Хроники геройского табора

Кристиан, как и любой храмовник, обучался целительскому делу в Храме. Но то ли обучал его Арон Демион, который вообще-то был боевым жрецом, то ли еще что пошло не так — но товарищей его это не радовало. По крайней мере, в определенные моменты их жизни. — Я сам, — сходу заявил Тейн, шарахнувшись от паладина с его доброй улыбкой и ласковыми руками, как от святой воды. — Хорошо, — неожиданно покладисто согласился Кристиан и повернулся к Биллу. Тот вспомнил, как эти ласковые руки держали меч, который рубил в капусту всех тех недальновидных врагов, что попадались на их пути, и искренне позавидовал магу. Но делать нечего: пришлось сдаваться Тайлеру, который просто лучился заботой. Учитывая, что причиной ранений была веселая свальная драка в таверне, на которой самого лекаря, разумеется, не было — вдвойне подозрительно. Где нотации? Нравоучения? Притчи из жития святых, повествующие о страшном вреде пьянства и исключительной полезности воздержания от всего и сразу? Но вообще те ребята заслужили. И досталось им больше. Так Билл утешал себя, осторожно пробуя языком зуб. Паладин, кажется, даже напевал себе что-то под нос, пока готовил лекарства, припарки и бинты. И это было... жутко. Гилберт едва не выскочил в ближайшее окно, но деваться было уже некуда: паладин принялся за дело, действуя аккуратно и четко, но довольно жестко, что наконец-то вписывалось в рамки реальности Эндории. И тут воин понял, почему Крис так охотно позволил Матиушу заниматься самолечением. Чертыхаясь себе под нос и отчаянно делая вид, что все под контролем, чародей пытался заживить несколько порезов на левой руке, пользуясь правой; и хотя в обычной ситуации он довольно ловко управлялся с обеими, лечащее заклинание требовало пассов именно правой рукой. Вывихнутой в драке, в начале которой маг держался в стороне и кулакам предпочитал пассы и обидные комментарии, но потом границы сместились, и его затянуло в самый центр. Успехов на лекарском поприще не наблюдалось, но Тейн был не из тех, кого останавливают такие мелочи, и свои попытки он продолжал с неутомимостью вечного двигателя. Похоже, где-то глубоко в Тайлере таилась та самая особая жрецовая садистская нотка, которая требовала, чтобы неверующий набил все возможные синяки, чтобы потом смиренно принять помощь от Храма. Могла это быть и непривычно изящная месть за все хорошее, что у священников тоже бывает чаще, чем они готовы это признать. Билл покосился на паладина, который сосредоточенно рассматривал на свет флакончик с каким-то горьким и вонючим лекарством. Друзья действительно нередко действовали ему на нервы, тестируя воистину ангельское терпение с энтузиазмом безумных ученых на мельницах в грозовую ночь. Но скорее всего он просто решил преподать строптивому богохульнику урок. Помучается-помучается и все-таки попросит помощи у храмовника, признает, что магия не всему ответ. Так что вместе с мазью от ушибов Тайлеру удастся прописать ему и горькую пилюлю признания своих ошибок, и микстуру от гордыни. Кристиан особенно резко дернул за бинт, фиксируя ребра, и Билл снова начал склоняться к садистской нотке. — Разве причинение боли пациенту не противоречит этике? — проворчал он. — Вредить пациенту противоречит этике, — сообщил Тайлер. — Но боли при лечении я могу причинять столько, сколько захочу. Билл истолковал это как предложение сидеть спокойно и тихо, и счел, что это будет в его интересах. Тейну путем каких-то сложных магических манипуляций удалось сотворить простенькое лечебное заклинание, и теперь он с унынием взирал на следующий уровень сложности, разрываясь между двумя смертными грехами, которые настойчиво требовали взаимности. В конце концов, сочтя, что его достоинство сохранено победой в первом раунде, чародей встряхнулся и без особых угрызений совести (то есть, гордости) пересел на скамью к Гилберту, ожидая своей очереди. — Я не гордый, — безмятежно объяснил он. — Удачи, — искренне пожелал Билл и поспешил ретироваться, пока паладин не заметил, что он еще и хромает.