Transparency

      Только когда Гилберт остановился, чтобы заправиться, он заметил, что забыл телефон в спешке. Нервно пожал плечами. Ему все равно не хотелось с кем-то разговаривать. Да и кто бы стал ему звонить?       У всех была своя жизнь. Тони зависал с тем итальянским ублюдком. Франциск, скорее всего, развлекался на вечеринках. Запад был с Феличиано. Скотт доставал Артура. Маттиас докапывался до Лукаса или Бервальда. Родерих… ну, он никогда ему не звонил. Кто вообще станет ему звонить?       До конца шестичасовой поездки из Вены в Берлин (Гилберт действительно думал, что знаки ограничения скорости стояли просто так) Пруссия пытался ни о чем не думать, особенно о том, что недавно произошло. Скорость, быстро проходящий мимо пейзаж и гул мотоцикла. Мужчина словно бы медитировал. Он никогда не чувствовал себя таким свободным и счастливым, как сейчас, когда он ехал вперед по пустому шоссе, под чистым небом.       Конечно, все закончилось слишком рано. Уже был вечер, когда Гилберт подъехал к дому брата. Большой кирпичный дом находился за пределами Берлина, чтобы избежать большого количества людей, но все же довольно близко к столице. Припарковав мотоцикл рядом с мотоциклом Людвига, Гилберт прошел в дом, где пахло свежесваренной пастой. Он слышал, как Феличиано возился на кухне. Гилберт слегка улыбнулся уютному дому брата и громко крикнул:       — Великий я пришел!       Из кухни раздался грохот, который быстро стих, а за ним последовали тяжелые торопливые шаги сверху. Гилберт тихо усмехнулся про себя, пройдя на кухню, чтобы проверить партнера брата.       — Фели, ты как? Будет совсем не круто, если ты ранен.       Северная Италия посмотрел вверх, его светлые волосы забавно растрепались.       — Ве~ Я в порядке, Гилберт, — рядом с ним валялись разбитая тарелка и чистая кастрюля, которая напомнила ему о том, чем любила размахивать Венгрия.       Италия встал и обнял своего (по факту) деверя, а Пруссия в ответ потрепал его по волосам.       — Добро пожаловать домой!       — Феличиано, ты в порядке? Ничего не сломал? Что здесь за беспорядок? — немец по-своему расставлял приоритеты. Пруссия даже сомневался, что его заметили, потому что глаза Германии нервно сканировали человека, которого он любил, на предмет травм.       — Ве~ Я в порядке, Людвиг. Я разбил только одну тарелку и почти не устроил беспорядка! О, паста тоже готова!       Убедившись, что с Фели все в порядке, Людвиг наконец взглянул на человека, который его вырастил. Гилберта всегда забавляло, как серьезно его брат выглядел с голубыми глазами и зализанными назад светлыми волосами. В принципе трудно воспринимать своего брата всерьез, когда ты приучал его к горшку.       — Привет, брудер. Хей, Запад, что случилось?       Младший брат наклонился, чтобы взять веник и подмести осколки, а Гилберт, в порыве быть полезным, протянул ему совок.       — Я разговаривал с Родерихом.       Пруссак замер всего на мгновение.       — Ксесесе, и как там Очкарик? Уже скучает по мне?       — Не…       — Как там Мистер Австрия? Он хочет навестить тебя? Уже прошло много времени с тех пор, как мы виделись. Мы должны пригласить его, Людвиг, — прервал его Феличиано, накладывая пасту. — Ве~ Тебе повезло, Гилберт. Я приготовил достаточно для троих!.       — Спасибо, Фели. Ты замечательный. Но я немного устал после поездки, так что пойду отдохну вниз, хорошо?       Людвиг сузил глаза, но Феличиано не заметил братских переглядок.       — Конечно. Скажи мне, если паста понравится!       Взяв свою тарелку, Гилберт быстро зашагал из комнаты.       — Ты всегда готовишь отлично, Фели. Хотя, мне кажется, что Запад думает иначе. Можешь обнять его за меня? Тебя он больше любит.       — Гилберт…       — Ве~ Ты должен говорить мне, когда нуждаешься в объятиях, Людвиг!       Людвиг вздохнул, услышав, как захлопнулась дверь в подвал, а его пара вцепилась в него. Он обнял итальянца в ответ, уверяя, что все в порядке. ***       Гилберт выдохнул с облегчением, поглощая пищу. Он слишком нервничал, чтобы позавтракать утром, да и приготовить он старался вообще-то для… плюс, в дороге он не мог поесть.       Сидя на кровати, Гилберт уставился на висящий на стене флаг, который когда-то был символом его нации. Сейчас он насмехался над ним. Тебе не нравится, когда напоминают, как ты низко упал, да?       Гилберт засунул еду в рот, почти не чувствуя вкуса. Ему просто нужно было отвлечься и заполнить пустоту в желудке. Поставив тарелку на темную прикроватную тумбочку, он прошел к мини-холодильнику, который стоял тут специально для его запаса пива. После того, как Людвиг пожаловался, что он выпил все пиво в доме, пруссак решил купить холодильник, чтобы избежать нотаций со стороны брата.       Открыв дверцу, он уставился на пустые полки. Тут было примерно двенадцать бутылок, когда он уходил. Блять…       На верхней полке была записка. Приблизив ее к лицу, он увидел знакомый аккуратный почерк.       «Брудер, нам нужно поговорить. Людвиг»       Он. Тронул. Мое. Пиво.       Сквозь зарождающуюся ярость, Гилберт понял, что так брат показывает, что он серьезен. На свете мало вещей, дорогих для пруссака: его флаг, семья и пиво. Друзья тоже входили в этот список, но с некоторыми поправками (если кто-то вредил его друзьям, он сначала высмеивал их, а потом помогал отомстить). Но дело не в этом. Людвиг знал, насколько ему важно пиво, поэтому и начал с него.       Гилберт уже наполовину поднялся по лестнице, когда остановился на секунду для раздумий. Хорошо, Запад хочет поговорить о том, чего я не хочу. Если приду, то он просто использует свои чудовищные руки, чтобы держать меня в плену, пока я не начну проситься в туалет. Ужасно умный ублюдок.       Гилберт придумал, как решить проблему. Ему не придется говорить, если его там не будет. Ты, конечно, умный, Запад, но ты забыл, кто тебя таким вырастил.       Пруссия услышал тихий стук в окне справа от него. Он потянулся, чтобы открыть его. Пруберд влетел и примостился на плече хозяина.       — Мы собираемся в путешествие, Пруберд. Ксесесе, пришло время исчезнуть. ***       Пруссия включил погромче музыку, чтобы разозлить Людвига, пока собирал вещи в небольшой рюкзак, который удобно таскать с собой. Паспорт, деньги, зубная щетка, нижнее белье, вещи Пруберда… оставалась только одежда. Единственная проблема была в том, что он еще не знал, куда пойдет, и так как был конец сентября, нужно было хорошо подумать об одежде. Конечно, он всегда может купить ее, но ему нужно хоть что-то на первое время.       — Куда отправимся, Пруберд? — Пруссия размышлял вслух. — Я могу пойти к Тони или Францу, но это первые места, где Запад будет меня искать. Тоже самое касается Скотта и Маттиаса. Кику тоже отметаем. Лучше бы туда, где говорят на немецком или английском, а то во французском и испанском я крайне плох…       Пруберд чирикнул и перелетел на глобус, который Гилберту дал русский ублюдок, как подарок на память в 1989 году. Он бы уже давно выбросил его, но вот только глобус ему нравился. Он был достаточно старым, на нем еще была Пруссия, поэтому он оставил его из-за сантиментов (глобусы с его страной были чрезвычайно редкими). Пруберд что-то щебетнул и приземлился на ось, после чего клюнул куда-то вверх.       — Пруберд, туда я ни за что на свете не вернусь…       Но не Россию выбрал его маленький друг. Нет, это место было почти такое же большое, но куда лучше исчезнуть в нем (да и Брагинского там нет).       — Пакуй вещички, Пруберд. Пора заводить нового друга. ***       Уже была полночь, когда Гилберт вышел из подвала. Пруберд уже улетел в Шотландию, в место вылета, которое выбрал мужчина. Скотт умел хранить тайны и любил шалости даже больше самого Пруссии. Гилберт мог доверять ему.       Оставив записку под помидором на столе, Гилберт делал все возможное, чтобы игнорировать скрип, доносящийся сверху. Он конечно специально выжидал время (когда Людвиг будет сильно отвлечён), но это не значит, что он хотел слушать это.       — Людвиг!.. — Феличиано закричал, заставив Пруссию ускорить шаги и съежиться.       Не хочу это слышать…       — Ты мой, Феличиано, — сказал Людвиг с нехарактерной для него страстью (и нотками собственничества). Потом пошла серия шлепков. — Мой. Скажи это.       Ответ проследовал без замедлений.       — Я твой, Людвиг, только твой, — простонал Феличиано, — и ты принадлежишь мне. Навсегда…       Пруссия приложил много усилий, чтобы не захлопнуть дверь в гараж, в отчаянии заглушить все звуки. Он выкатил мотоцикл и отошел подальше, чтобы завести его (так было меньше шума). Слова Людвига и Феличиано все еще стояли у него в голове, и, надевая шлем, он не мог не желать такой любви, уверенности, что кто-то нуждается в нем больше всего на свете. Было похоже, что ему насыпали соли на свежую рану, которую нанес Родерих. Он выживет, конечно, и эта рана станет шрамом, украшающим его тело, как и десятки других ран. Но сейчас она горела так сильно, что заглушала его спокойствие, пока он ехал на запад, к своему спасению.