Семикурсники

      В субботу заметно похолодало, изо рта шел пар, и, уже подходя к больничному крылу, Гарри спохватился, что надо было взять для Гермионы дополнительное одеяло. Но, зайдя внутрь, он увидел, что та уже была укрыта толстым пушистым пледом. Помфри как раз закончила перевязку и, поприветствовав его, скрылась в своем кабинете. За завтраком все только и обсуждали, что предстоящий матч, поэтому, наскоро съев овсянку, Гарри поспешил покинуть Большой зал и отправился к подруге. Сегодня у Гермионы уже не было болезненной бледности, а перевязанными оставались только кисти. Теперь он мог рассмотреть, что до самого локтя ее руки покрывает тонкая сетка фиолетовых прожилок. «Надеюсь, это пройдет как можно скорее», — подумал Гарри, зная, какое значение девушки придают своей внешности. «И не только девушки». Заклинание Малфоя все еще действовало, и волосы Гермионы аккуратно лежали мягкими волнами. Сев рядом, Гарри достал учебник по Трансфигурации и углубился в чтение.       После обеда у Помфри появилось сразу несколько пациентов — из-за матча несколько болельщиков Слизерина учинили драку, и теперь представители обоих факультетов осваивали больничный уют. В основном это были ученики четвертого и пятого курсов. Пострадавшие тяжело вздыхали, и это было неудивительно — костерост был не самым приятным лекарством, Гарри начинало тошнить от одного воспоминания об этом зелье.       На ужине из рассказа Дина он узнал, что Когтевран победил со счетом сто девяносто — восемьдесят.       — Ловец Слизерина совершенно ни на что не годен, думаю, кубок будет в наших руках, — резюмировал тот, подмигнув Джинни.       «Квиддичная парочка», как их прозвали за глаза, навестили Гермиону перед отбоем, и все вместе они вернулись в башню. Гарри подумывал о том, чтобы написать о случившемся Рону, но в итоге решил подождать, что на это скажет сама Гермиона.       В воскресенье снова пришла Луна, она долго сидела рядом и на этот раз не требовала тишины, а, напротив, читала вслух учебник по Чарам, как раз ту тему, по которой им недавно задали эссе. Промучившись около часа, Гарри закрыл учебник — читать одновременно с Луной было совершенно невозможно, а если прислушиваться к ее монотонному голосу, то уснуть можно было быстрее, чем на уроках профессора Биннса. Решив прогуляться, он попрощался с когтевранкой и спустился во двор.       Погода стояла морозная, но солнечная и безветренная. Накинув на себя согревающие чары, Гарри вышел на скользкую тропинку и медленно спустился к озеру. Он надеялся, что в такое время года Малфой не посещает лодочную, но следы обуви с витиевато закрученной буквой «М» на заиндевевшей поверхности деревянного настила говорили об обратном.       Вернувшись мыслями к Гермионе, Гарри снова ощутил тревогу. Несмотря на обнадеживающие слова Снейпа, шел уже пятый день, а в себя она так и не приходила. После ужина Гарри еще долго сидел рядом с ней — заканчивал работу, которую назавтра необходимо было сдать МакГонагалл. В помещении было тихо, вчерашних забияк мадам Помфри выписала еще утром, и теперь Гермиона снова была единственным пациентом.       — Снова вы, Поттер, — ледяной голос прозвучал так неожиданно, что Гарри вздрогнул.       Профессор ЗОТИ возник, как всегда, бесшумно. Подойдя к девушке, он взял ее ладонь и принялся считать пульс. Весь его вид выдавал напряжение и беспокойство, темные круги залегли под глазами, в какой-то миг Гарри даже показалось, что руки профессора дрожат. Замерев на несколько секунд, тот аккуратно положил руку Гермионы обратно и дотронулся до ее лба. После он отошел и, взяв с тумбочки свиток, принялся его изучать. Тут же образовавшаяся складка между его бровей усилила испуг и смятение Гарри. Тревога, сопровождавшая его уже несколько дней, обещала перерасти в настоящую панику, и он уже был готов вскочить и затрясти Снейпа, чтобы тот сказал хоть что-нибудь, когда Гермиона пошевелилась.       Трудно было сказать, сколько это продолжалось. Тело то горело огнем, каждое ощущение доводя до предела чувствительности, то превращалось в льдину, холодом пронзая каждую клетку. В голове то нарастал гул, то образовывалась звенящая тишина, которую нарушал лишь стук сердца, звучащий, как набат. Сознание покрывала плотная пелена, она как мед растекалась повсюду, не оставляя и малейшей лазейки для хоть какой-нибудь оформленной мысли. Позже пелена спала, но взамен ей пришла боль. Эта боль концентрировалась в каждой мышце, в каждом суставе, казалось, что все тело было изломано. Но Гермиона знала, что это не так. Как в каком-нибудь кошмарном сне она не могла пошевелиться, не могла кричать, и, самое главное, сколько бы она не пыталась, проснуться тоже ей не удавалось. В какой-то момент она просто смирилась и попыталась представить себя там, где нет ничего — ни времени, ни пространства, ни звуков. Казалось, это возымело эффект, и ее личный космос прочно заполнил собой все ее сознание. Но временами через эту спасительную пустоту все же проходили ощущения — чей-то голос, прикосновения, тепло и холод. А потом она смогла различать голоса. То были голоса близких ее людей, любимых ею людей. Взволнованный мальчишеский, едва различимый голос взрослой женщины и тот, который вызывал больше всего чувств, который, как бы она ни старалась, всякий раз вырывал ее из забытья.       — … она все слышит…       Этот голос тоже был знаком, но кому именно он принадлежал? Мысли медленно ворочались в голове как слизни, постоянно меняя цвета, размеры и направление. Зато в следующий раз она узнала голоса — то были ее соседки по комнате.       А потом туман окончательно растаял, пришли звуки, ощущения, боль в ладонях, смысл звучащих слов. И вместе с ними пришел ужас. Она ощущала свое тело, но не могла пошевелить ни одним пальцем, она видела свет сквозь веки, но не могла даже немного приоткрыть глаза. Теперь она знала, когда день сменяла ночь, что перевязки ей делали по три раза в сутки. Одна из них как раз должна была начаться, когда раздались шаги — кто-то подошел к ее кровати. Но никто не трогал ее ладони, вместо этого нечто тяжелое опустилось на все ее тело, и чьи-то руки поправили на ней, как она догадалась, одеяло. Тепло расползалось медленно, но верно. Она была чертовски благодарна этому человеку, пока ее глаза не пронзил свет — приподняв веки, кто-то светил в них Люмосом. Гермиона была в шоке от подобной наглости, она тщетно пыталась разглядеть владельца этой палочки, но глаза не слушались, смотря в одну точку, а свет так ослепил ее, что даже спустя какое-то время перед ней все еще сверкал отблеск яркого огонька. Зато она успела ощутить слабый запах, он был таким знакомым и одновременно казался таким далеким. Вспомнился зачет у Слизнорта, да, там был такой же запах.       После этой мысли Гермиона старалась ловить все ощущения, все звуки, она даже чувствовала отвратительный запах Костероста. Но этот больше не возвращался. Был другой, отдающий лекарствами и кофе, его владелец перебинтовал ей руки. А потом нежный голос произнес: «Бедная девочка», и Гермиона узнала Мадам Помфри. Теперь она могла узнавать каждого. Она знала, что приходили Джинни и Дин, Джастин и Меган, профессор Спраут и МакГонагалл. А потом пришла Луна и стала читать учебник по Чарам, как раз ту тему, по которой Гермиона собиралась писать эссе. Гарри тоже был тут, казалось, он был с ней постоянно. Его такой родной запах постоянно витал вокруг. Вот и сейчас он сидел рядом, его тихое дыхание нарушалось только треском свечи и шелестом перелистываемых страниц. Гермиона так не хотела, чтобы он уходил, вновь оставлял ее одну.       Но тут ее мысли рассыпались — снова возник тот запах. Как она могла сомневаться? Он был тут, тот, чьи руки остужали ее пылающее лицо, когда у нее был жар, тот, чьи ладони согревали ее плечи, когда ее бил озноб. Тот, кто так бережно и медленно обрабатывал ей руки, совсем не так, как Помфри. «Снова вы, Поттер». От этого голоса сердце сделало кульбит и понеслось вскачь. Стараясь ловить каждый звук, она, тем не менее, ничего не слышала, кроме его бешеного биения. И никак не ожидала, что профессор прикоснется к ней. Он поднял ее руку, обхватил запястье, и она ощутила собственный учащенный пульс, отдающийся в его пальцах. Потом он потрогал ей лоб, но Гермиона уже не могла отслеживать свои ощущения — что-то тянуло ее вниз, она лихорадочно сопротивлялась, но в итоге начала проваливаться в бездну. Живот сводило судорогой, страх сковал все ее существо, и тогда, когда конец был уже неминуем, она открыла глаза.       — Гермиона, — неверяще произнес Гарри.       Подруга повернула к нему лицо, ее глаза были затуманены: казалось, она определила его местонахождение исключительно по голосу. Прошло несколько секунд, прежде чем ее взгляд сфокусировался.       — Гарри, — прошептала она, и он уже хотел ее обнять, когда почувствовал это. Взглянув на Снейпа, Гарри похолодел — таким он еще никогда не видел профессора. Искаженное отчаянием лицо прожигало насквозь, а в черных глазах застыла безысходность. Снейп наблюдал за ними, и Гарри буквально кожей ощущал волны опасности, исходящие от него. Видимо, Гермиона проследила за взглядом друга, потому что повернулась в другую сторону. И тогда она расцвела — легкий румянец покрыл лицо, улыбка робко затаилась в уголках рта, а глаза заискрились радостью.       — Профессор… — прошептала она с такой нежностью, что Гарри не мог поверить в услышанное. Но позже он засомневался еще и в собственном зрении, когда увидел, как преобразилось лицо Снейпа — складка меж бровей ушла, сжатые губы расслабились, а взгляд, еще секунду назад пылавший гневом, снова стал отрешенным.       — Мисс Грейнджер, как вы себя чувствуете? — раздался голос, в глубинах которого можно было различить тепло и заботу, так не свойственные этому человеку. Гарри, почувствовав, что стал свидетелем чего-то личного, пробормотал, что зайдет позже и поспешил покинуть помещение.       — В горле пересохло, — услышал он охрипший голос Гермионы уже на выходе, а закрывая двери, заметил, как Снейп подносит к ней стакан воды.       В коридоре Гарри прислонился к ближайшей стене и несколько раз глубоко вдохнул. «Подумать только, она даже не обернулась!» — мысленно усмехнулся он. Проверив время и с досадой отметив, что посетить подругу теперь удастся только завтра, он, разрываемый противоречивыми эмоциями, отправился в башню. Гарри был безумно счастлив, что Гермиона, наконец, очнулась, но увиденная сцена никак не укладывалась в голове. Он никак не мог понять, что чувствует и что должен чувствовать по этому поводу.