31 декабря – 1 января
Двадцать дней пролетели незаметно, оставив после себя незабываемый шлейф воспоминаний. До сих пор не могу прийти в себя и принять произошедшее, как данность. Наверное, для этого нужно время? Думаю, что так и есть. А пока мне остается лишь поделиться всем этим с полупустыми страницами своего дневника. Школа с ее угнетающей атмосферой больше не сбивала меня с толку, не злила и не вгоняла в тоску. С тех пор, как я перестал видеть надменные лица учителей и глуповатые ухмылки одноклассников, я зажил нормальной жизнью. Именно такой, какой и хотел. Мой распорядок дня значительно улучшился, и я с легкостью подстроился под его размеренный темп. Вставал я теперь на час позже, успевал заскочить в душ и даже позавтракать. Потя по-прежнему провожала меня грустным взглядом и опущенным хвостом, предчувствуя скорую разлуку. Стараясь развеселить, я покупал ей самые разные вкусняшки и всячески ее баловал, чтобы она не скучала по мне все те дни, что я буду в отъезде. В ответ она лишь грустно мурлыкала, укладывая мордочку мне на грудь и не отрываясь, смотрела мне в глаза. Я гладил ее до потери пульса и понимал, что буду скучать не меньше и, скорее всего, буду вспоминать о наших посиделках одинокими вечерами, обнимая подушку, вместо пушистого тельца. Что касается занятий, то проходили они теперь с двойной нагрузкой и тройной ответственностью. Студию Барановской я посещал каждый день и проводил там по три часа, послушно выполняя каждый элемент, оттачивая его до совершенства. При этом я не смел жаловаться и пререкаться, прекрасно понимая, что отниму и без того драгоценное время. Лилия не давала мне спуску и, кажется, стала намного строже, узнав о моем участии. Меня это даже обрадовало. Теперь она не гнушалась взять в руки тонкую указку и на практике показать мне мои недочеты. – Плисецкий, тяни носок! Чего скукожился как старый дед?! А ну не позорь свою фамилию! Несильно хлестнув меня по ноге, она требовательно глядела на меня сверху вниз в ожидании, что я сделаю, как надо. Расправив плечи, я быстро исправлялся и становился в нужную позу. Ее лицо моментально расслаблялось, и для меня это было лучшей похвалой, на которую я только мог рассчитывать. Иногда мне казалось, что Барановская забывала о своей главной миссии и пыталась сделать из меня настоящую приму, такую же, как она или даже лучше. Яков часто корил ее за задержки и сильное переутомление, которое нередко сказывалось на моем организме. Но я не жаловался и всячески оправдывал уроки Лилии, ссылаясь на необходимый опыт, дающий свои плоды. На льду же все было иначе. Отправляясь после балетных пыток в Ледовый, я чувствовал себя порхающей бабочкой и на несколько часов забывал об усталости. Каток был той самой панацеей, в которой я всегда нуждался, и которая с радостью принимала меня в свои холодные объятия. Фельцман встречал меня с серьезным видом, оглядывал с ног до головы и провожал до самого катка, начиная лепить из меня совершенство. Мила и Гоша держались рядом, ходили за мной хвостиком, как Чип и Дейл и всячески меня нервировали своими тупыми шутками. Но я старался не обращать на них внимания и фокусировался только на выступлениях, которые, к слову, были почти готовы. Две программы – короткая и произвольная были разработаны в течение трех дней. Запоминал и осваивал я их чуть дольше, но для меня этот срок оказался приемлемым. Я был доволен выбором, который по большому счету сделал сам (Яков не стал спорить и предлагать что-то свое, видимо, на фоне тренерской карьеры Никифорова такие «нюансы» уходили на второй план). – Да, подходит, – отмахнулся он, слушая на плеере выбранные мной композиции. – Вы уверены? – уточнил я, чтобы потом не получить за самоуправство. Хмурый и сосредоточенный взгляд Фельцмана был исчерпывающим ответом, а потому я не стал больше дергать его по этому вопросу, начиная тренироваться под свои мелодии. Помимо них я также выбрал названия программ и даже сделал наброски костюмов, которые шили специально для меня в частном ателье, выбранном Лилией, как «самое лучшее в городе». Несмотря на чрезмерную самостоятельность, я знал, что Яков далеко не дурак и не допустит расхлябанности в виде необдуманных решений. Он знал, что на меня можно рассчитывать, и что мои предложения будут достойным выбором, который, вполне вероятно, приведет нас к победе. Программы, на которые я тратил по шесть часов в день, казались мне идеальными. Они перекликались между собой. Дополняли друг друга. И, как мне кажется, подходили такой неоднозначной натуре как я. Поначалу я не верил в выигрышность этой затеи, но со временем понял, что осилю обе стези, сумею перевоплотиться в два разных и в то же время похожих образа. Ступая на лед, я был уверен, что не прогадаю и сумею прочувствовать эмоции каждого героя, пережить то же, что и они. И судя по лицам присутствующих на тренировке, я сделал правильный выбор. Первой в списке была короткая программа. Я дал ей такое же короткое, но емкое название – «Романов». Я не стал акцентировать внимание на титуле, добавляя «Император» или «Самодержец». Такие высокопарные словечки показались мне лишними и тяжелыми для восприятия. Программа показывала Романова, одного из династии, возможно, даже несуществующего, но главное – одного из нас, русского человека с русской душой, без которого не обойтись на европейском льду. Продолжительность программы составляла 2 минуты 39 секунд. События разворачивались во дворце, на балу, организованном самим государем, который потерялся в буйстве красок и внезапно почувствовал себя лишним на собственном празднике. Белый бархатный костюм с золотыми элементами, кружевными вставками и дорогим шелком казался мне поистине царским и подходящим для этого проката. Несмотря на русский дух номера, композиция для него была выбрана современная и необычная. Мой выбор пал на чудесную мелодию из «Гарри Поттера», исполненную в качестве венского вальса, под который и будут кружить «приглашенные гости». Мотив мелодии показался мне более чем подходящим для такой программы. К слову, в техническом плане я усложнил ее по максимуму, но Фельцман настоял на более простых элементах, разрешив сложности в произвольной. В конце концов, в короткую вошли такие элементы, как комбинированное вращение, двойной аксель, вращение со сменой ноги, дорожка шагов, тройной прыжок с шагов, либела и каскады. С произвольной пришлось повозиться. Над ней я корпел дольше и в особенности не мог определиться с названием. Сначала мне показалось верным назвать ее «Воланд», но русский дух начинал уже зашкаливать и, вспомнив истоки происхождения этого героя, я пришел к выводу, что назову программу именно так – «Мефистофель». Прокат рассказывал о демоне Мефистофеле, принявшем вызов искусить бескорыстного и любящего жизнь Фауста. Буду откровенен, номер показался мне слишком взрослым и неуместным для моих лет, но кое-кто вселил в меня уверенность, и я продолжил свои тренировки. Продолжительность программы составила 3 минуты 13 секунд. Несмотря на ограничение в 4 минуты, я взял на себя ответственность за такой короткий по времени прокат и искренне надеялся, что меня допустят. Яков успокоил меня на следующий же день, сообщив, что организаторы не против (было бы намного хуже, если бы номер превышал эти самые 4 минуты). Наряд для такого неоднозначного номера был составлен на манер сдержанного благородства и неприступности: черный костюм с золотыми вставками, блещущий пышностью и поистине дьявольским пафосом. Композиция была такой же: высокой, проникновенной, меняющей ритм в середине выступления – «Любовь дьявола» из «Пиратов Карибского моря». Нет, это не шутка. Я выбрал именно то звучание, которое вписывалось в мое выступление на все сто. Чарующая мелодия музыкальной шкатулки сменялась изящной скрипкой, а после в дело вступал тяжелый и грозный орган, описывающий метания демона, его сомнения и страдания, и напоследок те же тончайшие ноты шкатулки, завершающей все действо. К счастью, в этой программе у нас была относительно творческая свобода в выборе элементов. По итогу в выступление вошли шесть прыжков (которые я планирую увеличить до максимума), три вращения (комбинированное, с прыжком и без смены позиции), дорожка шагов и хореографическая дорожка. Как минимум четыре прыжка отложены на вторую половину программы. Превалируют тройные и четверные, над которыми я долго и упорно работал. В общем и целом, как я и упоминал, выступления в чем-то схожи. Даже костюмы объединены присутствием золотых элементов, несмотря на контраст черного и белого. Такой тандем напомнил мне прошлые соревнования с шмотьем Никифорова, которое он дал погонять нам с Кацуки, и которое я потом от всей души бросил ему в рожу. Кстати говоря, этот придурок присутствовал почти на каждой тренировке, пожирал меня глазами и явно давился слюной при виде моего профессионализма. Даже советы пытался давать, но я не задерживался с ним в одном помещении и пытался слинять как можно скорей, чтобы не ушибить ногу ударом о его любопытный нос. Мила продолжала визжать при виде моей агрессии, Гоша – меланхолично вздыхать и рассказывать истории из жизни в перерывах между лутцем и флипом, а Яков продолжал кряхтеть и брюзжать даже при самой незначительной оплошности. Иногда на тренировках присутствовала Барановская, и тогда замечания увеличивались как минимум в два раза, отчего мой мозг начинал выкипать как ее фирменный борщ. – Юра, не забывай о лице! Где твои эмоции? Где твой артистизм?! – выкрикивала она, не жалея связок. Натянув дурацкую улыбку до ушей, я прыгал сложнейший тулуп, а после разрывался от смеха при виде удивленных глаз, направленных прямо на меня. Короче говоря, было весело. Приготовления к чемпионату завершались. К счастью, Новый год мы встречали в Петербурге, и я мог вдоволь нагуляться у себя, прежде чем ехать в другие страны. Чемпионат Европы проходит в пять этапов, а это значит, что я побываю сразу в пяти странах. Первые два этапа составляют первый сегмент, включающий в себя короткую программу. В оставшихся трех (второй сегмент) ключевую роль играет произвольная. Мне стоит выложиться по максимуму, чтобы победить и утереть нос выскочкам из других стран. И я сделаю для этого все, как это было в прошлый раз.***
Сегодняшний день начался обыкновенно и лениво, несмотря на предстоящее празднество. До обеда я провалялся в кровати, почесывая Потю за ухом и доедая оставшиеся наггетсы. Беспорядок в квартире и пустой холодильник требовали обратить на себя внимание, но я легкомысленно махнул на это рукой, пока не вспомнил о приезде дедушки. Подорвавшись с места, я помчался в магазин, а после принялся вылизывать квартиру до блеска, чтобы дедуле не пришлось брать все на себя и гнуть больную спину. Потя и так доставит ему не мало хлопот, так пусть хоть уборка останется на моей совести. На все про все у меня ушло часа два, не меньше. Завалившись на кровать от усталости, я свернулся клубком и закрыл глаза, собираясь немного вздремнуть. Звонок от Милы, раздавшийся где-то над головой, был как нельзя кстати. Вытянув руку и нащупав на тумбочке телефон, я приложил его к уху, готовясь выслушивать очередную порцию увлекательной информации. – Юр-а-а-а! Ты где? Идем к нам! – завопила она, отчего мне пришлось рефлекторно отстранить мобильник от уха, чтобы не оглохнуть от такого визга. – Мила, ты спятила?! Дома я! – рыкнул я, протирая сонные глаза. – Куда это к вам? О чем ты? – Ты что? Какой дома? Давай собирайся! Празднуем у Фельцмана! Лилия тоже здесь. Нам нужны помощники. Приезжай! – Я подумаю, – бросил я равнодушно, наматывая на палец прядь волос. – Подумает он! Давай приезжай! Будем праздновать все вместе! Фраза «все вместе» значительно напрягла меня, но я не придал этому значения. Прервав вызов, я уткнулся лицом в подушку и попытался вновь заснуть, но предложение Милы безостановочно крутилось у меня в голове, и поэтому я решительно поднялся и зашагал в душ. На выбор прикида я потратил больше всего времени, мысленно ненавидя себя за такую несобранность. Стоя напротив распахнутых дверцей шкафа, я долго соображал, что бы такого надеть и не нашел ничего лучше, кроме как свитера цвета благородной зелени и обычных черных джинс. Крутясь возле зеркала и рассматривая себя со всех сторон, я ощущал себя самым убогим человеком в мире, не имеющим ни вкуса, ни стиля. Но делать было нечего. Плюнув на внешний вид, я перешел к волосам. Кое-как расчесав непослушные патлы, я собрал их в слабый хвост и вышел в коридор, собираясь уйти. Потя по обыкновению вышла меня провожать и долго не отпускала, видимо, думая, что я уезжаю насовсем. Взяв ее на руки, я убаюкал ее как младенца и заверил, что ухожу на несколько часов и скоро буду. Потя понимающе глядела в мои глаза и начинала расслабляться. Отпустив ее, я накинул куртку, надел самые теплые ботинки и вышел за дверь. Адрес Якова я знал наизусть и довольно быстро добрался до его дома. Открыв мне дверь, Мила радостно набросилась на меня, начиная душить в объятиях. Кое-как отделавшись от нее, я прошел в квартиру. Лилия встретила меня кроткой улыбкой и тактичным «Ну, как ты?». Ответив, что все хорошо, я поприветствовал сидящего в кресле Якова и хлопнул по плечу Гошу, видимо, пришедшего на пять минут раньше. – Ну что, чемпион, хотел улизнуть, да? – легонько толкнув меня локтем, Мила взглянула на меня сверху вниз с хитрющими как у лисы глазенками. – Просто хотел отдохнуть и побыть один, – ответил я без капли вранья. – Ишь чего! Ну уж нет, будешь помогать нам и Новый год встретишь с нами! – пропищала она, тряся меня как игрушку. – Мила, хватит, – взмолился я, отстраняя от себя ее корявки. – Нам нужен горошек! Горошка не хватает! – послышался вдруг из кухни требовательный голос Лилии. На секунду мне показалось, что я вовсе не в квартире, а в студии с привычными зеркалами и железной дисциплиной, царящей в ее стенах. А впрочем, с Лилией даже Диснейленд мог превратиться в Институт благородных девиц. – Я пойду за горошком, – отозвался Гоша из гостиной, все еще сидящий в куртке и в пестрой ушанке, видимо, купленной на блошином. – А вы тогда займитесь салатами, – вымыв руки, Лилия оставила нам овощи для нарезки, а сама присоединилась к Якову. Проводив ее взглядом, я поймал себя на мысли, что в последнее время эти двое проводят вместе больше времени, о чем-то беседуют и явно не нуждаются в третьих лицах. С момента их развода прошло немало времени, и такие частые контакты наводили меня на определенные мысли, но я быстро отгонял их от себя, стараясь не лезть в личную жизнь своих наставников. – Голубки, – улыбнувшись, Мила перевела взгляд на меня, явно понимая, в чем тут дело. – Перестань, – шикнул я на нее, стараясь не привлекать внимания. Подавив смешок, Мила принялась за работу. Свет от незамысловатой люстры падал на стол, отливая белым свечением на гладких зеркальных поверхностях, как бы гипнотизируя и не давая отвести глаз. Деревянные шкафчики и разложенная по местам техника гармонировали, несмотря на разность стилей и решений. Все здесь было необычным, контрастным и в то же время теплым. Я искренне любил этот дом. Любил здесь бывать. Любил задерживаться, задрав голову, и упираться взглядом в высокие потолки, в изящную лепнину и все то, что отличает петербургские квартиры от московских. Большие дубовые двери, ведущие в комнаты, казались древними великанами, охранявшими покои хозяев. Мебель, словно привезенная прямиком из девятнадцатого века, плотные шторы и тонкая тюль, словно сшитая из паутины умелым мастером. Даже запахи здесь были особенными, какой-то благородной старины, требующей уважения и почитания. Переступая порог такого жилища, менялось поведение, иногда бывало страшно сделать вдох (а вдруг что разобьется?). Даже я в этих стенах становился тише, не позволял себе колких фраз и тем более мата. Дом подстраивал всех под себя, под свою историю и требовал к себе должного обращения. Закончив с овощами и дождавшись банки горошка, мы позвали Лилию. Она оценивающе оглядела миски с разными салатами и, кивнув, заправила их майонезом и маслом. Мы с Милой были свободны и теперь могли заняться своими делами в ожидании заветного часа. Выйдя в коридор, я набрал номер дедушки и позвонил ему, чтобы узнать, как там у него дела. Сколько бы я ни уговаривал его не приезжать тридцать первого, он все равно сделал все по-своему и уже был в пути. – Дедушка? Ты как? Долетел? – Нет, Юра. Немного осталось. Скоро буду! Как только самолет сядет, я тебе позвоню! А пока что мне пора, а то тут ходят, просят все мобильники выключить. До скорого! Отключившись, я хлопнул себя по лбу, волнуясь за деда и за его прибытие в такой суматошный день. Дорога в аэропорт была не легкой и добраться до него сегодня казалось невозможным. Надеясь на авось, как все приличные люди, я присоединился к остальным. Сев за праздничный стол, я с аппетитом оглядел все вкусности и потянулся за куриной ножкой, игриво поглядывающей на меня с момента моего прибытия. – Рано! – хлопнув меня по руке, Мила угрожающе сдвинула брови, готовясь удавить за лакомство. – Голодного меня оставить хочешь? – прошипел я, оскалившись. – Сейчас все вместе и начнем, – вклинилась Лилия, раскладывая тарелки и вилки. – Умираю с голоду, – промычал от нетерпения Гоша, обнимая подушку и покусывая ее за краешек. – А ну кыш! – брякнула Лилия, отгоняя его от дивана. Спрятавшись за Милу, он жалобно взглянул на Барановскую в ожидании отхватить что-нибудь съестное. Внезапно телефон в моем кармане завибрировал. Вытащив его, я обнаружил видеовызов от Отабека. Мысленно хлопнув себя по лбу во второй раз, я тапнул по зеленой кругляшке и рефлекторно улыбнулся. Гоша и Мила, очутившись рядом, вошли в кадр, радостно махая руками и выкрикивая приветствия. – Привет, Юра! О, Мила, Гоша, и вы тут. Всем привет, – ответил он, удивившись такому количеству людей. – Да, привет. Прости, я хотел тебе позвонить, но забыл. С наступающим тебя! – почесав затылок, я снова улыбнулся, стараясь замять неловкость. – И тебя с наступающим! И всех вас, – поздоровавшись с Яковом и Лилией, он продолжил. – Ничего, я понимаю. У тебя же тренировки. Как решился вообще участвовать? Ты же не планировал. – Н-у-у, так получилось. Ты же знаешь, я никогда не откажусь от такой заманчивой идеи, – проговорил я на одном дыхании, чтобы не выдать своего замешательства. – Отабек, ты так похорошел! Сл-у-у-у-шай, а помнишь прошлые соревнования? Ты прям зажег публику! Выхватив у меня телефон, Милка помчалась в другую комнату, оставив нас с Гошей. Пожав плечами, мы оба рассмеялись. Закончив с приготовлениями, Лилия сняла фартук и пригласила всех за стол. Внезапно раздавшийся звонок был как гром среди ясного неба. Остановившись, мы синхронно обернулись в сторону коридора. – Я открою, – поправив нарядное платье, Лилия прошла к двери. Приглушенные голоса из темного коридора навевали жуть. Послышались суета и приближающиеся шаги. Выйдя к нам из комнаты, Мила застыла на месте. Отабек на экране удивленно вскинул брови, не понимая, в чем дело. Незваный гость остановился у порога, не решаясь войти. – Виктор? Голос Милы нарушил звенящую тишину. – Что? Виктор? – Отабек на том конце провода явно не понимал, что происходит. Отключив телефон, Мила прижала его к груди. Гоша захлопал глазами. Яков надулся как рыба-шар. А я смотрел в бесстыжие глаза Никифорова, пытаясь понять, что он здесь забыл. – Проходи, Виктор. Располагайся, – пропустив его вперед, Лилия оглядела всех присутствующих. Неловкое молчание затянулось. Сев за стол, Мила значительно приутихла и передала мне мой телефон. Первым заговорил Гоша, начав издалека, чтобы развеять обстановку. Сидящий напротив Никифоров блестяще делал вид, что слушает, изредка бросая на меня взгляды и парируя в ответ заумными фразами. Мила продолжала сидеть, как на иголках и даже не притронулась к еде, беспрестанно теребя край скатерти. Всячески подавляя блевотно-ненавистные позывы, я испепелял взглядом нахальную рожу Никифорова, желая расквасить ему нос. Наплевав на все на свете, я потянулся за заветной куриной ножкой и тут же отдернул руку, почувствовав чужое прикосновение. – Ой, прости, Юра. Ты хотел это взять? – пододвинув мне блюдо окорочков, он улыбнулся. – Я не заметил. Фыркнув, я отвернулся и насупился, чувствуя, как постепенно пропадает аппетит и всякое желание здесь находиться. Обстановка тем временем оживилась. Все, словно встало на свои места. Все, кроме меня. Я продолжал сидеть у самого края, недовольно скрестив руки, и пропускал мимо ушей разгоревшуюся болтовню. Яков, видимо, последовавший моему примеру, не принимал в разговоре никакого участия, стараясь заглушить недовольство голубцами и оливье. – Юра, ты чего не ешь? Вопрос Лилии вывел меня из анабиоза, заставив посмотреть в их сторону. – Да так, аппетит пропал. Спасибо кое-кому, – ответил я без эмоций, отвернувшись к окну. – Это из-за меня? Прошу прощения. Наверное, мне все же не стоило приходить. Никифоров, явно не ожидавший такого, медленно встал из-за стола. – Нет, все в порядке. Присаживайся, – заверила Лилия, стараясь улыбнуться. – Нет, не в порядке. И вы все это знаете. Повысив голос, я резко поднялся и бросил на присутствующих недоверчивый взгляд. – Юра, все в порядке. Сядь, пожалуйста, – размеренный и низкий тон Лилии был сравним со скрежетом по металлу, но меня это не остановило. – Может хватит? Я устал делать вид, что все нормально. Кто его вообще сюда позвал? – не выдержал я, бросив презрительный взгляд на растерянного Виктора. – Я его пригласила. Ответ Лилии поразил всех сидящих за столом, в том числе и Якова, оторвавшегося от куриной грудки. – Замечательно. Наверное, было сложно предупредить меня об этом, – не унимался я, превращая праздник в настоящий скандал. – Юра, пожалуйста... Попытки Лилии урегулировать конфликт были тщетны. Я был взвинчен до предела, и никто не мог меня остановить. – Никифоров, ты совсем умом тронулся? Ты что здесь забыл? Я думал, здесь будут все свои. Ты тут лишний, не замечаешь? Злость и обида доводили меня до точки кипения. Я не мог себя контролировать. Все, что я хотел сказать долгие месяцы, выливалось наружу горькой и жгучей правдой, обжигая всех присутствующих. – Тебя здесь никто не ждал. Можешь возвращаться к себе. А лучше вали в свою Японию и никогда не возвращайся. Выйдя из-за стола, я покинул гостиную, оставив всех в замешательстве. Уверен, что застал их врасплох всем сказанным, но ничуть не удивил. Каждый из них знал, что я прав и не мог меня осуждать. Именно поэтому я ни о чем не жалел и стоял на балконе, морозя уши, с видом победителя. До Нового года оставалось всего ничего, но никакого желания праздновать дальше и наслаждаться у меня не было. Единственное, чего мне хотелось, так это вернуться домой с дедушкой и просидеть с ним до утра, попивая чай и разговаривая обо всем на свете. Минуты шли одна за другой. В комнате снова послышалась громкая болтовня, а я по-прежнему стоял на холоде и не собирался возвращаться. Окна домов сегодня горели как-то по-особенному, изредка в них мелькали силуэты домочадцев, ждущих, когда часы пробьют заветную цифру, они радовались и держались за руки, поднимая бокалы, закусывая чем-то вкусным, и просто были счастливы. Я завидовал им и хотел того же самого. Вид победителя перетек в жалкую мину, сгорбленную спину и желание сброситься с этого же самого балкона. Потянувшись к сползшей резинке, я распустил волосы, взлохматил их по привычке и окончательно поник. Дверь балкона тихонько отворилась, но я не обернулся и даже не дернулся, продолжая стоять с опущенной головой. И лишь ощутив на плечах собственную куртку, я выпрямился и поднял глаза, полные удивления. Никифоров стоял по правую сторону, всего в нескольких сантиметрах и беззаботно закуривал сигарету, не говоря ни слова. Я тоже молчал и не двигался с места в ожидании, что он скоро свалит, а я продолжу стоять и зарабатывать ангину. – Спасибо тебе. Голос Виктора казался уставшим и охрипшим, совершенно несвойственным ему в моменты дурачества. – За что же? – поинтересовался я безэмоционально и нехотя. – За правду. Повернув голову в его сторону, я замер. Тот, на кого я обрушился несколькими минутами ранее, признавал мою правоту и, кажется, не обижался. Меня это удивляло, но я ничем себя не выдал. – Решил окончательно угробить свое здоровье? – спросил я, указывая взглядом на тлеющую сигарету и не зная, о чем говорить дальше. – Ты делал то же самое, стоя тут на холоде, – позволив себе усмехнуться, он потушил сигарету и тоже посмотрел мне в глаза. Я искренне не любил такие моменты. Не любил оставаться с ним наедине. Не любил зрительных контактов. Не любил его и все, что с ним связано. Но все равно не мог отвести глаз и уйти, оставив его одного. – Мне следовало бы попросить прощения за все сказанное, но раз уж ты признаешь мою правоту, то я не стану этого делать. Развернувшись и оперевшись локтями о перила, я задрал голову к небу и заулыбался, как дурачок. – Мне не нужны твои извинения, Юра. Это мне стоит просить у тебя прощения. Но я тоже не стану этого делать. А знаешь почему? – улыбнувшись, он прошелся взглядом по моим волосам и остановился на лице, разглядывая каждый сантиметр моей кожи. – Я боюсь, что такое не прощают. Или что ты не простишь. Людям свойственно бояться отказа. И я не исключение. – А ты попробуй, – ответил я уверенно, не спуская с него глаз. – Ты серьезно? Нахмурившись, я показал всем своим видом, что говорю вполне серьезно, и что со мной лучше не шутить. – Ладно, хорошо. Но если я услышу отказ, знай, я перелезу через перила и полечу вниз. К моему удивлению, смешки Никифорова не нервировали и не заставляли плеваться. Запустив руки в рукава, я застегнул куртку и вновь обратил взор на жилые постройки. – Юр... – начал он спокойно и размеренно, стараясь не показать своего волнения. – Прости за то, что ушел тогда, ничего не сказав. И за приезд обратно тоже. Меня никто не ждал, я понимаю. Прости меня за это. За все, чем я обидел или задел тебя. Я знаю, тебе нелегко. Я это вижу. Прости за все. – Прощаю. Встретившись с круглыми от удивления глазами, я прыснул со смеху и ухватился за живот, чтобы не покатиться по полу. – Я ослышался? – Нет, Виктор. Глубоко в душе я давно тебя простил. Наверное, взрослею. Начинаю по-другому смотреть на некоторые вещи. Только вот относиться к тебе по-другому так и не смог. И не смогу, наверное. Короче, все сложно, – зевнув, я прикрыл глаза и вслушался в гул проезжающих машин и искристого мороза, бьющего по окнам. – Значит, мир? Протянув мне ладонь, Виктор улыбнулся именно той редкой, искренней улыбкой, без фальши и лицемерия, которая всегда меня подкупала. – Ладно, так и быть, теперь ты рукопожатен. Сомкнув руки, мы посмотрели друг на друга и застыли, как мраморные фигуры. Алая макушка, показавшаяся из-за двери, в миг оживила нас, и мы прошли в теплую гостиную. – В-а-а-а! Вы помирились! – завизжала Мила, мельтеша перед глазами, как гирлянда. – Да, довольна? Все, отстань. Растолкав обоих, я сел за стол и, не обращая ни на кого внимания, принялся наверстывать упущенное (а точнее то, что осталось после Якова). Виктор вышел из комнаты с Фельцманом, о чем-то с ним беседуя. Лилия говорила с кем-то по телефону и, увидев меня, смягчилась в лице. Гоша насиловал пульт, переключая каналы. А Мила просто радовалась такому стечению обстоятельств. Неожиданно по ящику замелькала Гурченко, объявляя знакомые всем «пять минут», и все вокруг суетливо присоединились ко мне, рассаживаясь за праздничный стол. – Шампанское! Яков, ну же! – воскликнула Лилия, передавая штопор и расставляя бокалы. Четыре минуты. Мила налегала на приготовленные салаты, уминая их за обе щеки. Гоша транслировал происходящее в инстаграм, сгорая со смеху. А Виктор стоял рядом, передавая мне бокал, и отчего-то улыбался. Три минуты. Откупорив бутылку, Яков пустил струю шампанского до потолка и подозвал всех к себе, грузно нависая над столом. Две минуты. Мила и Гоша, успев отхлебнуть пару глотков, повисли на бедной Лилии, начиная запевать новогодние песни. Минута. Налив себе немного искристого шампанского, я вгляделся в прозрачный бокал и, увидев в нем отражение понурого лица Никифорова, поднял на него глаза. – Мне нужно тебе кое-что сказать, Юра, – произнес он волнительно, так, словно признавался в любви до гроба. – Валяй, – позволил я, крутя в пальцах собственный бокал. – Я знаю, Яков не в восторге от моего приезда, впрочем, как и ты. Но я надеюсь, что в новом году все будет иначе. Я не хочу враждовать с ним или с тобой. Это не то, зачем я сюда приехал, – опустив голову, он вздохнул. – Я понимаю, что карьера тренера не дается так просто. Нужен опыт, и Яков знает об этом, как никто другой. Я говорил с ним. И я подумал, что было бы неплохо учиться тренерству у него самого. А еще у тебя. Поэтому... – протянул он, не зная, как продолжить. – Я попросился лететь с ним... с вами, чтобы увидеть, как все это происходит на самом деле, как нужно вести себя и как вдохновлять, мотивировать другого. То, что было в прошлом году, не похоже на тренерство, и я это понял только недавно, поэтому я здесь. Я хочу учиться и учить в дальнейшем других. Ты понимаешь меня? Так вот, Яков не очень-то и доволен этой затеей, но он дал мне шанс. Если согласишься ты, то согласится и он. И тогда я поеду с вами и буду присутствовать на каждом этапе чемпионата. Буду наблюдать и набираться опыта. Мне бы очень этого хотелось. Наверное, это мое единственное желание, которое я могу сейчас загадать. Но исполнится оно или нет зависит от тебя. Куранты старых часов пробили двенадцать. Все вокруг дружно чокнулись бокалами, поздравляя друг друга с Новым годом. И только я, стоя посреди этой суматохи, снова и снова прокручивал в голове услышанное, не зная, что предпринять и как реагировать. Стукнув мой бокал своим, Виктор сделал небольшой глоток и улыбнулся. Отпив немного алкоголя, я зажмурился и отошел в сторону, поближе к окну, чтобы вдохнуть свежего воздуха и хорошенько обдумать слова Виктора. Терпеть его на протяжении соревнований было похоже на пытку, но с другой стороны, он не являлся моим тренером, не мог на меня влиять и вносить изменения в мой график. Я взвешивал все за и против и не заметил, как все присутствующие обратили взоры на меня, а в руках Виктора появилась загадочная черная коробка с повязанным золотистым бантом, поблескивающим на свету. – Кхм-кхм, – Никифоров отвлек меня от рассуждений и воодушевленно посмотрел на мое озадаченное лицо, стараясь разглядеть на нем нотки любопытства. – Юра, мы все подумали и решили, что ты – единственный, кто сегодня действительно заслуживает подарок. Впереди тебя ждут непростые события, из которых ты должен выйти победителем. И я ничуть не сомневаюсь в том, что ты справишься. Скажу честно, я даже не раздумывал над подарком. Я знал, что подарить и нисколько не сомневался в выборе. Я уверен, что ты его оценишь. Держи. Это тебе от меня. Протянув мне увесистую коробку, он широко улыбнулся в ожидании, что я ее открою. Сузив глаза и оглядев всех с подозрением, я медленно развязал бант и также медленно открыл коробку, искоса поглядывая на лица присутствующих, которые сгорали от нетерпения. Ахнув от удивления, я впал в ступор и не поверил своим глазам. В коробке, на шелковой материи лежали новые черные коньки с золотыми лезвиями, такими же, как у Виктора, которые стали неотъемлемой частью его фигурного наследия. – Ты это, не спеши благодарить Витю. Мы тоже тебе кое-что приготовили! Вытащив из-за дивана белую коробку с таким же золотистым бантом, Мила протянула ее мне и порозовела от радости. Открыв ее, я окончательно остолбенел и врос в пол, не в силах пошевелиться. – Мы подумали, что под бело-золотой костюм тоже нужны подходящие коньки! Теперь их у тебя две пары! Белоснежные коньки с золотыми лезвиями отливали чарующим свечением, отражаясь о радужку моих глаз, и выглядели совершенно потрясно. – С-спасибо. Не в силах сказать что-то внятное, я поблагодарил всех за такие чудесные подарки и чуть было не расплакался от эмоций, но сдержался и еще раз оглядел обновки и не мог отвести от них глаз до конца вечера. Обнявшись, мы пожелали друг другу счастливого Нового года и разговорились о чем-то неважном. Никифоров, стоявший все это время в сторонке, скрылся в коридоре, стараясь не привлекать к себе внимания. Фельцман, сидящий за столом как царь, выглядел веселым и сытым, и я счел это хорошим знаком, чтобы поговорить. – Яков, есть разговор, – начал я тихо, чтобы не вмешивать в диалог третьи лица. – Чего тебе? – сев как можно удобней, он налил себе еще бокал шампанского и пригубил «кислятину», хотя и не любил ее всеми фибрами души, но, видимо, ничего другого Лилия в этот день не разрешила, и теперь старичку приходилось довольствоваться тем, что есть. – Это насчет Виктора. Он хочет поехать с нами? – Да, представляешь? Хватило совести прийти ко мне и попроситься с нами. Немыслимо! – рефлекторно повысив голос, он огляделся и затих, чтобы не привлекать внимание Лилии. – Яков, может это не такая уж и плохая идея? Посмотрите сами, он никого не берет в этом году. Ему некого тренировать. Он хочет научиться это делать. И хочет научиться у вас. Я не заступаюсь за него и не прошу брать его с нами. И никакие коньки не изменят моего мнения. Я пытаюсь мыслить здраво и, мне кажется, что вам стоит над этим подумать. Фельцман задумчиво почесал лысину, а после взглянул на меня. – Я поставил ему условие. Если ты согласишься, то он поедет. Уж не знаю, что он там тебе наговорил на балконе, но ты явно поменял о нем свое мнение. Но не мне судить, как говорится, – поднявшись, он закряхтел как старый баян и вышел из-за стола. – Если ты не против, то так тому и быть. Пусть едет. Поблагодарив его, я присоединился к остальным. Неожиданно телефон в кармане громко зазвенел, и я выскочил в коридор, чтобы ответить. – Дед, это ты? Плохо слышно. Ты приехал? – Да, Юра. Только сели. – Никуда не уходи! Я сейчас буду! – Ну что ты, я сам доберусь! Адрес-то помню! – Дедуль, не надо. Я скоро буду. Дождись. Вернувшись в гостиную, я поблагодарил всех за оказанный прием и подарки, обнял всех по очереди и со скоростью света выбежал на улицу. Метель подхватывала меня как какую-то игрушку, не давая ничего разглядеть. Выйдя к дороге, я принялся ждать такси или любую другую попутку. Но стоило мне напрячь зрение и взглянуть на противоположную сторону, как я увидел Никифорова, говорящего с кем-то по телефону около его же машины. Опустив голову и сделав вид, что не заметил, я продолжил мерзнуть и ждать хоть какой-нибудь транспорт. Но разве мог я такой заметный скрыться от всевидящего ока старого балабола? – Юра! Окликнув меня, Виктор побежал в мою сторону, придерживая слетающий от вьюги шарф. – Ты чего тут? – спросил он удивленно, отряхивая ворот пальто от снега. – Да вот, жду такси. Дедушка приехал. Надо встретить, – ответил я без энтузиазма, пряча красный нос. – Давай я подвезу? Тебе же в аэропорт, да? Сейчас ты вряд ли найдешь что-нибудь свободное. – Тебя не затруднит? – подняв на него глаза, я прищурился. – Нет, что ты, – усмехнувшись, он пропустил меня вперед. Темно-фиолетовый мерседес Никифорова выглядел, как новенький. Я застыл в нерешительности, стоя перед ним, и не сразу заметил немого вопроса на лице Виктора. Открыв мне переднюю дверцу, он непринужденно улыбнулся. Оказавшись на том самом месте, где я часто бывал, говорил ни о чем, ковыряясь в магнитоле и включая свои песни, я почувствовал прилив ностальгии, неприятной и колющей, как сильный мороз. Рефлекторно съежившись, я впился руками в пакет с подарками и просидел так минут пятнадцать, пока мы не застряли в пробке. Никифоров устало глядел вперед, на сигналящие машины и, кажется, хотел сдохнуть. Решив разрядить обстановку, я заговорил первым. – Что такого ты написал моей класснухе, что она пожелала мне удачи и ни разу ни в чем не упрекнула? – спросил я, желая наконец узнать правду. Подавив смешок, он отвернулся к окну, а после ответил. – Пригласил на свидание. Что еще я мог ей написать? – Ты больной?! – зашипел я как змеюка, повернувшись к нему всем телом и готовясь оторвать ему голову. – Только без рук! – взмолился он, поднимая руки к верху точно преступник, пойманный с поличным. – Все прошло довольно неплохо. Мы поужинали. На этом все. – Все?! Для тебя, может, и все, но не для меня! – пнув его под бок, я отвернулся. – Ты чего? Она будет как шелковая! Я же поговорил с ней. Сказал, что так и так, вы мне приятны, сударыня, но, увы, только в дружеском плане. Она вроде все поняла и не обиделась. Главное, что в ее жизни был ужин с самим Никифоровым. Остальное неважно. Выслушав его оправдания, я закатил глаза и сел нормально, равнодушно уставившись на дорогу. Пробка начинала рассасываться, и мы поехали дальше. Дорога в аэропорт была долгой, скучной и, казалось, не имела конца. Пытаясь убить время, я ковырялся в телефоне, слушал музыку и даже написал Миле, но вскоре батарея на нем окончательно сдохла, и я взвыл от безысходности. Повернув голову, я остановил взгляд на Викторе и долго всматривался в черты его лица, идеальные до чертиков и привлекающие всех без исключения (исключением был только я). – С прошедшим, кстати, – буркнул я как бы невзначай, совершенно не надеясь на то, что меня услышат. – О, ты помнишь? – удивился он, захлопав глазами. – Спасибо. – Следи за дорогой, старикан. Отвернувшись, я медленно закрыл глаза и не заметил, как проваливаюсь в дремоту. Виктор молча вел машину, ни на что не отвлекался и не пытался со мной заговорить. Не помню, сколько прошло времени, но едва я открыл глаза, как тотчас же увидел издали огни аэропорта и очень обрадовался. Свернув в его сторону, мы поехали дальше и совсем скоро припарковались. Я выбежал из авто, оставив коробки, и помчался в здание аэропорта. Каково же было мое облегчение, когда я увидел в зале ожидания своего дедулю, смирно ждущего меня с двумя тяжелыми сумками. – Деда! Подбежав к нему, я с трудом сдержался, чтобы не прыгнуть на него от радости, и лишь нырнул в его родные объятия, по которым сильно соскучился. – Ну наконец-то! – взъерошив мне волосы, он оглядел меня с ног до головы и неодобрительно покачал головой. – Не кушаешь совсем. Исхудал! Не успел я ничего ответить, как он приметил кого-то за моей спиной, и, махая рукой, подошел к нему. – Витя, и ты тут! Приобняв его, как дальнего родственника, дедушка весь засиял и принялся осыпать Никифорова самыми разными вопросами. Подобрав сумки, я передал их Виктору, и вскоре мы вернулись в машину. Дедуля сел назад и всю дорогу рассказывал о жизни в Москве, о том, как все идет своим чередом и ничего не меняется. Никифоров будто оживился и с охотой рассказывал о предстоящих соревнованиях, так, словно участвовал в них сам. Иногда все же нотки удивления проскакивали в его голосе, и я понимал, откуда они взялись, но молчал и глядел в окно, на самую настоящую снежную пургу и людей, бесстрашно пускающих фейерверк в такую погоду. – Вить, ну ты приглядывай за ним, что ли! Кожа до кости! Совсем измотал себя этими тренировками! – негодовал дед, бросая на меня укоризненные взгляды. – Да, Николай, обязательно. Знает бог, как я хотел перебить обоих и вмешаться в столь душевную беседу, вывалив всю правду, и победоносно уйти в закат. Но увы. Дырявая память Никифорова, оставляющая желать лучшего, все же сохранила в своих закромах мой адрес, и доехали мы без происшествий. Остановившись напротив подъезда, Виктор открыл багажник и вытащил дедушкины сумки, в которых, судя по всему, был годовой запас пирожков (и не только). – Ну-ну, Витенька. Побереги себя. Сам донесу, – отобрав свои котомки, дед от души поблагодарил его за помощь и попрощался. – Ну, бывай! Заходи к нам почаще! Улыбчиво кивнув ему в ответ, Виктор взглянул на меня. Отойдя с ним в сторонку, я проводил взглядом деда и наконец заговорил. – Он не в курсе всего. Да, знает, что ты ушел, но об этом знает полмира. Я не тревожил его этой историей, – произнес я шепотом, все еще оглядываясь. – Спасибо, – прошептал он также тихо, стараясь не привлекать внимания. – И еще, – схватив за локоть, я попридержал его и угрожающе посмотрел в глаза. – Яков согласен. Но смотри у меня, если твое нахождение рядом повлияет на мои выступления, пеняй на себя. – Я все понимаю, Юр. Я не доставлю проблем. – Я очень на это надеюсь. Небрежно хлопнув его по плечу, я поспешил домой. – С годом кацудона тебя, Никифоров, – выкрикнул я напоследок, скрывшись в подъезде. Взбежав по лестнице, я догнал деда и открыл дверь в свою скромную норку. На удивление, дедушка остался доволен убранством и продуктами в холодильнике. Потя, поначалу испугавшись, пряталась по углам, и лишь, когда дед снял свою старую дубленку, бросилась к нему как очумелая и ластилась до конца посиделок. Вытащив из сумок кое-какие вещи, в том числе и съестные, дедуля спрятал их в холодильник, оставив кое-что к чаю. Как я и мечтал, остаток праздника мы провели в скромном семейном кругу, беседуя о насущных вещах. Я светился от счастья и даже не планировал спать, воодушевленно поддерживая разговор. Показав свои «золотые» обновки, я примерил их и мысленно удивился тому, как они на мне сидят (размер подходил точь-в-точь, так, словно это я их выбирал, а не получил в подарок). – Красота какая! – восхитился дед, оглядывая золотые лезвия. – Совсем, как у Витеньки! Это он их тебе подарил? – Черные. Белые от команды. – ответил я, взглянув на собственное отражение на сияющем покрытии. – Д-а-а-а, вот это я понимаю подарки. Не то, что у меня! – рассмеявшись, он покопался в одной из сумок и достал небольшую потертую коробочку, слегка измятую в углах. Протянув ее мне, он судорожно вздохнул и поднял на меня счастливые глаза. Незамедлительно открыв желанный подарок, я растаял от увиденного и заметно растрогался, спрятав глаза под волосами. – Дедуль, спасибо! Мне очень нравится! Крепко обнявшись, мы просидели в тишине и безмолвии. Ветер за окном завывал свою грустную песнь, но нам было тепло и уютно. Мяукнув, Потя присоединилась к нам и уткнулась мордочкой в мою руку. Разжав ладонь, я еще раз взглянул на подарок и расплылся в улыбке. Золотая брошь в виде головы тигра с малахитовыми глазами игриво блистала в тусклом свете, завораживая и предвещая успех.