Хроники геройского табора

Хотя некоторые священники считали бессонницу верным признаком нечистой совести и дурного характера человека, Арон Демион более прозаически винил в этом недуге свой возраст. Боги, в конце концов, никогда не просили их отказаться от собственного разума и способности наблюдать и анализировать. Кроме того, как он считал, человек с по-настоящему нечистой совестью бессонницей мучиться и не будет — и спать будет сном праведников. Тогда как он ходит ранним утром по прохладным коридорам храма, наслаждаясь тишиной и покоем… и самую чуточку негодуя, что здорового крепкого сна ему сегодня не досталось. День обещал быть жарким — в Гринворте прочно воцарилось лето, на редкость душное и теплое, и в храмы люди часто заходили просто для того, чтобы укрыться от солнца. Другие, опять же, ворчали, но Демион отмахивался. Пусть люди идут к богам хотя бы вот так и унесут с собой воспоминание о том, что в храме им, пусть вот так незамысловато, но помогли. Кому как не ему знать все о неисповедимости божественных путей? Он проходил мимо главного зала, когда краем глаза уловил высокую фигуру, стоящую по центру нефа. Старый настоятель приостановился, прищурился — точно не один из его послушников, они все спят еще. Нынешние. А вот из прошлых есть один, который сильно отличался от всех остальных. Теперь-то эта мысль подсказывала ему и цвет волос, золотившихся в прозрачном свете, льющемся отовсюду, и герб на плаще, и осанку — и как можно было не узнать сразу? Паладин стоял неподвижно, не склонив головы перед алтарем, но и не подняв глаза к небу — смотрел он строго перед собой, точно зашел не помолиться, как обычно, а подумать. Это Арон тоже уважал. Но он, конечно же, не был обычным настоятелем. Старик собрался тихо отступить и удалиться, чтобы не мешать бывшему ученику, даже успел повернуться спиной, и тогда его догнал голос Тайлера — тихий, но многократно усиленный высокими сводами: — Останьтесь, настоятель. Так он здесь нужен. Воистину, боги не делают ничего просто так… Демион прошел по центральному нефу, мимо потертых скамей, прикрывая глаза рукой от льющегося сквозь витражи апсиды света. Кристиан, несмотря на отсутствие святых братьев, которые могли указать ему на неподобающее поведение, стоял в средокрестии, ни шагу дальше. Странное дело: цветные блики были рассыпаны по мраморному полу у его ног, но ни один не касался его самого. Точно его не могло запятнать ничто мирское… или хотя бы немного отдаленное от белого божественного света, не касавшегося ничего по пути от богов до их слуги. — Как ты узнал, что я был у дверей? — Я провожу свою жизнь в боях. Я знаю, когда за мной наблюдают, — Тайлер по-прежнему глядел строго перед собой. — Думаю, вы понимаете, настоятель. — Это так. Арон замолчал, ожидая, пока паладин решится заговорить на так взволновавшую его тему. Он помнил, как впервые пришел в этот храм, не зная еще ничего о вере или религии — но уже тогда уверенный в том, что собирался изменить свою жизнь к лучшему. Он стоял перед этим алтарем, не зная не то что молитвы, но даже имен богов, чувствуя себя не к месту, смотрел на священника в белом и набирался смелости, он, бесстрашный и свирепый наемник, чтобы приблизиться. А как бы могло все обернуться, если бы отец Руперт оказался ханжой… — Вы помните, для чего в храме витражи, настоятель? — Помню, — Демион скосился на Кристиана, несколько удивленный вопросом. — Чтобы обучать священному писанию крестьян, которые не умеют читать… — Мы оба знаем, что это не так. — Неужели? — Если они не умеют читать — откуда им знать про иконографию святых? Когда вы впервые вошли в этот храм — узнали ли вы священное писание, поглядев на витражи? Или же вы просто видели цветное стекло? Молодой человек медленно двинулся по деамбулаторию, мимо маленьких капелл, каждая — с тремя витражными окнами с сюжетами Ангельского Цикла. Они оба знали эти истории наизусть, знали и как отличить одну от другой. Святой Торино получал от ангела василек — в руках его всегда будут голубые цветы; святая Аннея изображалась исключительно в белой вуали и с павлином у ее ног; а Одилла с Кераном никогда не смотрели друг на друга. Они получили образование, они читали, они принадлежали этому храму — и они знали. Но Тайлер был прав: обычные люди видели картинки, красивые, но странные… — А сколько из них преисполнятся злобы, когда увидят красоту и роскошь храма и сравнят их с собственными бедными жизнями? — Необыкновенно мрачные мысли для тебя, Кристиан, — заметил Арон. — Не буду говорить, что неверные, но мрачные. — Я многое успел повидать за время наших походов, — паладин прислонился плечом к белой полуколонне и поднял глаза к изображению святой Аннеи. — Преимущественно то, что закаляет дух… и ожесточает душу. — И ты пришел к богам за помощью? Паладин провел кончиками пальцев по кованой решетке, закрывавшей доступ в капеллу, нашел защелку, но не стал открывать — остался по эту ее сторону, только отошел на несколько шагов, чтобы лучше видеть витражи. — Нет, — тихо произнес он. — Я бы солгал, если бы сказал, что пришел за помощью к богам. И хотя душа моя отяжелела от грехов, я не беру на себя еще и ложь. Я пришел сюда ради красоты искусства. Он верил всю свою жизнь. Искренне. Без условий и ограничений. Приходя в храм, он молился от всей души, тогда как многие послушники зевали украдкой в кулаки во время службы. Но он не мог не замечать красоту вокруг него: белый, незапятнанный мрамор сводов и колонн, написанные светом картины витражей, картины, свидетельствующие о великих жертвах, на которые способно человечество, и о таланте художников, способных сотворить что-то столь волнующее и прекрасное… Скупых рассказов отца Жерома было ему мало, мало было знать имена, даты, простые и неверные объяснения этому человеческому гению; ему хотелось знать больше, знать истину. Боги не дали бы человеку воображение и любопытство, если бы хотели, чтобы он всю жизнь подавлял их. Он учился. Узнавал все больше и больше, погружался в мир искусства. Отец Жером, найдя у него неуставную книгу, прочел лекцию о том, что мирское уводит его прочь от богов, и не подобает юному послушнику такое читать. Кристиан позволил ее забрать. Она все равно была последней в королевской библиотеке. И отец Жером не был прав. Стоя в храме, он чувствовал себя близко к богам не потому, что это должен был быть их дом — а потому что его окружало доказательство их любви к людям. Иначе почему они бы дали людям талант к тому, чтобы окружать себя такой красотой? Но многие священники считали иначе. Послушники. Простые люди. Его лучшие друзья. Им могло просто не быть дела. Они не понимали до конца, почему паладин так скорбит о разрушенных гномьих статуях или картинах, упокоившихся на дне моря вместе с похитившей их пиратской шхуной. Они не понимали его, когда он называл вещи своими именами, когда пытался заговорить о красоте, вере, месте и предназначении человека. Но при этом требовали, чтобы он понял их. Выслушал, понял и принял их точку зрения. — Что случилось, Кристиан? Демион был… другим. Он прошел долгий и сложный путь, прежде чем стал настоятелем. И теперь, пожалуй, именно он мог лучше всего понять паладина. — Мир Мертвых. Столько оборванных жизней. Столько искалеченных судеб. Это чистое зло во плоти, — Тайлер обернулся, чтобы посмотреть на старого священника. — То, что уничтожает саму жизнь, не заслуживает снисхождения. Там нет дыхания, там нет света, там нет красоты. Там нет ничего, достойного спасения, и любой, кто примыкает к этой стороне, уже потерян навсегда. — Но? — подбодрил его Демион. — Но мой лучший друг одной ногой стоит в этом мире… И я не могу не сомневаться. Он ждет, что я пойму. Боги дали человеку право выбора, даже если это выбор между добром и злом, но почему же я должен принять чужой выбор вопреки себе? — Сдается мне, на этот вопрос ты должен ответить себе сам. Тайлер посмотрел в спину удаляющемуся настоятелю. Он хотел, чтобы хоть раз сложное решение было принято за него. Он хотел, чтобы кто-то предложил ему абсолютную истину, которая могла бы послужить ему надежным якорем и моральным компасом. Но так просто все не будет, не так ли? Он снова посмотрел на витраж святой Аннеи. Крошечная деталь, персонаж, которого не должно быть там, укрытая покрывалом женщина, появившаяся благодаря прихоти художника. Никто не мог разглядеть ее в линиях света, кроме него. Никто не знал о ее существовании. К этому витражу он приходил, когда нуждался в богах. Вопреки всем канонам и правилам. Он вдруг слабо улыбнулся. Билл и Матиуш любили нарушать правила. Они с миром все еще пытались понять друг друга, но надежда на сближение была.