Dark paradise

Лана сидела на полу своей комнаты, смотря постоянно в окно — каждый день давался ей с трудом, особенно после того, как родители запретили ей покидать дом. Лечь в очередной раз в психушку ей просто не хотелось, а получить новую дозу нигде не удавалось. Чем было тогда скрашивать свои и без того тусклые дни? Где брать источник вдохновения, как уйти ото всех, если толпа начинала раздражать? На паркете валялось множество эскизов, которые она делала каждый день в течение этой недели. И, конечно же, в основном на них был всегда Джим Моррисон. Ей нравилось рисовать его глаза, нравилось видеть в них отрешенность и загадочность. Для нее этот человек всегда оставался особенным на протяжении многих лет. С самого первого дня, что она услышала его песню «Light my fire», и заканчивая тем, что она сама стала вдохновляться его текстами и писать собственные, посвящая их Джиму. Ей всегда казалось, что грусть, как и неудержимое желание жить в другом мире, оставалась, пожалуй, главным аспектом творчества и ее, и Джима. Лана была им одухотворена, впечатлена, ведь ни одна женщина в свое время не могла пройти мимо него и не попросить спеть или чего похлеще. Это стало своего рода безумием, попыткой стать похожей на своего извечного кумира. Но так ли это было? Лана бросила карандаш в сторону, смотря, что из комнаты убрали все острые предметы, а на окнах появились специальные замки, ключей от которых у нее не было. Черт, где же у нее лежала заначка на черный день? Надежда еще оставалась уйти в нирвану, растворяясь в эйфории. Она кинулась к кровати, касаясь пола коленями. В полу, под досками, должна была остаться хоть одна заначка. Судорожно она открывала доски, вздыхая с облегчением, — лежал прозрачный пакетик с порошком. Ей этого хватит, чтобы успокоиться и прийти в себя. Сидя на полу, она вдыхала кокаин, понимая, что сегодня она определенно чувствовала себя лучше, чем вчера и много дней до этого. И если мать увидит, как она снова ширяется, то это было бы веской причиной осмотра полностью всей комнаты. Она спрятала часть пакета обратно в доски, а остальное свернула в бумагу. Пора было снова возвращаться к рисункам и модным эскизам. В голове по-прежнему звучала «Light my fire», а наброски с Джимом теперь заиграли совершенно другими красками под действием белого порошка. Карандашом она продолжала делать последние штрихи, а заодно и редкие слова попадали на бумагу, создавая очередной текст песни. Она точно ушла в нирвану и вряд вернулась из нее в тот деньгами. Лана думала тогда, что все эти невинные денечки, проведенные с коксом исподтишка, никак для нее не откликнутся, но это было не правдой. С каждым днем ее новая зависимость становилась все сильнее и сильнее, отчего мать замечала изменения в поведении, а после и вовсе, поговорив с мужем, решила, что их дочери нужен психиатр, потому что психбольница лишь ухудшала положение. Наверное, ее мать могла порадоваться через пару месяцев, что дочь стала совершенно другим человеком и она больше не налегала на всю эту дрянь. Но образ идеальной дочери всегда оставался лишь дома. Женщина даже и не могла подумать, что ее дочь вытворяла за пределами их особняка. Конечно, не считая того случая, когда Лана просто бросила колледж, оставила идею стать дизайнером и решила посвятить свою жизнь музыке. О да, ей хотелось стать певицей. Жить, как когда-то это делал Джим и не париться о том, что за ней всегда будут следовать ее родители. Жизнь всегда преподносила странные повороты, и Лана знала, что окажется несколько популярной в Лондоне, сможет сиять в свете прожекторов, пока… не дойдет до мели… А это было очень предсказуемо с таким-то образом жизни, но ее это никогда не волновало. Она просто существовала, проводила каждый день так, чтобы сейчас было все, и надо брать по жизни максимум удовольствия, потому что потом могло бы все стать слишком поздно, и Лана это понимала. А теперь… Прошло уже много лет, а жизнь так и не менялась… Том не помнил, в какой момент они стали ближе друг к другу. Возможно, это воспоминание вылетело из его головы так же, как и многое до этого, зато все, что было после, он знал слишком хорошо. Лана иногда пыталась ему напомнить те дни, когда между ними было лишь только напряженное общение, граничащее с изнасилованием взглядами, потому что под наркотиками могло произойти абсолютно что угодно. Это действительно было странное общение. Они нередко виделись в «Black opium», но держались по разным сторонам, предпочитая держать дистанцию. Или просто-напросто приводили собой таких же торчков, с которыми они кололись или напивались, пока не наступало утро. Один день от другого, казалось, вообще ничем не отличался. Единственное, что имело тогда значение, — встречи в ресторанах или на улице при свете тусклых фонарей, когда они курили и спорили о музыке и кино. — Скажи, Лана, то, что происходит между нами сейчас — действие наркотиков или чувств? — спросил однажды Том, заваливаясь с ней к нему в квартиру уже хорошо пьяными. — А это тебя очень сильно волнует? — не соображая совершенно ничего, произнесла она, надеясь, что всем разговорам скоро придет конец. — Ну, может, это всего лишь игра, а с нами ничего не происходит, — туманно говорил Том, собираясь отпить из бутылки еще виски. — Ты же не спрашиваешь, почему спустя неделю после того, как ничего не принимал, пошел и напился, хотя у меня должна была быть встреча с дилером, — она отобрала у него из рук бутылку и включила свет, который казался ей очень тусклым. — Ты добровольно пошла со мной, и я не отпущу тебя в таком состоянии до дома. Даже если поедешь в такси, — он приблизился к ее алым губам, особо не заметив, что сегодня Лана выглядела потрясающе. — Тебе самому нужно такси, а лучше отрезвитель, чтобы не порол чепухи. Лана громко рассмеялась, снимая с рук красные бархатные перчатки, бросив их на диван. Том пьяной походкой последовал за ней, присаживаясь на корточки. Лана лишь изогнула бровь, не понимая, что он делает. — Ты могла бы рассказать мне про тот день, когда мы в первый раз трахнулись, или что было до этого? Я ничего не помню, — Лана пожала плечами, а потом подошла к нему, снимая шляпу с его головы. — Первый шаг к саморазрушению, мистер Хиддлстон, когда понимаете, что все начинает забываться, — она схватила его за руку и потянула в сторону дивана. — Я тебе могу многое рассказать, но есть условия, которые тебе… Но договорить он ей не дал, Том притянул ее к себе для поцелуя, кусая ее губы. Наверное, они просто не смогли бы сегодня остановиться. Удивительно, что они хоть что-то еще могли здраво излагать, ведь от такого количества алкоголя давно уже можно было заснуть, но этой парочке явно не до сна. Как обычно. Она расстегивала на нем медленно рубашку и рассказывала о том, как они в первый раз оказались в одной тесной кальяной в том картеле, когда их общие дружки поуходили. Именно тогда она начала к нему приставать, а он ей ни в чем не отказывал, продолжая ей улыбаться. Вот отлетело несколько пуговиц на рубашке, а в ее глазах уже плясали бесенята. Она вспоминала, как эротично двигалась под песню Джима «Light my fire», пожалуй, ее самую любимую, и напевала эти известные на весь мир строчки, будто бы она призывала его к дальнейшим действиям. Все происходило тогда словно по щелчку, словно вспыхнул огонь, который невозможно было остановить. Тогда она этим пользовалась откровенно и нагло, понимая, что эти отношения всего лишь на одну ночь и нет ничего абсолютно такого, что запрещало бы ей накинуться на мужчину, которого она уже неплохо знала. Да, Том являлся известным актером, она же певичка местного пошива, однако ей ничто не мешало, чтобы провести вечер с пользой для себя и для него тоже. Она сходила с ума от его быстрых и резких толчков, а его пальцы сильнее впивались в ее талию. Нет, они так и не стали раздеваться — на узком диване занимались сексом, зная, что в любой момент могут с него упасть. Что тогда, что сегодня. Ничего не менялось абсолютно, как показалось Лане. Она шептала ему на ухо: «Разожги во мне огонь», вновь и вновь напевая песню The Doors. Словно рядом с ней был не Том, а Джим. Том лишь сильнее от такого сексуального шепота вбивался в нее, с упоением слыша ее стоны, пока она снова не оказалась сверху и начала править всей ситуацией, не давая ему ничего делать такого, что ей не захотелось бы. Она видела его раскрасневшееся лицо, видела, как в отражении его зрачков, могли плясать чертенята в ее собственных, и судорожно глотала воздух, когда понимала, что до финала совсем уже не далеко. Что же с ними такого происходило, что ни одной мысли в голове не было, кроме как строчек из этой чертовой песни? Песня о сексе, песня о жизни, песня на все времена. Может быть, поэтому Лана всегда ее любила слушать? Она чувствовала, что мышцы свело приятной судорогой, а глаза Тома, такие затуманенные, смотрели на нее похотливо, и Лана знала, чего стоит ожидать от Тома дальше, ведь вся ночь еще впереди. — Значит, это примерно было именно так? — спросил он после всего, гладя ее на половину обнаженное бедро. — А ты хотел, чтобы было по-другому? — Нет, просто это так все занимательно, — Том вдруг замолчал. — Говоришь, встреча с дилером? — Угу, завтра мне достанется по башке. — Я пойду с тобой, и мы все решим, тем более, ты этим занимаешься, чтобы покрыть наши расходы перед картелем и банками, у которых мы брали большим суммы в долг, — он увидел, как Лана потянулась к своим вещам и достала из карман юбки зажигалку и две сигареты. — Сигареты после секса? — Да, это всегда как бальзам, очищает разум от ненужного хлама, — потихоньку они уже оба начинали приходить в себя. — Мы влезли в эти долги из-за желания преуспеть и отдать все тем же дилерам, но ситуация с каждым разом все хуже и хуже. — Если надо, я продам и эту квартиру, — ответил он, делая очередную затяжку. Они смотрели на клубы дыма и пытались понять, что еще можно сказать. — Очень благородно, конечно, но пока довольствуемся малым, Том, — она поднесла к губам зажигалку, и легкий огонь светил перед ней. Том завороженно наблюдал за ней, пока не решил заговорить. — Во всем всегда присутствует твой Джим. Иногда мне кажется, что нас не двое здесь, а трое, — произнес громко Том, однако Лане было все равно. — Джим — смысл жизни, а иначе нельзя. Я всегда тебе произношу строчки его песен тебе на ухо, ты от этого заводишься еще как, — она встала с дивана, поправляя на себе одежду. — Пора бы уже давно принять этот факт. — Я вообще-то не ревную, — лениво прошептал Том, откидываясь на спинку дивана. — Ты в душ? — Ревнуешь, но я тебе не собственность, и вообще у нас с тобой почти отношения без обязательств, не считая огромного долга. Лана развернулась и ушла в другую комнату, позже Том лишь кивнул сам себе, поняв, что она ушла в ванную. Пусть он и ревнует, но эта не та зависть, от которой хотелось вырывать волосы на голове. Нет, все было совершенно по-другому. Джим для нее был смыслом жизни — так почему бы и ему не посмотреть на мир глазами Моррисона? Мужчина развалился на диване, а потом и вовсе уснул, так и не дождавшись Ланы из душа. А она просто не стала его будить, уйдя в его спальню рисовать очередной набросок Джима на сцене. В этот раз он точно выйдет удачным… День длился за днем, переходя в обыкновенную рутину. На этой недели они вовсе не виделись после той жаркой ночи у него на квартире. Том пропадал по каким-то заведениям, а Лана продолжала заниматься продажей наркотиков, наконец-то выплатив еще часть своего огромного долга. Наверное, пора было бы просто выкинуть все из головы и как обычно выкурить один-другой косячок, а потом уж и Тому можно позвонить, хотя до этого она никогда так не делала. Им не нужно было встречаться каждый день, звонить или писать. Просто встретиться, просто обкуриться, просто раствориться в эйфории. Вот все, что им было нужно от этой жизни. Лана любила проводить часы в ресторане, напевая все те же любимые песни The Doors, но когда она начинала снова и снова петь одну и ту же песню, от которой народ, как и в старые-добрые времена, сходил с ума, готовясь разгромить в таком дорогом заведении все, что можно, на душе мгновенно становилось хорошо. Она всегда умела зажечь огонь в публике, знать, что они ее слушают, не отрывая от нее взгляда. Она просто умела это делать. Ее собственные песни походили на грустную лирику, а порой и на психоделику, и все благодаря Джиму и его личности в истории ее жизни. Она взяла в руки микрофон, напевая «Carmen», а потом и вовсе другие песни, что, наверное, ее давно уже могли бы просто выкинуть из этого заведения, однако владелец сам ее также обожал, поэтому, несмотря на все ее выходки, оставлял у себя столько лет. Лана никогда не видела, как заходил Том в огромный холл, не видела, как он садился за его уже облюбованный столик и внимательно следил за ней, в то время пока она пела, не обращая ни на кого внимания. Вся музыка была биением ее сердца. Абсолютно вся. Сегодня она уже выкурила не один косяк, пряча в карманах пакетики, в которых лежала травка. Подстраховка никогда не помешает, если захочется дозы. Она растворилась в эйфории, а потом в музыке. И даже когда Том, а по нему было видно, что он явно тоже был под чем-то, аплодировал ей и кричал бис, она и этого не услышала, лишь только поняла, когда прошло немного времени. Спустя время она отодвинула микрофон в сторону и прошла к их столику, садясь на против. Но ее как-то странно пошатывало, отчего в глазах немного двоилось. Лана просто плюхнулась на диван, даже и не вспоминая о рамках приличия. — Смотрю, ты сегодня опять курила марихуану, — тихо отметил Том, пьяно улыбаясь. — По тебе могу сказать то же самое, — она достала из сумочки зеркало, смотря на себя в отражении. — Ну так что на этот раз? — До ЛСД и героина я никогда бы не притронулся, поэтому мой ответ однозначный — кокаин. — Он радостно взмахнул руками, а потом притянул Лану к себе, дрожа от нетерпения. — В картель? — Не сегодня. Если бы ты знал, то я уже отдала часть долг. Следующая часть с тебя, — ответила она, падая ему в объятия. Наверное, еще бы мгновение, и их можно было бы обоих выносить отсюда за шкирку. — Оу, значит, мне пора доставать деньги из своих закромов? — шутливо произнес он, смотря на нее. — Ну ты и засранец, Том. Они просто ужинали за счет заведения, зная, что ничего не может так радовать, как хорошо приготовленное мясо и десерт. Наверное, в этом они были схожи. А еще лучшее для них средство от голода — дурман, в котором можно забыться. Они вышли с бутылкой вина в руках. И у Ланы неожиданно появилась идея, которой у нее никогда не было. Она странно посмотрела на него, а потом взяла за руку и закатала рукава его рубашки. Женщина усмехнулась, зная, что про кокаин он соврал. Морфий он себе колол, а не нюхал он ничего, вот поэтому он такой несколько заторможенный. Не было сегодня у него дверей, открывающих в сознании просвещение. — Я предлагаю поехать ко мне домой. Что скажешь? — спросила она, странно улыбаясь. — Ты никогда об этом не заговаривала, но… Если у тебя там также хорошо, как и у меня, бьюсь об заклад, что эта ночь будет жаркой, как и раньше. Нет, даже лучше. — Пойдем, наркоша. Самое время сейчас расслабиться, — и она потащила его в сторону дома, целуя в губы, на которых так и остался запах и вкус вина.