Семикурсники

      В доме на площади Гриммо все оставшиеся дни проходили в неторопливой суете — Гарри и Драко днем продолжали исследовать маггловский Лондон, а вечером, сидя в уюте гостиной, делились впечатлениями и нередко устраивали дискуссии относительно просмотренных фильмов и кулинарных традиций разных стран.       — Пожалуй, итальянская кухня мне понравилась больше всего, — рассуждал Малфой, когда они прогуливались по очередному парку, — особенно лазанья, ньокки и равиоли. И конечно…       — ПИЦЦА, — ответил за него Поттер, усмехнувшись. — А как же японская? Тебе вроде бы понравились эти, как их, футомаки.       — Мне вообще все понравилось, — заметил слизеринец, — кроме того, что ты их ел руками, словно какой-то варвар.       Гарри засмеялся, с палочками он действительно не сдружился, в отличие от Малфоя-аристократа, уже через пять минут освоившего технику. Они шли медленно, было пасмурно, и казалось, что сама природа призывала к неспешности и вдумчивости. Из дальнего конца аллеи доносились звуки оркестра, Малфой периодически прислушивался к ним, думая о чем-то своем.       — Я хочу это услышать поближе, — заявил он в какой-то момент и потащил Гарри ближе к сцене, на которой неторопливо водили смычками музыканты.       Звуки альта и виолончели*, будто сомневаясь, выстраивались в приятную мелодию, к ним постепенно присоединялись и другие инструменты. Музыка становилась все более объемной, глубокой и обтекаемой. Гарри завороженно смотрел на оркестр, стараясь не упустить ни единого звука. Постепенно низкие частоты сменились высокими, более надрывными и пронзительно звучащими, а мелодия преобразилась в осмысленную и проникновенную. Казалось, она рассказывала о превратностях жизни и неминуемости того, что называют судьбой. Казалось, она говорила на языке сердца, потому что где-то в груди в такт вибрировала невидимая нить, заставляя задыхаться. Но постепенно затихнув, мелодия плавно перешла в новую, с более игривыми и веселыми нотами, словно демонстрируя, что, несмотря ни на что, черная полоса сменяется белой и всегда остается повод для радости. Она как игривый котенок прыгала и шалила, то прячась, то выпрыгивая из-за угла. Но и эта часть композиции кончилась, перейдя к первоначально заданной теме. Гарри подумал, что все в конечном итоге возвращается на круги своя, меняется только наше отношение к происходящему. Прежняя тема зазвучала на низких нотах, как будто умудренный жизнью седой старец, грустно улыбаясь, рассказывал о своей юности. И вот основная мелодия, заставляющая дрожать невидимую струну в сердце, снова поплыла трагическими и печальными нотами неизбежности, сжимая грудь. Торжественная и простая, грустная и веселая, она находила отклик в каждом сердце, задевая те или иные чувства, пока не закончилась, погрузив все окружающее пространство в звенящую тишину.       В горле у Гарри стоял ком, он словно разом увидел свою жизнь, от самого рождения, до текущей минуты, со всеми потерями и удачами, с радостью и горем. Рядом Малфой стеклянным взглядом смотрел в никуда, его лицо было напряженным, а губы — сжатыми. Гарри хотелось обнять слизеринца, как тогда на башне, но останавливало множество людей, которые, опомнившись, начали разговаривать и мелькать перед глазами. Вместо этого он мягко положил руку на плечо блондина и едва заметно его сжал. Малфой словно очнулся — повернувшись к Гарри, тот бросил на него совершенно новый взгляд, который, впрочем, тут же отвел, озираясь по сторонам.       — Поттер, это ведь Грейнджер, — обеспокоенным голосом выдал он через секунду. Гарри проследил за его взглядом и действительно увидел Гермиону. Из-за довольно плотной толпы ее было не рассмотреть, но, приблизившись, он вновь ощутил, как в его груди задрожала та самая струна. Подруга сидела на одной из скамеек, опустив голову на сцепленные в замок руки. Весь ее вид говорил о бесконечной обреченности. Застывшим взглядом она смотрела прямо перед собой, не замечая мельтешащих перед глазами людей.       — Гермиона, — негромко позвал он, сев рядом с ней.       — Привет, Грейнджер, — добавил Малфой, оставшись стоять рядом.       Явно застигнутая врасплох, она вздрогнула и перевела взгляд на подошедших ребят.       — Гарри, Драко, как вы здесь оказались?       Она попыталась улыбнуться, но вместо этого на ее глазах выступили слезы.       — Это неважно, как насчет того, чтобы отправиться в дом Блэков? — пристально наблюдая за ней, предложил Гарри. Прикусив губу, та кивнула, и спустя несколько минут, найдя укромное место, они аппарировали.       — Кричер, сделай пожалуйста травяной чай, — обратился Гарри к появившемуся домовику, — только без мяты.       Пока они поднимались на второй этаж, Гермиона рассказала, что почти каждый вечер гуляет по этому парку, пока родители смотрят какую-то передачу. И что почти каждый день там выступают музыканты, играя порой очень красивую музыку. Зайдя в гостиную, она ахнула — комната все еще оставалось по-праздничному украшенной, елка в углу переливалась разноцветными огнями, на рояле и камине горели оплавленные свечи.       — Как здесь красиво, — мечтательно произнесла она, а увидев собственный подарок, заметила, — он неплохо сюда вписался.       Гарри поблагодарил ее за чудесный волшебный ковер и даже рассказал, как они с Малфоем уснули там после Рождества. Вернувшись к их случайной встрече в парке, Малфой спросил в лоб:       — Твое состояние ведь было обусловлено не только музыкой?       Гарри внимательно следил за лицом подруги, и уже через миг стало понятно, что Драко попал в точку. Мгновенно посерьезнев, та опустила взгляд в кружку и замолчала.       — Что случилось, Гермиона? — мягко спросил он.       В то время, как она продолжала молчать, Малфой, сидевший рядом, нервно заерзал, вероятно, пытаясь на что-то решиться. Немного поколебавшись, он произнес:       — Грейнджер, поскольку Северус — мой крестный, то все это меня тоже касается, хоть и косвенно. Что опять произошло между вами?       Гермиона подняла на него пораженный взгляд, он невозмутимо взирал в ответ. Переведя взгляд на Гарри, она вопросительно подняла бровь.       — Я ему ничего не говорил, — поспешил оправдаться он.       Повисла минутная пауза, а затем, тяжело вздохнув, она сдалась:       — Что ж, раз ни для кого это не секрет, — и без объяснений вытащила из кармана лист пергамента, развернув его прямо на столе, аккурат перед ним и Драко. В некоторых местах чернила размылись, и Гарри даже догадывался, от чего. Но общий смысл был более чем понятен. Хотелось скрипеть зубами от осознания, что конкретно имел в виду Снейп, под «поведением» и «поступками». Черт подери, он назвал ее чувства неуважением и бестактностью, он обращался к ней, как к первогодке, впервые попавшей в школу и не умеющей себя вести.       — Вот стервец! — воскликнул Гарри. Малфой, сидя рядом, осуждающе покосился и покачал головой.       — Ничего вы не понимаете…       — Может тогда объяснишь? — вставила Гермиона, сверля его взглядом.       Драко откинулся на спинку дивана и глубоко вздохнул.       — Просто представьте: вы — уважаемый профессор в серьезном учебном заведении, который должен подчиняться определенным правилам. Вы преподаете много лет, у вас уже выработался определенный стиль общения с учениками и тут появляется тот, — посмотрев на Гермиону, сказал Драко, — или та, — повернувшись к Гарри, — которая разбивает все эти нормы. Он или она дают вам знать, или же вы сами догадываетесь о тех чувствах, что испытывает к вам ученик. И что происходит? — Драко обвел глазами друзей, но те молчали. — Да все ваши шаблоны разом рушатся, вы просто не знаете как себя вести и что делать в данной ситуации. Бьюсь об заклад, к Северусу за все годы преподавания еще ни разу никто не проникался столь нежными чувствами, — поиграв бровями на последнем слове, Драко продолжил: — И он совершенно правильно написал о том, что подобные вещи недопустимы в школе. Или вы будете с этим спорить? — Гермиона опустила взгляд, Гарри тоже задумался. — И что ему остается? Ну конечно, вернуть все в прежнее русло, в прежние рамки. Да, пускай он добивается этого жесткими методами, хотя я бы с этим поспорил, но, в конечном счете, где он неправ? Он был невежлив? Нет. Строг? Да. Впрочем, как и всегда. — Немного поразмыслив, Малфой добавил: — Лично мне кажется, что с тобой, Грейнджер, он даже слишком мягок.       Гермиона задумалась, а Гарри попытался представить себя в роли преподавателя, у которого появилась студентка-воздыхательница. Картина вышла настолько нелепой, что он предпочел промолчать.       — Наверное, ты прав, — согласилась с Драко Гермиона, — просто это так сложно…       — Контролировать свои чувства? Безусловно, — закончил за нее Малфой, сделав глоток чая.       Гарри был не совсем согласен с ними, ведь когда-то его чувства к Джинни тоже приходилось скрывать, но он не помнил, чтобы это приносило столько проблем. Через какое-то время Гермиона подняла на него взгляд, в котором читалась борьба. Сглотнув, она спросила:       — Гарри, а карта у тебя здесь, с собой?       — Да, конечно, — ответил он. Малфой в полном непонимании переводил глаза с него на нее и обратно. — Я сейчас, — выскочив за дверь, Гарри в несколько прыжков добрался до своей спальни. Через пять минут карта уже лежала на столе, Гермиона сидела бледная, а Малфой сверкал любопытным взглядом.       — Торжественно клянусь, что замышляю только шалость, — произнес Гарри, дотронувшись палочкой до листа. Появилось приветствие Мародеров, а следом за ним — очертания замка.       — Поттер, — осклабился Малфой, пристально следя за проявляющимся изображением, — так вот в чем твой секрет. И давно у тебя эта вещь?       — С третьего курса, — улыбнулся Гарри, присаживаясь рядом с подругой. Малфой сел с другой стороны, и все втроем они начали осматривать окрестности Хогвартса.       — А вот и наш многоуважаемый профессор, — хмыкнул блондин через какое-то время, указывая на точку, медленно двигающуюся по внутреннему двору ко входу в замок. Вскоре Снейп пересек вестибюль и вошел в Большой зал, где находилось еще не меньше дюжины волшебников.       — Время ужина, — заметил Гарри. — Гермиона, может разделишь его с нами?       Та, пристально наблюдавшая за надписью «Северус Снейп», наконец отвела взгляд от карты.       — Спасибо, но мне уже пора, родители скоро вернутся.       Уже стоя в прихожей, Гарри крепко ее обнял, она улыбнулась краем рта, и, поблагодарив их за поддержку, вышла. *Наши герои слушали вальс, который в молодости написал Энтони Хопкинс. André Rieu — And The Waltz Goes On (composed by: Anthony Hopkins)