Семикурсники

      Наступил июнь, дни стали жаркими и длинными. Ветерок шевелил листочки деревьев, мягкая подросшая трава приветственно распушила свой нагретый солнцем зеленый ворс, безоблачное небо отражалось в искрящейся глади озера, которое так и манило окунуться в его теплые заводи. Но, вопреки распахнувшему объятия лету, ученики скрылись за древними каменными стенами — Хогвартс замер в подготовке к экзаменам.       Некоторые бросали себе вызов, располагаясь на лужайках с кипой учебников и запасами тыквенного сока, но убаюкивающее тепло и яркие солнечные лучи возвращали неугомонных ребят обратно в прохладный, гудящий от зубрежки, замок. И тогда оставалось лишь украдкой бросать жалостливые взгляды из окон башен и коридоров, наблюдая за природной благодатью. Библиотека теперь всегда была переполнена — даже те, кто ранее не обременял себя ее посещением, старались занять место и тем самым избавить себя от беготни за очередной понадобившейся книгой. Большой зал по три раза на дню превращался в огромный класс, где наравне со звоном столовых приборов раздавался шелест перелистываемых страниц. Но даже в промежутках между трапезами длинным столам не приходилось пустовать: с утра до самого вечера за ними сидели представители четырех факультетов, а кубки и тарелки сменялись учебниками и свитками. В гостиной Гриффиндора круглосуточно скрипели перья и шуршали пергаменты, а если кто позволял себе слишком громко заговорить или засмеяться — его тут же окидывали таким взглядом, что все желающие повеселиться предпочитали уходить прочь.       7 июня — Травология       9 июня — Древние руны       11 июня — Зельеварение       14 июня — Чары       15 июня — Нумерология       16 июня — Трансфигурация       18 июня — Защита от темных искусств       Гермиона в который раз заглянула в расписание, сверяясь с ежедневником, который был призван упростить и структурировать информацию, необходимую для подготовки к экзаменам. Но едва ли это помогало, на деле все в голове путалось, она едва высыпалась, засиживаясь до глубокой ночи если не в общей гостиной, то за балдахином кровати. Мысль о том, что вскоре нужно будет окончательно остановить выбор на будущей профессии — от чего будет зависеть вся ее дальнейшая жизнь — откровенно пугала. О том, что этому предшествовало, она старалась не думать в принципе.       Последние дни в замке превратились в жужжащую беспокойную суету, и вместо того, чтобы наслаждаться каждой оставшейся минутой, Гермиона, подгоняемая толпой, спешила то в Большой зал, то в библиотеку. Время словно утекало сквозь пальцы, и это лишало ее последних сил. Ежевечерние уборки у Слизнорта немного успокаивали — монотонная работа, как известно, позволяет здорово разгрузить мозг, оставив все лишние размышления за пределами сознания. К концу недели, впрочем, она уже была не рада и этой возможности отвлечься.       — Сегодня закончишь? — спросил Гарри в субботу за ужином.       — Надеюсь.       Тратить последний день перед началом экзаменов на сортировку ингредиентов она не собиралась, да и работы осталось максимум на час. Гермиона с грустью улыбалась, вспоминая памятный полуночный разговор со Снейпом у их башни. Осознавал ли он, что назначил ей взыскание не столько из-за пропущенных занятий, сколько по причине того, что застал ее и Гарри в пустом кабинете в объятиях друг друга?       Об отработках у Слизнорта, не считая преподавателей, знал только Гарри. Понимая, что они явились следствием пропущенных занятий, он великодушно не спрашивал Гермиону о том, чем, в свою очередь, были обусловлены эти пропуски. Она была благодарна ему за отсутствие этих вопросов. С финального матча прошла неделя и, хотя выглядел он уже значительно лучше, в глазах друга она часто узнавала ту самую тоску, которая грызла и ее собственное сердце.       Гермиона убрала учебник, в котором уже расплывались буквы, и отправилась в гриффиндорскую башню. Оставив в спальне сумку и переодевшись, она спустилась в подземелья.       — Мисс Грейнджер, вы рано, — поприветствовал ее сидящий за столом Слизнорт. Он читал «Вестник зельевара» и покусывал усы. Его цветастая мантия и жизнерадостный вид совершенно не сочетались с темным и унылым кабинетом, когда-то принадлежавшим профессору Снейпу.       — Хочу сегодня закончить, — промолвила Гермиона, прикрыв за собой дверь. Как и в прежние времена, комната была уставлена разнообразными банками с малоприятным содержимым внутри. Единственное отличие от прежнего облика кабинета составлял разожженный камин.       — Понимаю, послезавтра уже первый экзамен, — весело хмыкнул Слизнорт и перелистнул страницу журнала, — что ж, тогда не смею вас отвлекать.       В кладовой теперь царил порядок — все полки были вытерты от пыли, баночки расставлены по алфавиту, а надписи на них обновлены. Гермиона привычным движением поправила лестницу, сунула палочку в карман мантии и поднялась на самый верх. Тут оставались только две полки, наполнение которых следовало перебрать — в основном это были редко используемые зелья и законсервированные основы для них.       В то время как под действием заклинаний исчезала пыль, а колбочки и котелки менялись местами, она вспоминала о том, как на втором курсе совершила налет на эту самую кладовую. Улыбнувшись этим воспоминаниям, Гермиона мановением палочки отправила один из бутыльков уровнем выше, а на освободившееся место поставила коробку с рогом двурога — ту самую, из которой шесть лет назад вытащила несколько кусочков для оборотного зелья. Бережно убрав пыль и обновив этикетку, она занялась следующим бутыльком.       Он сидел за столом и просматривал вечернюю корреспонденцию — тут был Субботний Пророк, несколько журналов, подписку на которые он оформил еще в прошлом году, и письмо от Люциуса с приглашением на свадьбу Драко. В постскриптуме к письму Малфой-старший также изъявлял желание лицезреть старого друга сразу после окончания экзаменов. «Разумеется, если разлука с твоим бесценным домом не вынудит тебя отправиться в его уют, едва последний фестрал скроется за горизонтом».       Северус усмехнулся — Люциус не упускал возможности съязвить на тему дома в Паучьем тупике. Еще во времена Первой магической тот неоднократно любопытствовал, почему он все еще остается в «этой развалюхе» — ведь Северус вполне мог позволить себе и более приличное жилище. Возможно, кто-то мог предположить, что его удерживают воспоминания о родителях и его счастливом детстве, проведенном в этом доме. Как ни странно, отчасти это было правдой, ведь он оставался там из-за Лили. Из-за памяти о ней и тех днях, которые они проводили недалеко от этой «развалюхи». Только это удерживало его от логичного решения навсегда покинуть старый ссутулившийся дом.       Северус убрал письмо с журналами и задумался. Перспектива возвращения в Паучий тупик уже не вызывала прежнего желания окунуться в мучительно-щемящие воспоминания: кое-что изменилось за последний год. И он прекрасно знал, кто был тому причиной. Безусловно, у них было много общего, он уже неоднократно проводил эти параллели — обе были маглорожденными, обе поступили на Гриффиндор, обе показали себя способными и ответственными, обе стали старостами и лучшими ученицами. Неужели его отношение к Гермионе оказалось продиктовано тем сходством, которое обнаружилось между ней и Лили? Северус весь прошлый семестр убеждал себя в этом, но пора было признаться, что чувства к нынешней гриффиндорской старосте коренным образом отличались от его прежних чувств к Лили. А именно: они не были платоническими.       Да, он любил Лили, но для Северуса-подростка — закомплексованного, зажатого и неуверенного в себе — она была словно звезда в небе — слишком недосягаемой и нереальной, чтобы помышлять о каких-то «низменных» желаниях. С Гермионой все было иначе — она, хоть и оказалась не менее далекой и не менее яркой звездой на небосклоне его бытия, все же была более, чем реальной. Он прикасался к ней, он знал запах ее кожи, он все еще помнил нежность ее губ. Все это вызывало отнюдь не целомудренные чувства. Он намеренно избегал взглядов и встреч с ней — за прошедшую неделю его усилиями они не пересеклись ни разу, но это не умаляло того воздействия, которое на него оказывали даже просто мысли о девчонке. Наколдовав стакан воды, он сделал глоток, и в этот момент полыхнул камин.       Прошло сорок минут, почти все было закончено, Гермиона осматривала надписи на банках, одновременно пытаясь размять ноги — от долгого стояния на узкой ступеньке они давно затекли. В это время из-за приоткрытой двери послышался голос Слизнорта.       — Добрый вечер, надеюсь, не сильно вас отвлекаю, — будничным тоном промолвил зельевар, обращаясь к своему собеседнику, — я тут наткнулся на любопытную статью…       Гермиона не вслушивалась — ее взгляд упал на один из массивных котлов, который она пропустила во время работы — вероятно, по той причине, что он был чист. Было похоже, что он появился тут недавно, странно только, что этикетки не было. Можно было оставить его как есть, ведь поместить его сюда мог только нынешний преподаватель зелий, но внутренний перфекционизм требовал разобраться в том, что внутри. «Спрошу у Слизнорта, что с ним делать», — решила Гермиона и, спустившись на пару ступенек, заклинанием подняла котел в воздух. Именно в этот момент прозвучал второй голос:       — Подобные, с позволения сказать, исследования, — характерным саркастическим тоном произнес собеседник Слизнорта, — уже давно дискредитируют «Вестник», в связи с чем…       Договорить голос не успел, поскольку из прилегающей к кабинету кладовой послышался страшный грохот — на миг потерявший управление котел перевернулся, вылив все содержимое на того, кто стоял под ним. Упавшая крышка задела несколько полок, и вместе с ней на ступени лестницы повалились банки и колбы. Гермионе только и оставалось, что удерживать в воздухе медную посудину, чтобы не заработать еще и сотрясение мозга. По волосам и одежде стекали ручьи перламутровой жидкости.       — Мисс Грейнджер, вы в порядке? — услышала она встревоженный голос Слизнорта и следом — звук отодвигаемого стула.       Одновременно с этим тесное пространство кладовой наполнилось запахом, от которого взволнованно забилось сердце.       — Да, профессор, — крикнула она, дрожащей рукой отправив опустевший котел к рассыпанным на полу ингредиентам.       Смутное подозрение возникло тогда, когда она вспомнила, где ощущала похожий запах — в больничном крыле. Гермиона спустилась по лестнице и осмотрела упавшие склянки — среди них не было ни одной из-под жидкостей, и уж тем более — из-под лечебных составов. «Чертова Амортенция», — пришла она к очевидному, когда поняла, что к запаху зелий примешивается еще один, неуловимо тонкий, неизменно вызывающий трепет в груди.       Дверь в кладовую распахнулась, но вместо грузной низкой фигуры в проеме появился тот, кому он, собственно говоря, и принадлежал. И тот, кого она в данной ситуации предпочла бы увидеть в последнюю очередь. Множество мыслей пронеслось в ее голове в то время, как он буравил ее взглядом: «Ну почему вы всегда появляетесь в такие моменты?», «Мерлин, я наверное выгляжу, как мокрая курица», «Да-да, еще один повод для ваших насмешек» и запоздалая мысль — «А что ощущаете вы, профессор?». Словно в ответ на не озвученный вопрос, Снейп отвел глаза и сглотнул. Подняв лежащий на полу котел, он приблизил его к лицу и сжал челюсти. Молчание нарушил заглядывающий через его плечо Слизнорт:       — Мисс Грейнджер, что случилось? — зельевар выглядел растерянным, но увидев в руках своего коллеги злосчастный котел, тут же побледнел.       — Профессор Слизнорт, я случайно, — пролепетала Гермиона, голос у нее дрожал не то от досады за учиненный беспорядок, не то от витающих паров Амортенции. Продолжая оправдываться, она добавила: — Он был не подписан, я хотела его спустить и спросить у вас…       Она не договорила, поскольку, именно в этот момент Слизнорт втянул носом воздух и, побледнев еще больше, сделал шаг назад.       Снейп, до сих пор хранивший молчание, вдруг схватил ее за плечо и, бросив «Идемте!», потащил в сторону камина. Горсть дымолетного порошка — и вот они уже в его кабинете: множество стеллажей с книгами и широкий дубовый стол со стопкой пергаментов и стаканом воды. Тотчас отпустив Гермиону, профессор отошел к окну, за которым солнце уже клонилось к закату. Распахнув створки, он продолжил там стоять, словно боялся заразиться от нее каким-нибудь опасным недугом. Легкий ветерок лениво трогал его волосы, и только сейчас Гермиона заметила, что одет профессор был в простую белую рубашку. Никакого сюртука или мантии — очевидно, выходить за пределы своей башни он сегодня не планировал. Представляя, как выглядит сама, она прикусила губу: промокшая мантия, свисающие сосульками волосы, беспомощный вид. «Просто прекрасно».       — Мисс Грейнджер, — вопреки спокойному виду Снейпа, зазвучавший голос был наполнен негодованием, — вы хоть понимаете, что могло случиться? — Гермиона сочла лучшим промолчать, он же гневно продолжил: — Как? Как вы умудрились облиться этим… — от гнева он не находил слов. — А если бы там оказалось не приворотное зелье, а, скажем, взрывающее или вредящее? Или желчь броненосца?       Гермиона нервно сглотнула, но все же рискнула подать голос:       — Вы всерьез полагаете, что в кладовой профессора Слизнорта могли оказаться подобные вещества?       Вопрос прозвучал с явственным упреком, отчего Снейп еще больше вскипел.       — А зачем ему было хранить приготовленную учениками Амортенцию — одно из опаснейших веществ? — едко парировал он. — В былые времена в этой кладовой встречались и не такие составы.       — Не сомневаюсь, — буркнула Гермиона, на что тот злобно прищурился. Она тут же поспешила добавить: — Так или иначе, в котле оказалось всего лишь приворотное зелье, так что…       — Всего лишь? — выдавил Снейп, отойдя от окна. Сверля ее взглядом, он приблизился и, встав напротив, прошипел: — Неужели вы, мисс Грейнджер, не заметили, как поменялся в лице Слизнорт, стоило ему засунуть свой нос в кладовую? Как думаете, что он мог почувствовать? Сдается мне, не аромат засахаренных ананасов, — голос сочился сарказмом. — А как бы отреагировали на вас подростки в коридорах замка, когда вы отправились бы к своей башне?       Гермиона молча взирала на него, сердце учащенно билось в груди. Вокруг все еще летали пары Амортенции, а он стоял так близко, что можно было дотронуться рукой.       — А что почувствовали вы, профессор? — вопрос все-таки вырвался из ее уст.       От такой наглости Северус потерял дар речи. Хотелось схватить ее и прошипеть прямо в лицо что-нибудь угрожающее, но на этот раз он не был уверен в том, что сумеет сдержаться. Ведь тогда, у директорского кабинета, она не была облита зельем, которое мгновенно извлекло наружу все чувства, с такой тщательностью подавляемые им. И тогда он еще не знал вкуса ее губ.       Сжав зубы, он развернулся и отошел к столу. Он и сам не заметил, как с силой вцепился в столешницу, борясь одновременно с гневом и желанием.       — За вашей спиной находится ванная, — угрюмо произнес Северус, бросив отпирающее заклятие на дверь позади себя, — найдете там все необходимое. Потом отправитесь камином в медотсек.       Он не смотрел на нее, но видел, как она застыла в нерешительности. «Мерлин, хоть один раз можно не спорить?» К счастью, через минуту девчонка скрылась за дверью, ведущей к его личным комнатам. Выдохнув, он тут же вернулся к окну. Несмотря на обдуваемый ветром кабинет, запах все еще висел в воздухе: тревожно-волнующая смесь, вернувшая его к событиям прошлого года, а именно — к тому, что происходило в больничном крыле. Горько-сладкие* воспоминания захлестывали его: сладкие — от радости встреч и их ожиданий, от взглядов и прикосновений девчонки, от надежд, которые они рождали. Горькие — от осознания недопустимости и неосуществимости всего этого. Взяв себя в руки и отогнав гнетущие мысли, Северус вспомнил о более насущных проблемах. Подойдя к камину, он зачерпнул горсть летучего пороха и вызвал кабинет целителя.       — Поппи, приготовьте место для мисс Грейнджер, — устало попросил он, — мисс Всезнайка умудрилась облиться у Горация Амортенцией.       — Хорошо, Северус, — сказала Помфри и исчезла.       За что он уважал школьную медсестру — что она никогда не задавала лишних вопросов.       Гермиона стояла под струями воды и не могла поверить, что все это действительно происходит. Могла ли она предположить, что профессор может оставить безнаказанным такой провокационный вопрос? Могла ли она представить, что он может так открыто поддаться эмоциям? Перед глазами все еще стояла картина того, как он резко отпрянул и склонился над столом, снедаемый вполне определенного рода чувствами — в этом не было никаких сомнений. А если бы ей кто-то сказал, что однажды она будет принимать душ в его собственной ванной, что бы она на это ответила?       Закрыв кран, она скрутила волосы, выжимая остатки воды. Неподалеку нашлись несколько чистых полотенец и банный халат. Ее одежда, стоило ей очутиться в корзине для белья, тут же исчезла, отправившись, вероятно, в прачечную. Накинув халат и промокнув волосы полотенцем, Гермиона посмотрела в зеркало: безумный взгляд, бледное лицо, спутанные волосы. И в таком виде ей предстоит появиться перед ним. «Кошмар». Но делать нечего — повесив полотенце на крючок, она вернулась в узкий коридор, и тут ее взгляд привлекла дверь на другом его конце. Поколебавшись ровно секунду, она подошла к ней и легонько толкнула.       Это была самая скромная спальня из всех ею виданных. Узкая койка, примерно как в лазарете, комод и тумбочка, а на ней — ее рождественский подарок, снежный шар. В замешательстве Гермиона тут же закрыла дверь и привалилась к стене коридора. Сердце учащенно забилось в груди. Она пыталась взять себя в руки, но увиденное настолько потрясло ее, что из головы вылетели все мысли. Решив, что быть застуканной у двери его спальни будет не самым лучшим вариантом развития событий, она вернулась к кабинету преподавателя и медленно нажала на дверную ручку.       Он снова стоял у окна — на этот раз закрытого — и смотрел на успевшее потемнеть небо, поглощенный одному ему известными мыслями. Пламя единственного горящего факела едва разбивало царящий в комнате полумрак. Гермиона искала слова, какими могла бы обозначить свое присутствие, но он сам заметил ее появление.       — Наконец-то, — недовольным тоном произнес Снейп и кивнул в сторону стола: — Примете умиротворяющий бальзам и можете идти.       Сказав это, он скользнул по ней коротким пронзительным взглядом и снова отвернулся. Понимая, что время ее почти истекло, Гермиона подошла к маленькому кубку, внутри которого действительно оказалось упомянутое зелье. Невероятно сложное по составу, наверняка, из его личных запасов. На вкус оно оказалось горьковатым, но только самую малость. Пора было уходить, она бросила на преподавателя последний взгляд — тот стоял, сложив руки за спиной с совершенно равнодушным видом. Собрав всю свою храбрость, Гермиона подошла к нему и протянула кубок.       — Спасибо, профессор, — тихий голос нарушил тишину. Снейп окинул ее прожигающим взглядом и взял кубок.       На какое-то мгновение их пальцы коснулись друг друга, а следом встретились и глаза. Прикусив губу от волнения, Гермиона опустила руку, а он отвернулся, чтобы убрать кубок на подоконник. В этот момент впервые за последний год она увидела его шрам. Вероятно, Снейп заметил направление ее взгляда — его брови сошлись на переносице, на лице промелькнула досада. Едва ли он хотел, чтобы хоть кто-то на этом свете видел его раны.       — Вам пора, — бесцветно изрек он и собрался сказать что-то еще, но замер, когда рука Гермионы коснулась его шеи. Она и сама не знала, как осмелилась сделать это — просто желание прикоснуться к нему возобладало над остальными чувствами. Мягко дотрагиваясь до кожи, она медленно огладила подушечками пальцев рубцы. Снова встретившись с ним взглядом, она замерла: в черных глазах разгорался огонь, зубы были твердо сжаты. Нахмурившись, он неотрывно смотрел на нее, а она готова была к чему угодно — к тому, что он сбросит ее ладонь, накричит, снимет оставшиеся баллы. Где-то на краю сознания совесть кричала, что она просто не имеет права так подставлять свой факультет.       Но вопреки всем ее предположениям, профессор сделал совсем другое: аккуратно взял ее за подбородок и нежно провел по губам пальцем. Забыв, как дышать, Гермиона ошеломленно следила за тем, как он, мягко надавливая, очертил контур ее рта. Взгляд черных глаз пылал, а ее сердце, казалось, остановилось, но в следующее мгновение оно забилось у самого горла — в тот момент, когда, убрав пальцы, он накрыл ее губы своими. Земля ушла из-под ее ног, все ощущения сконцентрировались в точке прикосновения. Гермиона даже не заметила, как обхватила его за шею, с жаром отвечая на поцелуй. В ответ его ладони переместились на ее спину, с силой прижали к себе. Когда он проник в ее рот, казалось, что не только Земля сошла с орбиты, но и весь Млечный путь изменил свое направление. Ноги готовы были подогнуться, по телу расползалась истома, собираясь клубком внизу живота. Когда уже стало нечем дышать, он разорвал поцелуй и отошел. Тепло его тела сменилось воздухом кабинета и Гермионе стало холодно и одиноко.       — Вам пора, — надтреснутым голосом повторил он, стараясь не встречаться с ней взглядом.       Не находя слов, она молча подошла к камину и обернулась — профессор стоял с напряженно прямой спиной и смотрел куда-то в пространство.       «Кабинет мадам Помфри», — прошептала Гермиона и скрылась в зеленом пламени.       Когда камин потух, Северус обесиленно упал в кресло и схватился за голову.       Вынырнув в кабинете целителя, она ожидала увидеть Поппи, но та, вероятно, уже отправилась спать. Облегченно вздохнув, Гермиона подошла к окну и прижалась к нему пылающим лбом. Сердце все еще колотилось в груди, а дыхание сбивалось. Но по мере того, как она приходила в себя, победная улыбка расцветала на лице. Теперь она точно знала, что небезразлична профессору, что за маской равнодушия, гнева и сарказма скрывалось гораздо большее. Меняло это хоть что-нибудь? Гермиона решила, что подумает об этом позже. Направившись в лазарет, она, стараясь не шуметь, приоткрыла дверь, и ее взгляд тотчас упал на Малфоя и Гринграсс, о чем-то мило воркующих. Она совсем забыла, что слизеринец все еще тут: минута позора была неизбежна.       Увидев ее, в махровом халате и с мокрыми волосами, тот многозначительно приподнял бровь. Гермиона, проходя мимо, ответила ему холодным пренебрежительным взглядом. Приготовленная ей койка оказалась по диагонали от него — там уже лежала чистая пижама, а на тумбочке — зелье сна без сновидений.       Когда она вернулась из душевой медотсека, Гринграсс уже не было. Малфой снова встретил ее подозрительным прищуром, но ничего не сказал. Вскоре они потушили свечи и каждый в своем молчании обдумывал увиденное. Гермиона, зарывшись в одеяло, безуспешно пыталась прогнать с лица упрямую улыбку — оставалось только радоваться кромешной темени, опустившейся на палату. Она, вероятно, так и не уснула бы, прокручивая воспоминания прошедшего дня, если бы не зелье.       Наутро рядом с койкой нашлись все ее вещи, заботливо постиранные домовиками. Едва она оделась, появилась Поппи.       — Мисс Грейнджер, как себя чувствуете? — спросила та, сделав сложные пассы над Гермионой. — Голова не кружится?       — Все в порядке, мадам Помфри, спасибо, — ответила она, гадая, что именно вчера сказал Поппи Снейп. — Я могу идти?       — Сразу после того, как позавтракаете, — с этими словами целитель направилась к следующему пациенту — Малфою. Его она также пообещала выписать, и в тесной компании друг друга Гермионе и Драко пришлось уплетать овсянку.       — Северусу я передам, что с вами все в порядке, — посчитала нужным сообщить Помфри, когда Гермиона уже направилась к выходу.       — Спасибо еще раз, — натянуто улыбнувшись, пробормотала та и, переведя взгляд на Малфоя, поймала его ехидную усмешку. *«Break this bittersweet spell on me…» Горько-сладкий привкус главы навеян древним как мир, но не теряющим актуальности совместным шедевром Apocalyptica & Ville Valo & Lauri Ylönen. Он, на мой взгляд, удивительно точно передает чувства Северуса.