Семикурсники

      День будет солнечным. Снова.       Прежде большую часть времени он проводил в подземельях, и такие вещи его мало заботили, теперь же достаточно было одного яркого луча, чтобы вызвать раздражение. Тяжелые шторы на окнах его простой маленькой спальни хоть и не пропускали свет, но каждое утро молчаливо свидетельствовали о том, что за пределами этой комнаты его ждет еще один невыносимый солнечный день.       Было ранее утро, зимой в это время над замком еще висели сумерки, но с приближением лета близился и рассвет. По этой причине вставать затемно, как он это делал все прошлые месяцы, ныне было делом проблематичным, учитывая, что и ложился Северус очень поздно. Единственное, что помогало ему прийти в себя — это кружка крепкого кофе, традиционно ожидавшая его в кабинете по утрам — то было одним из условий, при котором он согласился занять комнаты преподавателя ЗОТИ. В отличие от просторных апартаментов, в которых проживало большинство его коллег, здесь обстановка была более, чем аскетичной: никакой гостиной, прилегающей к кабинету, только спальня с комодом и узкой жесткой кроватью, да душ, никогда не баловавший его горячей водой. Примерно такие же комнаты были у МакГонагалл, обитавшей этажом ниже, разумеется, пока та не стала директором. В настоящий же момент в башне он был один, что не могло не радовать — даже мысль о вынужденном «соседстве» с кем бы то ни было отвращала. Вероятно, Минерва только потому и предложила занять ему этот «монастырь», она знала, что другого он не потерпит: ни присутствия коллег в радиусе ближе, чем нескольких десятков ярдов, ни даже намека на излишний комфорт.       В кабинете, как он и ожидал, все было залито солнцем, а на столе дымился кофе. Махнув палочкой, он задвинул ставни, отчего все погрузилось в желанный полумрак, и, взяв кружку, глубоко вдохнул поднимающийся ароматный пар. «Еще одна неделя», — успокоил он себя, сделав глоток. «Лишь одно последнее занятие», — он даже хотел улыбнуться этой мысли, когда вспомнил, что сегодня суббота, а значит, после обеда состоится собрание. Еще одна вынужденная необходимость, еще один законный повод, еще одна непозволительная роскошь увидеть ее.       Когда он пришел в учительскую, она уже была там — в компании Финч-Флетчли, недалеко от камина. Северус по привычке встал напротив, туда, где его не могло достать своими цепкими лучами ослепляющее солнце. Девчонка бросила на него короткий взгляд и снова вернулась к разговору с пуффендуйцем. Дожидаясь МакГонагалл, он взял с камина графин и налил себе воды. Прохладная жидкость смочила горло и предупредила охриплость, ставшую характерной чертой его голоса. Впрочем, поддержание бесед и дискуссий на подобных мероприятиях никогда не входило в его планы, равно как и присутствие, являющееся лишь данью уважения коллегам, а в большей степени — формальностью. Хотя на первом их совещании пришлось вступить в полемику, чтобы отвоевать свободное послеобеденное время трех из пяти рабочих дней. Тот, кто начинает свой день раньше других, заслуживает того, чтобы и освободиться одним из первых — так считал Северус и лишь по вторникам и четвергам он тратил полдень на учеников.       Пока он размышлял о том, что нынешнее его расписание, пожалуй, следовало бы закрепить и на последующие годы, собрался весь профессорский состав. «И даже больше», — отметил он, наблюдая, как в кабинет зашла мадам Пинс и направилась в его сторону. С уже проклевывающейся улыбкой, уже набившей оскомину, она встала рядом и произнесла что-то приветственное. Выдавив из себя ответное подобие улыбки, Северус поймал секундный взгляд Гермионы.       Пока директор вещала о последней учебной неделе, его глаза нашли ладони девушки, практически скрытые рукавами мантии. С некоторых пор она не носила перчатки, вероятно, в силу того, что окружающие более не замечали, насколько ее кожа отлична от их.       «Они прекрасны», — с невольным уколом в сердце вспомнились слова, которыми Поттер в воспоминаниях Гермионы охарактеризовал ее руки. Тот проклятый зимний день, когда, доведенный их перепалкой, он прибегнул к легилименции, Северус не забудет никогда. Мало того, что его ученица лишилась возможности на сокрытие собственной, пускай и подростковой, влюбленности, в довесок к этому достоянием столь личной информации стал сам объект этих чувств, но хуже всего было то, что и самого Северуса эта ситуация превратила в невольного заложника, рождая надежды и иллюзии. То, что случилось после, как считал он, явилось следствием этой его непростительной ошибки, совершенной в порыве, на который он просто не имел права.       — Расписание экзаменов будет вывешено завтра, — тем временем продолжала Минерва, обращаясь к Гермионе и мальчишке с Пуффендуя, — передайте остальным старостам, чтобы к понедельнику оно было во всех общих гостиных.       Те кивнули, и она продолжила свою речь, коснувшись финального матча по квиддичу, праздничного пира по случаю выпуска семикурсников и еще какой-то ерунды. Стоящая рядом с ним и что-то бормочущая Пинс раздражала похлеще солнечного луча, который на этот раз ослепил девчонку. Нахмурив брови, та махнула палочкой — занавески задернулись, и лицо невыносимой всезнайки немного расслабилось. Отведя взгляд, он не смог удержаться от кривой ухмылки, правда, Пинс отнесла ее на свой счет, тотчас белозубо оскалясь. Северус был уверен, что это не укрылось от глаз гриффиндорки — когда он вновь посмотрел на нее, она снова была нахмурена.       То, как легко и непринужденно Гермиона орудовала невербальными заклинаниями, как щурилась от солнца, как втихаря бросала на него пристальные взгляды, и как мило ревновала его — вызывало гамму эмоций, сложив которые, можно было бы получить целую композицию, которой он жил почти год, и которая скоро должна была оборваться. Едва собрание окончилось, он, презирая себя за собственные мысли, стремительно покинул учительскую.

***

      За ужином они с Гарри все еще не разговаривали: он продолжал дуться, а Гермиона принципиально не готова была отказаться от своих, сказанных не на пустом месте, слов. Вечер они провели, уткнувшись в пергамент, каждый в своей работе, а воскресенье разделило их: она большую часть дня была в библиотеке, а Гарри, как и вся команда, был поглощен тренировкой.       Казалось, весь замок из-за финальной игры стоял на ушах, хотя до нее была еще неделя, в течение которой нужно было подобрать хвосты и сдать заключительные работы. Об этом Гермиона не упускала возможность напомнить каждому, кто, по ее мнению, слишком увлекался обсуждением квиддича. Хотя, воскресным вечером, на удивление, все вдруг вспомнили про учебу: в общей гостиной царила тишина, прерываемая лишь судорожным скрипом перьев и шумом перелистываемых страниц.       Отправившись спать одной из первых, Гермиона, тем не менее, уснула не сразу. Как бы она ни старалась, отвлечься на бесконечные эссе, тесты и проверочные работы, ей не удавалось: суровое лицо профессора со сведенными над переносицей бровями, преследовало ее и днем, и ночью.       Понедельник, словно в подтверждение Гермиониных замечаний, напомнил гриффиндорцам, что впереди их ждет не только матч — на доске объявлений красовалось расписание предстоящих экзаменов.       — Еще целая неделя занятий, а они уже про экзамены заставляют думать, — ворчали ребята.       Свиток пергамента, казалось, был зачарован — каждый, кто к нему подходил, тотчас впадал в уныние. Исключением были лишь несколько очень ответственных учеников и старосты факультета. Гарри, несмотря на беспрестанно отвлекающие его мысли и вопреки опасениям подруги, сдавал все вовремя. Конечно, его рука не тянулась всякий раз, когда профессора задавали вопрос, а письменные работы редко превышали заданный размер, но к вечеру среды у него уже был допуск к ТРИТОНам по Трансфигурации, Зельям и Травологии. Работой по Чарам он занимался в текущий момент, а от письменных работ по Защите они были освобождены из-за предполагаемых ежевечерних упражнений по очищению сознания.       В отличие от его пятого курса, на этот раз он честно пытался освобождаться от эмоций и чувств — в конце концов, от этого зависел не только успех на ЗОТИ, но и его сон. Но все было бесполезно — Малфой являлся к нему, стоило лишь приблизиться к той зыбкой границе, что отделяла сознание от реальности и кидала во власть фантазий. Пятничный разговор стал подспорьем для укрепившихся надежд Гарри. «Я все еще небезразличен ему», — улыбался он, вспоминая взволнованное бледное лицо. Стал бы слизеринец подходить к нему так близко, если бы действительно испытывал неприязнь и отвращение? Имел бы он при этом такой возбужденный и растерянный вид? Ответы на эти вопросы лишь подтверждали уверенность Гарри, а фраза «я видел тебя и девчонку» рассеяла последние сомнения. После этих слов все встало на свои места. Вероятно, из-за испытанного облечения, вкупе с нелепостью обвинения, Гарри тогда и рассмеялся. Драко из-за этого, разумеется, не упустил случая оскорбиться и даже тот факт, что ему, фактически, признались в определенного рода чувствах, не умерил его возмущения. Гарри же, тщась спасти момент, начал нести какую-то банальную чепуху, а потом — оправдываться. Попытка дотронуться до Драко предсказуемо не увенчалась успехом, а после окончательно раздраженный и негодующий Малфой сбежал. Брошенное им напоследок заявление про Асторию Гарри не воспринял всерьез, ведь плещущиеся в серых глазах гнев, обида и тоска складывались в очевидную формулу ревности. То, что Малфой следил за ним и стал свидетелем их встречи с Джинни, одновременно и расстраивало, и превозносило до небес. Но было еще кое-что, отзывающееся трепетом в груди — поход на Астрономическую башню в прошлую пятницу. Пятикурсники Когтеврана уже разошлись по телескопам, когда Гарри подошел к Авроре Синистре и, стараясь говорить тихо, поблагодарил ее за очки.       — Мистер Поттер, боюсь, вы ошиблись, — улыбнулась та, — признаться, я даже не подумала о ваших очках. — И видя замешательство на его лице, спросила: — Что-то не так?       — Нет, все в порядке, в любом случае спасибо за помощь, — промямлил он тогда и вскоре ушел.       Конечно, прямых доказательств тому, что это был Малфой, не было, но Гарри уже привык доверять интуиции, практически никогда не подводившей его. При желании Драко мог бы использовать против него его же слова и поступки, мог сделать достоянием гласности его приставания, мог высмеять его откровенные намеки, но ничего из этого не последовало. Тем не менее, Гарри беспокоило то, что слизеринец бил все рекорды по упрямству и не желал ничего слушать. Он не смог переубедить Малфоя в тот раз, но попытается сделать это вновь.       Эссе «Первая помощь пострадавшему от неизвестных заклинаний» было почти дописано, ученики постепенно покидали общую гостиную, за окнами шумел дождь. Гарри был расстроен неприятным разговором с Гермионой и пообещал себе разобраться с этим назавтра, сейчас же время играло не на его стороне, и он был готов использовать любую возможность, чтобы снова увидеть «слизеринского принца» и расставить все точки над «i».       До полуночи оставалось тридцать минут. С того дня, когда Гарри вернулся из подземелий, он больше не прибегал к помощи карты, не стал он ее открывать и теперь, оставив лежать на дне сумки. Поднявшись на лестницу, ведущую в спальню, он прямо там набросил на себя мантию-невидимку и вновь спустился в гостиную — только теперь уже будучи невидимым для оставшихся там гриффиндорцев. За портретом Полной Дамы он заскочил в их с Гермионой пустой класс, бросил там сумку и поспешил к башне.       Шум дождя всегда ее успокаивал. Мерный, монотонный, безмятежный. Капли, медленно стекающие по стеклу, словно уговаривали отдаться во власть этого успокоения, расслабиться и забыть обо всем, что тревожит. Но было, как минимум, три причины, почему Гермиона уже целый час ворочалась в постели. Первым поводом ее беспокойства было понимание того, что Гарри стал безнадежно одержим Малфоем. Конечно, он и раньше не выказывал к слизеринцу равнодушия, но это не отменяло главного факта. Мысль о том, что последняя учебная неделя приближается к концу, была вторым виновником ее бессонницы. Гермиона была уверена, что число оставшихся встреч с профессором, на которые была готова расщедриться ее судьба, вряд ли превышало количество пальцев руки. Не говоря уже о том, что поводов для таких встреч было и того меньше. О том, что было еще одно основание для ее волнений, а точнее для вполне закономерных опасений, она осознала, вспомнив, какой сегодня день. «Среда». Впрочем, стрелки часов уже перевалили за полночь. «Мерлин, он ведь не упустит этот шанс», — пришла она к очевидному выводу, мгновенно сев в кровати.       Джинни и остальные уже спали, поэтому, стараясь не шуметь, Гермиона накинула мантию и тихонько вышла из комнаты. Спустившись по лестнице, она удостоверилась, что в общей гостиной Гарри нет — та была совершенно пуста. Мысль, что сейчас друг мирно спит в своей постели, тоже казалась сомнительной. Гермиона даже поискала его вещи, которые он нередко бросал прямо здесь: заглянула под диван, проверила кресла — ничего. Меж тем в его спальне, которая, как она знала, находилась на самой верхушке башни, могла быть карта, и Гермиона уже хотела пойти на крайний шаг, когда ей в голову пришла другая догадка.       Преодолев проем в стене, она тихонько выскользнула в коридор. Полная Дама громко храпела в своем портрете, стены едва освещались висящим в отдалении факелом. Ступая как можно тише, Гермиона добралась до пустующего класса и, войдя внутрь, прошептала: «Люмос». Сумка была тут, на ближайшей парте — Гарри даже не потрудился ее спрятать, он явно торопился. Стараясь не думать о том, что в настоящий момент она нарушает множество собственных этических принципов, Гермиона запустила в сумку руку и вскоре выудила из нее мятый пергамент.       «Торжественно клянусь, что замышляю только шалость», — прошептала она и, когда появились очертания замка, тут же нашла Астрономическую башню. Под ней были три точки, и это заставило ее сглотнуть от страха. Раньше она всегда могла предугадать действия Гарри, но с некоторых пор, порабощенный своей привязанностью к Малфою, он стал непредсказуем. С опаской она следила за тем, как точка «Гарри Поттер» приближалась к двум другим, а затем замерла. «Он в мантии», — догадалась Гермиона. Точки «Драко Малфой» и «Астория Гринграсс» находились очень близко друг к другу, и так продолжалось какое-то время, а после, немного разойдясь, они направились прямо по коридору. С нарастающей тревогой она смотрела, как слизеринцы достигли мостика, затем — западного крыла, спустились по лестницам в холл, и далее — в подземелья. Точка «Гарри Поттер» за это время не сдвинулась ни на дюйм. Приняв единственно возможное решение, Гермиона свернула карту и выскочила из класса.       Дождь шел с самого полудня. В подземельях этого никогда не было слышно, зато в пустых коридорах замка звук распространялся прекрасно, отражаясь от стен и отзываясь гулким эхо. После ужина он заглянул в учительскую, в полной уверенности, что профессор Синистра отменит урок у первокурсников его факультета, но та помотала головой и заверила, что к ночи распогодится. И теперь, в сопровождении пары дюжин слизеринцев, он шел по каменным плитам, изредка освещаемым вспышками молний. Оконные рамы дрожали под ударами ветра, где-то вдали раздавались раскаты грома. Драко прислушивался к каждому скрипу, каждому лязгу, в надежде, что из общего шума ему удастся извлечь хоть один посторонний звук. Но в стукотне этой армии шагов было невозможно уловить что-то еще.       Первокурсники отчаянно зевали, погода за окном словно усмехалась над их планами. Но по мере приближения к башне пулеметная очередь дождя по стеклам сменилась одиночными выстрелами, а потом и вовсе утихла. Когда они поднялись наверх, над головой уже виднелись оконца чистого неба. Кроме того, Синистра подготовилась к погодным испытаниям на своем просветительском пути: надо всей площадкой с телескопами невидимым куполом нависали водоотталкивающие чары.       — Доброй ночи, мисс Гринграсс, мистер Малфой, — промолвила она, и, указав на небо, добавила: — Зря переживали, погода скоро наладится.       Драко в ответ лишь криво улыбнулся. После они с Асторией отправились обратно по круговой лестнице, а по окончании спуска остановились, чтобы она могла отдышаться.       — И так весь год? — спросила Гринграсс, привалившись к стене.       «Той самой», — машинально отметил Драко, стоя напротив.       — Почти, — вздохнул он, — декан почти сразу повесил это… — ему показалось, или он что-то услышал? — на меня, — закончил он и оглянулся.       Ничего, пустота, но в глубине души уже зародилось подозрение.       — С такой тренировкой никакие дополнительные не нужны, — заметила Астория, а ему снова послышался какой-то шум. — Кстати, как подготов…       Драко приложил палец к ее губам и игриво вскинул бровь, в глазах Гринграсс тут же мелькнуло понимание. В этот момент он был почти уверен в своей догадке.       «Ну что, Поттер, показать, как надо?»       Медленно приблизившись к ее лицу, он осторожно поддел ее губы, словно спрашивая, а затем властно накрыл поцелуем. Одной рукой он опирался на стену, а другой медленно скользил по телу Астории, пока ладонь не оказалась за ее спиной. С силой прижав хрупкую девушку к себе, он раскрыл рот, она последовала его примеру, со стороны это можно было охарактеризовать как «они углубили поцелуй». Он наслаждался, упивался этим моментом, понимая, как план его небольшой мести набирает свой размах. Астория все еще тяжело дышала, что добавляло моменту пикантности, Драко же не упускал возможности продемонстрировать страсть, которая якобы охватила его. Когда они разомкнули объятия и разорвали поцелуй, он улыбался более, чем искренне — в этот момент он испытывал настоящее удовольствие, пускай и не физиологического характера. Астория выглядела потрясенной, хотя и была готова к такому развитию событий.       — Идем, — обратившись к ней таинственным голосом, Драко увлек ее за собой и вскоре они скрылись за поворотом.       — В тебе скрывается талантливый актер, — усмехнулась Гринграсс, когда они уже были в гостиной.       Плюхнувшись в кресло, Драко продолжал расплываться в довольной улыбке.       — Без тебя бы ничего не получилось, — заметил он, — ты была на высоте.       Астория улыбнулась, а затем прищурила глаза:       — Только никаких языков.       — Я помню.       Они какое-то время молчали, а затем, явно снедаемая любопытством, та не выдержала:       — Кто это, Драко?       Он тут же покачал головой:       — Мы ведь договаривались — никаких вопросов.       — Ты прав, — хмыкнула она, а затем, задумавшись о чем-то своем, погрустнела. — Я пойду спать, завтра у нас тест у Спраут.       — Спокойной ночи. И спасибо, — ухмыльнулся он напоследок.       Когда гостиная опустела, Драко откинул голову и задумался. Постепенно радость от устроенного им представления рассеялась, и в груди начала расползаться привычная до тошноты тоска.

***

      — Гарри! — он не знал, сколько прошло времени, когда перед ним возникло знакомое лицо. Склонившись, она заглянула ему в глаза и тревожным тоном спросила: — С тобой все в порядке?       Он сидел на полу, привалившись к стене, сил подняться у него попросту не было. Внутренности словно парализовало, сердце будто вырвали, а мышцы разом одрябли. Пытаясь справиться с комом в горле, он кивнул, а затем вытер нос, который отчего-то мерзко щекотало.       — Да уж, в порядке, — вздохнула она. — Пойдем, незачем тут оставаться.       Она помогла ему подняться, а затем молча обняла. Может из-за ее тона, а может из-за заботливых поглаживаний по спине, ком в его горле словно вырос в размерах. Обнимая подругу, он стиснул зубы, чтобы не зарыдать, как какой-нибудь мальчишка. Сколько они так стояли — он, уткнувшись ей в плечо, и она, гладя его по голове, точно ребенка — неизвестно, но через какое-то время ему полегчало, и он вымолвил:       — Ты права, незачем. Пойдем отсюда.       До башни Гриффиндора они дошли молча — попасться кому-либо из профессоров было чревато потерей баллов, которых у их факультета и так было немного. В пустом классе Гарри забрал сумку и уже хотел направиться к выходу, когда Гермиона осторожно спросила:       — Не хочешь поговорить?       Он хотел сказать «нет», но представив, как вернется в спальню, ляжет в кровать и окажется наедине со всем случившимся, бессильно опустился на одну из парт.       — Я видел их… — тихо сказал Гарри спустя какое-то время. — Малфоя и…       — Я поняла, — перебила его Гермиона. — Скажи, зачем ты вообще туда пошел?       — Мне нужно было понять, — ответил он, тяжело вздохнув, — убедиться.       Гермиона покачала головой:       — И… ты убедился?       Он сидел, ссутулившись, взглядом обшаривали пол под ногами.       — Более чем.       Перед глазами вновь проплыла сцена, которая, словно удар под дых, лишила его способности дышать, от которой он, будто парализованный заклятием, не мог пошевелиться, сцена, при виде которой волна потрясения швырнула его жизнь, будто хлипкую лодчонку, на обрывистые скалы. Все, что имело значение до недавних пор, разлетелось в щепки, оставив после себя лишь ворох уходящего на дно мусора. То было невыносимо горькое и безжалостное отрезвление, в очередной раз вдавившее его в серую, холодную, мучительную действительность. Ему хотелось одного — проснуться и удостовериться, что увиденное было лишь сном.       Гермиона сидела напротив и колебалась: с одной стороны, она понимала, что дальнейшие расспросы могут усугубить состояние Гарри, с другой — что все это вполне могло быть еще одной местью Малфоя. «Когда тебя отвергают — это трудно забыть».       — Гарри, а ты уверен, — промолвила она, кусая губы, — что все обстояло именно так, как ты видел?       Кадык его дернулся, он поднял лицо, поблескивающие глаза принялись обшаривать потолок комнаты. «Уверен», — сокрушенно подытожила она, пока он пытался справиться с подступившими слезами. Спустя какое-то время он хмыкнул и сказал:       — Ну, они целовались так старательно, сосредоточенно и самозабвенно, — руки Гарри сжались в кулаки и побелели, — что сложно было усомниться в реальности происходящего. — Зло усмехнувшись, он добавил: — Думаю, что его язык вполне мог достать до ее гланд.       Он хотел сказать что-то еще, но лишь отвернулся. Саркастическая улыбка перекосила лицо.       — Гарри, мне так жаль… — удрученно произнесла Гермиона, ругая себя за несдержанность.       Теперь последние сомнения покинули ее — все обстояло именно так, как она и предполагала. «В конце концов, они всегда были неравнодушны друг к другу, — думала Гермиона, — с самого первого курса». Она надеялась, что Гарри успокоится за эти четыре месяца, но то, чему она была свидетелем сейчас, лишь подтверждало ее опасения.       — Видишь, — словно прочитав ее мысли, произнес он, — в очередной раз ты оказалась права.       — Ох, Гарри, я бы предпочла ошибиться, — невесело ответила она.       — Ничего, я справлюсь, — пообещал друг, а посмотрев на время, воскликнул: — Уже почти два часа! — Спрыгнув с парты, он подал ей руку и раскрыл объятья: — Спасибо тебе, Гермиона.       Она обняла его в ответ и прошептала:       — Все будет хорошо, Гарри, все будет хорошо.       — Идем, — сказал он чуть позже, а в следующий момент тишину кабинета прорезал низкий металлический голос:       — Не так быстро, мистер Поттер.