***
Разбудило Гермиону легкое потрескивание и тусклый свет зажженной свечи. В этот же момент из темноты выступил силуэт в наглухо застегнутом сюртуке и собранными за спиной волосами. — Профессор Снейп, — ее голос прозвучал тихо и сонно. — У вас сегодня отбой случился раньше обычного, — заметил тот, склонившись над ней. — Ваши руки, вы позволите? — Да, конечно, — пробормотала она, вытащив из-под одеяла перебинтованные конечности. Снейп, аккуратно взяв одну руку, принялся разматывать повязку. Памятуя о том, как в прошлый раз Поппи снимала бинты, Гермиона вся разом напряглась. — Не переживайте, если потребуется, будем отмачивать, — прочитал ее мысли профессор. Когда остался последний слой, он очень медленно и аккуратно начал снимать остатки ткани, и, на удивление, та легко отошла. Убрав повязку в сторону, Снейп сел на стоящий рядом с кроватью стул и стал ощупывать кисть. — Скажите, если будет больно, — добавил он. Кивнув, Гермиона стала вслушиваться в свои ощущения. Он прикасался к ее ладони то с тыльной стороны, то с внутренней, вглядываясь, казалось, в каждый сантиметр кожи. Потом, достав из внутреннего кармана небольшой пузырек, стал смазывать ее руки чем-то вкусно пахнущим и приятно охлаждающим. Гермиона, окончательно проснувшись, трепетно следила за каждым движением. Его прикосновения не могли не волновать, и осознание того, что она ловит каждое из них, заставляло испытывать угрызения совести. Он уже занимался второй рукой, когда боль, гораздо меньшая по сравнению с прошлым разом, заставила ее вздрогнуть. Прервавшись, профессор взял с тумбочки бутылек с зельем и, обильно смочив руку, вновь начал разматывать повязку. Было больно, но терпимо, и вскоре второй бинт, слегка испачканный в крови, был снят. — С этого дня никаких повязок, — сказал профессор, а на ее вопросительный взгляд пояснил, — так раны быстрее подсохнут и заживут. Гермиона рассматривала ладони, попробовала шевелить пальцами. Оттого, что долгое время они были обездвижены, чувствовалась скованность. Кроме того, кожа все еще болезненно реагировала на растяжение. — Постепенно моторика восстановится, но пока не усердствуйте, — слегка улыбнувшись уголком рта, заметил Снейп. Гермиона вглядывалась в его лицо, не веря в только что пойманную улыбку. — Спасибо, — улыбнулась она в ответ, а он, мгновенно вернув себе обычный суровый вид, молча потушил свечу и ушел.***
Время близилось к полуночи, Гарри боролся с подступающей дремотой, но когда в гостиной начали собираться студенты четвертого курса, сон как рукой сняло. — Жду вас за портретом, — объявил он и скрылся в проходе. Каково же было его удивление, когда на той стороне он встретил Малфоя с болезненно-бледным лицом и кругами под глазами. Драко стоял, прислонившись к стене, и практически засыпал. — Ты? — удивился Гарри. — Поттер, — скорее безнадежным, нежели удивленным тоном констатировал Драко. — Что ты здесь делаешь? — Видимо то же, что и ты. Только меня назначил на это дело мой декан, — вымученно пробормотал слизеринец. — Да ты же еле на ногах стоишь! Иди, отдыхай, — воскликнул Гарри. Голоса гриффиндорцев приближались, поэтому он поторопил Малфоя, — иди, пока не возникли вопросы. Белая макушка вскоре скрылась за поворотом, а Гарри еще долго не мог выкинуть из головы сонные, уставшие глаза слизеринца. В среду на Травологии профессор Спраут провела полуторачасовую лекцию по технике безопасности. В оставшееся время они топили теплицы с наиболее редкими и необходимыми школе растениями, часть из которых шла в больничное крыло, а остальные — на уроки зелий. — Пожалуй, там было теплее, чем в замке, — жаловались когтевранки с соседнего стола во время обеда. В школе действительно было зябко, но все это было несравнимо с тем, как жилось их троице год назад. Вспомнился Королевский Лес Дин, замерзшее озеро, куда ему и Рону пришлось нырять. Поежившись от воспоминаний, Гарри в очередной раз порадовался тому, что все закончилось и, пообещав в ближайшее время написать Рону, отправился к Гермионе. В палате было заметно холоднее, подруга куталась сразу в три одеяла и по традиции занята была чтением. — Привет, — улыбнулся Гарри, — тебе индивидуальное задание от профессора Спраут — «Опасные растения и способы защиты от них», не менее двадцати дюймов длиной. — О, Мерлин, — ужаснулась Гермиона, стараясь не высовываться из своего теплого гнезда. Фолиант над ней захлопнулся, — но я не успею… — Сдать до конца года, — успокоил ее Гарри и, приняв левитируемую книгу, сел рядом. — Как ты? — Ужасно скучно! — Гермиона, по сравнению с воскресеньем, когда только пришла в себя, выглядела гораздо лучше. — Я перечитала уже все, что ты принес и готова надиктовать оставшиеся письменные работы, но я больше не могу сидеть тут взаперти! — Как долго тебя здесь продержат? — Ах, Гарри. Мадам Помфри ничего конкретного не говорит. Кстати… — подмигнув, она выпростала руки из-под одеяла. Гарри в шоке смотрел на них. Они словно были сшиты из различных кусочков материи, только следов от швов не было. Взяв ее ладони в свои, он аккуратно их погладил. — Тебе не больно? — Нет, — улыбнулась Гермиона, — они ужасны, не правда ли? — Неправда, они прекрасны, — констатировал Гарри. — Больше таких ни у кого нет. Подруга засмеялась, и какое-то время они просто рассматривали ее фиолетовые, с прожилками, руки. Те действительно смотрелись очень необычно. Вдруг, стукнув себя по лбу, Гарри спросил: — Гермиона, я уже давно собирался написать Рону… Я могу рассказать ему о тебе? — Здорово, что ты напомнил! — воскликнула она. — Поможешь мне ответить родителям? Только надо заколдовать почерк так, чтобы он был похож на мой. А Рону — да, конечно, скажи, что ничего серьезного, чтобы он не волновался. Через час, когда они заканчивали с домашней работой, пришли Дин с Джинни. Дин вызвался помочь Гермионе с подделкой почерка, и пока Джинни писала письмо от ее имени, Гарри написал письмо Рону. По дороге в совятню он все думал о том, что сказала Помфри. В связи со всей этой неопределенностью возникал вопрос: мог ли профессор скрывать что-то, касающееся состояния Гермионы? Почему он не говорил, когда ей ожидать выписки? Тревога снова зародилась внутри, и пока Гарри поднимался по лестнице и отправлял письма, мысли все вертелись вокруг подруги. В гостиную он пришел перед самым отбоем. Приняв душ, поднялся в спальню и упал на кровать. Другие ребята сновали по комнате, обсуждали последние новости, девчонок и, конечно, квиддич. Гарри, как и Дин, поддерживал разговор постольку-поскольку, ведь они были старше остальных и интересы за последний год у них сильно изменились. Драко сидел в опустевшей гостиной и в третий раз перечитывал письмо Панси. Подруга устроилась на работу в Магическую Коллегию Адвокатов — весьма известную организацию, тесно связанную с Визенгамотом, и пространно намекала на то, что Драко бы там понравилось. Конечно, Коллегия, чья история брала свое начало еще со времен Основателей, состояла на девяносто девять процентов из чистокровных колдунов и волшебниц. Обитель этих напыщенных снобов располагалась недалеко от самого Министерства, а вот попадали туда не через камины или, Мерлин упаси, телефонные будки, а исключительно посредством портключей — такова была политика безопасности этой юридической ассоциации. Решив подумать о предлагаемых Панси перспективах в другой раз, Драко отложил свиток. Родители тоже недавно прислали сову, впрочем, по мнению самого Драко, птицу зря заставили пролететь такое расстояние — ничего особенного в письме не было. Мама жаловалась, что им с отцом уже не хватает терпения гостить у родственников, что из-за французской еды она поправилась на два фунта и что никаких вестей из Министерства по поводу Малфой-мэнора по-прежнему нет. Откинувшись в кресле, Драко рассматривал искусную резьбу камина, а на душе было совершенно тоскливо. Рядом с письмом Панси лежал пустой пергамент, и именно его девственная чистота нагоняла на Драко эту хандру. Взяв перо, он наклонился к свитку и, грустно улыбнувшись, написал: «Гарри». Это имя было особенным для него. С Поттером они раньше переписывались максимум два раза в неделю, все остальное время Драко, подстегиваемый странным волнением, нередко оставлял на пергаменте имя гриффиндорца. Разумом он понимал, что Поттер едва ли мог увидеть написанное, но у самого Драко это вызывало какой-то трепет и азарт. Он обмакнул перо в чернила, и на пергаменте появились еще два слова: «Гарри Джеймс Поттер». — Драко? — тут же возникло ниже. Драко побледнел и растерялся — он совсем забыл о том, какой сегодня день. Последний раз они переписывались почти месяц назад, перед первым матчем Гриффиндора. Очищать пергамент было поздно, поэтому Драко поспешил ответить: — Доброй ночи. Сто лет тебя здесь не было, — от волнения у него даже выступил пот. Пока он промокал салфеткой лицо, объект его переживаний написал: — Да. Зато мы успели полетать. — Да, это было здорово, — искренне ответил он и улыбнулся. — Надо будет обязательно повторить, когда потеплеет, — появилось следом, и Драко сглотнул, представляя, как это будет. Может быть, Поттер снова полетает вместе с ним на одной метле… — Я — за. Как Грейнджер? — отдав должное приличиям, спросил Драко. — О, вполне бодро, она переживала из-за повязок, которые не позволяли ей ничего делать, но вчера их, наконец, сняли, так что скоро она сможет вернуться к обычной жизни. — Вообще-то без этих повязок ее выздоровление не шло бы такими темпами, — возмущенно строчил Драко. — Я сам готовлю ингредиенты для зелий, которые Северус варит денно и нощно, да будет известно твоей маггловской подружке. — Драко, полегче! Я не знал, Гермиона — тем более. Но я передам ей, раз ты так хочешь. — Мне все равно, но ей стоит быть благодарнее, — немного успокоившись, написал Драко, а проверив время, поспешно вывел, — Поттер, мне пора! — и, сунув пергамент вместе с письмом Панси во внутренний карман мантии, поспешно выбежал из гостиной. Лежа за балдахином кровати, Гарри перечитывал их сегодняшний короткий диалог. Выходит, Драко помогает Снейпу. Теперь понятно, почему вчера блондин выглядел таким уставшим и замученным. Малфой, безусловно, все еще оставался вредным слизеринцем, но этот слизеринец помогал готовить зелья, предназначенные для Гермионы. Гарри ничего не мог поделать с растущим внутри чувством признательности, уважения и какой-то гордости. Очистив и убрав пергамент, он лежал и улыбался, а перед глазами стояли строчки из переписки и лицо блондина.