***
Гермиона целый день провела за книгами. Только бы занять себя чем-нибудь и не думать. Перелистнула страницу — что делать с Роном? Ещё одну — что ответить Блейзу? А Малфой? Надо извиниться, да? И вот она уже даже не вчитывается в текст, а тихо сидит, уткнувшись носом в обложку и вдыхая аромат старого переплёта. Почему-то проблема с Малфоем задела сознание и пробудила совесть больше всего. Просто внезапно стыдно. Шесть лет они ненавидели друг друга громкой ненавистью. Он кричал, обзывал, осуждал. Гермиона старалась закрывать глаза, не отвечать на словесную желчь в свою сторону. А сегодня он даже не пытался особо задеть. И вот, когда пора бы уже повзрослеть и не участвовать в разборках, она сорвалась. Сказала то, что не нужно. Повела себя хуже Рона в периоды злости, ей богу. И как же, чёрт побери, стыдно. Война закончилась, а она… Теперь Гермиона легонько стукала себя по лбу несчастной книгой. «Дурадурадура. Какая же ты дура, Гермиона!» Столько лет было всё равно на чувства грёбаного слизеринца, и сейчас должно быть так, но нет! Сидит, занимается самоедством за дурацкий поступок и такие неправильные слова. Живоглот запрыгнул на кровать, тихо мурлыкая и прося ласки. Гермиона рукой погладила котика по голове, закусывая щёку, чтобы не начать высказывать Глотику вслух свои проблемы. От раздумий Гермиону отвлёк звон будильника, оповещающий, что пора на дежурство. На ночное дежурство с Паркинсон. Ну… никто же не говорил, что с ней надо пересекаться. Гермиона выполнит свою работу и осмотрит каждый угол школы. А Пэнси пусть что угодно делает. Гермиона опустила ноги на пол, чувствуя, что по ногам неприятно сквозит. Стоит надеть под мантию что-нибудь потеплее. Осень первым делом захватывает власть над ночью, делая вечер морозным. Особенно это чувствовалось в башне Гриффиндора, которую продувало насквозь через бесконечные щели в рамах окон. Надев свитер, натянула рукава как можно ниже на пальцы. Только Гермиона подошла к двери, Живоглот внезапно громко замяукал и заметался на месте, привлекая к себе внимание. Гермиона, увидев это, закусила губу. Зная о необычных способностях своего кота предчувствовать опасность, девушка напряглась и заранее приготовилась отгонять от себя параноидальные мысли. — Тшш, Глотик, я скоро вернусь. Не беспокойся. Гермиона, твёрдо держа древко своей палочки, тихо спустилась по лестнице в гостиную, надеясь, что именно в этот раз кот ошибается. Как только она была близка к выходу, её окликнул голос: — Может, поговорим, наконец? Или ты опять сбежишь? Гермиона поборола в себе порыв пустить оглушающее, расправила плечи, медленно поворачиваясь к источнику звука, непреднамеренно оттягивая момент встречи. В гостиной было темно, только по свету догорающих в камине углей можно было понять, что чья-то фигура сидит в кресле. Само собой, разговора не избежать. Ну хорошо, сейчас так сейчас. — Я тебя внимательно слушаю, Рональд. — «Рональд», — передразнил высоким голосом. — Уже ненавижу своё собственное полное имя, потому что оно звучит из твоих уст только тогда, когда мы ругаемся. Может, опустишь палочку? Гермиона скрестила руки на груди, ожидая очередного разговора на повышенных тонах. Саркастические нотки в его голосе никогда не означали мирного выяснения отношений. «Хочешь выяснений? Сейчас ты их за все месяцы получишь». — То, что ты видела — ничего не значит, — Рон встал и подошёл ближе. Удивительно, но он не выглядел испуганно или растерянно. В его глазах читалась решимость. Сам по себе очень высокий Рон выглядел ещё выше с таким уверенным видом. Неужели и до него дошло, что пора прекращать ходить вокруг да около? — Я так и подумала, что ничего не значит, — В Гермиону опять вселился дух ехидства. — Хотя стоп! Ты даже собственную сестру, на моей памяти, никогда за руку не брал. А тут Падму Патил решил потрогать. Наверное, из чистого любопытства, чтобы узнать, каково это — брать других девочек за руку? — за Гермиону говорила тихая обида и горечь предательства. В этот раз не было стыда за свои слова. Просто даже забавно, что в её глазах лучший друг заслуживал словесной порки, а вечный враг — нет. Рон нахмурился и посмотрел в глаза Гермионы. — Я, кстати, запомнил, когда у тебя дежурство, поэтому и ждал тебя сегодня. — Тебе похлопать за находчивость? — Гермиона, дай сказать. Падма была со мной в тот день, потому что она помогла мне кое-что понять. И тогда мы стояли возле двери в гостиную, потому что я собирался идти к тебе в комнату и рассказать ту вещь, которую я понял. — А теперь я перестану хлопать тебе за находчивость. Ты забыл, что лестница в спальню девочек превращается в горку, если на неё ступает мальчик? Рон сжал губы в узкую полоску. — Я бы что-нибудь придумал. Но, дослушай меня, перед тем, как начать плеваться ядом. Гермиона выдохнула. Ну действительно, зачем она пререкается? Время не ждёт, впереди ещё ночное патрулирование. — Внимаю твоим словам. Только быстро, мне ещё идти, ты знаешь. — Я могу пойти с тобой. — Не трать моё время. А если пойдёшь со мной, то придётся лишить тебя пары баллов за нахождение вне гостиной так поздно. — Хорошо. Я тогда начну, — вот теперь Рон занервничал. Видно было, как затряслись его руки, которые он быстро спрятал в задние карманы брюк. — Гермиона. Ты моя подруга, да? Вопрос удивил Гермиону, заставив выгнуть бровь. — Ну, допустим. — Так вот… Между нами что, любовь? Прости, Гермиона, если ты думаешь так, но… блин. Ты мне нравишься, безумно нравишься. Ты красивая, милая, умная, перечислять не имеет смысла, да? Но я злился на тебя всё лето, очень злился… Думал, что ты меня не ставишь ни во что. Я, по сравнению с тобой, ничтожество… То, что пишут в Пророке не имеет значения, когда знаешь сам, что ты мало что сделал для победы; мой брат… — Рон перевёл дух, протирая тыльной стороной руки лоб. — Но сейчас не об этом. Мы вместе были в тяжёлое для нас всех время, но могли ли мы перепутать наши чувства с братской привязанностью? Гермиона от удивления приоткрыла рот. Удивляло то, что Рон не вилял в разговоре, а действительно говорил прямо в лоб то, что думает. Без всяких церемоний. — А после войны я понял, что люблю тебя как Джинни, например. Я по-прежнему никому не хочу тебя отдавать, но это не то чувство, когда мечтаешь о совместных детях. Вот. Но терять тебя не хотел. Я думал, что всё разрушу, и со мной не будет моей Гермионы. Падма лишь направила меня рассказать тебе всё как есть, веря в то, что ты не будешь… Как она там сказала, «сжигать мосты». Гермиона сжала кулаки, пытаясь «переварить» каждое слово, произнесённое в этой комнате. Рон впервые в жизни говорил такую осмысленную вещь, хоть и в своём стиле. Его речь и мысль, которую он хотел передать, явно строились не за один вечер, и даже не за два. Рон сам в себе всё это осознал, понял и просто не знал как закончить. Но он не убежал от такой тяжелой исповеди, а всё рассказал. Гермиона сама же понимала, где-то глубоко, что всё это так и случится. Они в своё время нашли утешение в друг друге. Нуждались в компании на войне. Но сейчас… Рон говорил правильные вещи, пусть на них его направила другая. — Гермиона, э-э… всё хорошо? Гермиона сделала шаг назад, качая головой, осознавая, что стоит и роняет слёзы. — Всё нормально, Рон. Я тоже поняла, что мы просто друзья. И… мы запутались, — почему-то в голове фраза про то, что она всё понимает, прозвучала куда убедительней. Гермиона поспешила смахнуть рукавом появившиеся предательские слёзы. Рон молча смотрел на неё, пытаясь понять: правда ли всё прошло так гладко? Но Гермиона легонько стукнула кулаком его куда-то в район груди. — Ай. За что? — За то, что мучил меня всё лето, — Рон уже хотел начать говорить, но Гермиона остановила его: — Я прощаю тебя, но это не значит, что мне не больно. Мне всё ещё обидно за месяцы в неведении и непонимании. Ты мало того, что лишил меня Рона-парня, так ещё и лишил Рона-лучшего друга. Честно говоря, оставаться дальше рядом с Роном хотелось меньше всего. Поскорее хотелось остаться наедине со своими мыслями и обдумать всю эту ситуацию. Поэтому, коротко кивнув, Гермиона поспешила уйти. Рон стоял посреди гостиной, смотря, как за Гермионой закрывается картина. Столько сомнений, разъеданий самого себя неделя за неделей. Легче ли стало, когда он отпустил? Да. Но непростое решение. Очень. Правильно ли он поступил, когда это сделал? «Не знаю».***
Гермиона решила начать патрулировать с верхнего этажа, постепенно спускаясь до первого. Она заранее предполагала, что лучше бы разделить обязанности пополам со вторым старостой, чтобы не тратить время на замок целиком, а он, на секундочку, громадный. Плюсом к экономии времени выступало то, что с Пэнси пришлось бы минимально контактировать. Хотя это не совсем безопасный вариант, учитывая, что одной ходить по темноте безрассудно. Хорошо бы успеть к часу ночи всё обойти. Оставалось надеяться, что Пэнси додумается проползтись хотя бы в своих подземельях. Но затянувшееся патрулирование сейчас бы не испортило настроение Гермионе. Общение с Роном было чем-то вроде глотка свежего воздуха. Все эти долгие месяцы единственное, чего не хватало для полного счастья и успокоения — обычного, искреннего разговора с Роном. И вот, когда он состоялся, с плеч свалился настолько тяжёлый булыжник, что шум от его падения до сих пор стоял в ушах. Наконец-то всё разрешилось. Каких богов восславлять? Конечно, окончилось всё не так, как изначально мечтало сердце девушки. «Разлука» в несколько недель дала понять, что вся эта любовь и правда путалась с привязанностью. Но что-то в груди всё равно ныло. То ли от такой вот бесцеремонной правды в лицо, то ли от осознания окончательной потери. Обход шёл спокойно, за тем исключением, что Гермиона застукала целующуюся парочку девочки с Когтеврана и мальчика с Хаффлпаффа, которые вполне недвусмысленно начали скользить руками по друг дружке. Разогнать их было несложно. Они подскочили на месте от деликатного «кхе-кхе». Девочка даже вышла вперёд, пытаясь защитить телом свою вторую половинку, пока не увидела значок на груди и кто перед ней стоит. Оба потупили взгляд, промямлив слова извинений. Подобная сцена скорее умиляла, чем раздражала. Гермиона даже сняла всего по паре баллов с факультетов, а не положенные десять. — Деточка моя, могла бы позволить двум влюблённым сердцам наслаждаться такой прекрасной ночью полной луны. — Единственная неспящая картина полноватой дамы с очень высоким париком покритиковала действия Гермионы, на что получила в ответ мягкую улыбку и пожелания спокойной ночи. Другие картины только нервно завозились, «вежливо» прося заткнуться. Всё же остальное время Гермиона, тихонько шагая, ступала по каменному полу и прислушивалась к шорохам. И когда оставались первый и второй этажи, она услышала из дальнего приоткрытого окна какое-то шипение с улицы. Заинтересовавшись, Гермиона пошла в сторону шума, пытаясь понять, что ей это напоминает. Чем ближе она ступала к открытому окну, тем чётче становились доносящиеся звуки. Это было то ли пение, то ли молитва. Что-то похожее на шаманские монотонные песнопения, которые она слышала по телевизору в какой-то программе про эскимосов. Она прошла мимо закрытых окон, прислушиваясь. Витражные стекла этого этажа не давали шанса рассмотреть происходящее вне замка. А точно ли это не в замке? Гермиона подошла к единственному приоткрытому окну, раскрыв его со скрипом, создавая себе удобный проём для обзора, и замерла. Этого. Не. Может. Быть. Руки сковал страх. Сердце пропустило удар. Кислород вокруг стал сгущаться, а ужас пронизывал тело, начинаясь в районе груди, волнами спускаясь вниз. Ноги, налившись свинцом, вросли в пол. Что-то подобное можно почувствовать, если стоишь посреди железной дороги и можешь только смотреть, как на тебя на полной скорости летит поезд. Гермиона не могла отвести взгляда от картины, которая открылась перед её глазами. Весь мир сузился до двух вещей: Гермионы и людей, стоящих возле озера. «Меня увидели. Меня сейчас убьют». Ей казалось, что время замерло. Что ещё вот-вот, совсем чуть-чуть, и кто-нибудь пустит в неё убийственное. Весь кошмар прошлого года, связанный по рукам и ногам, заткнутый кляпом и спрятанный глубоко в себе, напал на неё снова. С ножом и прямо в голову. Но никто её не заметил. На поле стояли люди, которые даже не повернули голов в сторону окна, у которого стояла Гермиона. Четыре фигуры в мантиях и в масках. «В масках как у пожирателей смерти?» — вопрос, заполонивший собой кровь, просачиваясь в каждый сантиметр тела. Между странными людьми в воздухе горел зелёный огонь. Они, взявшись за руки, «пели» только им известную песню. Когда оцепенение спало, она отступила назад, запинаясь об неровный пол и падая. Гермиона зашипела, ударившись локтем, выронила палочку. Хотелось скорее отползти от окна подальше. Кто они? Пожирателей нет. Нет же? Гермиона, взявшись за голову, стала анализировать увиденное. «Нет, у них другие маски. Не такие, как у пожирателей». Можно в который раз спеть дифирамбы внимательности Гермионы. Замеченный люк под Пушком был примерно таким же результатом этого дара. «И они в странных мантиях… не таких… И рост у них разный. А значит?..» Это не пожиратели. Пришедшее облегчение, хоть и от такого сомнительного вывода, дало доступ свежему ночному воздуху в лёгкие. Пальцы теперь не были скованы, их немного било остатком дрожи от шока. Кто эти люди? Над чем они колдуют? Тем более в столь подозрительном одеянии. Гермиона встала на ноги, чувствуя слабость в коленях и боль где-то в копчике. Если это студенты, то они точно вылетят из школы за подобные выходки. А если нет... Надо бы разобраться. Может, пойти к директору? Но директор бы точно знала о происходящем на территории школы, будь это что-то серьёзное, разве нет? Нужно сначала всё самой посмотреть, а потом уже рассказать МакГонагалл. Крепко сжимая палочку, Гермиона двинулась к лестницам, но как назло все они поменяли направление, и можно было попасть только наверх. Гермиона посмотрела вниз, подумав, что можно спрыгнуть, но это глупая затея. Дождавшись лестницу и прислушиваясь к звукам с улицы, она поспешила на первый этаж. Когда она была возле выхода к тому самому полю, где колдовали неизвестные, Гермиона, вытянув руку с палочкой, медленно подходила к фигурам в масках. Они по-прежнему не замечали её, продолжая что-то напевать и держать руки теперь в направлении зелёного огня. Вблизи они не казались такими страшными в своих балахонах, скорее нелепыми. Но атмосфера вокруг них была невыносимо тяжелая. Сделав глубокий вдох, Гермиона произнесла: — Эй, вы! Что вы тут… — Петрификус тоталус! — откуда-то сзади летящее в спину Гермионы, и она почувствовала, как тело сковало, и оно падает, как чёртов неподвижный кусок льда, приземляясь в чуть влажную траву. «Фините инкантатем. Финитафинитафинита», — попытки невербального не получались, а палочка предательски выкатилась из окаменевших пальцев. — Бери её палочку, а я позабочусь о её теле. «Позабочусь о теле», — слова, сковывающие тело и сознание без всякого «Петрификуса». Гермиона лишь чувствовала, как дрожат её ресницы от дуновения лёгкого ветра. Паника, как атомная бомба, взорвалась где-то в лёгких, а затем ударной волной просочилась по всему телу. Этого не может быть. Это не по-настоящему. Нет. Нетнетнет. «Мамочка, помоги». Очень сильно захотелось заплакать, закричать или молить о пощаде. Только тело не позволяет. Что они с ней сделают? «Забота» о теле подразумевала два варианта: смерть или изнасилование. Привычка всё анализировать не помогла, а ещё больше удручала. Почему она, дура, сунулась? Могла же пойти к МакГонагалл, всё ей рассказать. Так нет! Понесло гриффиндорскую душу порядок наводить. Или Рон. Он же предлагал свою помощь. Вообще могла отказаться от патрулирования, потому что одной разгуливать опасно. Даже Живоглот предупреждал. Гермиона Грейнджер — безмозглая тупица. Храбрость, предписанная факультетом, в этот раз совершенно не вовремя. «Ну же! Финита!» Такое ранее простое, но в данный момент невозможное заклинание. Сердце неистово билось. Так сильно, что вызывало боль, будто незаточенным ножом резали где-то в груди. В горле саднило, в носу щипало. Не удалось уследить, кто именно подобрал её палочку. — Левикорпус. — Гермиона почувствовала, как её ноги, а за ними тело взмывают вверх. Это что, левитирующее заклинание, которое в своё время выучил Гарри из злосчастной книги по зельеварению? Куда её отнесут? Глаза — это единственное, что подчиняется воле, но они всё еще не могут зацепиться за внешность своих похитителей. Неизвестность пугала ещё больше. Она понимала, что летит в сторону школы, но перед глазами лишь чистое звёздное небо, сменяющееся серым школьным потолком. Неужели это последнее, что она сможет увидеть перед смертью? Гермиона чувствовала, как слезинка скатилась по её онемевшей щеке. В ушах ещё стояло пение странных людей в плащах. Начало подташнивать. То, что она не поужинала, сыграло хорошую службу в данный момент. Парализующее заклинание стиснуло каждую мышцу, каждый миллиметр. Нельзя даже сделать глубокий вдох, чтобы хоть на толику стало легче. «Давай, Гермиона! Думай! Думай!» — мысли безудержно метались от книжки к книжке про заклинания и защиту от них. Мозг в панике мог только подсовывать ненужную информацию: например то, что учебник по заклинаниям написал Виндиктус Виридиан; или то, что там есть заклинание щекотки. «Вспомнила!» Гермиона попыталась пошевелить мизинцем на руке, чтобы хоть как-то избавиться от проклятия. «Если заставить шевелиться хоть одну часть тела — Петрификус спадёт». Как только мизинец сдвинулся на полсантиметра, Гермиона, придя в себя, вытянула руки вдоль головы и попыталась схватиться за ноги похитителя, который шёл перед ней. Похититель, не ожидая такого, споткнулся и упал. Действие Левикорпуса прошло, и Гермиона грохнулась на землю, стукнувшись спиной о каменный пол. Травмированный крестец заныл с новой силой. Второй похититель, воспользовавшись заминкой, подбежал сзади, рукой зажал рот Гермионы и оттащил её к стене. — Тшш. Не кричи, — чей-то до боли знакомый шёпот. Размечтался. Гермиона попыталась закричать, но вышло только мычание в чужую руку. Локтем дёрнула назад, чтобы ударить находящегося позади незнакомца, отчего тот ахнул, перехватил и заломил её руку за спину. Гермиона застонала от боли, закинув голову назад. И тут она краем глаза увидела шевеление первого похитителя, который пришёл в себя и медленно поднимался с пола. Теперь Гермиона могла рассмотреть, кто это был. «О, Мэрлин…»