Семикурсники

      В субботу за обедом прилетел сычик Рона. Развернув свиток так, чтобы было видно и Гермионе, Гарри принялся читать:       «Гарри, привет! И Гермионе тоже огромный привет от всей нашей семьи! Мы до сих пор не можем поверить в то, что с ней случилось. Может быть, ей пора завязывать с учебой? Наверняка она снова взяла на себя слишком много и просто не справляется. В любом случае передай, что мы очень волнуемся за нее и рады, что все обошлось.       Гарри, тут у нас перед Рождеством просто аврал, магазин буквально штурмуют, я хотел вас позвать, но, боюсь, не смогу уделить вам даже минуту времени. Теперь мы даже ночуем тут! Все, мне надо бежать!       P.S. Привет Хагриду!»       — Это очень здорово, что Уизли все в заботах и им некогда тосковать по Фреду, — заметила Гермиона, прочитав письмо. Гарри дочитал следом и подумал, что не совсем согласен с ней.       После обеда они решили прогуляться и, накинув теплые мантии, вышли во двор. Солнце слепило глаза, земля была покрыта тонким слоем снега, а деревья и остатки сухой травы — усыпаны ледяными кристалликами, в лучах света блестевшими, словно драгоценные камни.       Хагрид очень обрадовался новостям от Рона, по этому случаю полувеликан заварил огромный термос чая, и все вместе они отправились во двор его хижины. Сам он сидел на большой бочке, а Гарри и Гермиона — на старой покосившейся скамье. Гермиона грела о кружку озябшие руки, предусмотрительно закрытые теплыми перчатками, и весело щурилась. Гарри был очень рад, что хоть на какое время отвлек ее от ее переживаний.       Вечером они любовались закатом из окон больничного крыла. Как только солнце начало заходить, небо озарилось багрянцем и через какое-то время вокруг светила образовалось невероятной красоты мерцающее кольцо.       «Видит ли это сейчас профессор?» — подумала Гермиона, провожая взглядом природный феномен. Гарри восторженно наблюдал за гало, и, прислонившись головами друг к другу, они еще долго стояли у окна.       В воскресенье резко похолодало и задул пронизывающий северный ветер. Оконные рамы стонали и звенели под натиском его безумных порывов, а в продуваемых коридорах замка заледенели стены. Весь день Гарри и Гермиона провели в библиотеке, но сконцентрироваться на учебе было трудно, учитывая, что пальцы от холода уже просто не сгибались. Ближе к концу дня Гермиона окончательно упала духом, а на ужин и вовсе не пошла, заверив, что поест в больничном крыле. А когда Гарри пришел в палату, она, в отличие от всех предыдущих дней, не была окружена свитками и фолиантами. Один-единственный факел был зажжен над ее кроватью, его пламя плясало от гуляющих сквозняков, а сама Гермиона стояла у окна, выходящего на восточную часть замка. Гарри встал рядом и положил руку ей на плечо.       За окнами завывала метель, почти ничего не было видно, на фоне серого неба оставались различимы лишь очертания башни ЗОТИ. Мысли его вернулись к Снейпу и Гермионе, между которыми происходило что-то странное. То письмо Гарри отправил с одной из школьных сов, но что было в нем — оставалось загадкой. Он старался не лезть Гермионе в душу, не задавал вопросов и вообще всячески избегал упоминания о профессоре. Гарри рассчитывал, что она сама все расскажет, когда посчитает нужным, но постепенно картинка вырисовывалась и без ее помощи.       Повернувшись к Гермионе, он увидел, что та по-прежнему смотрит в окно, хотя взгляд ее терялся в пространстве. Спустя мгновение, смахнув что-то, подозрительное похожее на слезу, она закрыла лицо руками и опустилась на пол.       — Гермиона…       Гарри сел рядом и обнял ее. Не зная, что сказать, он просто гладил ее по спине, пока она не отстранилась. Ее благодарная улыбка была лучшим доказательством того, что слова были излишни. Откинувшись спиной на каменную стену, они еще некоторое время сидели в полной тишине, нарушаемой лишь воем ветра да скрипом оконных рам.       — Кто бы мог подумать, — задумчиво сказал Гарри немного погодя, — что это будет Снейп… Еще два года назад ты так была увлечена Роном. Когда это началось, Гермиона?       Та опустила голову ему на плечо и спустя несколько минут заговорила.       — Не знаю, — прошептала она, — просто однажды я поняла, что не могу прожить и дня, не увидев его.       Это были такие простые слова, но они отражали самую суть. Гарри вдруг подумал, что никогда не чувствовал подобного к кому бы то ни было.       — Он знает?       — Если прочитал то письмо, — грустно улыбнувшись, ответила Гермиона, — но это очень маловероятно.        «Мерлин, это действительно правда, — ошеломленно подумал Гарри, — Гермиона влюбилась в Снейпа». С трудом осознавая это, он силился представить, что могла чувствовать подруга, учитывая обстоятельства. Ведь положение ее осложнялось многими факторами: это и демонстративное пренебрежение со стороны Снейпа, которое, к тому же, длилось не один год, и статус, который они занимали в школе, и возраст, ведь Снейп был ровесником Мародеров и, следовательно, годился Гермионе в отцы. Картина вырисовывалась неутешительная. И это не считая того, что профессор в принципе всегда был жутко вредным и нелюдимым мизантропом.       В то же время Гарри попытался встать на место самого Снейпа. В чем-то он его уже давно понял благодаря занятиям окклюменцией и воспоминаниям. В том числе отданным тем майским днем, когда профессор чуть не погиб. Да ведь Гермиона спасла ему жизнь! Только был ли он благодарен ей за это? Гарри все еще помнил тот день, когда она очнулась, и то, как изменился в лице Снейп, стоило ей его позвать.       — Гермиона, думаю, у него могут быть ответные чувства к тебе, — продолжил Гарри свои рассуждения вслух. — Он ведь заботился о тебе все это время. И самолично готовил все зелья, которые использовались в твоем лечении — об этом мне рассказал Драко. А видела бы ты Снейпа, когда я сообщил о том, что с тобой случилось! Он перевернул весь свой кабинет и через минуту уже был в больничном крыле. Думаю, ты ему точно небезразлична.       — Спасибо, Гарри, за надежду, — вздохнула Гермиона. — Но ты не можешь отрицать того, что эта забота была обусловлена в первую очередь тем, что я — его ученица.       — Гермиона, ты видела, чтобы он заботился еще о каких-нибудь учениках так же, как о тебе? — возразил он.       — На этот счет у мадам Помфри и профессора МакГонагалл имеется своя теория, — усмехнувшись, ответила подруга, — они считают, что профессор проникся ко мне «отеческими чувствами».       Злой смешок Гермионы наглядно продемонстрировал, насколько эта гипотеза ей не нравилась.       — В любом случае, — тихо продолжила она, — даже просто возможность видеть его, слышать его голос делает меня счастливой.       Повисла тишина, разбавляемая лишь треском факела — похоже, ветер немного утих. Гарри думал о том, как прекрасно, что человек может быть счастлив лишь от одного взгляда на любимого. Немного погодя снова зазвучал голос Гермионы:       — Но мои собственные слова лишили меня этой возможности, а когда я думаю о том времени, когда закончу школу и навсегда уеду отсюда, Гарри, я…       Гермиона снова закрыла лицо. Гарри искал слова утешения, но не находил их. Все, что ему оставалось — это вновь обнимать ее — ту, которая уже давно стала ему самым близким другом.       Через полчаса, а, может, через час буря окончательно прекратилась. Гермиона тоже успокоилась. Заставив ее переодеться и улечься в постель, Гарри сел рядом и попытался поднять ей настроение.       — Если он так и будет дальше тебя избегать, я наколдую ему еще больший нос, — подмигнул он.       Гермиона лишь покачала головой, но легкая улыбка все же тронула ее губы, и когда Гарри уходил, она уже не выглядела такой потерянной.

***

      Ей снился жуткий сон. Вся она была покрыта полчищами каких-то мелких насекомых. Они бегали, кусали, ползали по ней, Гермиона пыталась их стряхнуть, впрочем, совершенно безрезультатно. Она кричала, но ни один звук не вырывался из ее горла. Насекомые были повсюду, и в попытке избавиться от них она царапала саму себя; она даже видела собственную кровь, но в панике продолжала полосовать свое тело. В какой-то момент руки перестали ей подчиняться и, опустив на них глаза, она задохнулась — из-под тех лоскутков кожи, на которые ныне были расчерчены ее ладони, тоже вылезали насекомые, из каждой трещинки, из каждого рубца… Пронзительный крик разорвал тишину больничного покоя.       — Тише, тише, мисс Грейнджер, это просто сон, — услышала она до боли знакомый голос, вынырнув из кошмара. Вокруг было темно, но в тусклом свете луны все же можно было различить фигуру человека, склонившегося над ней.       Он тревожно всматривался в лицо Гермионы, похоже, недавно она плакала — глаза были припухшие. Встретившись с ним взглядом, девчонка замерла.       — Профессор… — прошептала она. — Это вы?       Укол совести пронзил его в самое сердце.       — Это я, — ответил он, — дайте мне ваши руки.       На тумбочке зажглась свеча, и Гермиона откинула тяжелые одеяла, в которые была укутана до самой шеи.       — О, боже, — задрожал ее голос.       Часть ее пижамы и сами ладони были в крови. Похоже, она расчесала их во сне — даже сейчас она ощущала болезненный зуд.       Северус разрывался от злости и жалости к девчонке.       — Простите меня, профессор, — закрыв лицо своими уродливыми руками, пробормотала Гермиона.       Ей было так стыдно перед ним, что не было сил смотреть ему в глаза. Он пришел к ней, несмотря на все то, что она наговорила в тот день. Он пришел, и что он увидел? Все его старания пошли прахом по ее вине. Слезы все-таки потекли по лицу, Гермиона чувствовала себя так, словно предала его.       Эти несколько дней стали для него пыткой — не иметь возможность проверить ее состояние, проследить за ее лечением — и вот итог. Невербально очистив пижаму от крови, он укрыл девушку одеялами. На тумбочке все еще стояли зелья, приготовленные им несколькими днями ранее. Взяв бутылочку с одним из них и лежащую рядом ткань, он промокнул ее в жидкости.       — Дайте мне ваши руки, мисс Грейнджер, — прозвучала повторная просьба.       Голос профессора был холоден. Гермиона опустила ладони на одеяло, тот аккуратно взял одну из них и приложил к коже примочку. Он не смотрел на нее, а она, напротив, не могла отвести взгляд. Казалось, она не видела его целую вечность и сейчас впитывала каждое мгновение. Снейп, в домашнем халате, накинутом явно второпях; его немного спутанные волосы, лежащие на плечах; залегшая меж бровей глубокая морщина. Это был он — тот, которого она уже и не надеялась увидеть здесь, рядом с собой. Кожу рук нещадно жгло, но Гермиона не замечала этой боли, она слишком была поглощена ощущениями от его прикосновений и радостью от его присутствия.       Северус чувствовал взгляд девчонки, блуждающий по нему. Это было так непривычно, так странно, так волнующе, ведь он знал, что это не просто любопытство. Когда сработали чары — да, он вынужден был снять одни, но заменил их другими — он не помнил, как оказался здесь. Камин его кабинета, камин Поппи, дверь палаты и стоны девчонки, вертящейся на постели. Что ей снилось?       Вернув ее руку на постель, он обогнул койку с другой стороны, сел на стоящий там стул и взял другую руку. Ее кисть расслабленно лежала на его ладони, она была значительно меньше его собственной руки. Мягко прикасаясь влажной тканью, он убирал следы крови с ее многострадальной кожи. Перевернув ладонь девчонки, он приложил примочку с внутренней стороны. В какой-то момент их пальцы почти переплелись. От близости ее кожи к его собственной он ощущал трепет, чувствовать который просто не имел права. Гермиона была его ученицей, его пациенткой, и все эти эмоции было просто неуместны, не говоря уже о том, что они были строго недопустимы. Независимо от того, какие чувства испытывала к нему она, его отношение к ней было жестко ограничено рамками.       — Ваши руки следует беречь от любых разъедающих жидкостей, слез это тоже касается, — наконец, поднял на нее свой тяжелый взгляд профессор. Невозможно было понять, что скрывалось в глубине его черных глаз.       Гермиона приподнялась на постели, стылый воздух окутал плечи холодом. Снейп убрал все обратно на тумбочку и теперь возвышался, сверля взглядом.       — Мисс Грейнджер, вы помните, что сказали мне в этом самом помещении почти полгода назад?       Гермиона опустила глаза на свои руки, которые выглядели уже не такими покрасневшими и воспаленными. Она помнила тот разговор, но продолжала молчать.       — Вы сказали, что цените потраченные время и усилия на мое лечение, причем, не только ваши. Вы попросили меня о благоразумии, но как поступили вы сами? — голос профессора становился все напряженнее, отчетливо зазвучали металлические нотки, приобретенные им после травмы. Он нервно расхаживал перед ее койкой, руки были сцеплены за спиной.       — Вы забывали обрабатывать раны, вы поливали руки слезами, чем усугубили ваше состояние, — констатировал Снейп. — А ведь именно от этого я и пытался вас уберечь.       Он остановился, снова впившись в нее взглядом. Гермиона была уверена, что сейчас он развернется и уйдет, как в прошлый раз. Сердце разрывалось от осознания неизбежности этого. Но, глубоко вздохнув, что было так нехарактерно для профессора, он снова сел рядом. Взгляду Гермионы открылся шрам на его шее, и щемящая нежность затопила ее; безумно захотелось вновь прикоснуться к нему, аккуратно пройтись пальцами по рубцам.       — Я вернусь через неделю и проверю ваше состояние. Если оно окажется неудовлетворительным, то праздники вы проведете не у себя дома и даже не здесь, а в госпитале святого Мунго.       — Хорошо, профессор Снейп, — ответила она подавленно.       — В вашем распоряжении противоожоговая мазь, экстракт бадьяна и средство от ядов растительного происхождения. Также советую освоить взаимоотталкивающие чары, чтобы ситуация больше не повторилась, — кивнув в сторону ее рук, закончил тот.       — Спасибо, — тихо сказала Гермиона, когда Снейп встал.       Но стоило ему направиться к выходу, как она, движимая невидимой силой, сбросила покрывала и вскочила с постели.       — Профессор, — звенящий голос разнесся по пустой комнате. Задыхаясь, Гермиона подбежала к нему и, сделав последний, соединяющий их шаг, прижалась к его груди. — Простите меня.       Шепот девчонки, ее судорожное дыхание почти касались его шеи. Северус впервые за долгое время не знал, что ему делать. Положив руки ей на плечи, он мягко отстранил ее от себя.       — Мисс Грейнджер, отправляйтесь сейчас же в постель, — требовательно произнес он, — и чтобы я больше никогда не видел вас, стоящей босиком на каменном полу.       Сказав это, он подошел к дверям и, бросив напоследок угрюмый взгляд, вышел. Лишь после этого Гермиона осознала, что только что произошло. Ужас от того, что она перестала себя контролировать, тесно переплетался со стыдом — надо же было броситься в объятья преподавателя! Но, тем не менее, это не шло ни в какое сравнение с тем, что она ощутила: стук его сердца, его запах, черные волосы, скользящие по ее щеке, теплые ладони на ее плечах. И самое главное — он не оттолкнул ее, хотя при желании мог бы найти десятки способов и обидных слов.