гэвин подбирается, потому что вот это уже — знак, определённо нехороший. — Что странно, детка? — осторожно спрашивает он, пристально наблюдая, как Коннор потирает бледный висок двумя пальцами. — Тебе нехорошо? — Нет, нормально, голова только немного болит, но так бывает после сканирования, — кривится Коннор, но пальцы от виска не убирает, и тогда Гэвин тянется к нему сам, оттесняет его ладонь, зарываясь своей ему в волосы. Коннор щурится, жмурится от грубоватой хватки, и чуть напряжённые его черты разглаживаются. Он откидывает голову, подставляется затылком под ладонь, как щенок под ласку, и урчит тихо и довольно:  — Странно то, что я вообще забыл. Я ничего не забываю, у меня стопроцентная память… — Да, ты говорил уже, — цыкает на него Гэвин и молча гладит по волосам до тех пор, пока от укладки не остаются сплошные растрёпанные в художественном беспорядке пряди. Коннор тоже молчит — ему от действий Гэвина как-будто бы легче, а, может, Гэвин просто нафантазировал, и боль действительно не такая уж и сильная — только покорно принимает ласку, а когда Рид убирает руку, даже не приглаживает взлохмаченные волосы: просто смотрит на него своими невозможными глазами и легко улыбается. — Я сказал куратору то, что ты просил, — говорит он вдруг, и Гэвин прикусывает губу, вспоминая. — Что мой альфа запрещает мне совать в рот разную вредную хуйню. И что ты поэтому выбросил весь «Тириум». За спиной слышится невежливо громкий смешок Андерсона, и Гэвин застывает заторможено. Не от того, как непривычно звучит мат от Коннора — как от ребёнка услышать, ей богу — хотя и от этого тоже. На мгновение он опять чувствует себя мудаком, потому что, блядь, как он мог вообще быть таким неосторожным и попросить Коннора сказать такое?! Какого хера он в очередной раз забыл, что Коннор такой легко… управляемый! Что он всё ещё воспринимает словесные остроты Гэвина слишком буквально. Это вообще блядское чудо, что этот куратор опять не приложил Конни хорошенько по лицу! — Вот блин, не думал, что ты… — начинает он, но Коннор качает головой, перебивая. — Куратор сказал, что это нормально, не беспокойся, поздравил меня, что я нашёл такого ответственного партнёра, и уверил, что, раз такое дело, можно обойтись без таблеток, и больше он их не будет назначать, но стоимость старых всё же вычтет из следующей моей зарплаты, — успокаивающе тараторит Коннор, и у Гэвина от сердца отлегает. Он ещё раз проходится ладонью Коннору по волосам, спускается на шею, поглаживая большим пальцем скулу и раздумывая, уместно ли его сейчас поцеловать, когда омега сам тянется к Гэвину за поцелуем, наклоняется ближе, напрашивается. Где-то рядом фыркает и кашляет тактично Андерсон, которого они так невежливо забыли и который, вероятно, не очень рад наблюдать их нежности со стороны, как и туча других коллег, копошащихся вокруг, но Риду похер как-то. Пусть хоть трансляцией онлайн их обжимашки передают, ему не жалко. Он целует Коннора в уголок губ, в лоб, нос и в щёку, сам приглаживает тому волосы, воротник поправляет и только после этого слезает с чужого стола и усаживается, утащив от соседнего места чей-то бесхозный стул. — Извини, Хэнк, ничего личного, — ухмыляется он на недовольный взгляд Андерсона, демонстративно закидывая одну ладонь Коннору на плечо, а вторую — хозяйским жестом на лежащую на остром колене ладонь. Коннор не возражает, а Хэнк закатывает глаза. — Избавь меня от этой показухи, Рид, — бурчит он, откидываясь в кресле. — Нелепее только за час до выпускного хвастаться перед родителями подружки, что у вас с ней уже был секс. — А что, опыт есть, дедуля? — щерится в широкой улыбке Рид, и Андерсон уже рот открывает, чтобы выдать очередную колкость, когда Коннор, до того притихший, говорит: — Я на выпускном танцевал с Ричардом. Было неплохо, хотя некоторые из выпускников шептали разные глупые гадости о нас, когда думали, что я не слышал. А я слышал, и Ричард тоже, и Маркус с Саймоном — пришлось потом их всех отговаривать от опрометчивых поступков. А утром я ещё и выговор получил от тогдашнего куратора. — Эм… За танец? — переспрашивает на всякий случай Рид, потому что он не уверен, что правильно понял. Это же танец на выпускном! Там кто с кем попало танцует, уж Гэвин-то знает — он не признается никому даже под страхом смертной казни, но на его выпуск притащилась мама, и половину медляков Рид был вынужден провести с ней. — Почему за танец? За пунш, — удивляется Коннор. Он смотрит на Хэнка с Гэвином поочерёдно, словно это ну очень очевидно, даже ребёнок поймёт, и опять лезет пальцами к виску. — Кто-то из студентов подлил виски в одну из чаш, я не знал и выпил оттуда пару стаканчиков. Ричарду пришлось отвозить меня домой, потому что я на ногах не стоял. И это не смешно! Руку с колена приходится убрать — Гэвин притворно кашляет в кулак, надеясь скрыть гадскую улыбку, но делает это до того неловко, что больше похоже на нервный тик. А вот Андерсон посмеивается, не скрываясь, и это — честно! — немного обидно. — Очень даже смешно, — ворчит Рид, легко пихая Коннора локтем в бок. — Пьяные всегда смешные. Тебя на мобилки снимали? У меня после тусовок каждый раз остаются видеосувениры от приятелей, так до слёз ржу, когда пересматриваю. Это правило почти — если снимали, значит удался вечер. — Не снимали, — Коннор забавно хмурит брови, и Гэвин только шире улыбку растягивает. — И это всё равно не смешно. — Неа… — тянет он, но Коннор хмурится сильнее, и чёрт, Рид только сейчас, кажется, понимает, что значит «щенячьи глазки», потому что продолжать зубоскалить, пока Коннор пялится на него повлажневшими чёрными глазами, он просто не может. Приходится капитулировать. — Ладно. Ладно, не смешно, доволен? — Доволен. Коннор меняется, как по щелчку — на губах расцветает улыбка, на щеках ямочки, а морщины на лбу разглаживаются, да и взгляд уже не такой обиженный делается — и списать это на гормональные перепады после таблеток… Ну, такое. Гэвин скорее готов поверить, что Коннор медленно и верно превращается в миленького омегу-манипулятора. В хорошем смысле этого слова. Он шарится рукой под столом и незаметно вроде бы шлёпает широкую ладонь Коннору на колено, тут же сползая на бедро. Коннор вздрагивает, оставаясь впрочем сама невозмутимость. — Вы прямо семейная парочка, как я погляжу, — беззлобно смеётся на это Хэнк. — Боюсь представить, что будет, когда вы реально поженитесь. Гэвин слышит это «когда» — «когда», а не «если», господи! — и это так похоже на блядское отцовское благословение, что он сначала ушам не верит, а потом… чувствует, как напрягается бедро Коннора под его ладонью, и сам Коннор рядом становится какой-то деревянный, напряжённый. В груди Гэвина на секунду опять холодеет от предчувствия, хочется повернуть Коннора к себе, вжаться в него, зацеловать, убедиться, что он никуда не исчез и всё с ним в порядке, но смотреть в лицо закаменевшему Коннору он боится, а сам Коннор помогать не спешит. И лезть разбираться почему-то не хочется. Всё же хорошо закончилось? Вот и замечательно, почему бы не остановиться здесь? Всегда ведь так — копнёшь глубже, и обязательно станет хуже. А пока… Его омега сидит рядом, целый и невредимый, мегакорпорация не спешит портить ему жизнь, кажется, а самого Гэвина не отстранили от дела или даже что похуже, так что концентрация пиздеца в жизни Рида однозначно стала меньше. Что ещё ему нужно? — Ага, ужас, — невозмутимо пожимает плечами Рид и переводит тему, надо сказать, довольно топорно: — Так что там, Андерсон, твой Джо — или как его — много полезного наотвечать успел? — Джос, — коротко поправляет его Коннор и замолкает, походя убирая выбившиеся пряди за ухо и одёргивая галстук. Гэвин видит краем глаза, что его пальцы мелко дрожат, но к неприятной теме не возвращается — найдёт ещё время — и даже не накрывает чужую бледную ладонь своей — Коннор и сам с этим справиться может, не серьёзно ведь, думает он и скоро с облегчением замечает, как в тонких пальцах мелькает долларовая монетка. Ладонь впрочем с его бедра всё равно не отнимает. — Джос, ладно, — выдыхает Гэвин и трёт костяшками шрам на переносице. — Так что Джос? Полезный оказался малый? Гэвин сверлит взглядом собственные неаккуратные пальцы на серой ткани Конноровых брюк, косится на тонкие пальцы Коннора и на монетку, мелькающую серебристой юлой на его ладони, вслушивается в его размеренное дыхание, но ответа не дожидается — омега молчит, и Гэвин понятия не имеет: он просто не хочет или в очередной раз задумался, бродит в сети через чип, пялясь перед собой отсутствующим стеклянным взглядом. Смотреть тому в лицо он по-прежнему не хочет, встречаясь вместо этого глазами с таким же недоумевающим Хэнком. — Не особо, — отвечает Андерсон, когда становится ясно, что Коннор пока не намерен говорить. — У мальчишки каша в голове, это ясно, но радует, что Ортиса он не убивал. Да и убийцу видел, вроде бы. Техники сейчас над фотороботом колдуют вместе с Филлипсом, потому что у парня что не слово, то какая-то запутанная херня. — А Филлипс это… — Защитник мальчишки, то ли адвокат, то ли психолог, хер его разберёт, — объясняет Хэнк, и Гэвин хмурится — знакомая какая-то фамилия, слышал, вроде, недавно совсем, только вот вылетело из головы, где. — Из организации вроде какой-то. Название замудрёное такое ещё. Благотворительный, мать его, фонд… — «Иерихон», — подсказывает ему Коннор, и Гэвин вздрагивает его голоса и от пронзительного звона, с каким его монетка на очередном обороте падает на стол — он прослеживает её путь удивлённым взглядом: от клавиатуры терминала Андерсона к стопке каких-то бумаг и, резко отскочив, к краю стола, во всё ещё мелко подрагивающую ладонь Коннора — и от того, как резко Коннор вскакивает на ноги, едва не опрокинув стул. — Эй, детка… — начинает Гэвин, но Коннор шарахается в сторону и смотрит — нет, не тем чёрным испуганным взглядом, что Рид себе навоображал, но близко. — М-мне нужно в у-уборную, — запинается он, трёт висок дрожащей рукой и, не став ждать ответа, вылетает в коридор, чуть не сбив с ног проходящую по своим делам Кару. Вэлори провожает его удивлённым взглядом, потом отыскивает среди столов Гэвина и спрашивает одними губами: «Какого?!» Рид только плечами пожимает — сам бы знал — и спрашивает то же самое у Андерсона, когда Кара скрывается за поворотом. — Это сейчас какого хрена вообще?! — хмурится он и только больше закипает, когда Хэнк зеркалит его жест. — Какого, мать его, он творит?! — Ну, не я же его альфа, — хмыкает Хэнк в ответ, и Гэвин отчётливо различает в его голосе нотки недовольства. — Мне почём знать. — А то ты не переживаешь за него, папаша, — кривится на это Рид, ожидая всё же, несмотря на «пакт о ненападении», словесной стычки, но ссора почему-то сама гаснет, так и не начавшись. Хэнк смотрит на него с тоской смертельно уставшего человека, да и Гэвину как-то хочется не цапаться, а разобраться в том, от чего он так необдуманно отмахнулся. Потому что он не понимает. Всё же относительно хорошо было. Не могли они с Хэнком за блядские полминуты обидеть Коннора чем-нибудь или ляпнуть очередную чушь. Что вообще за это время могло случиться? В голову закрадывается гадостная по содержанию мысль — а что, если в «Киберлайф» с Коннором что-то сделали? Ну, не избили — не по лицу, по крайней мере — а что-нибудь похуже. Что именно «похуже», Гэвин не может вообразить — не хочет — его фантазия в каком-то смысле проигрывает этим киберлайфовским ублюдкам, а в каком-то и фору даст, и Гэвин даже мысли не хочет допускать, что эти уроды могли делать с Коннором нечто… этакое. — Хэнк, — тянет он, когда терпеть уродские мысли становится уже невыносимо, — дай мне номер Коннора. — У тебя нет его контакта? До сих пор? — В голосе Андерсона отчётливо читается невысказанное и повисшее над Гэвином пожизненным приговором «грёбаный ты мудила, а не альфа», и он в целом согласен — альфа из него хуёвый по большей части, но сейчас это не так важно. Он тянет руку, отбирая у Андерсона его старенькую мобилку, и, стараясь не слишком жаться под его пристальным взглядом, шустро перебивает номер и подписывает «Мой Конни». Андерсон фырчит насмешливо, когда Гэвин ставит на аватарку недавно сделанную фотку, и Риду чудятся нотки превосходства в его фырканье. Ну конечно, у него-то она поновее будет — на аватарке в телефоне Хэнка явно самим Коннором сделанное селфи, то ли криво обрезанное, то ли снятое так… своеобразно — пол-лица Коннора крупным планом: пол-лба, ухо, глаз и нос, острый подбородок и уголок рта в лёгкой улыбке. И подпись, от которой у Гэвина в носу щипает — так вдруг становится обидно от своей непосвящённости: «Сынок». Как, интересно, Хэнк у Коннора подписан? А Гэвин? У него вообще номер Гэвина есть? — Что? — ворчит Андерсон, но Гэвин отмахивается. Отдаёт телефон, сохраняет контакт, и мобильный тут же взрывается вибрацией и улыбается выскочившей на экран мордаршкой Коннора — вовремя позвонил, ничего не скажешь — Гэвин его чуть не роняет от неожиданности. — Да! — кричит он в трубку, и Коннор, растерявшийся, видимо, от такого напора, какое-то время просто размеренно дышит. — Не молчи, детка. Что случилось? — Н-ничего, Гэвин, — голос Коннора, когда он, наконец, заговаривает, всё ещё какой-то дрожащий, нервный, — т-ты прав, мне д-действительно не х-хорошо, я поз-звонил Ричарду, он м-меня заберёт… — Нет, стой! — Гэвин вскакивает, пугая окриком Андерсона и ещё кучку коллег за соседними столами, но ему насрать — он мечется нервно от стола к столу, вцепившись в мобильник так, что пальцы побелели. — Куда?! Нахер твоего Ричарда! Я сам тебя отвезу! Я могу! Минуту только д… — Н-нет. Нет, — перебивает его Коннор и сбрасывает раньше, чем Гэвин успевает возразить. А на повторный набор и вовсе не отвечает. Гэвин слушает гудки в динамике, тупо уставившись перед собой, и медленно, но верно соображая, что это уже лютый пиздец. И тут даже не он виноват! Ну, не виноват же? Что вообще на Коннора нашло? Решил так неловко с Гэвином порвать? Эта мысль шальная и вообще хер знает как в голову Риду забрела, но от неё почему-то горло будто тисками сдавливает — Гэвин сглатывает нервно и опускает руку с всё ещё зажатым в ней телефоном. Он отказывается верить, сжимает кулаки, зубами скрипит, но мысль не уходит — она цепкая, как псина, вгрызающаяся в глотку, голодная, злая, и Гэвин вдруг понимает, как это больно. Его, блядь, никогда не бросали. Только он. Карма, что ли? — Ну, нахер! Не дождёшься, — шипит он и резко кидается в сторону коридора, намереваясь… Он и сам не знает что, но уж точно стребовать с кого-то правду — из этого Ричарда-сука-лучшего-в-мире-Брата выбить, из куратора, да хоть из самого Коннора вытрясти, но, в общем, стребовать. Разворачивается на пятках на все сто-восемьдесят и влетает, блядь, в какого-то ушлёпка, от души шмякнувшись носом в чужую рожу. — Да сука! — рычит он, зажав чуть не сломанный многострадальный нос двумя пальцами и сквозь слёзы смотрит на так неудачно подвернувшегося идиота. — Опять ты, твою мать! Даниэль улыбается уже знакомо профессионально, хотя по нему видно — Гэвин об него приложился знатно, до звёздочек в глазах. — Это должны быть мои слова, — посмеиваясь, тянет он, снисходительно хлопая Гэвина по плечу, и только за это неплохо бы опять шмякнуть его по носу, на этот раз — кулаком. — У вас вообще здесь опаснее, чем в каком-нибудь наркопритоне — меня за последние пять минут два раза почти покалечили. И шутит он, в общем, так, как обычно здесь шутят — как сам Рид шутит, не без чёрного юмора и издёвок — но Гэвину это сейчас особенно неприятно. Ему в целом Даниэль этот не очень приятен, что он тут вообще?.. Рид оглядывается по сторонам и замечает, как отводят глаза коллеги, поспешно прячась за экранами терминалов и планшетками с документами. Ну, прекрасно! Гэвин опять приобретает репутацию больного на голову холерика, которому под руку лучше не попадаться? Этого для полного счастья не хватало! — Два? — зачем-то спрашивает он Даниэля, не слушая толком и даже не глядя — зато так усиленно пялясь на Коллинза за соседним столом, что тот краснеет и сбегает вон в коридор. Гэвин сверлит его пустое место взглядом, пока не выцепляет в рассказе Даниэля знакомое имя. — …Коннор… — Что сказал? — вскидывается он, и Даниэль окидывает его цепким профессиональным взглядом. — Сказал, что Коннор чуть меня в стенку не впечатал, как ты в нашу первую встречу, — медленно, как тупице какому, повторяет он и опять хлопает Гэвина по плечу. — Пулей пролетел, не поздоровался даже. Не похоже на него. — А ты откуда… — начинает Гэвин, а потом действительно ощущает себя тупицей. Ну, не сука ли! Он же видел фотку в квартире Коннора: этот хрен с улыбкой терминатора-психоаналитика — брат, мать твою, Саймона, лучшего друга Конни. Конечно, он знает. Гэвин осекается и на ходу меняет вопрос — на не менее дурацкий, конечно, но уже получше: — Не знаешь, чего с ним? Даниэль хмурится. Улыбка на его губах становится совсем уже никакой — натянутой, острой: коснёшься — порежешься. — Не знаю, но подозреваю, — тихо тянет он. — Когда дело касается «Киберлайф», ждать нужно худшего. Мы к такому уже привыкли, а те, кто сталкивается в первый раз… Он картинно разводит руками, и Рид хмурится — убедительный сукин сын! — Вот как, — грустно ухмыляется Гэвин и вдруг совсем не возражает, когда Даниэль под руку волочет его к его же столу. — Слушай, — говорит он. — Я тогда не настаивал, думал, ты сам сообразишь, но у тебя, извини, с этим туговато, как я посмотрю, так что на правах старшего брата его лучшего друга прошу — своди его в «Иерихон». У нас специалисты, у нас все возможности потеснить «Киберлайф». Помочь. — Что ж он сам не пойдёт, а, старший брат лучшего друга? — безобидно и на отвали огрызается Гэвин, просто потому, что так привык уже, когда советы дают, и даже не удивляется, что этот психолог грёбаный ещё в первую встречу, оказывается, уже всё про него, мудака Гэвина, знал. И не оскорбляется почти. — Коннор правильный до скрежета зубовного, в него кураторы с детства это послушание вдолбили, — вздыхает Даниэль. — А мы для «Киберлайф» — организация несолидная и неофициальная. Коннор боится. Сам не пойдёт. «Неофициальная» для Гэвина звучит равно как «не совсем законная», но он вспоминает визитку, на которой чёрным по белому писалось «не коммерческая организация», и департамент, похоже, с ними сотрудничает без препятствий. Значит, скорее всего, здесь личное отношение «Киберлайф» к ним и, возможно, юридические претензии. Этот момент хочется прояснить — для безопасности Коннора, разумеется — но спрашивает Рид не про законность, а совсем о другом. — А со мной пойдёт что ли? — Он пожимает плечами, поводит, стряхивая чужую осторожно-настойчивую руку, и только спросив, понимает — вопросом этим только что расписался под признанием, чистосердечным и добровольным, во всех своих страхах и сомнениях, связанных с Коннором. Даниэль молчит, кажется ему, очень долго, не улыбаясь и не сводя с его лица пристального сканирующего взгляда — как под рентгеном, блядь, ёжится на это Гэвин — а потом коротко кивает. — С тобой да. Я признаюсь — сомневался, конечно, после некоторых рассказов Саймона, — виновато пожимает он плечами, — да и после нашего знакомства в курилке лучше не стало, но вынужден согласиться, у вас двоих это всё серьёзно, похоже. Мешать вам бессмысленно. — Ну спасибо, блядь, за признание, — фыркает Гэвин, но тоже больше для внешнего антуража, и пожимает улыбнувшемуся Даниэлю руку. — Приведу. Где вообще эта ваша компашка Микки Мауса* находится? — В Ферндейле. На визитке есть точный адрес. Гэвин кивает благодарно. Даниэль ещё раз улыбается коротко на прощание, и оба собираются расходиться: Гэвин к себе за стол — за Коннором бежать уже поздно, уехал с Ричи небось давно; Даниэль к Андерсону — тот как раз машет ему недовольно рукой, мол, чего стоишь без дела, болтаешь с этим утырком, фоторобот гони! — и на этом бы и закончиться этой неожиданной встрече, но Гэвин цепляет взглядом планшетку с голограммной моделькой бабского лица у Даниэля в руках и тут же сам цепляет его ладонью за плечо. — Стой! — торопливо окликает он, пока Даниэль оборачивается назад удивлённо. — Стой! Мне тут показалось!.. Покажи… Покажи дамочку! Он выхватывает планшетку, игнорируя возмущённый возглас Андерсона где-то на периферии, пристально вглядывается. Те же глаза с уголками вниз, густые чёрные брови, широкий нос, пухлые губы. Те же острые квадратные скулы. Волосы убраны под чёрную вязаную шапку. Хищный взгляд, губы в невесомой полу-ухмылке, со вздёрнутым кверху правым уголком. Трейси. Чёртова Трейси, которая, блядь, должна быть мертва, если верить мисс Хирш, давно и бесповоротно мертва, а она разгуливает, сука, по Детройту и валит людей направо-налево! Что за грёбаная, мать её, мистика?! Гэвин дёргает ничего не понимающего Даниэля на себя, тычет ему планшетку почти под нос. — Ты уверен, что фоторобот правильный? — спрашивает он, кричит почти, пока ошарашенный таким напором Даниэль хлопает глазами. — Может, этот ваш Джо совсем двинулся, но… Ты уверен, что это она? — Да на сто процентов, — оттирает его вон Даниэль. — Я столько раз нашу с Джосом беседу пересматривал через чип, что чуть башка не взорвалась, и, думал, глаза от линз вытекут. Это точно она. Точнее не бывает. А что? Гэвин не говорит. Он молча отдаёт подоспевшему к ним Хэнку планшетку и мучительно медленно вдыхает несколько раз, успокаиваясь. Чёрт возьми! Чёрт возьми! Чёрт… Это уже не ошибка свидетеля — это не спишешь на «обозналась», не отмахнёшься. И не простое нападение. Ведь если баба действительно одна и та же… Психопатка. Одного двадцать восемь раз ножом, второй — чуть башку не проломила! Гэвин сжимает кулаки и раздувает ноздри в предвкушении. Либо маньячка, либо — хорошо спланированное поэтапное преступление с целью… хер его знает, какой целью, но и то и другое сулит ух какой прыжок по карьерной лестнице, как на батуте: раскрыл, раз — и на самой верхушке. И уж Гэвин-то постарается раскрыть. Висяков у него за все годы работы пока не случалось, и ломать это мега-комбо он не собирается.