***
Четверг оказался сущим адом — что Гарри, что Гермиона совершенно не выспались, а на Чарах их ожидал сложнейший тест. Кое-как управившись, они отправились на обед, где обоим в горло ничего не лезло, а после разошлись — Гермиона ушла на Руны, а он тщетно пытался поспать — оставшееся до тренировки время пролетело в полубредовом забытье. — Гарри, бладжер! — орала Джинни, когда они уже были над полем. Он еле увернулся и благодарно кивнул ей. После тренировки она провела длительный и подробный инструктаж, Гарри лишь усилиями воли подавлял зевки и старался выглядеть заинтересованным, тогда как остальная команда бурно обсуждала возможные расстановки на матче. — Два дня, — сказала она им в конце, — два дня до финального рывка, где нам предстоит выложиться по полной, а потом можно будет расслабиться. Направляясь на ужин, Гарри думал о том, что впервые за долгое время ученики Хогвартса живут не мыслями о войне, Волдеморте или очередной Амбридж, а теми вещами, которыми и должны жить подростки — учеба, спорт, отношения с противоположным полом. «Или со своим», — если бы у него были силы, он бы усмехнулся этой мысли, но в сложившихся обстоятельствах на его лице лишь расплылась болезненная гримаса. Поднявшись в холл, он увидел Гринграсс. Теперь даже встреча с ней вызывала у него учащенное сердцебиение и приступ удушья. Гарри нервно оглядел вестибюль — Малфоя поблизости не было. Кажется, слизеринка заметила его взгляд, ненадолго остановив пронзительные голубые глаза на его лице, но вскоре каждый пошел в свою сторону. — Гарри, ты плохо ешь, — нахмурилась Джинни, сидящая через три места от Гермионы. — Пожалуйста, можешь морить себя голодом после игры, но сейчас будь добр, поешь! Спорить не было ни сил, ни желания. Еда казалась безвкусной, но он кое-как перекусил, правда, оказавшись в гриффиндорской башне, его вскоре скрутило, и желудок снова оказался пуст. «Кажется, магглы называют это психосоматикой», — размышлял Гарри, лежа в постели. Мысли в его воспаленной голове перемещались медлительно и бессвязно. Он вспоминал разные моменты своей жизни, даже Дурсли неторопливо проплыли в его сознании. «Интересно, они вернулись на Тисовую улицу?». Вспомнился именинный пирог Хагрида, который тот привез на их первую встречу. «Как там Хагрид?» — подумалось вдруг. «Так мы же вот недавно были у него», — мысленно стукнул себя по лбу Гарри. Вспомнился Клювокрыл, Клык, Норберт, следом — Чарли, Рон. «Когда я последний раз писал ему?» — силился вспомнить он, проваливаясь в дремоту. Ночь прошла, словно в горячке, Гарри просыпался и засыпал, шмыгал носом и накрывался подушкой. Если бы не чары вокруг его кровати, то окружающие могли бы услышать, как в тишине комнаты он кого-то звал.***
В пятницу утром их ожидал последний урок у Снейпа. Проснувшись с ощущением, словно лег десять минут назад, Гарри лениво поднялся с постели, сходил в душ, вернулся в спальню — ребят уже не было, бессильно опустился на кровать и закрыл лицо руками. Нужно было собраться, взять себя в руки, но все, на что ему хватило сил — напялить на себя школьную мантию, повесить сумку на плечо и спуститься в общую гостиную. Там было пусто — завтрак был в самом разгаре. Гарри плюхнулся в одно из кресел, а через пару минут со стороны спален девочек появилась Гермиона. Он думал, что она начнет уговаривать его отправиться в Большой зал, но вместо этого она бросила свою сумку рядом с его и села напротив. — Доброе утро, — сонно пробормотала она. — Привет, — улыбнулся краем рта Гарри. — Тоже плохо спала? — Угу. — И с аппетитом проблемы? — Не говори про еду, меня от одной мысли о ней начинает тошнить. Гермиона и правда выглядела так, словно всю ночь промучилась от заклятия «Ешь слизней». — Не переживай, — хмыкнул он, — через пару часов все закончится. Гермиона в ответ лишь тяжело вздохнула. В класс Защиты они пришли первыми, точнее сначала зашел Гарри, а удостоверившись, что Снейпа еще нет, вошла и Гермиона. Все выглядело как обычно, за исключением профессорского стола — он был сдвинут в сторону, тем самым освободив пространство на том возвышении, где стоял ранее. Они заняли привычные места, вскоре начали подтягиваться и другие ученики. Когда закрылась входная дверь, Гарри судорожно сглотнул. Мысль о том, что где-то позади него, на другом конце комнаты, находится Малфой, не позволяла сосредоточиться. Наконец, спустился Снейп, он встал сбоку у лестницы и известил, что в первой половине занятия позволит всем «тщательно подготовиться», а после — проверит. Также он напомнил, что на этот раз не ограничится легким касанием их ума, а попытается извлечь более-менее конкретную информацию. После, вопреки ожиданию учеников, он не вернулся в свой кабинет, а принялся расхаживать между рядами. Гермиону била нервная дрожь. Одна мысль о том, что он может увидеть в ее сознании, вызывала ощущение, словно она проваливается в бездну. Бесспорно, что-то он уже имел возможность наблюдать, еще зимой, в кабинете Помфри, но после этого случилось много и других событий. Гермиона покрывалась ледяными мурашками, прокручивая в голове воспоминания о том, как она купила ему подарок на Рождество, как дрожащими руками читала ответное письмо, как поделилась этим с Гарри и лицемером Малфоем. Последний, вероятно, с особым наслаждением посвятил бы своего крестного в чувства «гриффиндорской заучки», если бы она сама не сделала этого ранее. Гермиона отчетливо помнила свой первый зачет после зимних каникул, свои унылые попытки сопротивляться Империусу и, безусловно, поцелуй, к которому ее принудило заклятие. Последующие картины галерей ее памяти сдали бы Гермиону с потрохами — как она упивалась этим воспоминанием, как фантазировала, какие сновидения провоцировала своими думами. «Мерлин, он не должен это увидеть». Падающие из боковых окон солнечные лучи разморили Гарри, а тишина, нарушаемая лишь редким стуком снейповых туфель, убаюкивала лучше колыбельной. В который раз зевнув, он посмотрел на время — прошла как раз половина урока. Профессор стоял у окна, заложив руки за спину, и предавался одному ему известным раздумьям. Глянув на Гермиону, Гарри поймал ее тревожный взгляд. Криво улыбнувшись, он показал на часы и поднял большой палец, дескать, «скоро все будет в порядке, потерпи немного». Снейп, резко обернувшись, заметил этот жест. Вероятно, он бы просверлил в Гарри сквозное отверстие, если бы мог. — Мистер Поттер, вижу, вы торопитесь, — процедил тот, отойдя от окна. — Но я вас расстрою — никто не покинет класса, пока каждый из присутствующих не продемонстрирует, на что были потрачены шесть с половиной занятий. — Дойдя до лестницы, профессор остановился и снова повернулся к нему: — Не желаете ли стать первым? Вместо ответа Гарри поднялся из-за стола, шагнул на возвышение и встал напротив преподавателя. Отражать атаки им следовало без использования палочки, тогда как свою Снейп держал в руках. Гарри хотелось поскорее со всем покончить, поэтому, когда прозвучало «Легилименс», он не испытал никакого волнения, скорее его охватила смиренная апатия. Перед глазами легко проплыли образы последних дней, затуманенные дымкой бессонницы, усталости и равнодушия, Снейп не углубился ни в один из них, пока очередь не дошла до той самой ночи. «Нет», — безмолвно выкрикнул Гарри, череп его взорвался болью, пока он отчаянно сопротивлялся. Он не хотел видеть это снова, но темный коридор и две тени, слившиеся в страстном поцелуе, все же открылись и ему, и Снейпу. — Вы безнадежны, Поттер, — услышал он равнодушный голос профессора. Тяжело дыша, Гарри обнаружил себя у самой стены — видимо, в попытке защититься, он инстинктивно отходил назад. Понимание того, что Драко, скорее всего, стал свидетелем его позорного отступления, скрутило кишки в узел. — Возвращайтесь на место, — распорядился Северус и окинул холодным взглядом остальных учеников. Разумеется, никто не выказывал желания оказаться рядом с ним — все сидели с безучастным видом и отводили глаза. — Мисс Лавгуд. Когтевранская героиня войны сопротивлялась хорошо, но недолго, после нее он вызвал девчонку Уизли — та, на удивление, продержалась дольше. После была Джонс — первая, кто принес Пуффендую двадцать баллов, Финч-Флетчли стал вторым, потом были унылые потуги со стороны двух слизеринцев. В отличие от Поттера, Томас успешно справился с заданием и принес Гриффиндору свои двадцать баллов. Гермиона за столом облегченно выдохнула — она, вероятно, все еще переживала из-за потерянных очков. Возможно, именно из-за нее Северус передумал и решил не снимать баллы с тех, кому не удастся сопротивляться легилименции. Совесть по этому поводу угодливо молчала. — Мистер Малфой, — прозвучал голос Снейпа. Внутри Гарри все напряглось и замерло. Скрестив руки перед собой, он отвернулся к окну. Когда послышались приближающиеся шаги, он отметил, что за пределами башни ярко светит солнце, а вдалеке, насколько хватает глаз, все утопает в зелени. Боковым зрением увидев фигуру, которая оказалась перед ним, не больше, чем в пяти-шести футах, Гарри судорожно принялся рассматривать уличные пейзажи: с запада, в тени Запретного леса, виднелась хижина Хагрида — надо бы зайти к нему в гости. «Легилименс» — прозвучало за пределами его мыслей, и Гарри тотчас устремил взгляд на восток: вдалеке расплывалось разноцветное пятно — то был краешек квиддичного поля, где назавтра ему предстояло сделать все, что было в его силах. «Где только взять эти силы?» — усмехнулся он про себя, и в этот момент услышал звук удара. Все оказалось бесполезно — глаза в одно мгновение нашли Драко, тот стоял одним коленом на полу, схватившись за голову. Упавшие на лицо блондина волосы скрывали его выражение, но Гарри видел, с каким напряжением бледные пальцы сдавливают виски, еще он заметил кольцо — тот самый перстень, подаренный им. Снейп стоял, неотрывно глядя на слизеринца, и Гарри стиснул зубы, чтобы не закричать: «Перестаньте! Ему больно». Наконец, тот опустил палочку и отвернулся, хмуро бросив: — Вы меня разочаровали, мистер Малфой. Драко, придя в себя, поднялся, лицо его было бледным, а вид — помятым. Но приосанившись и натянув на себя маску безразличия, он молча сошел с возвышения и вскоре исчез из поля зрения. Ни одного лишнего взгляда Малфой себе не позволил. После Снейп вызвал оставшихся когтевранцев, один из которых устоял перед натиском легилимента, второй же, подобно Драко, потерял равновесие и пришел в себя, лишь стоя на коленях. А потом прозвучало последнее имя, и из-за соседнего стола поднялась Гермиона. Встав напротив преподавателя, она несколько раз сжала ладони и глубоко вдохнула, все в ней выдавало крайнюю степень концентрации. Снейп некоторое время бесстрастно взирал на нее, а затем поднял палочку и глухо произнес: — Легилименс. В отличие от многих других учеников, Гермиона не пыталась разорвать зрительный контакт: как и Гарри, она прекрасно знала, что в случае профессора это не поможет. Когда прозвучало заклятие, все вокруг подернулось туманом, и на первый план отчетливой картинкой вышел список заданий со вчерашнего зачета по Чарам. Гермиона их прекрасно помнила, поэтому ей не составило труда визуализировать каждое из них. Словно скрученные в сферу, они заполнили все ее мысли, она не оставила ни единой лазейки, сосредоточившись на повторном решении каждого пункта. Несколько раз она отчетливо чувствовала, как сфера растягивается, норовя пропустить мысли дальше в ее сознание, но это заставляло ее уходить в предмет Флитвика еще глубже. На этапе очередных теоретических измышлений давление извне ослабло, она почти вернулась в реальность, и лишь в последний момент в барьере созданной ею защиты образовалось оконце, Гермиона с ужасом направила на него взор и в этот момент окончательно пришла в себя. Тяжело дыша, с жуткой головной болью и ощущением, будто пробежала пару миль, она оказалась в классе, на том же самом месте. Дрожащие руки и еле удерживающие ее ноги в очередной раз подтверждали, как за несколько минут может вымотать легилименция. Мысль о том, что Снейп все же мог продолжить свой натиск, и на этот раз бы определенно прорвался, билась в голове наравне с колотившемся сердцем. — Тридцать баллов, садитесь, — пронзительно глядя, сказал профессор. На ватных ногах она вернулась на свое место и снова посмотрела на Снейпа. — Вы не перестаете меня удивлять, мисс Грейнджер, — заметил тот. Что это было — издевка или похвала, понять не представлялось возможным. — Вы всегда бежите впереди паровоза* или только на моих занятиях? Теперь его слова прозвучали с очевидными нотами иронии. Окружающие ученики с интересом замерли, и профессор, сделав несколько шагов к центру класса, пояснил: — Создание окклюменционной преграды с последующим формированием замкнутого пространства образов, — задумчиво произнес он, — для ученика Хогвартса, несомненно, является примером редчайшего таланта и исключительных умений. — Снейп посмотрел на нее долгим, изучающим взглядом, и Гермиона почувствовала, как неудержимо краснеет. — Но на вашем месте, — сухо продолжил он, вернув на лицо привычную маску равнодушия, — я бы не стремился при каждом удобном случае демонстрировать свою интеллектуальность, — подойдя ближе, он остановился прямо напротив и многозначительно добавил: — Многие могут подумать, что вы, тем самым, пытаетесь выказать свое превосходство. Гермиона пристально вглядывалась в черные глаза — она уже поняла, что все это значило. Отвернувшись, Снейп направился в свой кабинет, одновременно с этим прозвенел звонок — их последний урок Защиты от темных искусств был окончен.***
В очередной раз профессор не обделил вниманием гриффиндорскую старосту, но обсуждать это ни у кого не нашлось сил — настолько все оказались вымотаны занятием. После обеда Гарри с Гермионой отправились в общую гостиную, где оба в изнеможении упали в кресла. Вскоре подтянулись и другие ученики, и комната наполнилась разговорами. В окно башни вовсю светило солнце, а Гарри хотелось лишь темноты, тишины и покоя. Рассудив, что перед матчем не мешало бы отдохнуть и, памятуя о том, что ночью ему еще предстоит последний поход с когтевранцами на Астрономию, он поднялся в спальню. Завесив кровать пологом, он лег на постель и закрыл глаза. Как назло, в голову лезли назойливые мысли: словно докучливые насекомые, они жужжали в черепной коробке, вызывая звон в ушах. То, что Снейп увидел это воспоминание, не особо волновало Гарри — его реакция, которая не утаилась от профессора, вполне могла быть вызвана чувствами и к слизеринке. «Историй влюбленностей между этими двумя факультетами хватало и в воспоминаниях самого Снейпа», — рассудил он. А вот открывшаяся профессору его привязанность к Драко была бы вещью пренеприятной и, мягко говоря, нежелательной. Но что волновало гораздо больше — так это сам слизеринец. Гарри стоило таких трудов не смотреть на блондина, но когда глаза нашли Драко, отвести их он уже был не в силах. Развернувшаяся прямо перед ним картина обрушила на него шквал эмоций. С одной стороны, он был зол на Малфоя, он хотел почувствовать мстительное удовольствие от вида поверженного слизеринца, но вместо этого все внутри него вывернулось наизнанку. Образ скрючившегося на полу Драко вызывал в нем что угодно, но только не злорадство. Из-за этого он злился еще больше, только уже на себя. Вопреки всему, что делал Малфой все эти годы, Гарри готов был сломя голову броситься тому на помощь. Руки сжались в кулаки. «Он фальшивый, самовлюбленный притворщик. Он просто играл с тобой, а ты клюнул». Гарри понимал, что слизеринец, вероятнее всего, относится к тому типу людей, которые не скупятся играть на публику, стремясь привлечь к своей персоне как больше внимания, и, если нужно — влюбить в себя хоть весь белый свет. Так было с самого первого курса, с самой их первой встречи — Драко сразу попытался расположить к себе Гарри, хоть и безуспешно. Блондин никогда не довольствовался положением находящегося в тени, он всегда был одним из первых, неважно, среди кого — успешных учеников, слизеринцев, членов инспекционной дружины, или его собственных врагов. «Он всегда и любой ценой хотел тебе напакостить, просто теперь пошел другим путем». И Гарри повелся: как какой-то первокурсник, жадно ловил эти призывные, но ничего не значащие взгляды, таял от малфоевских ужимок, радовался каждой возможности его увидеть. Чем больше Гарри размышлял об этом, тем гаже становилось на душе, но постепенно буря улеглась, и мысли покрылись завесой чего-то тягучего, запутанного и неторопливого. Разбудил его Дин. Оказалось, он проспал все послеобеденное время. Правда по ощущениям было трудно сказать, полегчало ли ему — тело по-прежнему бил озноб, а голова болела так, словно накануне он осушил бутылку Огденского. Когда Гарри пришел в Большой зал, ученики уже вовсю орудовали вилками и ложками. За гриффиндорским столом на этот раз нашлись и семикурсники-когтевранцы, сообща обсуждавшие утренний урок ЗОТИ. Подвинув ребят, он устроился возле Гермионы и хмуро окинул взглядом блюда, от которых в прежние времена у него бы непременно потекли слюнки и заурчало в животе. Наполняя тарелку, Гарри молча удивился тому, что в преддверии финального матча разговоры ведутся отнюдь не о квиддиче. Ребята рассказывали о своих ощущениях, некоторые делились образами, на которых их «завалил» Снейп. Так, Луна поведала, что не смогла утаить грезы о путешествии, в которое планировала отправиться сразу после экзаменов, а Джинни, стоя безоружная перед преподавателем, неожиданно вспомнила, как в прошлом году пыталась украсть из директорского кабинета меч Гриффиндора. — Думаю, ему не очень понравилось это воспоминание, — озвучила общее мнение Луна. Гермиона рядом лишь фыркнула — в отличие от некоторых, ей было совершенно очевидно, что вынужденное директорство и учебный год с Кэрроу для него был не менее ненавистным, нежели для учеников. — Кстати, Гермиона, — обратился к ней один из когтевранцев. — О чем это вещал Снейп после твоего «выступления»? — Да! — подхватил его одногруппник. — Что значило это «формирование барьера образов»? Гарри лениво ковырялся в грибном супе, в то время, как за столом все оживились — сказанное Гермионе профессором заинтриговало ребят и те тут же накинулись на нее с расспросами. — Правильно ли я понимаю, что ты не просто закрыла сознание? — уточнила Джинни. Гермиона вздохнула и пустилась в пространные объяснения сути приема, которым воспользовалась. — Я была уверена, что не справлюсь стандартными методами, поэтому решила отвлечь профессора, — поведала она, — тем более, что сданная работа по Чарам и без того занимала немалую долю моих мыслей. — Было бы весело, если бы Снейп ее заодно и проверил, — усмехнулась Демельза, которая уже была в курсе происходящего, — думаю, квалификации у него бы хватило. — И это в очередной раз доказывает, что к нашей Гермионе у него особое отношение, — снова отозвалась Джинни. Гарри, видел, как напряглась подруга, поэтому попытался перевести тему: — Кстати, завтра же матч, — воскликнул он, словно только что об этом вспомнил. — Есть новости? У Слизерина ничего не изменилось? Ему показалось, или Джинни с Дином переглянулись? — Хватит думать о квиддиче, Гарри, — весело ответила младшая Уизли. «Видимо, показалось». — Чему быть — того не миновать. Так на чем мы остановились? — Гермиона определенно стала любимицей профессора Снейпа, — выдала прямодушная Луна. — Да-да, не отрицай, — добавил Дин, в ответ на недоумение Гермионы, — если подумать, то он в течение всего года расхваливал тебя. Хоть и весьма своеобразно. Джинни ухмыльнулась, Гермиона стала пунцовой. Пытаясь реабилитироваться, она возмущенно заявила: — Вы даже не знаете, сколько он баллов с меня снял! — Баллы, баллы. Какая разница? — улыбнулся другой когтевранец. — Он же не из вредности это делал. Видимо, хотел тебя замотивировать. — И словами о том, что я предпочитаю роль марионетки, исполняющей чужие прихоти? — сердито добавила та. — Но ведь подействовало! — радостно заметила Луна, отчего вид подруги стал еще более угрюмым. — Гермиона, ты ведь не думаешь, что и сегодня он хотел тебя поддеть? — заметила Джинни. — Когда говорил, что не стоит выставлять напоказ свои способности. — В ответ Гермиона лишь прищурила глаза. Разумеется, она так не думала, но говорить об этом не стала. — Ты ведь понимаешь, что это было его наставление тебе? — задумчиво произнесла Уизли то, что вертелось на языке у нее самой. «Да, его последнее напутствие». Гермиона негодующе взирала на ребят, тогда, как они тотчас подхватили и эту тему: — А ведь действительно! — Он, вероятно, переживает за тебя. — И таким образом выражает свою заботу. Гермиона уже готова была крикнуть, чтобы они замолчали, когда первый когтевранец таинственно наклонился над столом и вымолвил: — А, может, она не любимица, а возлюбленная? Кровь мгновенно схлынула с лица Гермионы — разъяренная, словно фурия, она вскочила из-за стола, гневно схватила сумку и бросилась вон из зала. Обескураженные ученики смотрели ей вслед, Луна бесхитростно улыбнулась, а Гарри покачал головой и отправился следом. Нашлась она в общей гостиной — стояла у окна, за которым солнце уже клонилось к закату. — Не злись на них, — сказал Гарри, встав рядом. — Я не злюсь, — хмуро ответила Гермиона. Какое-то время они молчали, наблюдая за тем, как небо на западе окрасилось в огненно-алый. — На самом деле, — задумчиво произнес он, — это не лишено логики. — И ты туда же, — поперхнулась та. — Гермиона, ты ведь и сама прекрасно знаешь, что взгляд со стороны может быть объективнее. Подруга обиженно отвернулась, отчего на ее скулах заиграли закатные краски. — А ты как никто должен понимать, что значит позволить себе надеяться, — безжизненно промолвила она. Гарри не нашелся, что ответить. — Мне пора к Слизнорту — первый день отработки, — пояснила Гермиона, — увидимся завтра. Отойдя от окна, она взяла с кресла сумку и вышла из башни. Оставшийся вечер прошел в борьбе с усталостью и желанием уснуть прямо в гостиной. Но когда Гарри оказался в постели, сонливость как рукой сняло. В небе мерцали звезды, вокруг посапывали ребята, а он все думал о сказанных Гермионой словах. И о Малфое. *На английский манер Снейп, вероятно, использовал устоявшееся выражение «jump the gun». Признаться, этот вариант в данном эпизоде мне нравится гораздо больше русскоязычного аналога))