13 марта
Я проснулся от невыносимой головной боли и холода, который пронизывал до самых костей. Туман в голове и за окнами не предвещал ничего хорошего, но, как ни странно, меня это волновало в последнюю очередь. Тонкий и уже изрядно вылинявший плед не грел и был бесполезен, а потому укрываться пришлось собственной ветровкой. Я не выспался и чувствовал себя уставшим. Затекшие конечности дали о себе знать лишь на утро, перегоняя по организму боль и непонятную слабость. Поначалу я не мог даже встать, продолжая лежать на спине и лицезреть обшарпанный потолок. С каждой минутой память выбрасывала сцены последних часов моей жизни, которые молниеносно проносились у меня перед глазами. Вот, я ухожу прочь от сладкой парочки. Через час уже еду в такси, но в последний момент прошу развернуться и уехать к чертовой матери. Телефон в руке остается единственным, кого я не хочу разбить и втоптать в грязь. Сайты с отелями и гостиницами пестрят множеством предложений, но я понимаю, что мои наличные не потянут даже квадратного метра. Тогда таксист, словно прочитав мои мысли, заворачивает в незнакомый район, что настораживает меня еще больше, но я не теряю самообладания. – Ищешь ночлег? Я знаю местечко, – говорит он прокуренным голосом, едва ухмыляясь. Я молчу и только киваю на его вопрос, пытаясь унять дрожь в пальцах. Наконец, машина останавливается. Лиловый свет дурацкой неоновой вывески слепит глаза, но я продолжаю смотреть и, не раздумывая, соглашаюсь. Расплатившись с таксистом, я вхожу в здание и замечаю сгорбившуюся фигуру, выпивающую какую-то алкогольную дрянь. Бар на первом этаже полупуст. Лишь бармен нехотя обслуживает последнего клиента, оказавшегося, к счастью, владельцем этого места. Стыдно признаться, но мне пришлось это сделать. Грязный и шумный мотель на окраине города был последней надеждой не остаться на улице. Выделенная мне комната была большой и вместительной, но вместе с тем очень пыльной, сырой и совершенно непредназначенной для жилья. Черная маска на моем лице избавила меня от кучи лишних вопросов касательно моей личности. Заплатив за ночь и получив ключи, я быстрым шагом направился в свою шарашку с надеждой поспать и прийти в себя. Телефон разрывался от звонков и сообщений, которые не утихали ни на минуту. Я вздохнул с облегчением, когда тот наконец вырубился от нехватки заряда и замолк. Я лежал лицом в подушку и не мог даже пошевелиться. И лишь, когда почувствовал неприятную влагу, коснувшуюся моего лица, рефлекторно оторвался и завис. Слезы шли безостановочно. Неудивительно, что они успели пропитать подушку, и спать на ней теперь было нереально. Отбросив ее в дальний угол, я закрыл глаза и напрягся. До этой минуты я считал, что все в порядке, и мне не стоит переживать. Я наивно надеялся, что справлюсь и с этим. Но я ошибался. Растерянность на лице Кацуки выбивала почву из-под ног, а каменное лицо Никифорова добивало окончательно. Меня разрывало на части от нахлынувших эмоций. Я рыдал, как тряпка и не мог взять себя в руки. Было страшно, холодно и одиноко. Я звал дедушку и плакал сильнее, зная, что он не придет и не утешит. Я плакал и не мог остановиться. Я рушил все заповеди, все правила и рамки, которые ставил на протяжении всей своей жизни. Я ощущал физически, как перестаю быть самим собой, и меня это уничтожало самым бесчеловечным образом. Впервые за долгое время я задумался о суициде, но рассмеялся как псих, зная, что слишком слаб для такого неотвратимого шага. Я панически рыдал и ненавидел себя за все. Так я и заснул: под собственные всхлипы, дрожа всем телом и стуча зубами от холода. Утром я был опустошен и не проявлял никаких эмоций. Ночные рыдания вывели из организма всю влагу, отчего мне чертовски хотелось пить, а урчание в животе добавляло еще и потребность в пище. Вспомнив о бутылке воды, я нащупал лежащий рядом рюкзак и жадно набросился на питье богов и в миг опустошил бутылку. Еды в рюкзаке, к сожалению, не нашлось. Так же, как и денег. Я был без средств к существованию, но зато с парой коньков, двумя футболками, чертовым дневником, зарядным устройством, кучей фантиков и пустой бутылкой, на которую теперь можно было разве что сесть. Я мысленно завыл от безвыходности и уткнулся лицом в рюкзак, пытаясь хоть как-то прийти в себя. Ничего не выходило. Я был все также подавлен и не знал, что делать. Найдя в себе силы, я с трудом привстал и поставил телефон на зарядку. К счастью, в помещении нашлась одна рабочая розетка. Желания включать мобильник и отчитываться за свои закидоны у меня не было, и вряд ли бы оно появилось. Мой взгляд томно упал на подоконник и запотевшее окно, так и манящее что-нибудь начертить. Направившись медленным шагом, я грузно приземлился на деревянную поверхность, шероховатую и уже выцветшую, и уставился в окно, начиная бездумно водить пальцем. Я вспомнил о Поте, и мне стало так горько, что я весь съежился. Подобрав ноги и зажмурившись, я осознал, что не думал о ней так часто, как следовало, и посчитал себя самым ужасным хозяином. Потихоньку я начинал приходить к мысли, что остался один и что теперь не могу ни на кого рассчитывать. Дедушки нет, Поти тоже, тот, чьим именем я не хочу больше марать эти страницы, сделал свой выбор, и так уж вышло, что не в мою пользу. Я знал, что счастливая и беззаботная жизнь – не про меня, что счастье надо заслужить, а любовь – тем более, но отчего-то продолжал тешить себя надеждами, под грудой которых сейчас лежу и не могу сделать вдоха. Прислонив голову к окну, я закрыл глаза и прислушался к самому себе. Я хотел распутать тот комок проблем, в который ввязался, и вытащить себя из хандры. И первым шагом к таким переменам послужило то, что я включил чертов телефон и, опасаясь новой волны звонков, осторожно зашел в соцсети. Помимо непринятых, я обнаружил кучу новых сообщений, написанных капсом на самых разных языках от команды, от Сары, Микки и Эмиля. К счастью, ни звонков, ни сообщений от Фельцмана и Барановской я не нашел, а, значит, шансы того, что они не в курсе, повышались с каждой секундой. Сообщений от того, чье имя я не хочу называть, было всего два. vic_nik: Нам надо поговорить. vic_nik: Юра, пожалуйста. Прочитав, но не ответив, я отложил телефон подальше и снова погрузился в свои мысли. Неожиданно телефон запиликал незнакомой мне мелодией, отчего я подорвался на месте, вспомнив, что забыл поставить беззвучный. Выругавшись себе под нос, я злобно глянул на экран телефона и моментально изменился в лице. Звонок от Отабека никак не вписывался в ситуацию, но, не желая обидеть его молчанием, я все же ответил. – Да? Подавив дрожь в голосе, я пытался говорить как ни в чем не бывало, но быстро понял, что это уже ни к чему. – Юра? Слава богу! Где ты сейчас? Только не бросай трубку. Если хочешь, я ничего им не скажу, только дай знать, что с тобой все в порядке. Волнение в его голосе ощущалось даже за тысячи километров, что поразило меня больше всего. – Со мной все нормально. Жив, здоров. Что, уже и тебя подключили? – спросил я с нескрываемой иронией. – Нет, Мила всех на уши поставила. Сказала, что ты уехал вчера в неизвестном направлении и не ночевал в отеле. Где ты сейчас? – Неважно. Мои однозначные ответы были сухими и не внушали доверия. – Юра... – Отабек, если ты позвонил, чтобы читать нотации и просить меня вернуться, то нам лучше прервать этот разговор. – Нет, я... Повисло молчание. Тяжелое дыхание на том проводе действовало, как маятник. – Юра, я люблю тебя. И очень волнуюсь. Снова молчание. – Я хотел сказать это еще тогда, когда ты провожал меня домой. Но у меня не хватило смелости. Я молчал. Мой потухший взгляд, направленный куда-то в угол, не подавал признаков жизни, как и я сам. – Юра... Ты примешь мои чувства? Молчание. Молчание. Молчание. – Юра? Снова молчание. – Юра, ты меня слышишь? Юра? – Я не люблю тебя, Отабек. Прости. Слова, застрявшие комом в горле на долгие месяцы, наконец были произнесены. Я нашел в себе силы, но почему-то не чувствовал облегчения. Мне было по-прежнему тяжело и неуютно. Груз ответственности за чужие чувства давил на плечи с еще большей силой, и я понимал, что рано или поздно сломаюсь, не выдержав такой ноши. – Да, хорошо. Я понимаю. Но мы же останемся друзьями? Реакция Отабека удивила меня, несмотря на то, что в глубине души я догадывался, что все так и сложится. Я не сомневался в том, что он примет мое решение и не станет закатывать сцен, а молча продолжит поддерживать меня во всем. – Да, конечно. Ты навсегда останешься моим другом, и я знаю, что могу тебе доверять. – Хорошо, что ты это понимаешь. Спасибо тебе. И прости, если застал тебя врасплох своими откровениями. Я знаю, тебе сейчас не до этого. – Ничего, все норм. – Постарайся больше не пропадать. И если не хочешь возвращаться, свяжись с кем-нибудь, кто не сольет тебя, и кому ты можешь доверять. Хорошо? – Окей, я попробую. Попрощавшись, я отключил телефон и задумался. Нет, я не думал о признании Отабека. Мы успели все решить, и мусолить этот вопрос по новой мне совершенно не хотелось. Куча нерешенных проблем маячила у меня перед глазами, и я не мог это оставить. Я хорошенько обдумал его предложение и пришел к выводу, что обязательно им воспользуюсь. Пролистав все новые сообщения и звонки, на которые я не ответил, я напряг оставшиеся извилины и спустя какое-то время уже собирался писать своему потенциальному спасителю. Кто бы мог подумать, что им окажется хрупкая девушка, которую я едва знаю. Изабелла была довольно сообразительной и поняла бы меня, по крайней мере, я на это надеялся. Я не замечал за ней любопытства и прочих взбалмошных качеств, которые превращали Сару и Милу в детективов и нравоучителей, что могло бы только усугубить ситуацию. Разумеется, я ценил поддержку своей команды и тех фигуристов, которые прибились к нам недавно, но сейчас я понимал, что не готов к диалогу. Я хотел побыть один и разобраться в самом себе, чтобы не натворить дел и не сделать хуже. За все это время я не обнаружил ни единого звонка или сообщения от Изабеллы и посчитал это хорошим знаком. Судя по всему, Гоша не стал грузить ее проблемой в моем лице, а, значит, велика вероятность, что она не в курсе всего происходящего и точно смогла бы мне помочь. Не мешкая, я зашел в профиль Гоши и довольно быстро нашел Изабеллу. Тапнув по иконке «Написать сообщение», я впал в абсолютный ступор, не зная, как начать и о чем просить. Наплевав на все прелюдии, я принялся набирать сообщение. plisdietsky: Привет. К делу. Мне нужна твоя помощь. Я в курсе, что всех подняли на уши. Но, пожалуйста, никому ничего обо мне не говори. Так надо. Я скину тебе адрес. Если сможешь, принеси чего-нибудь поесть и одеяло. Рассчитываю на тебя. Не отвечай на это сообщение и сделай вид, что его просто нет. Выключаю телефон. Жду. Я отправил сообщение в полном неведении. Я не знал, прочтет ли она его, как отреагирует и сможет ли приехать тайком. Но очень на это надеялся. Дурацкая конспирация и игры в шпиона никак не вязались с личностью Изабеллы и тем более моей, привыкшей к прямоте и открытым действиям. Но голос разума, к которому я прислушивался все чаще, твердил, что мне нужно время. И я соглашался. Временами я считал это неким этапом взросления. Мой характер, пусть и непростой, служил мне защитной реакцией на все раздражители в этом мире, но со временем беспричинная агрессия подавлялась и сходила на нет. А, может, тому послужили события последних дней? Я не знал ответа на этот вопрос. Смерть дедушки была неожиданной и ввергла меня в уныние, но я знал, что опускать руки не в моем характере и пытался карабкаться вверх при помощи человека, который в одночасье сбросил меня обратно. Он делал это однажды, но я не вынес урока. Полагаю, сейчас я усвоил все досконально. Стук в дверь заставил меня опомниться и вытрясти из головы навязчивые мысли. Я медленно подошел к двери, не веря, что просидел в раздумьях часа полтора и не заметил этого. Повернув ключи в замочной скважине, я приоткрыл железную дверь и высунулся, чтобы убедиться, что за ней меня не поджидает ОМОН и росгвардия во главе с Фельцманом. К счастью, на пороге стояла одна лишь Изабелла с двумя увесистыми пакетами, которые я помог занести. Тяжело дыша, она присела на край кровати и долго молчала, пока я бесцеремонно копался в желанных сумках и благодарил ее за визит. Надкусив всего понемногу, я устроился на полу как бомжара и поднял на ее взгляд. Она глядела на меня с улыбкой и, кажется, была рада, что смогла помочь в непростой ситуации. – Прости, что отвлек тебя от дел, – пробубнил я, уплетая сэндвич, и устроился поудобней. – Ты не отвлек. Все хорошо. Улыбнувшись еще раз, она похлопала по простыни, приглашая меня сесть рядом. Вытеревшись рукавом, я неловко поплелся к кровати и сел, стараясь не нарушать дистанцию. – Все так волнуются. Не знают, где ты... – Ты знаешь, – ответил я резко, не желая продолжать эту тему. – Да, но... Ах, да, я не смогла вынести одеяло из отеля, ну, ты понимаешь. Поэтому купила в торговом центре неподалеку от ледового. Пожав плечами, она заправила прядь за ухо и посмотрела на меня в надежде продолжить этот разговор. – Да, спасибо. По ночам здесь очень холодно. Одеяло будет как раз. Продолжая поедать сэндвич, я намеренно игнорировал встречи с ее озадаченным взглядом и даже сочувствием, которое не хотел принимать категорически. – Юра, мы знакомы всего ничего, но я чувствую ответственность за происходящее... – Я не вернусь. Не сейчас, – резко прервав, я взглянул на нее слишком серьезно, заставив ее застыть. – О, нет. Я не прошу тебя вернуться. Я здесь не за этим. Я пришла, чтобы помочь. И ты правильно сделал, что написал мне. Я не могла поступить иначе. Я очень хорошо тебя понимаю, и я рада, что могу быть рядом, когда тебе это нужно. Слова Изабеллы заставили меня поперхнуться, но ее спасительные хлопки по спине пришлись весьма кстати. – Ну, что же ты, будь осторожнее. Пережевывай, прежде чем глотать, – подавив смешок, она подала мне бутылку воды и внимательно наблюдала, пока я не заговорил снова. – Значит, ты все знаешь? – спросил я как бы невзначай, стараясь не акцентировать на этом внимания. – Сейчас да. Я заметила суету и какую-то панику у Сары с Милой. Гоша пришел от них сам не свой, но ничего не стал мне рассказывать. Твое сообщение было очень неожиданным, и только после него я осмелилась разузнать все у девочек. Да, мы очень сблизились, но дружим совсем недавно, и я подумала, что могу влезть не в свое дело, поэтому долго не понимала, что происходит. Нервно перебирая пальцами, она глядела в пустоту, как зачарованная, и было видно, что этот разговор не дается ей так легко, как хотелось бы. Я видел перед собой яркую, но в то же время неуверенную и в чем-то скромную девушку, которая пыталась найти себя и наладить отношения со всеми, кто ее окружает. – И когда я все узнала, я была поражена, что ты написал именно мне. Я восприняла это, как особый знак доверия. Не знаю, считаешь ли ты также, но для меня это многое значит. Промолчав, я рефлекторно сгорбился, не зная, что ответить и о чем говорить. – Видел бы ты, как все носились по отелю, даже в полицию хотели звонить, но решили обойтись своими силами. Но можешь не волноваться, никто не знает, что я здесь. Гоше я сказала, что пошла за покупками, а Милу не взяла, потому что ей не до этого. По-моему, отличная отмазка, – рассмеявшись, она положила руку мне на плечо, но вовремя спохватилась. Я продолжал сидеть как овощ и слушать ее звонкий смех, не смея больше перебивать и вгонять ее в ступор. – Ой, прости. Мне не стоило. Тебе сейчас не... Прости еще раз. – Ничего, все в порядке. У тебя классный смех. Мысленно отвесив себе подзатыльник, я попытался наладить контакт и разогнать нависшую над нами неловкость. – Знаешь, а у меня всегда так. Стараюсь кого-то поддержать, а выходит только хуже. Наверное, поэтому у меня никогда не было друзей. Я посмотрел в ее сторону и не узнал в ней ту Изабеллу, полную решимости и желания творить добро. Передо мной сидел испуганный и потерянный человек, который так же, как и я пытался справляться с проблемами и не впадать в отчаяние. И меня это тронуло. – Ты не можешь себе представить, как я была счастлива, когда в тот день смогла помочь Саре и Миле с прическами. Они благодарили меня и не выпускали из объятий. Я чувствовала себя полноценным человеком, который умеет общаться с другими, а не зависит лишь от одного, как это было раньше. Гоша... Он замечательный. Он принимает меня такой, какая я есть. И все вы очень хорошие люди, вы дружные и можете положиться друг на друга. У меня никогда такого не было. И я действительно счастлива быть частью вашего коллектива, вашей семьи. И мне важно знать, что каждый из вас в порядке. Поэтому я здесь, Юра. Я не прошу тебя вернуться. Я прошу только об одном – не отчаивайся. Мы всегда тебя поддержим и будем рядом. Слова Изабеллы вызывали у меня слезы, но я подавлял всякое желание расплакаться и показать слабину. Я держался изо всех сил. – Мне больно видеть тебя в таком состоянии. Ты был первым, с кем меня познакомил Гоша. Я запомнила тебя стойким и сильным. И мне правда больно за тебя и за все, что ты пережил. Ты не заслуживаешь этого. Ты хороший человек. По ее щекам заструились слезы, и я понял, что тоже не выдержу. Неожиданно для себя я обнял ее крепко-крепко и почувствовал невероятное тепло, которое сближало нас и давало надежду. – Я всегда мечтала о таком младшем братике, – проговорила она, всхлипывая, и погладила меня по волосам. – Все хорошо, – ответил я охрипшим голосом, стараясь ее утешить. Ситуация выходила из-под контроля, и теперь она нуждалась в неменьшей поддержке и внимании, чем я. Мы просидели так минут десять и вскоре говорили обо всем подряд, чувствуя подъем сил и ощущение, что знакомы долгие годы. Мы смеялись и грустили, спорили и соглашались. Время для нас пролетело совершенно незаметно, но звонок Гоши вынудил ее уйти. Она нервно засобиралась, явно не ожидая, что проведет со мной столько времени. Проводив ее до выхода, я остановился в дверях, не зная, что сказать напоследок и как отблагодарить. – Думаю, я не смогу долго держать в тайне, что хожу тебя проведать. Но даже если и так, то адреса они не узнают. Можешь на меня положиться. Тепло улыбнувшись, она собиралась уже уходить, но я настиг ее в два счета и заключил в объятия со спины, обнимая так же крепко, как и в прошлый раз. Накрыв ладонями мои руки, она с трудом сдержалась, чтобы не заплакать вновь, и лишь тихо произнесла: – Возвращайся, пожалуйста. Нам так тебя не хватает. – Я знаю. Я вернусь. Я глядел ей вслед, пока ее тонкий силуэт не растворился в воздухе так, словно ее никогда и не было. Вернувшись в комнату, я обнаружил разложенную еду и теплое одеяло и понял, что это все не сон. Теплая нега, поселившаяся в сердце, грела меня всю ночь, и я заснул без сожалений.***
Шли дни. Я по-прежнему жил в мотеле. Уломав владельца не выгонять меня на улицу, я попросил Изабеллу отыскать мою карту, которую заныкал хрен знает где и теперь еле сводил концы с концами. Получив ее на следующий же день, я снял наличные и продолжил свой увлекательный отпуск среди пьяных отморозков, пыли и громкой музыки. Но несмотря на временные трудности, я не забрасывал тренировки и каждый день приезжал на каток. Нет, не в ледовый, где меня могли найти и вычислить, а в самый неприметный и крошечный, находящийся совсем неподалеку. Занятия Барановской также были возобновлены. Я тренировался в мотеле в полном одиночестве и чувствовал себя комфортно. Изабелла навещала меня каждый день, и мы проводили вместе часы напролет, забывая о времени и причинах, по которым я здесь оказался. Она понимала меня, как никто и была очень приветлива, а еду, которую она приносила, я уплетал за считанные секунды. – Выступление уже завтра, – сказала она немного взволнованно и посмотрела на меня в ожидании. – Да, я помню, – ответил я, пожав плечами, и не придал этому значения. – Ты готов? – Всегда и ко всему. Я ничуть не солгал, хотя и думал об этом всю ночь, оттягивая момент триумфа или поражения. Я знал, что должен выложиться на все сто, чтобы пройти дальше, и цель, которую я наметил еще в самом начале, давала стимул и мотивировала, как никогда раньше. Полуфинал. Я готовился к нему в одиночку и хотел проверить, смогу ли выступить один, справиться со стрессом и совладать с собственными эмоциями. В этот день я был особенно сконцентрирован и старался не думать ни о чем, кроме своего номера. Я вспомнил и отточил все прыжки настолько, насколько мог себе позволить. И переступал порог дворца в полной уверенности, что раскатаю всех в лед. Пустая раздевалка встретила меня потным душком и одиноко висящим костюмом, от которого я уже отвык. Я был один и недоумевал, как Изабелле удалось убедить остальных выйти и не попадаться мне на глаза. За это я готов был аплодировать стоя и бесконечно благодарить ее за все, что она сделала. Переодевшись, я сел напротив большого зеркала и вспомнил, как когда-то худощавые теплые руки перевязывали мои волосы лентой, и как сейчас мне этого не хватало. Я скучал по Барановской и даже по Фельцману, который бы точно не допустил такой ситуации. Но я не мог ничего изменить. Все было так, как происходило сейчас, в данную секунду. Оставалось только смириться. Наплевав на все и собрав волосы в дурацкий пучок, я вышел из раздевалки с гордо поднятой головой и зашагал в сторону арены. Фигуристы глядели на меня с недоумением и точно спрашивали себя: «А Плисецкий ли это?» Вопрос закономерный, ведь за последние дни я задавал себе этот вопрос не единожды. Изабелла ждала меня и при встрече одарила теплой улыбкой, к которой я успел привыкнуть, и даже старался отвечать ей тем же. Забрав у меня олимпийку, она обняла меня и по-сестрински поцеловала в лоб, так, чтобы наверняка, чтобы запомнил и зарядился энергией до самого конца. – Все будет хорошо. Ты талантливый. И ты справишься. Я буду ждать тебя здесь и буду болеть за тебя. Ее голос слегка дрожал от волнения, и меня это даже умиляло. Но пришло мое время. Меня объявили, и зал по обыкновению зааплодировал. Я вышел на лед, и выступление началось. Я катался, как по плану, выполнял элементы так, как делал это не раз, не забывая об артистизме, за который дают неплохие баллы. Я старался не лажать и, на удивление, не делал этого даже на самых сложных прыжках, которые не всегда удавались. Я не порхал, но и не чувствовал себя загнанным в угол. Я делал все, как по указке, но быстро понял, что не получаю от этого ни капли удовольствия. Ноги и руки не слышали моих желаний и действовали сами по себе. И вот, финальная стойка. Я стоял посреди льда, оглушенный аплодисментами, а сам глядел в никуда, не чувствуя пульса. Мой взгляд зацепился за что-то конкретное. Сначала я видел лишь серое пятно. Затем зрение сфокусировалось, и я ужаснулся. Я стоял посреди льда и ощущал, как проваливаюсь вниз, в холодную воду и медленно погибаю от судорог. Он стоял там, напротив. И смотрел на меня. В упор. Скрестив руки. Он смотрел на меня без эмоций. Холодный, как лед. Он смотрел и смотрел я. А потом темнота. Беспамятство. Даже сидя на скамье, я не слышал своих результатов, не видел счастливых лиц, поздравлявших меня с проходом в финал. Все отошло на второй план. Я опомнился в раздевалке, сидя напротив зеркала, когда с трудом сдержался, чтобы не разбить его на тысячи осколков. Я был в упадке. От былого спокойствия не осталось и следа. Я снова позволил слезам взять верх и раздавить свое самолюбие. Я снова сдался и был готов разрыдаться. Но внезапный стук заставил меня взять себя в руки. Дверь распахнулась, и в раздевалку вошел тот, кого я ждал меньше всего и не хотел бы видеть еще как минимум пятьсот лет. – О, Юра, ты тут! – Иди, куда шел, Крис. У меня нет времени на твой треп. – Ну, почему же сразу треп? Состроив жалобное лицо, Джакометти наглым образом устроился на столе, за которым я сидел, и стрельнул в меня неоднозначным взглядом. Смирившись со своей участью, я повернулся к нему с неимоверным желанием выслушать очередную хрень и для наглядности подпер щеку рукой. – Ну, валяй, придурок. Как видишь, я весь во внимании. – Какой ты грубый, но так и быть, в первый раз прощаю. Кстати, ты хорошо выступил. – Не в первый, а в сотый. Выступил не хорошо, а посредственно. Ты за этим сюда приперся? Я не в настроении, так что тебе лучше свалить. Одарив его хамоватой улыбочкой и взглядом «а-ля пошел нахер», я хотел было уже встать, как вдруг он заговорил совсем другим голосом. – Постой. Я не хочу ссориться. Знаю, ты от меня не в восторге, но я не собираюсь записываться тебе в друзья. Я пришел поговорить. – И о чем же? – О Викторе. Не раздумывая ни секунды, я направился в сторону двери, но он опередил меня за доли секунды и преградил путь. – Я тебя сейчас с ноги разнесу. Пошел прочь, – прошипел я, сжимая кулаки. – Юра, он любит тебя, очнись. Хватит строить из себя королеву драмы. Сядь и выслушай меня, а иначе я сам сверну тебе шею. Сделав глубокий вдох и мысленно сосчитав до десяти, я сел на место, что стоило мне огромных усилий. Сидеть в раздевалке с Крисом и слушать его болтовню о Викторе было выше моих сил, но я убедил себя, что не услышу ничего нового, а, значит, могу остаться. – Ты вообще в курсе, что с ним было, пока ты пропадал, черт знает где? Он, конечно, не делился со мной всем и не показывал своего волнения, но я видел, что ему тяжело. Он ходил, как в воду опущенный, никого не слышал и думал о тебе. – А ты у нас мысли умеешь читать, оказывается. Не знал. Научишь меня также? – съязвил я в ответ, сгорая от злости. – Это не так трудно. Просто кое-кто уже поселился в твоем профиле в инстаграм и ждал любой публикации, даже самой крохотной сториз, чтобы убедиться, что ты жив, мать твою! Оры Криса осадили меня, но ненадолго. – Юра, я знаю, о чем говорю. Ты думаешь, я не пытался затащить его в постель? Я делал для этого все. Но ты у него на первом месте. Он думает о тебе, он любит тебя и хочет только тебя. Послушай меня, засранец, если он не показывает своего истинного отношения, это не значит, что ему все равно. Запомни, это Виктор. Он непредсказуемый. Он такой, и тебе пора бы к этому привыкнуть. Ты и представить себе не можешь, как он изменился за эти дни. Его просто не узнать. И если бы не его седые волосы, ты бы удивился тому, сколько у него их прибавилось от стресса и постоянной тревоги. – Ты, блять, не в курсе, что к нему вернулся Юри? Ты что, совсем? Нахера ты тут распинаешься, если я ему уже не нужен? Прокричав это в слезах, я вытер их тыльной стороной ладони, размазывая по всему лицу. – Он снова променял меня. Какое теперь это имеет значение? Опустившись на стул, я закрыл лицо руками не в силах сказать что-то еще. – Ошибаешься. Дверь за нами плавно и бесшумно открылась. В дверном проеме стоял человек. Это был он. Виктор.