unclean, rotten, endless

Спустя три недели Гарри разбудил громкий крик. Это не был лучший способ проснуться. Потные простыни прилипли к телу, и он слишком устал, усталость пронизывала до самых костей. Он боялся, что постепенно начинает привыкать к этому состоянию. Он хотел разорвать их на части и забыть об этом. Ему надоело каждый раз вытаскивать Луи из этого, только для того, чтобы увидеть, как он снова убивает сам себя. Он не мог различить, когда они занимались сексом или ссорились, что само по себе раздражало. Но Гарри мог понять страсть, которая сжирает изнутри, так что он ничего не говорил, заставляя Луи вздрагивать, завтракая по утрам, стараясь не обращать внимания на следы зубов на запястьях Зейна. Проблема Гарри заключалась в том, что он не мог знать, когда будет слишком поздно — как же он мог знать это про остальных? Слишком поздно - только когда ты уже умер, кто-то однажды сказал ему, и это может показаться глупым, но он запомнил эту фразу — она отпечаталась глубоко в его разуме. Он не говорил ничего. Это их проблема. Они сами разберутся с этим. (Самое ужасное, что он сам не знал, что с ними не так, скрывалось ли что-то в их неспособности уживаться вместе. Невозможно было расшифровать это — Гарри подозревал, что правда скрывалась в их лжи, но когда Луи не отвечал на его вопросы, он понял, что это не так.) Он хотел встряхнуть Луи и сказать ему, ты так прекрасен и ты испортишь свой голос, потому что единственное, что могло остановить его, было то, что его голос может ослабеть и погибнуть. Он хотел сказать Зейну, убирайся отсюда, не потому, что он был плохим парнем или это была его вина, а потому, что в нем еще осталось то, что можно было спасти, - даже если остались шрамы, которые он будет носить всегда, которые не исчезнут. Гарри ничего не имел против шрамов. (У него они тоже были, но он скрывал их — ему нравилось прикасаться к ним, напоминающим о старых ранах, которые он нанесет снова и которые он еще не готов забыть.) Но Гарри ничего не сделал из этого, и однажды его разбудил крик — он услышал приглушенные стоны, тяжелый удар и тихие рыдания, что-то разбивающееся, возможно, фарфор, а, может, та маленькая кукла, которую Фиби подарила Луи на семнадцатилетие. И Гарри сильнее зажмурил глаза — он не помчится туда, нет, это была не его любовь — у него достаточно и своих проблем. Гарри не мог заснуть и просто лежал с открытыми глазами, стараясь не слышать стоны и глухие удары — но он все равно слышал. Он пытался представить их на нотном стане, четкие фигурки на черной линии, крошечные и безвредные. Он хотел бы сказать, что музыка не ломает ребра и не высасывает кровь, но это не было правдой. Было что-то неправильное в том, что он спал под их тяжелое, затрудненное дыхание, но было уже слишком поздно, чтобы что-то изменить. Он даже не вздрогнул, когда что-то с силой ударилось о стену с той стороны, только слегка вздохнул, крошечные танцовщицы кружились у него перед глазами. Гарри проснулся в четыре из-за запаха крови. В горле пересохло. Паника душила его, заливая легкие, словно море. - Луи? - крикнул он в пустоту, но, конечно же, Луи здесь не было, Гарри натянул штаны и вышел из комнаты. Зловещая тишина; ему было трудно дышать. Наконец он нашел Луи, лежащего на полу, тихо всхлипывая, сжимая голову руками, и это было самым ужасным, что Гарри когда-либо видел. Его щека кровоточила, рот был открыт, придавая ему сходство с каким-то животным; печаль и горе, страх и боль. - Луи? Он упал на колени перед Луи, но тот словно не замечал Гарри. Пальцы теребили край разорванной футболки, иногда взлетая в воздух, включая и выключая невидимую зажигалку или, возможно, играя на невидимой арфе. Только потом он заметил Зейна, неподвижно лежащего на полу рядом с Луи. Дыхание сперло; это не на самом деле, это не самом деле, это не на самом деле стучало в его голове. Луи поднял на него пустой взгляд, издав нечто похожее на визг, и на секунду Гарри возненавидел его всем сердцем. - Что случилось? - спросил он, поднимаясь и обшаривая карманы джинсов в поисках телефона, набирая номер Лиама Пейна, яростно нажимая на кнопки. - Не уходи, - прошептал Луи, его глаза расширились, налитые кровью, и он потянул Гарри к себе, целуя в подбородок. - Неуходинеуходинеуходияклянусьянехотеляневиноватнеуходинеоставляй меня, - заикаясь, говорил он, разбитый и жалкий, - каким Гарри никогда не хотел бы стать. Он был так зол — паника росла внутри, сжигая легкие. - Да? - ответил Лиам на том конце провода. Его голос был грубым и хриплым, и на секунду Гарри пожалел, что они никогда не полюбят друг друга, потому что был крохотный, микроскопический шанс, что из этого бы вышло что-то действительно хорошее или что-то более интересное. - Ты должен прийти сюда. Кое-что случилось с Зейном, - произнес Гарри, стараясь сохранить твердость в голосе. Он старался убрать Луи подальше от себя, но он бормотал что-то ему в шею, пальцы хватались за его футболку, оставляя мокрые следы. - Оставайся на месте, - ответил Лиам. - Я буду в десять. Гарри выдохнул. Он попытался стереть кровь, стекающую по лицу Луи, но он продолжал вертеться, размазывая ее еще сильнее, словно боевую раскраску. Гарри казалось, что он забыл, как дышать, когда Лиам постучал в дверь, и он упал в его объятия, схватив за волосы, словно пытаясь причинить боль и ему, истерично всхлипывая ему в шею: «Зейн, он...» Но он сам еще не знал, что с Зейном, и позволил Лиаму обнять себя, чуть не сломав кости. Они опустились на колени перед телом Зейна. Лиам вызвал скорую помощь, и они не могли ничего делать, кроме как ждать — его дыхание было слабым и дрожащим, сердцебиение медленным, и все это было настолько ужасающе, что никогда, никогда больше Гарри не хотел бы пережить все это. Лиам обвил рукой его плечи, и Гарри не скинул его руку, но и не расслабился в его объятии, - перед ним было лицо Зейна, глаза закрыты, Луи сделал это, черт побери, зачем, что произошло с ними? Они сидели в тишине, когда приехала скорая. Какие-то люди оттащили Луи от Зейна, цепляющегося за него и бормочущего что-то бессвязное; Гарри наблюдал за ним, за Лиамом, отвечающим на их вопросы, и он закрыл глаза, представляя, что идет ко дну.